Сирен

Любовь к морю и с годами не проходит. О нём я буду думать всегда, и оно всегда меня будет радовать, это любовь без разочарований…

Наталья Андреева

***

Чимину повезло: отец не заметил его ночного отсутствия, а потому утром за завтраком удалось избежать скандала и бурного выяснения отношений.

Мысли о сирене стали занимать всё больше места в голове парня, в какой-то момент ему показалось, что он на сто процентов состоит из Юнги. На плечах — следы его рук, в волосах — ощущение длинных пальцев, а на сетчатке будто навеки отпечатался его образ.

Вероятно, это и есть та самая пресловутая любовь, вот только какое это имеет значение в их случае?

Чимин — не дурак, чтобы думать, что они поженятся, заведут двух домашних рыбок и будут жить припеваючи на дне морском: это было бы слишком хорошо, чтобы быть правдой. Даже если каким-то чудесным образом его чувства окажутся взаимными, их пути всё равно разойдутся, как ни крути и не примеряй фантазии на реальную жизнь. Он принадлежит морю, Чимин принадлежит звёздам.

Но ведь любая фантазия становится реальностью, если кто-то в неё верит…

Пак боялся показываться Юнги на глаза: ему казалось, что чувства, которые он недавно открыл в себе — слишком очевидны, и что их можно будет легко считать по его взгляду, жестам и тону.

— Любовь всё только портит… Мы недавно стали чуть ближе, но из-за неё я могу лишиться рыбки насовсем. Почему моё сердце не может быть каменным? — беседовал с морем Чимин, сидя на берегу и наблюдая за тем, как слабые волны лениво облизывают его ноги.

Внезапно, внимание Чимина привлёк одиноко валяющийся камень необычно-бирюзового цвета, выброшенный морем Паку прямо под нос. С красивым отливом, он удивительно напоминал цвет хвоста одного хорошо знакомого ему сирена.

— Издеваешься, да? — усмехнулся Чимин, послушно беря камень в руку: до этого такой яркий и манящий, оказавшись в человеческой ладони он начал медленно тускнеть, то ли из-за отсутствия лунного света, то ли из-за желания окончательно добить павшего духом подростка.

Он не помнит, когда его философские и, к сожалению, односторонние беседы с морем стали обыденностью: вероятно, тогда, когда их общение с сиреном сошло на нет из-за боязни младшего ненароком выдать себя. Море стало тоненькой ниточкой, всё ещё связывающей их между собой.

Чимин жил Юнги, а Юнги жил морем — и если второму море было домом, то первый видел в нём кусочек старшего.
Водная гладь — под стать хвосту, водоросли — волосам. Так, ранее ненавистное море стало одним из самых прекрасных явлений для Пака, ведь быть ближе к морской бездне означает быть ближе к Мину.

… А Юнги тосковал.

После ночи откровений с младшим ему показалось, что они стали ближе, и он наконец-таки был готов приоткрыть для подростка завесу своей души: не то чтобы он тут же возжелал выложить Чиму всю свою биографию, но упорное желание Пака стать ближе перестало казаться ему таким абсурдным, как в самом начале их общения.

А он просто взял и исчез.

Без каких-либо объяснений, оправданий или обвинений — он просто растворился где-то на суше, сливаясь с окружающим ландшафтом и не оставляя старшему никаких шансов.

Он ждал. Ждал неделю, две, а по прошествии месяца, вгоняющего в апатию, расклеился совсем — без младшего море казалось тусклым и безжизненным, из него будто высосали все соки и краски.

Да и сам Юнги затухал: волосы утратили свой блеск, чешуя на хвосте осыпалась — без одного настырного подростка его жизнь стала спокойной, но до невозможности скучной.

То, что раньше приносило утешение, теперь лишь нагоняло тоску и горечь.

В один день Юнги попросту не выдержал — наплевав на осторожность, сирен медленно поплыл к берегу, периодически прячась за встречными скалами и камнями. 

Не то чтобы он ожидал увидеть там Чимина, но… Ладно, он надеялся увидеть его там.

Исчезновение Пака на столь долгий срок помогло осознать, насколько серой и однообразной была его жизнь до сих пор: убийства, перерыв на пение, убийства — вот и всё, что сирен долгое время считал более, чем занимательным образом жизни. Вот только единожды увидев жемчужину, уже не будешь, как прежде, восторгаться пресловутой галькой.

Юнги каждую ночь приплывал к берегу, и спустя ещё одну неделю томительного ожидания, его усилия были вознаграждены.

***
  
Увидев Чимина, руками перебирающего мелкий щебень на краю волнореза и свесившего свои ноги, ступнями касающегося солёной воды, он понял, что другого шанса может и не быть: аккуратно приближаясь к парню, взгляд Юнги зацепился за бирюзовый камень, блестящий на дне.

Столь же осторожно подцепив камень, в голове сирена моментально сформировался план дальнейших действий. Замахнувшись, Юнги невесомо кинул его на берег, и тот приземлился буквально в сантиметрах двух-трёх от мальчишки.

С улыбкой наблюдая за озадаченным Чимином, Юнги подплывал всё ближе и ближе, с каждой секундой сокращая и без того пустяковое расстояние между ними.

Секунда, две, три...

Подросток вздрогнул: чья-то ледяная ладонь легла на его ногу, погружая его тело в воду.

— Попался, вредный ребёнок, — хмыкнул Юнги.

— Рыбка? — удивлённо пискнул Чимин, инстинктивно пытаясь выползти, подтягиваясь руками с помощью скользкого края бетонной конструкции.

— Куда?! — притворно возмутился Мин, покрепче хватая Пака за голень и медленно утягивая обратно в воду.

— Стой, пожалуйста, стой! Вода ведь очень… — договорить подросток не успел, так как его снова погрузили в ледяную воду, — … холодная.

От неожиданности Чимин, казалось, забыл, как плавать, но руки Мина уверенно обхватили парня за талию, притягивая ближе, чтобы тот не вздумал сбежать.

— Скажи, почему ты не приплывал? — прошептал Юнги, едва касаясь губами мочки уха Пака.

По телу младшего пробежали мурашки: то ли вода такая холодная, то ли прикосновения старшего столь пагубно влияют на него.

— Я не приплывал, потому что… — Чимин невольно запнулся, чувствуя, как руки сирена крепче сжимают его талию.

— Потому что… ? — Юнги откровенно забавляла сложившаяся ситуация и то, как мило смущается подросток.

— Неважно, — Чимин попытался вырваться, но руки старшего никуда не делись, что порядком нервировало младшего.

— Скажи мне, Чимин-и, — настаивал Юнги.

Подросток начал мелко подрагивать и его зубы характерно постукивали друг об друга.

— Чёрт, в воде, наверное, слишком холодно для людей, — предположил Мин, после чего, закинув младшего на спину и приказав держаться крепче, начал активно двигать хвостом, направляясь в сторону ближайших скал.

— Вот и всё, ребёнок, — Юнги аккуратно положил насквозь промокшего и продрогшего Чимина на ровный камень, вспоминая о том, что людей согревает физический контакт, и не так важно, что сам он не многим теплее родной стихии.

Нежно приобнимая подростка, Юнги почувствовал, как что-то тёплое и невероятно мягкое касается его губ.

— Что… что ты делаешь? — растерялся он, наблюдая за Чимином, который, моментально отстраняясь, ощутимо покраснел.

— Прости… У людей это называют «поцелуй».

— Поцелуй? — переспросил Юнги, с интересом ощупывающий свои губы. — Это как объятия?

— Не совсем, — замялся Пак. — Обнимать можно многих людей, а целовать только тех, — смущаясь, Чимин понизил голос, — … только тех, кого любишь.

— Любишь? — Мин замер.

В его понимании само слово «любовь» было весьма смазанным — любить можно море, скалы и свежую рыбу на завтрак, но о чувствах к кому-то более одушевлённому Юнги никогда не задумывался, да ему и не нужно было — сирены не умеют любить.

— Что в твоём понимании можно назвать любовью? — задумчиво протянул Юнги.

— Ну… Это сложно описать словами. Я думаю, что это — нечто особенное, что испытываешь лишь к одному человеку, — он печально посмотрел на сирена, — или к не человеку… Так, чтобы сердце вырывалось из груди, как в дурацких книгах, чтобы хотелось всегда быть рядом с тем, кого любишь. Но на самом деле, любовь — это ещё и некая жертва.

— Жертва? — Юнги вопросительно вздёрнул одну бровь.

— Да. Готовность быть несчастным ради того, кого любишь.

— Но разве любовь — это не синоним счастья? — предположил Мин, не замечая, как его рука плавно ложится на колено Пака.

— Ромео и Джульетта с тобой не согласились бы, — хмыкнул Чимин. — Они, вон, любили друг друга, вроде взаимно, но в конце всё равно погибли. Нет, в любви всегда есть место жертве, вопрос только в том, кто готов принять удар на себя.

— А что, если не всегда? — спросил Юнги, приблизившись к Паку. — Если бы у всех всё заканчивалось плохо, это было бы грустно и неинтересно. Никто бы не хотел любить, возможно, у нас будет другой финал… — протянул Мин, несмело касаясь своими губами пухлых губ Чимина.

Это было незабываемо: море, капли воды, леденящие кровь и беспорядочно стекающие по телу, и холодный, мокрый поцелуй с привкусом соли и ночи.