Дети лечебницы Квин

Утром возле моих дверей уже стоит медсестра. Первым делом она спрашивает, как мне спалось, и всё ли в порядке. Я вспоминаю насвистывающий моё имя голос, и с улыбкой отвечаю, что всё отлично.

– Тебя точно ничего не беспокоило? – женщина сверлит меня глазами, словно ожидая, что я должна сказать что-то ещё. Но я продолжаю держать улыбку на лице, отвечая:

– Нет, никаких проблем.

– В ближайший час составят твоё лечение, – говорит медсестра. – Но ты же понимаешь, что мы не должны ничего упустить. Поэтому, если тебя что–то тревожит... Нужно сказать, понимаешь?

– Безусловно, – стараюсь смотреть ей прямо в глаза, не мигая. Честная, как агнец божий.

Слава богу, женщина верит мне и, сделав пометку в своих листках, разрешает идти.

– Привет! – Алан уже ждёт меня на входе в столовой, добродушно махая рукой.

Я улыбаюсь, махая в ответ. Подхожу и вижу, как из–за его спины выглядывает мохнатая лапка.

– Вчера нигде не мог тебя отыскать. За это время кое–кто уже успел по тебе соскучиться, – протягивает мальчик мне кота.

Вот так выглядит предательство. Выражение мордочки Пейна такое, будто он съел кислый лимон. Но под этой маской я вижу, что он не так плохо провёл время с Аланом. Уверена, этот мальчик сумел о нём позаботиться. Я с благодарностью принимаю кота, который упирается лапами мне в грудь. «Не дуйся, мистер Пейн, не дуйся», – мысленно шепчу я.

– Спасибо, – утопаю носом в мягкой шерсти.

– Не за что. Ты не представляешь, какой фурор ты вчера произвела! – делится Алан. – Похоже, с сегодняшнего дня все могут смотреть то, что захотят. Ребята после твоего ухода так рванули к телику, что этой шайке ничего не оставалось, как кусать локти в сторонке. Давно я так не развлекался. Кто–то должен был преподать им урок!

– Ты серьёзно? – по правде сказать, я думала, что за ночь эту ситуацию все забудут.

– Ага. Это было похоже на революцию. Теперь ты – девочка–которая–отвоевала–место–под–телевизором.

Я не верю его словам, но обращённые в мою сторону десятки глаз в столовой их только подтверждают. В мои планы не входило светиться перед всеми, но это неожиданное внимание заставляет меня ликовать. Что ж, девочка–которая–отвоевала–место–под–телевизором – звучит не так уж и плохо, верно?

Алан проходит вперёд, садясь за стол у окна. Я немного смущаюсь, но, набравшись храбрости, всё же решаюсь спросить.

– Слушай, ты не против, если мы... то есть я, – поправляюсь я, сжимая плюшевую лапку Пейна, – сяду с тобой?

– Конечно, мы же вроде как... подружились, – подмигнул мальчик.

Я радостно плюхаюсь на стул рядом с ним. Друг. Как же это классно! Каша в этот раз жутко пересоленная, но, смешиваясь с мыслями о приобретении друга и новом прозвище, она кажется мне куда вкуснее, чем вчерашняя. Но не успеваю я насладиться моментом, как вижу пару подростков, приближающихся к нашему столику: длинноволосый с разрисованными руками и коротко стриженный с широкой спиной. Я узнаю в них вчерашних парней и начинаю нервно кусать губы. Кажется, моя радость была преждевременной.

– Если ты думаешь, что тебе всё сойдет с рук, то ошибаешься, – шипит один из них, подходя и задевая мой стакан с чаем. Тёплый напиток разливается по столешнице, начиная капать на мои штаны.

– Ребята, вы чего? – вмешивается Алан.

Я тоже хочу им ответить, дерзко и метко, но, похоже, трусливая Жирафиха Ив во мне сильнее, чем вчерашняя героическая девочка. Поэтому я лишь пытаюсь унять дрожь в моих коленках. Съёживаюсь на стуле, хотя знаю, что ничего плохого, пока персонал здесь, этот мальчик мне не сделает. Так и есть, на удивление, мои мучения быстро заканчиваются.

– Ох, прости, случайно вышло! – вскидывает руки длинноволосый парень, ехидно улыбаясь, и оглядывается на наблюдающих за детьми у стены медсестёр. Уж с кем – с кем, а с ними у него нет желания связываться.

– Ну... приятного аппетита, – желает второй парень и они удаляются к дальнему столу. И теперь я понимаю, почему в самый первый день мне не стоило его занимать – это тот самый, «стол для других».

Я смотрю на свои «пятнистые» от чая штаны. Доброе утро длилось полчаса, разве можно мечтать о большем? Я беру салфетки и пытаюсь хоть как–то устранить последствия случившегося разговора.

– Этим придуркам лишь бы кого задеть, – вздыхает каштановолосый мальчик, принимаясь вытирать стол. – Хочешь, после еды походим по лечебнице?

Я с радостью соглашаюсь – идти в «игровую» совсем не хочется. Поэтому после завтрака мы отсоединяемся от основного потока детей и поднимаемся наверх. Идём по коридору, попутно натыкаясь на дежурящих медсестёр.

Если бы я захотела написать книгу о лечебнице Квин, то это была бы серия путешествий и приключений по коридорам. Таким - одинаково-серым, где десятки закрытых дверей с пациентами, и всего пара скамеек, где можно посидеть.

Бесцельно слоняться становится скучно, и я начинаю расспрашивать моего нового друга. Наверняка он исходил всю лечебницу вдоль и поперёк, хотя я даже не знаю, сколько времени он тут находится.

– Алан, а давно ты... приехал сюда? – решаюсь спросить я.

– Месяц–два. Может, больше, – неопределённо отвечает мальчик. – Поначалу время течёт поразительно долго, но потом привыкаешь.

«Ох, так долго», – мысль о том, что я могу здесь задержаться больше, чем на неделю, приводит меня в отчаяние. Словно прочитав мои мысли, он добавляет:

– Как долго тебе тут лечиться, зависит от диагноза. Большинство здесь страдает лёгкими психическими расстройствами. Отъявленных психов тут, к счастью, не найдёшь.

– А как же эти, у телика? – неловко шучу я.

Алан прыскает от смеха.

– Они – идиоты, конечно, но не сумасшедшие, – делится он. – Хотя... медсёстрам виднее. Тут так, все максимум видят всякую дичь...

«Интересно, он тоже их видит?» – задаёт вопрос мой плюшевый кот. Я смотрю на Алана и мысленно соглашаюсь с вопросом Пейна. Этот мальчик не похож на человека с расстройством психики. Хотя, наверное, глупо так говорить о человеке, которого знаешь всего пару дней. У каждого здесь должны быть свои тараканы.

– Так, а ты из-за чего здесь? – бросаю я, будто невзначай.

Мальчик на миг хмурит лоб.

– Знаешь, Ив, это долгая история ... – наконец выдаёт он.

И тут мы слышим звук сирены. В этот раз он не такой как тот, что звал меня на завтрак, а отрывистый – три коротких сигнала. Услышав их, мой новый друг едва не закружил меня от радости, схватив за руку:

– Это оповещение о прогулке! Идём быстрее!

Отпустив меня, он вдруг быстро побежал совсем в другую от центрального входа сторону.

– Подожди, выход же в другой стороне! – кричу я ему вслед, едва за ним поспевая.

Добежав до лестницы, мальчик перепрыгивает через ступеньки, чтобы быстрее оказаться у дверей. Там уже стоят две медсестры, но они не спешат нам открывать.

Несколько детей, подошедших первее, чем мы, оживлённо переговариваются. Они стоят друг за другом по двое, и Алан поспешно становится в эту очередь. Прибежав, я замыкаю его пару, и мы вместе ждём, пока соберутся остальные.

– Если мы становимся так, медсёстры быстрее нас пересчитывают и выпускают, – возбуждённо шепчет друг.

Но я и сама вижу, как женщины начинают быстро считать ребят, отмечая что–то в журнале. Это занимает пару минут, но для меня словно час. Так всегда, когда чего–то очень сильно ждешь. Мне становится душно стоять, а правая нога начинает затекать, когда дверь наконец–то открывается. Мы гурьбой выбегаем на улицу, и очередь рассыпается. Свежий воздух ударяет в нос.

Задний двор гораздо меньше, чем тот, перед центральным входом, потому что даже отсюда я вижу проглядывающий вдалеке, среди деревьев, бетонный забор. Тем не менее, здесь хватит места, чтобы укрыться от медсестёр, выпустивших нас наружу. И это даёт мне ощущение личного пространства в стенах лечебницы. Хотя странно, зачем я вообще об этом думаю?

Пока я заглядываюсь на деревья, к Алану подходит медсестра. Пришло его время идти на процедуры. Я разочарованно вздыхаю, потому что мы с Пейном остаёмся одни. И нам ничего не остается, кроме как исследовать сад вдвоём. С этой стороны всё выглядит менее ухоженным, чем с центрального входа. Кустарники и деревья посажены вразнобой, а песчаные дороги из широких превращаются в узкие, вытоптанные детьми, тропинки. Трава уже успела перерасти газон и кое–где переползла на дорожки.

Пиная перед собой камешек, я и не замечаю, как дохожу до конца сада. Стена, ограждающая территорию, чересчур высокая и местами увита плющом. Но за ней виднеется второе здание, расположенное прямо вплотную. Хотя, когда мы ехали сюда, мне казалось, что лечебница расположена уединенно. Интересно, кому пришло в голову строить что–то рядом с таким местом?

Я иду вдоль забора, пока что–то не привлекает внимание Пейна. Плюшевый кот указывает на едва примятую траву вдоль забора. Я не понимаю, что такого он там нашел, пока не подхожу ближе. Трава лежит неестественно, будто её выдернули, а потом положили обратно. Я хватаюсь, и кусок легко отрывается вместе с пластом земли, открывая нарисованный на белой стене чёрным углем цветок. Стебель с острыми шипами, недорисованный лист и раскрывающийся бутон. Но зачем кому–то скрывать рисунок розы?