Дети лечебницы Квин

Дышать не больно, дышать – страшно. Особенно, когда лежишь на деревянной доске в тёмной комнатке размером с будку для собаки, а к твоему телу подключены провода. Вижу, как свет от экрана компьютера перебегает на противоположную стену. В этот раз не обошлось разговорами и картинками...

Медсестра долго водила меня по коридорам, после чего мы оказались в узком длинном кабинете с огромным, во всю стену, шкафом со множеством ящичков. На каждом из них была выбита буква. «Наверно, внутри хранятся истории болезней», – решила я.

В самом конце, у стены, тусклая настольная лампа освещала лежащие на столе цветные карандаши и бумагу. Я присела на стул, придвинутый к столу, в ожидании врача.

– Ив, нарисуй что–нибудь, – попросила медсестра. – Всё, что придёт тебе в голову.

Чёрный. Я взяла чёрный. Грифель послушно ложился на бумагу, пока рисунок не был закончен. Женщина, тихо стоявшая всё это время возле меня, протянула было руку, чтобы забрать его, но я её остановила:

– Я хочу его раскрасить.

– Ну конечно, – согласилась медсестра, возвращая рисунок.

Я взяла карандаши. «Цвет очень важен, Ив», – говорила моя школьный психолог мисс Гейли. У меня стало неплохо получаться выделять их: жёлтый, ярко–зеленый, голубой. Цвета радости. Аккуратно закрашиваю пустоту внутри чёрных контуров, стараясь не выходить за пределы. Теперь готово. Я передаю рисунок.

Тем временем в комнату заходит другая женщина. Она похожа на сотрудницу, что привела меня сюда. Разве что глаза разные: у той были серые, а у только что прибывшей – зелёные. Оказавшись у противоположной стены, женщина что–то нащупала, после чего стена вдруг отодвинулась. Смежная комната! Размером с будку для собаки.

И вот я в ней, лежу, обмотанная проводами, ведущими к компьютеру. Что сказала медсестра? Дыши спокойно, Ив. Дыши спокойно! Эти датчики, прикреплённые к твоей оголённой коже на груди, руках и ногах просто снимут показания, и тебя сразу же отпустят. Стандартный тест. Но я не могу успокоиться, наблюдая за игрой света на противоположной стене, отбрасываемого горящим экраном. Начинаю нервничать, потому что рядом нет Пейна. Мне не хватает его голоса и мягкой лапки в моей ладошке. Меня увели так быстро, что он остался сидеть на стуле, рядом с Аланом. Я лишь безуспешно пытаюсь успокоить себя, что мальчик о нём позаботится, а как только закончиться процедура – сразу ринусь к коту. Ноги начинает покалывать, и я закрываю глаза, стараясь привести дыхание в чувство. Всё хорошо... Это совсем не больно... Но лоб всё равно покрывается испариной.

Перед тем как выйти, медсестра укрыла меня пледом, потому что в комнате было холодно. Но сейчас мне жарко, даже несмотря на то, что плед удалось скинуть, и я лежу в одних трусах. Не знаю, это от волнения или от мелких, периодично впивающихся в кожу, разрядов. Меня начинает трясти. Крупная дрожь волной проходит по телу, сбивая капли пота на кушетку. Кажется, под моей спиной набежала целая лужа. Мне становится так страшно и больно, что я начинаю кричать.

На мой крик сбегаются медсестры и быстро отключают меня от компьютера. Они усаживают меня, срывая датчики.

– Боже, что случилось?! С тобой всё в порядке? – в их словах звучит неподдельное беспокойство.

– Ток... – отдышавшись, выдавливаю я.

– Бог мой, да она же вся в пятнах, – охает зеленоглазая женщина.

С ужасом посмотрев на свой живот, я понимаю, что он скорее красный с белыми пятнами, чем наоборот. Я пытаюсь сделать глубокий вздох, но не могу – мой живот скручен. Кажется, я начинаю задыхаться.

– У неё была паническая атака, – говорит одна медсестра другой. – Ив, Ивви, всё хорошо. Всё хорошо, девочка.

Все хорошо, но я теряю сознание, пытаясь восстановить дыхание.

– Проверь подключение, – бросает женщина коллеге, и медсестра с серыми глазами вновь включает компьютер.

– Всё хорошо, контакты не разорваны, – произносит последняя, поочерёдно прикладывая датчики к своим рукам.

– Ив, они всего лишь снимают показания, никакого тока, кажется, ты... чересчур переволновалась, – обращается зеленоглазая ко мне, легонько и осторожно гладя мою спину.

Медсестра даёт мне попить воды, прикладывает ко лбу холодный компресс. Благодаря этим манипуляциям пятна постепенно сходят. Я вновь могу дышать, но, когда женщина протягивает мне «безопасные» датчики, вся сжимаюсь, мотая головой и прижимая голову к коленям.

– Ив, посмотри, ну же, не бойся, – медсестра, успокаивающая меня, дожидается, пока я подниму голову, и демонстрирует мне на своей коже, что серые «бляшки» абсолютно безопасны.

Я с опаской беру из её рук провод. Не бьётся. Совсем не бьётся.

***

Остаток дня я провожу в кровати. Звук сирены периодически пробуждает от дрёмы, но мне не о чем волноваться – обед, а после и ужин, предусмотрительно принесли в мою комнату, оставив на столе. Рядом с едой также валяется книжка, но читать совсем не хочется. Я чувствую себя совсем слабой и уставшей. С трудом нахожу силы, чтобы поесть, когда открываю глаза. У приходящих медсестёр прошу только найти и принести в комнату кота, но они не понимают, о чём речь. Чувствую, завтра в моей карточке появится новая пометка: «малахольная истеричка», а медсёстры будут бояться чихнуть в мою сторону. Кажется, здесь точно не будет как в школе: здесь меня будет ненавидеть ещё и персонал. Успокаивает, что они всё же не вызвали директора лечебницы или главврача...

После теста мне дали сладких леденцов. Они, безусловно, вкуснее, чем каша из столовой. Я засовываю руку в карман шорт и достаю последнюю конфету. Закидываю в рот. Странный, но приятный вкус. Раскусывая хрупкий остаток на зубах, вновь засыпаю...

– Ив, Ивви, – тихий голос раздаётся прямо над моим ухом, заставляя мгновенно проснуться - и меня снова обхватывает накатывающее безумие. Я замираю и прислушиваюсь. Кто это? Может, спросонья послышалось? Становится страшно. Хочется высунуться наружу и громко крикнуть. Но я продолжаю лежать, не шевелясь, только сильнее зажмуриваю глаза. Голос продолжает звать, насвистывая моё имя. Левая нога начинает ныть без движения, и, превозмогая страх, я усилием воли открываю глаза. Меня звала не темнота, а кто–то внутри неё.

Высовываю руку из–под одеяла, чтобы дотянутся до настольной лампы, но по пути задеваю тарелку из–под ужина. Блюдо летит на пол, но не разбивается на осколки, а громко стукается и мелкими металлическими горошинами начинает катиться по деревянной поверхности. Миллионы молоточков стучат внутри комнаты, перебивая звук моего имени. Я быстрее тянусь к переключателю, нервно шаря по столешнице. Кажется, эти удары перешли в моё сердце, которое начинает также бешено биться, молотя изнутри по позвоночнику и горлу, пока наконец... щелчок... не включается свет.

Мои зрачки расширяются, я готова увидеть незваного гостя, но... в комнате никого нет. Пустая тарелка лежит на полу, сминая собой остатки ужина. Я заглядываю под кровать. Пусто... но... молоточки продолжают стучать, то нарастая, то затихая. Я поднимаю голову, встаю и иду к окну, прислушиваясь. Дождь... Его капли разбиваются о подоконник, приглушая удары моего сердца. Боже, ты становишься параноиком, Иветта Джонфинд. Я касаюсь рамы, ощущая потоки воздуха. Сквозь чёрную ткань едва свищет ветер. Свищет не моё имя.