Глава 8. Неотступный шёпот
Бежать было бы правильным решением.
Но что-то внутри него — может быть, дом, а может быть, он сам — уже выбрало.
Он останется.
И найдёт то, что скрывает эта гнилая, живущая своей жизнью плоть из досок и тени.
Ночь была глухой. В ней не осталось ни ветерка, ни звуков, кроме медленного, затяжного скрипа стен. Нэйт сидел на полу своей комнаты, прислонившись спиной к холодной стене, сжимая в руках папку с уцелевшими листами дневника.
Он читал их снова и снова, словно в этих строчках могла скрываться разгадка. Но чем больше вчитывался, тем яснее понимал: дом разговаривает с каждым по-своему.
И он не был исключением.
Где-то в коридоре что-то шевельнулось. Тихий, влажный шорох — не животное, не ветер.
Нэйт замер. Долго слушал.
Когда звук повторился — медленнее, ближе, — он поднялся на ноги.
Он больше не хотел прятаться.
В коридоре пахло прелой древесиной и старыми чернилами. Пахло машинкой Эли — той самой, которая по ночам сама печатала строки.
Нэйт прошёл мимо зеркала на лестнице, стараясь не смотреть в него. Но взгляд сам дрогнул — и на мгновение ему показалось, что отражение идёт в ногу, но на полшага отстаёт.
Он сглотнул. Продолжил спуск.
На первом этаже, около камина, половица скрипнула особенно гулко.
Там, в трещине между досками, что-то белело.
Нэйт опустился на колени. Осторожно достал ещё один лист.
Лист был датирован 17 октября. Первый. Начальный.
Пальцы дрожали. Пыль обожгла лёгкие. В этом листе было что-то такое — неуловимое, живое, как первый удар сердца в тишине.
Он прижал бумагу к груди. Теперь у него было четыре листа. И каждый нес в себе кусочек безумия, боли и страха, который постепенно захватывал Эли.
Он должен был собрать их все. Он должен был понять, что с ней случилось.
Что случилось с этим местом.
Нэйт провёл ночь, бродя по дому, водя рукой по стенам, заглядывая в щели между досками, под подоконники, за обрушенные панели.
Дом был стар. Дом был огромен. И он будто ускользал от него, открывая лишь те места, которые сам считал нужными.
Под одним из окон, в дальней части гостиной, Нэйт заметил подозрительную щель в подоконнике. Дерево рассохлось, выгнулось.
Он надавил на доску.
Та с хриплым стоном отошла в сторону.
За ней, в темноте, что-то было спрятано.
Пальцы скользнули внутрь. Он нащупал ещё один листок — скомканный, пропахший сыростью и временем.
Пятый.
Его сердце заколотилось так, что Нэйт с трудом расслышал тонкий, цепкий шёпот где-то за спиной.
Он обернулся.
Коридор был пуст.
Но запах старой бумаги стал густее. Почти удушающим. И в этом запахе слышалась речь — неслышная, но настойчивая.
Он снова прислонился к стене, прижав к себе найденные листы.
— Я найду всё, — прошептал он в темноту. — Что бы ты ни скрывал.
И дом...
Дом ответил ему.
Не звуком.
Не шорохом.
Теплом — влажным, липким теплом стены, которая вдруг будто подалась вперёд, пульсируя в такт его сердцу.
Нэйт вырвался и побежал наверх. Он не оборачивался.
Он знал: если сейчас остановится — дверь за ним закроется навсегда.
В своей комнате он запер дверь, подперев её креслом.
Листы разложил на полу, освещая их тусклой лампой.
Теперь он видел, как они складываются в историю. Историю, которую дом продолжал писать через него.
Оставалось найти остальные.
И прочитать всё до конца.
Прежде чем зеркало на лестнице улыбнётся ему в ответ.