11 |16+|
Прошло уже около двух недель с нашего возвращения из Стамбула. Маркус пропадает днями и ночами, исчезая на встречах мафии или в делах, о которых я даже не догадываюсь. Мы пересекаемся только мельком — то в коридоре, то между его уходом и моим возвращением. Когда я приезжаю домой, его уже нет, а когда ухожу — ещё нет.
В медчасти мафии третий день какой-то хаос. Люди приходят с глубокими порезами, пулевыми ранениями, на грани потери сознания. Поток раненых не прекращается. Что, чёрт возьми, происходит? У всех будто одновременно поехала крыша.
После очередной операции я больше не выдерживаю. Зову Хакана в кабинет, специально говоря на турецком — слишком много ушей могут подслушивать этот разговор.
— Слушаю вас, Мираль-ханым, — говорит он, появляясь в дверях с ледяным выражением лица.
Я резко поднимаюсь из-за стола, едва сдерживая раздражение.
— Что, чёрт подери, происходит? — мои слова режут воздух. — Почему столько раненых? И где Маркус? Почему его днями нет дома? — С каждым вопросом голос становится громче, нервы не выдерживают.
Хакан, как всегда, спокоен, его лицо остаётся бесстрастным.
— Пожалуйста, не нервничайте, — отвечает он строго. — Мне запрещено обсуждать это с вами. Если вас интересует только это, поговорите с господином Маркусом.
Сказав это, он открывает дверь, словно собираясь уйти.
— Не смей уходить, пока я не позволила! — крик вырывается из горла прежде, чем я успеваю остановиться.
Рука сама тянется к скальпелю, который, не знаю почему, оказался на моём столе. Не думая, кидаю его в стену рядом с головой Хакана. Звук металла, врезающегося в дерево, раздаётся в кабинете.
Он остаётся неподвижным, но в его глазах я замечаю тень шока.
— Мне, конечно, говорили, что вы похожи на Асу Козджоглу, — наконец произносит он с усмешкой. — Но не думал, что настолько. У вашей матушки тоже была привычка кидать скальпель в стену, все об этом знали.
Я уже собираюсь ответить, но Хакан внезапно получает звонок. Он быстро достаёт телефон из кармана и смотрит на экран.
— Приведи её в мой кабинет, — раздаётся голос Маркуса через громкую связь. — И береги свою жизнь, ей убить тебя, как нехуй-сделать .
Хакан поворачивается ко мне с усмешкой.
— Сейчас и тебе достанется, КОЗЛИНА!— кричу так чтобы он наверняка меня услышал.
Переступая порог кабинета, я замечаю, что за столом сидит не только этот козёл Маркус, но и его отец. Маркус смотрит на меня с лёгкой ухмылкой, словно что-то замышляет. Я же в медицинском халате и сапогах на высоком каблуке выгляжу как врач из фильма для взрослых.
— Мира, не хочу тебя расстраивать, но сейчас передо мной стоит не ты, а твоя мать, — спокойно замечает отец Маркуса, внимательно разглядывая меня.
Я сажусь напротив него, пытаясь уловить скрытый смысл в его словах.
— Знаете, я давно хотела вам сказать: вы мне кажетесь знакомым. Да и отец всегда упоминал, что у него были дела с американцами. Вы и правда были его приятелями?
Его лицо становится серьёзным, и он отвечает без малейшего колебания:
— Мы с твоим отцом, Эмиром, знали друг друга с пятнадцати лет. Учились вместе, наши семьи вели общие дела. Но наши отношения охладели, когда нам исполнилось семнадцать. Всё изменилось, когда мы оба встретили Асу Козджоглу. Она мне очень понравилась, но выбрала твоего отца. С тех пор мы стали соперниками. Она родила ему Османа, а потом тебя. После этого я уехал в Америку, женился на матери Маркуса, и уже там появился он.
— Красивая история, пап, — сквозь зубы бросает Маркус, нервно ёрзая на стуле.
Отец Маркуса вздыхает, но его лицо остаётся бесстрастным.
— Мне пора идти. Этого шакала Шахина надо наказать так, чтобы он приполз к нам на коленях. Всё будет организовано. — С этими словами он выходит из кабинета, оставляя нас с Маркусом наедине.
Я поворачиваюсь к Маркусу, хмуря брови.
— Надеюсь, ты понимаешь, какой ты козёл! — выпаливаю я, глядя на него с явным упрёком.
Маркус медленно встаёт из-за стола и подходит ко мне сзади.
— Только не говори, что ты нервничала из-за того, что меня не было дома, — его рука тяжело опускается на моё плечо, а затем скользит по шее вниз.
Я вздрагиваю, ощущая смесь злости и странного возбуждения.
— Почему бы мне не нервничать, если ты, наверное, находишься в объятиях какой-то проститутки? Зачем я тебе тогда вообще нужна, если ты всё равно проводишь ночи не дома? Может, вернёшь меня в мою прежнюю, спокойную жизнь? — Я ощущаю, как злость накрывает меня с головой. Стоит только представить, что какая-то шкура могла его целовать, как я готова взорваться.
— Малышка, почему ты так плохо обо мне думаешь? Разве я не говорил, что мне нужна только ты? — Он резко разворачивает меня лицом к себе, его рука спускается на мою талию, а затем на бедро.
— Ты ночами дома не появляешься, утром приходишь, когда я уже в медчасти, а если пересекаемся в коридорах, то ты всё время с кем-то говоришь по телефону! Это нормально, по-твоему? — Злость звучит в каждом слове, я почти кричу.
Маркус смотрит на меня спокойно, с каким-то скрытым интересом.
— Раньше ты не злилась так на меня, даже отталкивала, заявляя, что ненавидишь. Что изменилось?
Его слова попадают в самую точку. Я люблю его, но почему-то не могу сказать это вслух. Это чувство разрывает меня изнутри.
— Почему в медчасти так много раненых? Что происходит? — резко меняю тему, отворачиваясь от него, чтобы скрыть своё замешательство.
— Мы начали войну с Шахином, — говорит он спокойно, словно это самое обычное дело. — Папа считает, что это выгодно не только тебе, но и нам. Если мы заберём его мафию, уничтожим его семью и самого Шахина, то Турция окажется под нашим контролем. А тебе вернём мафию Кара и объявим, что ты жива.
Его слова обжигают, но при этом согревают душу. Я не хочу быть мафиози, но вернуть славу своей семьи — моя обязанность.
— Спасибо, — произношу я тихо. — Понимаю, что это не только для меня, но всё равно спасибо.
Я отталкиваю его, собираясь уйти, но его голос останавливает меня.
— Прикажи повару и служанкам приготовить ужин на двоих. Будь дома в восемь вечера. Поужинаем вместе.
Моё сердце начинает биться быстрее. Две недели я почти не видела его, а теперь он собирается провести со мной вечер.
Восемь вечера. Я стою у зеркала в спальне, поправляя выбившийся локон. Красное платье обтягивает меня так, что я едва могу дышать. Высокий разрез до бедра — это слишком дерзко, но, похоже, я начала привыкать к тому, что Маркус всегда вызывает во мне желание выглядеть на все сто.
Стук в дверь заставляет вздрогнуть. На пороге стоит одна из служанок.
— Господин Маркус ждёт вас в столовой, — с лёгким поклоном сообщает она.
Я киваю и иду вниз. Сердце стучит чуть быстрее, чем должно, но я стараюсь сохранять спокойствие.
Когда я вхожу в столовую, Маркус уже там. Он стоит у накрытого стола, одетый в чёрную рубашку, слегка расстёгнутую у горла. В руках он держит бокал с вином, а в его глазах мелькает что-то тёплое и обжигающее одновременно.
— Ты прекрасна, — говорит он, глядя на меня так, будто я единственная женщина на свете.
— Ты тоже ничего, — бросаю я с лёгкой улыбкой, подходя к столу.
Он отодвигает для меня стул, и я сажусь, чувствуя, как его рука ненадолго задерживается на моём плече.
На столе свечи, тонкий аромат блюд, которые мы ещё не начали есть, и бутылка дорогого вина. Ужин начинается спокойно. Мы обсуждаем что-то повседневное: Хакана, бесконечные дела, очередные вопросы, связанные с Шахином. Но постепенно разговор становится менее серьёзным.
— Ты помнишь, как кидала в Хакана скальпель? — спрашивает Маркус с усмешкой, когда я поднимаю бокал с вином.
— Как я могу забыть? Ты должен был видеть его лицо.
— Думаю, он до сих пор боится тебя больше, чем врагов.
— Ну и пусть, — улыбаюсь я. — Страх — это полезно.
Мы смеёмся, обсуждая его методы ведения дел, мои вспышки гнева, а потом переходим к воспоминаниям о детстве.
— Ты ведь всегда была такой упрямой? — спрашивает он, наклоняясь ко мне ближе.
— А ты всегда был таким наглым?
— Только когда дело касается тебя, Мира.
Слова выходят легко, но в его тоне есть что-то серьёзное. Я отвожу взгляд, чувствуя, как его пристальный взгляд прожигает меня насквозь.
К тому моменту, когда приносят десерт, атмосфера становится напряжённой. Мы молчим, и я чувствую, что он что-то собирается сказать.
— Мира, — его голос звучит неожиданно мягко, почти нежно. — Я люблю тебя.
Эти слова заставляют моё сердце сжаться. Я открываю рот, чтобы что-то сказать, но слова застревают в горле. Почему я не могу ответить? Почему это чувство такое сложное?
Он смотрит на меня несколько секунд, а потом медленно отодвигает стул.
— Я понял, — говорит он тихо, почти шёпотом, и уходит из комнаты, оставив меня одну.
Я слышу, как его шаги удаляются, и как где-то наверху захлопывается дверь.
Оставшись одна, я чувствую, как тяжесть оседает на груди. Почему я ничего не сказала? Он открыто признался в своих чувствах, а я... снова спряталась за стену.
Минут десять я просто сижу, глядя на пустую тарелку. Но потом что-то внутри меня щёлкает. Я больше не могу так. Если я сейчас его потеряю, это будет полностью на моей совести.
Собравшись с духом, я встаю и поднимаюсь наверх, к его кабинету. Дверь приоткрыта, и я вижу его: он сидит в кресле, с бокалом виски в руках. Его лицо сосредоточенное, но в глазах — горечь.
Я стучусь, хотя знаю, что мне не нужно этого делать.
— Заходи, — говорит он, даже не поднимая головы.
Я захожу и закрываю за собой дверь.
— Маркус... — начинаю я, но он не даёт мне договорить.
— Ты не обязана ничего говорить, Мира. Я привык. Если ты не чувствуешь того же... я пойму.
— Нет! — восклицаю я, чувствуя, как внутри меня поднимается паника.
Он наконец поднимает взгляд, и я вижу в его глазах удивление.
— Любить тебя — это самое трудное, что мне когда-либо приходилось делать, — говорю я, подходя ближе. — Но я не могу остановиться.
Маркус смотрит на меня, будто не верит своим ушам.
— Ты это серьёзно?
Я киваю.
— Серьёзнее никогда.
В следующую секунду он отставляет бокал и тянет меня к себе. Его губы находят мои, и всё остальное перестаёт иметь значение.
Его губы касаются моих сначала осторожно, словно он боится спугнуть. Но я уже не могу притворяться, что сомневаюсь. Я отвечаю на его поцелуй с таким отчаянием, будто это единственное, что сейчас имеет значение. Мои руки тянутся к его лицу, пальцы ощущают легкую щетину, прохладную кожу. Маркус углубляет поцелуй, и его руки обхватывают мою талию, притягивая ближе.
Секунды растворяются. Его поцелуи становятся смелее, настойчивее, а мои мысли тонут в этом водовороте чувств. Я ощущаю, как он берет меня за запястье, поднимает мою руку, прижимая к своей груди. Его сердце бьется быстро, в такт моему.
— Ты понятия не имеешь, что делаешь со мной, — шепчет он хрипло, отрываясь от моих губ, чтобы посмотреть в глаза. Его взгляд прожигает насквозь.
— А ты со мной, — отвечаю я, и в этот момент я больше не хочу сдерживаться.
Маркус наклоняется, чтобы поцеловать меня снова, его рука скользит вдоль моей спины, спускаясь ниже. Он поднимает меня с такой легкостью, будто я ничего не вешу. Секунда — и я оказываюсь на его массивном столе. Холод дерева обжигает сквозь ткань платья, но меня это не волнует. Его руки скользят по моим бедрам, а глаза блестят от желания.
— Это платье сведет меня с ума, — говорит он, касаясь ткани, обтягивающей мои ноги.
— А если я скажу, что надевала его только для тебя? — отвечаю дерзко, не сводя с него глаз.
Маркус усмехается, но в его улыбке столько тьмы и страсти, что у меня перехватывает дыхание.
— Тогда тебе придется объяснить, зачем ты так мучаешь меня, — произносит он, наклоняясь ближе.
Его руки осторожно скользят по моей талии, а потом медленно поднимаются выше. С каждым прикосновением я чувствую, как между нами накаляется атмосфера.
— Маркус... — выдыхаю я, пытаясь вернуть контроль над собой, но он словно слышит мои мысли.
— Шшш... Не сейчас, малышка, — шепчет он, касаясь губами моей шеи. Его горячее дыхание обжигает кожу.
Я закрываю глаза, позволяя себе просто чувствовать. Его пальцы, его губы, каждый его жест — всё будто создано, чтобы лишить меня способности думать. Его поцелуи становятся горячее, а руки исследуют каждый сантиметр моего тела.
Между нами больше нет расстояния. Его сильные руки поддерживают меня, словно я что-то хрупкое, но в его прикосновениях столько силы, что я теряю почву под ногами.
В этот момент весь мир сужается до нас двоих. Никаких войн, никаких врагов, никакой мафии. Только мы. И это чувство, поглощающее нас целиком.
Когда он наконец отрывается от меня, его глаза смотрят так глубоко, будто хотят прочитать мои мысли.
— Скажи мне ещё раз, — просит он, его голос низкий, почти грубый.
— Я люблю тебя, Маркус, — произношу я, не отводя взгляда.
Он улыбается — не самодовольно, а с той теплотой, которую он никогда не показывает никому, кроме меня.
— Ты даже не представляешь, как долго я ждал, чтобы услышать это.
И с этими словами он снова целует меня, будто между нами нет больше никаких секретов и стен. Только правда.