Крылья

Вопреки оптимистичным прогнозам Чана одна неделя сменилась второй, а улучшение так и не наступило. Субин жила будто в забытьи, разговаривая только с Сури, Чаном и Дженни, которые частенько захаживали в магазин ее проведать. Дженни особо не помогала, однако в компании друзей Субин немного успокаивалась.

Верный своему слову, Чан твердо решил работать в книжном магазине до возвращения папы Субин. Сама она мучилась совестью — время шло, а Чан по-прежнему работал бесплатно, — но этот спор она раз за разом проигрывала.

Иногда за веселой болтовней и сортировкой книг Субин почти забывала о папе — впрочем, ненадолго. Когда его перевезли в СБ, она не могла навещать его каждый день. Зато, получив права, Чан сразу вызвался возить ее к отцу.
На следующий же день после получения прав он повез их с Дженни в Сб. Субин крепко вцепилась в ремень безопасности, а Дженни отчитывала Чана всякий раз, когда он превышал скорость. К счастью, до места они добрались целыми и невредимыми.

Субин привезла букет полевых цветов, собранных во дворе. Она надеялась, что, вспомнив о доме, папа захочет поскорее выздороветь и вернуться. Он был очень слаб: открыв глаза и поздоровавшись, почти сразу провалился в наркотический сон.
Субин больше не видела отца в сознании. Вскоре после этого врачи стали держать его под постоянным наркозом, чтобы облегчить муки, от которых не избавлял даже морфин.
Субин втайне обрадовалась. Ей было легче видеть папу спящим: он выглядел довольным и умиротворенным. Когда отец бодрствовал, в его глазах читалась страшная боль, которую он тщетно скрывал, и было видно, как он ослаб. Пусть лучше спит.
Лаборантам удалось выделить токсин в его крови, но врачи столкнулись с таким впервые и не могли помочь. Чем только они ни накачивали отца — пытаясь обратить действие яда, его фактически превратили в подопытного кролика. Ничто не помогало. Организм слабел; накануне врачи сообщили, что они и дальше будут предпринимать все возможные меры, но если им не удастся вывести токсин из крови, счет пойдет на дни. Органы начнут отказывать один за другим.
Ежевечерние звонки Ильхэ делу не помогали. Первую неделю Субин отвечала, что мамы нет дома, однако вскоре риелтор перестал довольствоваться этим ответом. После двух допросов Субин включила автоответчик и снимала трубку, только когда звонили Чан и Дженни.
Маме о мистере Ильхэ она вообще не рассказывала.
Стирая ежедневное сообщение от риелтора, Субин чувствовала угрызения совести, но ведь она пообещала Доёну сделать все, что в ее силах.

Думать о Доёне теперь было странно. Он казался давнишним сном, неправдоподобным персонажем той восхитительной сказки, в которую на время превратилась ее жизнь, когда Субин признала себя феей. Все это больше не имело значения. Субин подумывала съездить к Доёну, только чем он поможет? Его чары отца не спасут.
Субин обещала предупредить о продаже земель, но, поскольку все сообщения от Ильхэ она стирала, о сделке не шло и речи. Последнее время Субин старалась вообще не думать о Доёне.

Возвращаясь домой из магазина, она уже на крыльце услышала пронзительный телефонный звонок. Торопливо открыв дверь, она подлетела к телефону и в последний момент успела схватить трубку. Звонила мама.
— Привет! Как папа?
В трубке молчали.
— Алло?
Ее мать со свистом втянула воздух и наконец обрела дар речи.
— Я только что говорила с доктором, — дрожащим голосом проговорила она. — У папы отказывает сердце. Ему осталось жить меньше недели.

Ведя машину по темному шоссе, Чан молчал. Субин позвонила ему на мобильный как раз в ту минуту, когда он подъезжал к дому, и он настоял на том, чтобы отправиться в Сб сегодня же, а не ждать до утра.

Субин опустила стекло. Чан наверняка мерз на холодном осеннем ветру, бушевавшем в салоне, однако ничего не говорил. Время от времени он украдкой косился на Субин и один раз молча погладил ее по руке.

Они въехали на парковку медицинского центра и вместе зашагали по знакомым больничным коридорам к палате отца. Тихонько постучав в открытую дверь, Субин отодвинула шторку, закрывающую проем. Мама сидела за маленьким столиком, а напротив нее, спиной к двери, сидел какой-то человек. Она махнула детям, чтобы они проходили.
Субин сразу же узнала человека.
Его широкие бугристые плечи словно не вмещались в футболку, и весь его облик внушал страх. То был мистер Ильхэ.
Субин прислонилась к стене, скрестив руки на груди. Мама продолжала беседовать с Ильхэ, улыбаясь и кивая. Несколько раз она повторила «да-да» и «конечно». Субин прищурилась, наблюдая за улыбками и кивками матери. Та, не читая, расписывалась в каких-то бумагах. Очень странно.
Мама не любила заключать сделки и всегда с подозрением относилась к «юридической зауми», как она ее называла. Бланки и договоры она перечитывала чуть ли не с лупой и порой наотрез отказывалась их подписывать, а тут в два счета расписалась на восьми страницах, не прочтя ни единого слова.
Ильхэ все это время даже не смотрел в их сторону.
По спине Субин побежали мурашки, и она стиснула ладонь Чана.
Ильхэ заручился еще несколькими подписями, вручил маме стопку бумаг, а остальные смахнул в портфель. Затем он пожал ей руку, повернулся к выходу и посмотрел Субин в глаза. Перевел взгляд на Чана, опять на Субин, и его лицо исказила коварная ухмылка.
— Здравствуй! — елейно проговорил он. — А я как раз спрашивал про тебя твою маму. Похоже, ты так и не передала ей мои сообщения.
Последнее слово он произнес с едва слышным рыком, и Субин в ужасе стиснула зубы.
Ильхэ пожал плечами и сделал самодовольное лицо.
— К счастью, мне удалось разыскать твою маму и мы все уладили.
Субин сердито воззрилась на него, жалея, что они с Чаном не приехали часом раньше. Тогда бы они... что? Ну, что-нибудь бы придумали.
— Приятно было тебя повидать, Субин. — Ильхэ покосился на ее маму, которая по-прежнему улыбалась. — Ваша дочь... — Он потянулся к ней. Субин хотела попятиться, но она стояла вплотную к стене, и Ильхэ погладил ее по щеке своими грубыми пальчищами. — Просто очаровательна.
Откинув занавеску, он ушел, и Субин наконец выдохнула. Только теперь она заметила, как крепко сжимала руку Чана: у него побелели пальцы.
Она скрипнула зубами и дрожащим голосом спросила:
— Зачем он явился?!
Мама не сводила глаз с колыхающейся занавески.
— Что? — наконец переспросила она, поворачиваясь к детям. — Ах да... Ильхэ приезжал, чтобы я подписала бумаги о продаже нашей земли.
— Мам, ты ведь обещала подумать...
— Обещала. А ты, я смотрю, решила подумать за меня. — Мама многозначительно посмотрела на Субин. — Впредь передавай мне все сообщения, хорошо?
Субин потупилась.
— Хорошо.
Ее мама посмотрела на стопку бумаг и провела пальцем по краю, хотя они и так лежали ровно.
— Знаешь, я полагала, раз тебе так хочется сохранить землю, мы как-нибудь устроимся. — Субин охватила надежда. Может, еще не поздно? — Но теперь это невозможно.
Ее мама ненадолго умолкла и заговорила тихим, тоненьким голосом.
— Ильхэ приехал заключить сделку. — Она посмотрела Субин в глаза. — Я приняла его предложение.
Внутри у Субин все перевернулось, грудь сдавило — потеряв землю, она потеряет и Доёна.
— Нельзя ее продавать! — громко и пронзительно крикнула Субин.
Мамин взгляд посуровел. Она посмотрела на спящего мужа, затем шагнула к дочери, схватила ее за руку и потащила вон из палаты. Хватка была такой крепкой, что рука у Субин чуть не отнялась. Никогда прежде мама не обращалась с ней так грубо. Субин с трудом удержалась, чтобы не потереть больное место.
— Твои желания тут ни при чем. Я не могу не продать такую дорогую землю лишь потому, что она тебе нравится. В жизни так не бывает.
Лицо у мамы было строгое и напряженное.
Субин прислонилась к стене и позволила маме выговориться. Несколько недель та сохраняла железное спокойствие — срыв был неизбежен.
— Прости... — прошептала Субин. — Зря я раскричалась...
Глубоко вздохнув, мама перестала шагать из стороны в сторону и посмотрела на дочь. Ее лицо постепенно смягчилось, из глаз вдруг брызнули слезы. Она сползла по стенке на пол, безудержно рыдая. Субин со вздохом села рядом с мамой, обняла ее за талию и положила голову ей на плечо. Было странно утешать маму, обычно мама утешала ее.
— Рука болит? — тихо спросила мама, немного успокоившись.
— Нет, — соврала Субин.
— Я правда не хотела продавать землю, — тяжело вздохнув, сказала мама. — Но у меня больше нет выбора. Из-за больничных счетов мы по уши в долгах.
— А страховка?
Мама покачала головой.
— Она не покроет лечение. Мы не думали, что она когда-нибудь нам понадобится. Все эти анализы и лекарства... обходятся очень дорого.
— Другого выхода нет?
— Нет! Я всю голову сломала, но денег взять больше негде. Придется продать либо землю, либо магазин. На кредитках тоже ничего не осталось — все ушло на лечение.
Она повернулась к Субин.
— Мы должны поступить разумно. Дело в том, что... — Ее глаза вновь наполнились слезами. — Твой папа может больше не очнуться. Никогда. Я обязана думать о будущем. Магазин — наш единственный источник дохода. Даже если пана поправится, такого финансового удара мы не перенесем — надо продать хоть что-нибудь. Ты ведь знаешь, как он любит магазин. Что мне еще остается?
Субин хотела отвернуться и не видеть ее печальных карих глаз. Она выбросила из головы Доёна и постаралась рассуждать здраво.
— Надо продать землю.
Мамино лицо осунулась, глаза опустели. Она погладила Субин по щеке.
— Спасибо за понимание. Жаль, у меня нет другого выхода. Ильхэ вернется завтра утром, и я подпишу окончательный договор. Он обещал как можно скорее перевести деньги — если повезет, они будут на нашем счету уже через неделю.
— Через неделю? — переспросила Субин, а про себя подумала: «Как скоро!»
Мама кивнула.
— Ты так странно себя вела с Ильхэ, — заметила Субин. — Соглашалась со всем, что он говорил, улыбалась...
— Ну да, обычное деловое поведение. Нельзя, чтобы сделка сорвалась. Ильхэ предложил крупную сумму: нам хватит покрыть больничные счета и еще останется.
— Ты не глядя подписала все бумаги, — заметила Субин.
Мама печально кивнула.
— Знаю. У нас нет времени. Сделка очень выгодная, я не хочу ее упускать. Ильхэ может решить, что у меня семь пятниц на неделе, и отозвать предложение.
— В общем, да, — кивнула Субин, — но...
— Хватит, прошу тебя. У меня нет сил на споры. — Мама взяла ее за руку. — Ты должна мне доверять. Я делаю что могу.
Субин нерешительно кивнула. Мама поднялась с пола и вытерла слезы, затем помогла Субин встать и крепко ее обняла.
— Все будет хорошо, — пообещала она. — Что бы ни случилось, мы выкарабкаемся.

Войдя в палату, Субин посмотрела на стул, на котором сидел Ильхэ. Не в ее правилах было так сильно ненавидеть совершенно незнакомого человека. И все-таки при мысли о том, что придется сесть на его стул, Субин покрылась гусиной кожей.

Она подошла к столу и взяла его визитку.
Со Ильхэ, риелтор.
Ниже значился адрес конторы.
Все выглядело законно, однако Субин не могла избавиться от подозрений. Она спрятала визитку в задний карман и подошла к Чану.
— Проголодался? — спросила она, многозначительно глядя на него.
Чан ничего не понял.
— Да не особо...
Она схватила его за шкирку и пролепетала:
— Мам, мы с Чаном съездим перекусить. Через пару часиков вернемся.
— Уже десятый час! — заволновалась мама.
— Он хочет есть...
— Умираю с голоду! — подхватил Чан.
— Нам завтра в школу, а он поехал сюда на ночь глядя, — добавила Субин.
Мама недоверчиво покосилась на них, затем перевела взгляд на спящего мужа.
— Ладно, только ничего не ешьте в буфете, — предупредила она.

— Ну, и зачем мы это делаем? — спросил Чан, когда они битый час проездили по городу в поисках нужного адреса.
— Слушай, этот риелтор какой-то подозрительный. Нутром чую.
— Да, но найти его контору и заглянуть в окно — это уже перебор, тебе не кажется?
— А что прикажешь делать? Позвонить ему и спросить, почему он такой жуткий?
— И что мы скажем копам, если нас задержат? — язвительно поинтересовался Чан.
— Ой, да брось! Уже темно. Мы просто обойдем вокруг конторы, заглянем в окна и убедимся, что я зря всполошилась. — Субин умолкла. — А если они забыли закрыть окно, то сами виноваты.
— Ты спятила.
— Пусть. Ты со мной заодно.
Чан закатил глаза.
— Вот Си-Клиф... Выключи фары.
Чан вздохнул, но остановил машину и потушил свет. Они въехали в глухой переулок, бросили машину и подошли к ветхому зданию — судя по виду, его построили в начале XX века.
— Здесь, — прошептала Субин, сравнив адрес на визитке и номер дома.
Чан уставился на величественное сооружение.
— Непохоже на агентство недвижимости, честно говоря. По-моему, тут никого нет.
— Тем меньше вероятность, что нас поймают. Пошли.
Чан посильнее запахнул куртку, и они начали красться вдоль стены, по пути заглядывая в окна. Было темно, молодой месяц почти не давал света, но Субин в светло-голубой футболке чувствовала себя как на ладони. Эх, надо было накинуть черную куртку! Но если она вернется к машине, то может испугаться и передумать.
Здание было огромное, с более поздними и словно бы беспорядочными пристройками. Субин и Чан заметили в комнатах несколько темных массивных силуэтов («Старая мебель», — заверил ее Чан); дом выглядел совершенно пустым.
— Нет тут никакой конторы, — подытожил Чан. — Почему же на визитке указан этот адрес?
— Он что-то скрывает, ясное дело, — прошептала Субин. — Я так и знала!
— А не многовато мы на себя берем? Надо вернуться в больницу и вызвать полицию.
— И что мы им скажем? Что риелтор написал на визитке липовый адрес? Это не преступление.
— Ну, хоть маму твою предупредим.
Субин покачала головой.
— Ей не терпится продать землю. Помнишь, как она себя вела с этим Ильхэ? Улыбалась и кивала, как китайский болванчик. Он ее словно загипнотизировал. Первый раз такое вижу. Бог знает, что она подписала! — Субин выглянула из-за угла особенно затейливой пристройки и махнула Чану. — Там свет.
Действительно, в задней части здания горело маленькое окошко. Субин содрогнулась.
— Замерзла?
Она покачала головой.
— Боюсь.
— Не передумала?
— Вот еще!
Субин осторожно пошла дальше, обходя разбросанный во дворе мусор и уворачиваясь от веток. В низкое окно можно было заглянуть, встав на коленки. На стеклах висели жалюзи, но через покореженные пластинки все было видно. В комнате кто-то ходил и разговаривал, однако слов было не разобрать. Субин перевела дух и посмотрела в окно.
Почти сразу ей бросился в глаза Ильхэ, его мощная фигура и странное лицо. Он сидел за столом и листал бумаги — возможно, те самые, что утром должна подписать мама. Еще два человека играли в дартс.
Если Ильхэ был некрасив, то эти выглядели и вовсе чудно: кожа мешками свисала со щек, рты застыли в свирепом оскале. Лицо одного человека было исполосовано шрамами и пятнами. Даже с улицы Субин заметила, что один глаз у него почти белый, а другой черный. У второго были ярко-рыжие волосы, растущие длинными клоками, — их не скрывала даже шапка.

— Субин! — Чан поманил ее к своей стороне окна, и она заглянула внутрь под другим углом, — Что это такое?!
В противоположном конце комнаты на цепи сидело какое-то существо — получеловек, полузверь. Его лицо составляли куски плоти, соединенные случайным образом. Изо рта торчали огромные крючковатые зубы, над раздутой челюстью громоздился округлый уродливый нос. И все же в этой твари было что-то человеческое. Субин заметила, что грудь и пах у нее обмотаны лохмотьями, но на жилистой шее был поводок, придававший чудовищу сходство с домашним питомцем. Оно свернулось клубком на коврике и, по всей видимости, спало.
Субин вцепилась ногтями в подоконник и часто задышала, но почему-то не смогла отвести взгляд. Стоило ей собраться с силами, как один голубой глаз открылся и посмотрел прямо на нее.