Глава 11. Последнее письмо
За следующую ночь Наташа досконально изучила основы посадки саженцев. Она никогда не увлекалась земледелием, да и в деревню приезжала не помогать по хозяйству, а отдыхать. Бабушка эту позицию полностью поддерживала и не заставляла внучку копаться в земле. Но теперь Наташа могла посоревноваться с любым садоводом в уровне теоретических знаний о деревьях и кустах.
Скука смертная. Пихать туда-то, прикапывать так-то, поливать тогда-то. Особенно она волновалась, можно ли сажать в выжженной земле, но статьи этого не запрещали, правда, и не разрешали. Единственное, что Наташа отвергла, — наставления, в какое время года что лучше приживется. Не ждать же апреля — так она за год изведется. Так же не читала она и про лунные циклы и приметы, удачные для посадки. В приметы Наташа не верила, ведь любая примета живет у человека в голове, а не по-настоящему.
«Интересно, духи леса помогут мне?» — размышляла девочка, листая интернет-страницы.
Впрочем, она не особо надеялась. Те припугнули её, едва не утопив, за общение с Киром, когда тот был учеником хранителя, а что будет за его смерть? Задушат или придавят веткой?
Будто ей не хватало собственных мрачных мыслей, которые ни на миг не оставляли и не позволяли забыться. Спала девочка по три часа, окуналась в неглубокую дрему и вскакивала от любого шума. Поэтому ночью она предпочитала обитать в интернете, бездумно щелкая «мышкой».
Итак, первым делом надо приспособить землю под посадку. Возделать её, если изъясняться умным языком. Когда бабушка ушла на рынок за продуктами, Наташа пробралась в сарай и набрала целую тележку вещей: садовые перчатки, складные лопату и грабли, синюю пластмассовую лейку. И крадучись, мимо деда, который как суровый охранник караулил внучку (правда, у телевизора, поэтому прокрасться не составило особого труда), умчалась в лес.
Такой густой и влажный, полный прелых листьев и зеленого мха. Он дышит. По его артериям-корням течет кровь. Птицы – его глаза. Насекомые – его уши. Наташа отважно шла вперед, стараясь не касаться ни единого листочка, и огибая деревья, а не отводя ветки. Только бы не потревожить хрупкий покой лесных жителей.
— Убирайся! — донеслось сверху.
Наташа боязливо подняла глаза, но на толстой ветви березы сидела лишь темная, точно обмакнутая в чернила, ворона с невероятно внимательными глазами.
— Убир-райся! — повторила она и кинулась на Наташу.
Та, закрывшись руками, отпрыгнула в сторону. Черное крыло мазнуло по щеке, когти на мгновение впились в плечо. Наташа покачнулась, упала на колено. Из ранки сочилась кровь.
— Я не уйду! — Девочка сжала кулаки. — Я хочу помочь!
— Пр-рочь! — ворона зашипела.
— Можете убить меня, мне всё равно. — Наташа отряхнула поцарапанную коленку от грязи и решительно двинулась вглубь. — Я хочу помочь, я хочу помочь...
Она твердила эту фразу без остановки всю дорогу как заклятье. Ворона двигалась за ней бесшумной тенью, внимательные глаза кололи лопатки. Больше Наташу не атаковали, и она чуточку успокоилась.
А потом к вороне присоединилась вторая, третья. Если бы они напали все вместе, то непременно выклевали бы Наташе глаза. Но вороны только преследовали, безликими тенями летели за спиной и смотрели... смотрели...
Когда девочка добралась до опустевшей поляны, она молча достала лопату и начала утомительную и сложную работу. Она переворачивала сожженную траву, листья, мусор. Упаковывала остатки палаток и вещей в громадные мусорные пакеты. Сгребала в кучи мертвую траву, выкапывала погибшие кусты. Спина взмокла, пот катился по лбу крупными градинами. Под мертвой плотью была настоящая земля, влажная и рассыпчатая – Кир успел спасти почву. Значит, сажать можно!
Птицы то кружили над ней, то опускались, то облепляли соседние деревья. Вспомнились ужастики, не доставало разве что заунывного воя и бредущих из чащи мертвецов. Последних, впрочем, в лесу хватало: Наташа помнила галантного и печального упыря Веню. Но вряд ли бы он покусился на её жизнь.
Солнце закатывалось за горизонт, когда девочка окончила подготовку почвы к посадке. Она осмотрела свою работу без гордости, скорее — с облегчением.
— Я вернусь завтра, — сказала, глядя одной из птиц в крошечные черные глаза, и пошла прочь, прямая как проглотившая шест.
Её не посмеют остановить. Хранители не имеют права запрещать кому-то ходить по их территории. Они её стерегут, а не контролируют! Поэтому она вернется и всё сделает. Кира не вернуть, но вина не только перед ним. Перед всем этим лесом, перед каждым его жителем.
Ворона каркнула, но показалось, будто сказала: «Проваливай».
Дни превратились в череду работ, после которых Наташа сваливалась спать. Она почти не питалась, мало пила и не помнила, когда в последний раз ухаживала за ставшими черными ногтями.
«Я знаю рецепт отличной диеты — перестать есть», — думала она, разглядывая по утрам свое тощее лицо. Щеки впали, под глазами — синяки. Ребра и ключицы выступили, а джинсы спадали как чужие.
— Кошмар! — мимо проходящая бабушка охала. — Ты угробишь себя, неразумная!
— Я в порядке.
— Ты умрешь от голода. Я не знаю, где ты бродишь целыми днями, но я не отпущу тебя, пока ты не съешь тарелку каши.
Сначала бабушка пыталась запретить ей «бродить» незнамо где, но после отступила, получив обещание, что Наташа не причинит себе вреда.
И так — всякое утро и всякий вечер: каша или тарелка супа. В оставшееся время Наташа была предоставлена сама себе. А ночами ей снился Кир. Всегда разный, он то приветливо улыбался ей как раньше; то горел заживо, не проронив ни звука; то тыкал в нее почему-то посиневшим пальцем и ревел: «Ты сгубила меня». Наташа была рада видеть его хоть во сне, но не так, не обвиняющего её... Разве она забывала о вине, разве та не сжимала ее костлявыми пальцами?
Некое спокойствие посетило её тогда, когда была высажена последняя веточка. Неказистая, тонкая, но она искренне надеялась, что та приживется и вырастет в настоящий куст. Но девочка не успокоилась и тогда. Она, одержимая идеей помочь, отрывала умершие листочки на других деревьях по всему лесу, заматывала нитками поломанные ветки.
Она ходила ежедневно. Когда со страхом, когда со слезами на глазах, когда с искренним удовольствием.
В тот раз она уже собиралась уходить, когда услышала за собой скрип. Наташа с волнением обернулась. Перед ней предстал хранитель. Как он, массивный и неуклюжий, добрался до нее, не издав ни звука — загадка. Наташа не сразу поняла, тот же это хранитель, который топил ее в болоте, или другой. Она съежилась, дожидаясь расправы. Нет, он иной. Прошлый совсем слился с деревом, а у этого из ствола торчали уродливые и огрубевшие, но человеческие руки; подбородок выступал над корой. И глаза его, синие точно сапфиры, оценивали её скорее с недоверием, чем с яростью.
— Я не делаю плохого, — похрабрела Наташа, сцепив кулаки. — Вы не выгоните меня.
— Мы и не гоним. — Голос его шелестел, точно ветер всколыхнул листву. — Выслушай, девочка.
Наташа нахмурилась, но кивнула.
— Я направлен хранителями и от имени хранителей. Первое, что я обязан сделать пред тобой, — поблагодарить за оказанную помощь. Каждое семя, посаженное тобой, даст побеги. Каждое дерево приживется. Кусты набухнут от спелых ягод, листва зазеленеет. Твоя работа не пройдет даром, девочка.
Его тон успокаивал. Наташе, как малому ребенку, хотелось уточнить: точно ли? Не обманет ли он, не заманит в ловушку? Но Кир был честен, и другой хранитель честно гнал её, а не обманывал.
— Следующее, что мне велено передать нашим советом... — хранитель задумался. Рот его, похожий на вырубленную щель в коре, открылся и закрылся, словно хранитель не решался сказать вслух, — лично я решения не одобряю, как не одобряет и старейшина, но большинством решено предложить тебе, девочка, место среди нас.
— Место? — удивленно переспросила Наташа. Ей представился уютный домик среди чащобы, как в старых сказках. На веревках развешены засушенные травы, по полкам разложены корешки. И по дому хлопочет седовласая старушка, которая ведает знахарством и лечит раны проезжим путникам. В старушке Наташа углядела собственные черты.
— Мы предлагаем тебе стать нашим учеником, учиться нашей мудрости. Ты согласна?
Сердце прыгнуло в груди. Стать учеником — честь. Великая, оказанная простой девочке! Вороны могли заклевать её, хранители — утопить. Но они предпочли сотрудничество. Учеником. Как Кир. Так бы она искупила вину перед ним. Или хотя бы попробовала!
«Да», — чуть не обронила Наташа, но замолчала
Хранитель забывает о прошлой жизни. Она больше не вернется домой. А мама? А дедушка с бабушкой? Даже папа, который пускай и предатель, но вряд ли обрадуется исчезновению дочери. Они настрадаются из-за минутной прихоти? Как она объяснит им, что произошло, если навсегда покинет мир людей, обратившись духом?
Но лес, но память о Кире, но возможность продолжить его дело...
- Подумай, девочка, — не стал торопить ее хранитель. — И возвращайся к нам. В любой момент, когда ты будешь готова, присоединяйся к нам, и у леса и его обитателей появится новый защитник. Взамен утерянного.
Последнее точно ударило по голове топором. «Утерянного». Уж не упрек ли это в смерти Кира? Только её преданность искупит его утрату? Только замена его на нее спасет от вины?
— Я обязательно подумаю, — сглотнула Наташа, — а пока пойду. До встречи.
— Надеюсь, скорой.
Он ушел первым. Атрофированные руки-ветки безвольно качались в такт тому, как хранитель, запуская ветвистые корни в землю, медленно плыл по земле и скоро затерялся среди деревьев.
Наташа всю дорогу до дома думала. Она оценивала предложение со всей серьезностью, взвешивала за и против.
«Почему нет? — размышляла она. — Может, вот моя судьба, вот где я принесу пользу? Вдруг человеком я ничего и не добьюсь... Я плохо рисую, не умею танцевать, не люблю вышивать или готовить. Что если мне не суждено стать великим музыкантом или известным на весь мир врачом? Чем я полезна? Это — мой шанс».
Наташа вздохнула. Она боялась прожить шестьдесят, семьдесят или двести лет и постоянно упрекать себя, что не помогла хранителям. Далеко не все люди добиваются успеха. На одного известного человека тысяча обычных. Например, её папа достиг немногого в бизнесе, содержал собственную фирму (конечно, малюсенькую, но личную). А мама...
Мама работала на обычной работе и ничем не выделялась. Она говорила: «Всё, чего я достигла, — ты. Самое главное мое сокровище». Наташа очень любила маму, но не хотела прожить подобную жизнь... Ей хотелось добиться чего-то, что вызывало бы гордость! Разве дочка, которая школу-то окончила с четверками, — повод для гордости?
Ради кого оставаться? Родители? Пожалуй. Как объяснить им, куда она денется? А кто поддержит их в старости? С другой стороны, мама всегда говорила: «Твоя жизнь в твоих руках, я лезть не стану». Но ведь она не в другой город переедет, а навсегда исчезнет; как объяснить это семье? Наташа разрывалась. Она так устала чувствовать вину и молчать, всегда молчать. Ей не к кому было обратиться, не с кем посоветоваться. Ни бабушка, ни мама не могли помочь ей, они бы ей не поверили, покрутили пальцем у виска...
Ради чего оставаться? Ради чего существовать? Любовь? Наташа не верила в нее. Нет любви, все вымыслы. Бабушка с дедушкой разводятся, папа маму никогда не любил. Где же пример настоящей любви? Да и стоит ли её ждать? Вдруг она не соизволит появиться никогда?
Тогда решено! А родители... те простят...
***
— Присядь-ка.
Голос встретил Наташу на пороге спальни. От неожиданности девочка оторопела. На столе, скрестив по-турецки ноги, сидел Лютый. На его голове отрос сантиметровый ежик волос, и домовой походил на кактус в иголках. Вид у него был недобрый.
— Здравствуй, — Наташа еле удержалась от того, чтобы подскочить от счастья. Лютый не показывался всё время со смерти Кира. Зачем он здесь?
— Угу, и тебя туда же. Тебе предложили стать учеником хранителя?
— Откуда тебе известно? — Наташа тоже скрестила ноги, обняла подушку.
— Лес — большая деревня. — Лютый, похрустев шеей, продолжил: — Ты отказалась?
— Не знаю... Я в размышлениях.
— По твоей дурости погиб Кир, а ты размышляешь?! Ему и помочь никто из старших не успел, потфому как не думал, что одна-единственная искорка убьет хранителя. Погубила отличного парня, а теперь думает! — Лютый взбесился и пнул носком какую-то свернутую бумажку; та отлетела на пол. — Почитай.
— Что это? — Девочка подняла лист и развернула его.
Кир?! Почерк Кира, она ни с чем не спутает его, хоть и видела всего одну записку! А здесь столько текста, строчек... Кир как-то связался с ней?! Она стала всматриваться в буквы письма, но те расплывались и скакали с места на место.
— Что это? — повторила Наташа, дрожа. — Кир жив?
— Читай, — отрезал Лютый.
«Привет. Я бы, наверное, не взялся писать такое, но (перечеркнуто).
С прошлой недели я — хранитель, представляешь? Не верю сам... Хранители не умеют переживать, у них исчезают эмоции. Единственная их ответственность, их долг, их предназначение — защита леса. Страшно, если чувствовать разучусь и я. Я всегда гордился тем, что похож на человека: могу смеяться, плакать, сочувствовать. Что будет теперь?
В любом случае, пока я живой... И в голове у меня творится нечто невообразимое. Я столько лет мечтал стать хранителем, а сейчас не хочу этого, я боюсь неизвестного и того, что не успел и никогда не успею сделать.
Полтора года мы не виделись. Ты наверняка позабыла обо мне, а я... (строчка зачеркнута так сильно, что прорвался лист. И дальше зачеркнуто, но хуже, можно просмотреть на свету). Я скучаю, я думаю о тебе... Я, наверное, совсем чокнутый, но мне бы разочек глянуть на тебя.
Не знаю, встретимся ли мы когда-нибудь... Вряд ли...
Прощай, Таш. Прости, если был плохим другом».
— Откуда у тебя эта записка? — Наташа разгладила загиб. — Как долго?
— А ты не догадываешься? Он написал её год назад. И передал, чтобы как только ты объявилась — я типа доброго посланника вручил её тебе.
— Почему же ты не вручил?! — взвыла девочка.
— Кир попросил не отдавать, не хотел грузить своими проблемами. Он любил тебя, а ты не соизволила приехать за два года.
— Он не мог любить меня. — Наташа попятилась. Лист выпал из обмякших пальцев. — Глупости. Невозможно... Мне лет-то... как меня любить, за что?
— Ну и ненормальная. Я тоже не понимаю, как такую можно полюбить. Но, видишь ли, любовь зла, милочка.
Мысли заплетались и путались. Кир любил её? Но почему он не признался, без письма, вслух?
«А тот поцелуй?» — напомнила себе Наташа, и ей стало дурно. А просьбы заходить, а ромашка посреди тропы, а незримая поддержка? Он любил её! Думал о ней, вспоминал, а она...
Любил, когда не приезжала, когда отказалась приходить, когда привела друзей, когда позволила поляне загореться...
— Но зачем сейчас?.. Лютый, что изменилось?
— Ты отказалась помочь хранителям. И я решил натолкнуть тебя на правильные мысли.
— Ты тоже хочешь, чтобы я стала учеником?
— Мне начхать на тебя, — Лютый опустил глаза. — Но хранителям нужна помощь. А ты забудешь всё, что натворила, если станешь учеником. И что Кир тебя любил, и что ты его убила. Никаких мук совести, о как.
— Подожди, — Наташу осенило. — Ты сделал так, чтобы я... чтобы я окончательно сдалась и приняла предложение?.. Это же... это предательство.
— С чего ты взяла? Мы друзья? Нет. А коль не друзья, то и не предательство. Думай, девочка, но помни: он сильно любил тебя...
Наташе хотелось рвать и метать. Когда Лютый размеренно шагал через всю комнату к шкафу, она мечтала ударить его, но, понимая, что этот удар может стать для домового смертельным, просто пнула стену.
«Он показал письмо назло!» — кипело внутри. Лютый сообщил о записке не ради Наташи или Кира; для хранителей. Якобы всем хорошо: Наташа позабудет о любви Кира и поможет лесу, тот обретет защитника, послание Кира передано, а Лютый — этакий идеал чистоты и невинности!
«Да как он посмел!» — возмущалась она, когда передвигала всю мебель так, чтобы не осталось ни единой щелочки. Непонятно, как домовой попадал в дом и исчезал из него, но отныне у него не будет возможности спрятаться. Если он появится... пусть только попробует показаться на глаза...
Затем Наташа перечитывала послание, раз за разом, вдумчиво и бегло, медленно и через строчку, рассматривая буквы и скользя меж них. Она то захлебывалась слезами, то отрешенно глядела в потолок, то закусывала губу, то глупо улыбалась незнамо чему.
— Не вздумай приходить сюда, — наконец прошипела она, прикрыв веки. — У этого дома больше нет домового. Вместо того, чтобы хранить покой жилища и его жильцов, ты портишь всем жизнь. Ты самый мерзкий домовой на свете! Ненавижу тебя!
И, хлопнув дверью о косяк, выбежала на улицу.
Наташа долго слонялась туда-сюда. Жаркое солнце, поселившееся на горизонте, припекало макушку. Редкие соседи здоровались, но девочка шарахалась от них как от прокаженных. Вечером до бабушки дойдут сплетни о «нелюдимой внучке», и она опять начнет переживать и требовать поесть, попить, принять успокоительные капельки, выпить травок. Ну и ладно!
Она бы и ходила так до вечера, если бы чья-то сильная рука не остановила за талию. Наташа дернулась, но рука не отпустила.
— Стой, Ната.
Она обернулась. Димка. Со счастливой улыбкой, широкой и белозубой.
— Привет, — Наташа опустила взгляд.
— Ты долго от меня прятаться собиралась?
«Всегда», — чуть не сказала девочка, но вовремя прикусила язык. Дима вызывал в ней странное чувство: он причастен к той трагедии с лесом. Даже если не прямо, то косвенно — видел, бежал со всеми, не помог...
— Я не пряталась, но мне пора.
— Ты около моего дома наяриваешь круги битый чай. Я подумал: поговорить хотела, но боялась. Нет?
- Нет... — но как объяснить тогда свое поведение; она ж не замечала, что ходит возле дома Димы. — Я случайно. И я не буду извиняться.
- И не надо! — почему-то обрадовался Димка и крепко прижал Наташу. — Я скучал. О тебе слухи пошли, что ты с ума сошла, затворницей сделалась. Я с Ваней рассорился, тот бред нес про помешательство. Морду бы набил!
И Дима зло сплюнул.
Наташа вдруг поняла, что Вано за эти дни не заходил ни разу. Получается, сбежал первым? А как же отношения, чувства, симпатия? Всё ерунда!
— Слухи пошли, — хмыкнула Наташа. — Ты им верь больше.
— А что мне делать? Раиса Петровна сказала, что ты запрещаешь приближаться к тебе. Я и так, и этак пытался...
— Интернета у тебя нет, — пускай Наташа и не переписывалась в сети неделю, но в век технологий смешно говорить о том, что с человеком нельзя связаться. — Телефон мобильный сломался, видимо? Смс не смог скинуть? Голубя бы запустил или камешек в окошко пульнул.
Она развернулась, чтобы уйти.
— Да стой ты, — возмущенный Дима преградил путь. — Что с тобою не так? Наши в том пожаре не пострадали. Никто не умер! Ты реально ополоумела!
— Отстань, — гаркнула девочка. — Сам хорош! То добренький такой, лучший друг, защитник. То полоумной обзываешь. Я официально разрываю нашу дружбу.
Она выпалила это и поняла, что прозвучало нелепо. Что за «официально», почему «разрываю»? Откуда такие громкие слова? И, меж тем, что сказано, того не воротить. Она ожидала, что Димка расхохочется над фразой, но его посмешило иное.
— То есть те два года, за которые ты мне в интернете пятнадцать коротких писулек написала, мы дружили?
— Не пятнадцать, — оскорбилась Наташа, потеряв былой пыл.
Она сникла, отошла с дороги к обочине, пропуская старенькие «Жигули». Дима с места не двинулся, и автомобиль яростно засигналил.
— Тридцать, — «исправился» друг. — Ну окей. Разрываешь, так разрываешь. Счастливо оставаться, амиго.
Он казался наигранно счастливым, когда уходил, напевая веселый мотивчик. Наташа первые десять секунд собиралась его остановить, но затем просто ушла домой.
Проблем не убавилось, напротив.
«Все рядом со мной ломается. Мама с папой расстались много лет назад, бабушка с дедушкой разводятся, Кир погиб, даже отношения Димы с Ирой едва не накрылись из-за меня медным тазом», — безрадостно думала Наташа. Раньше с проблемами она лезла в сеть, на форумы, где выискивала мнения таких же страдальцев или умные статьи. Но тут и запрос не напишешь. «Мой друг-дух погиб» или «Домовой хочет, чтобы я стала хранительницей леса» — каково звучит, а. «Я рассорилась с другом», конечно, поискать стоит, да разумного ответа не дадут. Максимум предложат помириться.
Наташа почувствовала себя такой старой, будто прожила не пятнадцать лет, а все восемьдесят. Дряхлой, утомленной, изъеденной бедами и горем. «Да что мои проблемы по сравнению с чужими трагедиями», — собиралась успокоить себя она; но потом поняла: для каждого нет ничего страшнее его трудностей. На то они и твои, чтобы казались непосильными.
Но со всем можно справиться. Надо время, силы, нервы и умение смотреть с оптимизмом. Так говорили книжные герои, так считали взрослые. И так решила действовать Наташа.
Но ночью она плакала, прижимаясь лбом к оконному стеклу. Лунный свет заливал комнату расплавленным золотом.
Ее любил Кир. А она... кажется, любила его.