Нас не существует

Наташа очнулась, словно вытолкнутая из кокона. Глотнула воздуха, ошалело осмотрелась. Так, наверное, чувствует себя тонущий в волнах. Вода обволакивает тело, забирается в ноздри и легкие, и вдруг — на миг — человек выныривает наружу. И ему открываются запахи, глаза слепит солнце, появляется дыхание. У человека есть секунда-другая для спасения перед тем, как вновь пойти на дно. И Наташа твердо решила воспользоваться этой секундой.

Она поняла одно: эта потеря принадлежит только ей и никому иному. Родственникам жалко Кира, они переживают за Наташу, но по-настоящему не поймут, как ей тяжело, как она винит себя, как много значил для неё Кир. Правильно сказал Лютый: по духам не тоскуют. И она не должна. Точнее — должна, но сама, не мешая и не показывая, что ей необходима поддержка. Иначе перепуганная семья будет безвылазно сидеть возле её постели.

— Мам, ты чего? Всё хорошо, — повторила Наташа громче, вылезая из-под одеяла, в которое укуталась, и принимая боевой вид.

— Ты потеряла друга, мне бабушка рассказала... А ты... нормальная.

Мама выглядела непонимающей и обиженной.

— Да, потеряла, — согласилась Наташа, мысленно прокляв себя за трехдневное помутнение рассудка; лучше бы не болтала о смерти Кира. — Но я уже не переживаю... Не так сильно.

В спальню просунулось лицо папы. Он ободряюще улыбнулся, но Наташа скривилась.

— Вы целую делегацию собрали? Всей семьей приехали? Кстати, папа, забери планшет. Он пылится зазря.

Она указала на ящик стола. Отец загоготал.

— Нет уж, лапочка, игрушка твоя. Можешь хоть в носу ею ковырять. Дамы, оставьте нас наедине. Я хочу помириться с неугомонной дочерью, коль она не в депрессии.

— Нет! — воскликнула девочка. Общаться с отцом она была не намерена. Ничего нового он ей не скажет.

Между тем, отец осторожно, под локоток, выпроводил маму, сладко улыбнулся бабушке и закрыл дверь. Наташа забилась в угол и ощерилась как кошка, готовая шипеть на обидчика.

— Уйди.

Папа садиться не стал, отошел к окну, провел по подоконнику пальцем и начал пристально рассматривать пыль на подушечке.

— Наталья, я долго гадал, как к тебе подступиться. Извинений ты не принимаешь, обещаниям не веришь. А потом я догадался: ты вся в меня.

— Глупости, — влезла Наташа, насупившись.

Не похожа она на отца. Он плохой, он бросил их с мамой; она бы в жизни так не поступила!

— Не перебивай. Ты такая же, как я, а значит, для тебя нет ничего дороже правды. Мне тоже безразличны чьи-то рассказы, если они не подкреплены фактами. Придется объясняться честно, тем более ты взрослая. Да, я вас бросил.

Наташа задохнулась от возмущения! Права была бабушка, её отец — мерзавец.

— Я встретил другую женщину и обезумел от любви. Ты вряд ли понимаешь, как это, когда не представляешь жизни без человека и несешься к нему, чтобы провести вместе любую свободную минутку. Но обманывать вас со Светой я тоже не мог, поэтому собрал вещи и ушел к той, которую любил. Ты помнишь, что мы с моей второй женой скоро расстались?

Наташа, у которой на глазах выступили слезы, не ответила. Всё она понимала, абсолютно всё...

— Но ты не догадываешься, почему, — продолжил папа, доставая из кармана коричневый кожаный кошелек и подбросив его к потолку. — Я пропадал без вас. Эйфория от свиданий пропала. Мне не хватало улыбок твоей мамы, её пения, твоей смешной болтовни. Я попробовал вернуться к Свете — она докажет, если спросишь, — но та выгнала меня, и была права. Наталья, если бы тебя попросили больше не появляться, ты бы продолжила навязываться или перестала?

— Перестала бы, — сказала Наташа без раздумий, — но ты сдался слишком быстро. Раз мы такие драгоценные, что ж ты после малюсенького отказа сбежал? Разумеется, мама не поддалась на твои уловки; однажды ты её обманул. Но, может, попытайся ты получше... Слабак! Конечно, если ты не лжешь. Очень складно выходит!

— Мне отказали, и я не собирался унижаться — другой характер. Впрочем, я попробовал ещё разок, через несколько лет. И попробовал осознанно, поняв, кто мне действительно необходим. И мама простила меня... Но ты выросла именной такой, какой надо. Упертая девчонка! – папа сказал с гордостью. — Тебя не задобрить подарками, не убедить. Но фактам ты поверишь. Гляди.

Он вынул из кошелька свернутый тетрадный листок и передал Наташе. Та развернула его; он протерся, сгибы кое-где прорвались. На листике акварельный рисунок: неуклюжий пузатый человечек из палочек, цветочки, кривое желтое солнышко в уголке.

«Любимому папочке», — было приписано снизу корявым детским почерком. Наташа помнила, что рисовала отцу рисунки, но он не хвалил её за них, не радовался как мама, а спокойно брал и куда-то убирал. Когда отец развелся с мамой, Наташа додумалась: он их без сожаления выкидывал. Тогда она смертельно обиделась.

— Я всегда ношу его с собой. Ты можешь засомневаться, а не нашел ли я его у Светы и не забрал, чтобы задобрить тебя. Но клянусь! Он лежал у меня все эти годы. Я очень люблю вас.

— Ты вечно поздравлял меня с днем рождения не в тот день, — буркнула Наташа, возвращая листок. На мгновение он заставил её усомниться, но не более того. — Да если бы день. По пять раз в году! Ты не помнил какую-то ерундовую дату! Какая тут любовь?

— Я до сих пор не помню. — Отец бережно убрал рисунок обратно. — Не в числах счастье. Но я помню твои первые шаги и то, как ты уделала всех в детском саду на конкурсе талантов. И что ты обожала ванильное мороженое. И когда тебе понадобится помощь — я лоб расшибу, но сделаю всё. Пусть я дерева не посадил и дом не построил, да и с сыном не сложилось, но дочь я выращу по всем правилам. Усекла?

Дерева не посадил, дом не построил...

Наташу осенило, как вынырнуть из того океана отчаяния, в котором она тонула последние дни. Но одной не справиться, а раз папа предложил сам...

— Мне сейчас нужна, — Наташа ухмыльнулась.

Папа изумленно поднял бровь.

— Скоро для человека, который знать меня не желал час назад.

— Я не желаю и сейчас, но раз ты предлагаешь... На тебя можно положиться?

— Честное пионерское, — отец оперся о подоконник. — Ну, слушаю ваши предложения. Чего надобно, золотая рыбка?

— Обещай никому не говорить. Ни слова. Понял?

Наташа понимала, что общается с отцом как со сверстником, излишне вольно и грубо (с мамой бы она так не сумела, да мама бы и не позволила), но в ней окончательно пропала робость перед ним, зато появилась небывалая наглость. Старая рана от детских обид закровоточила с новой силой.

Папа шутливо приложил ладонь к груди.

— Клянусь!

— Купи мне несколько саженцев. Пару березок, ель, каких-нибудь красивых кустиков. И дуб, обязательно дуб! Необязательно большие, можешь мелкие. Чтобы я могла унести.

— Зачем тебе?

Но Наташа мотнула волосами.

— Не задавай лишних вопросов.

— Ха! Ладно, твоя взяла. Береза — это не пистолет. Березой ты никому не причинишь вреда.

— Можешь продать планшет и купить на вырученные деньги.

— Я повторяю: планшет твой, — рыкнул отец. — Не в моих правилах забирать дареное. Пользуйся на здоровье. И жди саженцы, на недельке привезу.

— Спасибо. Только не надейся, что я тебя простила. Ни-ког-да, — по слогам проговорила она.

— По-нял, — в тон ей ответил отец, выходя из комнаты.

— Ну как? Вы помирились? — набросилась на него за дверью мама.

— Не-а, — папа зевнул. — Она ненавидит меня, но мы нашли общий язык. Из нас получатся неплохие деловые партнеры.

Наташа сомневалась, действительно ненавидит ли она отца или просто боится нового обмана, поэтому осторожничает.

В целом, не считая маминых причитаний и настороженности в бабушкиных глазах, дальше жизнь потекла обычно.

А к воскресенью папа привез целый багажник саженцев. Молоденьких и малюсеньких, самый большой, кустик, был не выше метра. Наташа ожидала огромных деревьев, массивный дуб, а тут — палочка с тремя листочками. Зато легче тащить до леса.

Папа, доставая «подарки», засмеялся:

— Кустики, березки, дуб — всё по запросу. Выполнил просьбу?

— Да, спасибо.

Она, восторженная и взволнованная, задумалась, не поцеловать ли отца в щечку, но ограничилась коротким объятием. Для неё эти растения были важнее всякой техники. Возможно, она сумеет осуществить задуманное...