Ожидания ночи
7 аркан -- Колесница*
Ведьма или ангел, птица или звеpь,
Веpнись, я оставлю откpытым окно
И незапеpтой двеpь.
Смеpть или спасенье, свет ты или тьма.
Если не веpнёшься, я впеpвые узнаю,
Как сходят с ума.
Наутилус Помпилиус, «Летучая мышь»
Звёзд не было видно. Лиственная крыша не пропускала их свет, и только у луны хватало силы преодолеть частую сеть, и её бледные лучи прорезали переплетение лесных теней.
Она ушла от него задолго до рассвета. Бесшумно пробралась по знакомым коридорам, которыми много раз ходила по ночам, направляясь в Лес. Наверное ей была знакома каждая скрипучая доска паркета не хуже, чем Слепому. Хотя он ходил действительно бесшумно, а она – почти, но у него было значительно больше времени, чтобы привыкнуть к каждой доске. Оказаться в собственной кровати ей удалось до того, как сон находящихся в спальне жаворонков станет тревожным и зыбким. Так что, можно было считать, что ничего не произошло. Хотя это было совсем не так.
Весь день она ходила как во сне, полностью погруженная в мысли о том, что случилось. Соседки по комнате заметили, что её не было ночью, и бормотали, что сдадут её Душеньке, но доказать ничего не могли. Она даже не казалась чересчур счастливой, последние дни с частыми дождями из слёз и бессонными ночами смыли с её лица улыбку. Опять же, благодаря им окружающие привыкли видеть её отсутствующей. Так что день прошёл как обычно и никто не заподозрил, что ночью её жизнь перевернулась.
Белой тропинкой живого сияния, привлекшей её внимание, оказался обычный ручей. Просто чуть дальше была прореха в кронах и свет луны окунулся здесь в бурлящую воду. Она подошла ближе и опустила в ручей ладони. Зачерпнув горсти лунного света, умылась им. Холодный.
Вечером ей стало неспокойно. Она не знала, куда себя деть и что с собой делать. Ральф запретил ей приходить раньше, чем через неделю. А ей хотелось его увидеть. Почувствовать. Раньше это желание было слабым, хотя она думала иначе, но такие вещи познаются в сравнении. Теперь она была не в состоянии сосредоточиться на чём-то, кроме подкожного зуда и сладкой тоски в сердце. Хотелось открыть его дверь, прикоснуться, вдохнуть его запах, услышать голос, но было нельзя. Поэтому она решила, что с наступлением ночи уйдёт в Лес. Так будет легче пережить ночь, не бегая по стенам и не сходя с ума. Лес всегда был рад её присутствию и принимал её в эти долгие ночи.
Пройдя вдоль русла ручья, трава здесь из-за близости воды и частых прорех в древесном мраке росла выше и приятно обвивала ноги, она подвернула штанины ради этого ощущения, она вышла к реке. Ленивая чернильная лента с масляными лунными бликами на поверхности ползла мимо под нестройный оркестр лягушачьего пения. Она достала из кармана джинс спрятанную там фенечку. Браслет, переплетение фиолетовых, изумрудных и лимонных ромбов, напоминал сброшенную змеиную шкуру. Волк купил его на базаре во время той самой экскурсии и подарил ей. Она никогда не надевала его, хотя он был очень красивый, просто решила, что этот браслет будет напоминанием об их прыжке на Изнанку и поцелуе. Решила и сделала его таким амулетом, охраняющим память. Тогда ей казалось, что рано или поздно она наберётся смелости и подсунет его Ральфу, так чтобы он его взял, и тогда он обязательно вспомнит. Но она так и не решилась, а теперь оказалось, что это было не нужно – он сам всё вспомнил, хотя и не сразу. Но так даже лучше, теперь у неё есть что-то ценное, что можно отдать реке.
Она выбрала прореху в тростниках, где виднелась бледная полоска песка, а не топкая илистая жижа, и спустилась к самой воде. Покрутила браслет в руках, рассматривая его в лунном свете, потом спрятала в сложенные лодочкой ладони и прошептала своё желание в щель между пальцами. Когда она раскрыла ладони, нитки приобрели слабое гнилушечное сияние, и таким браслет понравился ей ещё больше. Она вздохнула, присела на корточки и протянула руку к воде. Река лизнула её прохладным языком, как большая собака, и быстро утянула подарок. Ещё секунду его было видно, а потом он растворился в чёрной воде, и Ани знала наверняка, что никто никогда его не найдёт и нигде он не выплывёт, – река приняла жертву.
– Ворожишь? – насмешливо прошелестело из-за спины, и она чуть не подпрыгнула от неожиданности, так сосредоточилась на своём желании.
– Не твоя забота, – ответила она, выпрямившись и встретив взгляд прозрачных глаз. – Хорошая ночь для прогулки, Слепой.
– Хорошая, – согласился он, не заостряя внимания на её невежливом ответе. – Ты бы поосторожнее с реками.
Девушка улыбнулась.
– Я их знаю и знаю, что водится в них. Оно меня боится.
Оборотень улыбнулся в ответ:
– Я бы тоже боялся на их месте. Но вода бывает...
– Дурманной, – подсказала она и согласно кивнула. – Но не для меня.
Слепой развел руками, сдаваясь.
– Пройдёмся? Не люблю торчать у реки. Да ещё на открытом месте.
Она зашагала вровень с ним и не удержалась от насмешки:
– Можешь не бояться нападения, я же рядом.
Он фыркнул.
– Открытых мест не любят даже охотники, не только добыча, – он прислушался к запахам, принесённым ветерком, а потом снова обернулся к ней. – Ты в хорошем настроении. Не ожидал, что ты будешь в нём так скоро.
Она пожала плечами, а потом решила, что Слепой – это всё-таки не девчонки из её спальни, да и Волк не раз жаловался, что он очень много знает, но никогда не говорит об этом.
– Со мной случилось кое-что хорошее.
Его удивление обволокло её прохладным щекочущим коконом. Слепой нравился ей этим своим свойством: обычно он бывал тих не только внешне, но и внутри. Она чувствовала чужие эмоции и потому ценила собеседника, рядом с которым не уставала, как на вечеринке со слишком громкой музыкой и раздражающими яркими вспышками света. Но когда его что-то действительно интересовало или задевало, словом, когда он что-то чувствовал, то его состояние было очень чётким и ярким. Чистым. Это было приятно своей однозначностью. Хотя наверное, другие воспринимали общение с ним иначе. Многие в Доме считали его безэмоциональным и большинство из них всё время пытались руководствоваться выражением его лица, забывая, что эту манеру выражаться Слепой выучил очень поздно и она не была для него естественной, как для них.
А еще Слепой её видел. Везде. Когда они в первый раз столкнулись в Лесу, он рассказал ей об этом. Это было удивительно: когда Макс привёл её знакомиться с Чумными дохляками, Слепой обнаружил, что видит её так, будто он был на Изнанке в это время. И те образы, которые она создавала своими песнями, он видел тоже. Не то, чтобы они после этого стали друзьями, скорее приятелями. Причём их приятельство напоминало отношения двух соседних держав, владеющих ядерным оружием. Он иногда рассказывал ей что-то о жизни Леса, но всякий раз, когда он пытался относиться к ней, как к новичку, она спешила напомнить, что ориентируется здесь ничуть не хуже и сама может позаботиться о себе. Как сейчас в разговоре о реках. Может, это было глупо и некрасиво, но иначе у неё просто не получалось. Зато с ним она вполне могла позволить себе разговаривать открыто.
Они успели оказаться снова под кронами деревьев, прежде чем Слепой задал вопрос:
– Зачем тогда тебе понадобилось договариваться с рекой?
– Чтобы удача не покинула меня в ближайшее время. Знаешь, как это бывает, когда находишь что-то действительно ценное и важно его не потерять?
Он задумчиво кивнул. Какое-то время они шли молча, а потом расстались, отправившись каждый по своим ночным делам.
***
У хорошего сна есть ряд преимуществ, но принято думать, что так спят только дети и кристально честные люди, которым нечего бояться. Ральф себя не относил ни к первым, ни к последним. Теперь – особенно. Угрызения совести его не мучили, то есть, он бы не назвал совестью свои неотвязные мысли о том, что он совершил глупость и будет расплачиваться за это. Ему всё-таки было не шестнадцать лет, чтобы перекладывать ответственность за свои поступки на общественную мораль или прочие удобные конструкты. Он знал, что ему грозит в случае огласки – немедленное увольнение, с непременным скандалом и невозможностью найти работу воспитателя где-либо ещё. Это было не смертельно. Пугало его другое. Если об их романе станет известно, то опекунша Ани обязательно воспользуется таким удобным случаем, чтобы забрать её из Дома.
Ральф подозревал, что изначально она сбагрила сюда девочку, надеясь, что соседство с такими детьми сломает её, или просто это заведение будет логичной ступенью на пути признания её недееспособной со всеми вытекающими последствиями. Но когда она поняла, что Дом не оправдывает её ожиданий, а на должности главврача здесь вредный и дотошный тип, то было уже поздно. То есть, забрать ребёнка из Дома она могла, но ей пришлось бы во-первых искать заведение соответствующего профиля, во-вторых искать там возможности воплотить свою стратегию, а в-третьих пережить время перевода, когда придётся сосуществовать под одной крышей с племянницей.
Янус же подпортил ей карты, в прямом смысле. Поняв, зачем нужны набеги психиатров к здоровому ребёнку, он вписал в карту Ани несколько диагнозов, которые не соответствовали действительности, но сильно сужали круг интернатов, в которые её могли бы перевести. Большинство из тех, кто заведовал медицинской частью в этих интернатах, Ян знал лично и был уверен в том, что они разделяют его точку зрения.
А главное – в карте Ани не было ни одной красной полосы. Как бы не возмущалась по её поводу Душенька, всё это было пустяками по сравнению с выходками других обитателей Дома. И все психологические тесты она неизменно проходила с успехом. Но в случае скандала эта защита может разрушиться. Тогда тётка переведёт ее куда угодно, аргументируя недостоверность сведений в карте предвзятым отношением персонала. А может, даже сразу, минуя промежуточный театр, устроит в психиатрическую клинику. И вытащить Ани оттуда будет очень сложно. Тем более, ему.
У Ральфа действительно было о чём подумать ночами. Были и приятные мысли и воспоминания о ней, но были и тревожные мысли. Ещё он прекрасно осознавал, насколько непрочно было его собственное счастье. Сейчас её не волновала их разница в возрасте, но насколько долго это продлится? Рано или поздно она всё равно поймёт, что он – далеко не лучший вариант для красивой и умной девушки. Что он может ей дать? Что у него вообще есть, кроме работы? Не слишком престижной и так себе оплачиваемой, зато требующей много времени и сил. Каждую ночь он думал об этом, засыпал и снова просыпался от беспокойных снов.
Иногда он думал, придёт ли она снова. Может быть, вообще не придёт. И так, наверное, было бы лучше для неё самой, хотя... Это было мучительно, как и ноющая боль в груди, возникающая одновременно с этими мыслями. Но что он мог поделать? И имел ли право делать хоть что-то, пытаться её удержать?
Сон бежал от его тревог.
Ему удалось немного отвлечься, вернув в Дом Лорда. Но для этого ему пришлось посетить клинику, в которую его поместила мать, и это усилило его опасения. Разве она выживет в таком месте? Пусть даже настолько обеспеченном и с вышколенным персоналом? Это была уже не просто клетка, а кандалы. И слова Лорда о том, что там «вбили гвозди в его бессмертную душу, и она разучилась летать», не выходили у него из головы.
Птица ему не снилась, как назло. Он не мог задать ей вопрос, сможет ли она уберечь Ани от этого. Значит, это сделает он, чего бы это ему не стоило.
Ночь лежала за окнами снежной немотой, израненная фонарями. Мужчина в чёрном пытался утопить беспокойные мысли в чтении книг о чужих историях и судьбах. Получалось из рук вон плохо, но он не сдавался. Самое ужасное было ждать... Даже не так. Это было не ужасно. Просто стоило ему услышать чьи-то шаги ночью, он подскакивал и нёсся к двери, как безумный. Стоял и слушал, вдруг это всё-таки она. А потом заставлял себя возвращаться обратно. Не стоять же у двери всю ночь.
***
Вечером было не так-то просто выйти в коридор так, чтобы остаться незамеченной. То есть, как раз вечером это было легче, чем ночью. Ей пришлось задержаться из-за соседок по комнате, которые затеяли спор о мальчиках и никак не хотели ложиться спать. Наконец они улеглись и погасили свет. Ани ворочалась с боку на бок, но в очередной раз прислушиваясь к их дыханию, убеждалась, что они ещё не спят, видимо, переваривая взбудораживший их разговор. А ночь утекала из рук. Она зло уставилась в потолок и сделала то, чего до сих пор себе не позволяла... Запела. Тихо, практически не слышно, её голос был не громче падающего за окном снега, но этого оказалось достаточно. Не прошло и пяти минут, как её колыбельная убаюкала всех в комнате, и она услышала желанное дыхание спящих. Продолжая петь, она поднялась с постели и выскользнула за дверь, истово надеясь, что Алконост не стребует плату за это маленькое чудо.
В коридоре она передвигалась ещё осторожнее, проверяя воздух на вкус и замирая, почуяв малейшее движение. Она умела становиться невидимой, впрочем, это умели многие дети Дома. У них было немало поводов научиться этому и они учились. На лестнице можно было перевести дух и немного расслабиться, темнота её не пугала. Могильные двери, длинный коридор, в котором вряд ли встретишь кого-нибудь в это время. Поворот. Здесь начинался другой коридор, полный неожиданностей и опасностей. Отрезок до Перекрестка она пересекла, замирая чуть ли не на каждом шагу. Дальше – открытое пространство, слишком светлое зимней ночью даже при выключенных лампах. Она скользнула в угол, тихо прошла до дивана, будто дерево за окнами на ветру шевельнуло ветками и бросило ещё одну тонкую тень. И остановилась. Перед ней стоял Слепой и с интересом прислушивался к дикому стуку её сердца.
– Напугал! – выдохнула она еле слышно.
– Хотел предложить прогуляться вместе, – приветливо прошептал он и даже улыбнулся.
– Не сегодня ночью, извини, у меня совсем другие планы.
Он склонил голову к плечу, прислушиваясь.
– Странно, какие планы у тебя здесь. Ты же не из картежников.
– Пожалуйста, давай поговорим потом, – взмолилась она. Напоминание о картежниках, окопавшихся в учительском туалете встревожило её ещё больше, того и гляди здесь объявится Валет. Только этого ей не хватало!
Слепой коротко кивнул. То ли её словам, то ли мыслям.
– Конечно.
И растворился в пространстве.
Она метнулась к стене и прошла, прижимаясь к ней, до угла. Там остановилась на несколько секунд, прислушиваясь к своим ощущениям, но поблизости никого не было. По крайней мере, здесь. Про Изнанку думать не хотелось и она успокаивала себя только тем, что Слепой не говорит о чужих делах, – насчёт его неведения она не обольщалась.
Ещё немного, несколько шагов, и она оказалась у двери с мутным окошечком в верхней части. Стиснула зубы и просочилась внутрь. Тёмный крошечный коридорчик, в который она попала, оказался обитаем. Тьма шевельнулась ей навстречу, обхватила и прижала к тёплому свитеру, под которым бешено колотилось сердце, почти так же, как её собственное. Она едва не умерла от счастья, поняв, что её ждали. Он ждал её. Караулил под дверью, вслушиваясь в коридорные шорохи, и это было так хорошо, что с трудом удавалось не плакать. Слёзы были бы сейчас некстати, потому что мужчина уже наклонился и нашёл в темноте её лицо, сначала прикоснувшись губами ко лбу и чуть позже дотянувшись до губ.
***
Ночь тянулась сытым котом. Лениво сворачивала пушистый хвост вокруг них и мурлыкала. Ей было хорошо, и двоим в её объятьях тоже.
Ральф целовал её пальцы, костяшки, тыльную сторону ладони, и она не соскальзывала в сон только потому что не хотела пропустить ни мгновения его нежности.
– Ты меня ждал.
Горячие губы прикоснулись к ладони.
– Как мальчишка, как последний дурак, дергаясь от каждого шороха, – она чувствовала его улыбку кожей.
Ей было хорошо. Так хорошо, что она решилась задать вопрос, мучивший её долгие месяцы.
– Тогда почему ты меня обманул?
– Когда? – мужчина удивился не на шутку и отвлекся от её рук, пытаясь рассмотреть её лицо в темноте.
– Тем летом на пляже. Когда я спросила, нравлюсь ли я тебе. Обычно я чувствую ложь, но тогда не почувствовала. И проплакала целую ночь и следующую тоже.
– Я тебе не врал. Ты мне не нравишься, – ухмыльнулся этот ужасный тип и, полюбовавшись её замешательством и возмущением, добавил. – Я уже тогда понял, что люблю тебя.
Через какое-то время они снова обрели возможность говорить.
– Мог бы и раньше сказать, – укорила девушка.
– Не мог, – просто отозвался он.
– Ральф, – тонкие пальцы переплелись с его. – Можешь мне кое-что пообещать?
Сползающий в объятия сна мужчина постарался проснуться и сосредоточиться.
– Что?
Она смотрела очень серьёзно и напряженно.
– Пообещай, что не оставишь меня, – попросила она тихо, – что не уйдёшь.
Ральф долго молчал, глядя ей прямо в глаза. Он знал, чего она боялась, что она имела в виду на самом деле. «Пообещай, что ты не умрёшь, как другие», – этого она так и не смогла сказать, но он понял. Как понимал и то, что не сможет дать такое обещание, потому что это было не в человеческих силах. А ещё он думал о том, что рано или поздно она сама захочет от него освободиться.
– Обещаю, – прошептал он, – что не оставлю тебя, пока ты сама этого не захочешь.
Он нежно коснулся её щеки, и из её глаз хлынули слезы. Облегчения, надежды и страха, слёзы ребёнка, которого слишком часто оставляли один-на-один с этой жизнью, ускользая в смерть. Это ничего. Он знал, как помочь этому горю и успокоить её.
------
* Он - король, рыцарь, закованный в доспехи, но на плечах у него изображения женских лунных символов. Здесь представлена воля и знание, но в ней больше желания достигнуть, чем подлинной силы для реального достижения. Эта карта означает Дурака, который достиг внешнего триумфа и готов пройти испытания и учебу по следующим семи картам.