Плохой пример
6 аркан -- Влюблённые*
Нежная рыба знает течения и берега.
Она влюблена в того, кого ей нельзя любить.
В того, кто на берегу,
Не Бога, не рыбака, –
Он просто поёт песни для нежных рыб.
Немного Нервно, «Песни для нежных рыб»
После этого разговора Ральф, конечно, не начал шарахаться от неё в коридорах, но ей стало казаться, что они обитают в параллельных мирах. Ей не удавалось увидеть его, пересечься с ним. И она чувствовала, что сама всё испортила. Сама.
В четырнадцать лет она поняла, что не просто восхищается воспитателем, а влюбилась в него. Тогда же она поняла, что из этого ничего не выйдет, что она никогда не сможет вызвать его интереса. Она хранила это в себе и никому никогда не рассказывала. Только один раз поделилась своей тайной с Максом, и он, как всегда, смог её понять.
Почти каждый день она видела Ральфа, иногда он помогал ей, иногда просил её помощи, если нужно было урезонить кого-то из Сиамцев. И каждый раз она убеждалась в том, что для него она – ещё один ребёнок Дома. Да, в каком-то смысле особенная, поскольку не относилась к его группам, но он всё равно быстро включил её в число своих воспитанников. Да, с ней он обращался иначе, чем с мальчишками, но это всё равно были отношения между воспитателем и воспитанницей и в них не было места чему-то ещё.
Но тем августовским вечером на берегу моря она впервые ощутила другой его взгляд, другое отношение. И это дало ей надежду, как будто кто-то дёрнул невидимый переключатель и включил в её мире свет. Прыжок на Изнанку подтвердил её надежды, но Ральф его не запомнил, как и следовало ожидать. Она попробовала сделать шаг навстречу, но сделала это зря. Так что после возвращения в Дом Р Первый стал появляться на её пути намного реже, а когда им всё-таки удавалось поговорить, то внешне он казался безразличным, а внутри был напряжен, как натянутая струна. Она это чувствовала, Алконост чувствовал это. Но всё равно он был рядом.
А потом он уехал, и ей показалось, что всё кончено, что у неё больше не будет ни малейшего шанса. Даже после выпуска. Даже годы спустя она не сможет найти его след. Ей было больно от этих мыслей... Пока не умер Волк, и эта боль растворилась в горечи очередной потери.
За лето она привыкла жить с ноющей пустотой внутри и иногда забывала, что может чувствовать что-то кроме неё и на что-то надеяться. А Ральф вернулся в Дом, и, хотя он все ещё старался казаться безучастным, иногда сквозь броню что-то да пробивалось. Иногда он смотрел на неё, как тогда на пляже. Иногда его голос становился таким же тёплым. Это было невероятно и очень дорого для неё, так что она собирала такие моменты, прятала в сердце и старалась не выдавать своих чувств. А теперь проговорилась так глупо!
Хотелось выть и плакать, но не получалось.
***
Врач оторвался от бумаг и приветливо улыбнулся гостю.
– Давно ты не заходил, – но, присмотревшись, тут же посерьёзнел. – Что-то случилось?
Воспитатель прошёл к гостевому стулу, сел, облокотившись на столешницу и постукивая по ней пальцами, обвёл кабинет Януса взглядом, ни на чём не задерживаясь, и пожал плечами. Помолчав немного, спросил:
– Слушай, Ян, как по-твоему, я похож на аморального человека?
Лоб Януса собрался в гармошку от удивления. Он знал Ральфа уже очень давно, его можно было обвинить в строгости или даже жёсткости, в неумении преподнести себя приятным собеседником, но никак не в этом. Иногда Янусу даже казалось, что будь принципы его друга чуть менее несгибаемыми, ему бы удалось стать более счастливым. И тут такой вопрос.
– Ты похож на человека, которому нужно отдохнуть, – пошутил он.
– Да-а, – протянул гость, – не помешает.
И наконец-то посмотрел на друга.
– Я слышал, к Ани скоро приедут новые инквизиторы, когда это будет?
– Слышал уже? Послезавтра. Кстати, как её состояние?
– Почему ты у меня спрашиваешь? – изобразил удивление Ральф, – А не у Душеньки...
Ян поморщился.
– Как будто она сможет сказать что-то адекватное. Ани же твоя воспитанница, только не делай вид, что это не так. Ты единственный воспитатель в Доме, которому не плевать на её судьбу.
Взгляд Ральфа снова отправился блуждать по стенам.
– Плохо, – буркнул он. – Сначала она обнаружила, что у неё вроде как был отец. А потом узнала о нём нечто такое... В смысле, он оказался примерно таким кхм... авантюристом, в чём его обвиняли.
– Ты хотел сказать другое слово, – мягко улыбнулся Янус. – Ладно, выберемся выпить – скажешь. Неприятно, – он вздохнул. – Но раз у неё такое паршивое настроение, присланному психологу можно только посочувствовать, она всё-таки доведет его до заикания.
Ральф вытаращился непонимающе.
– Ах да, ты же пропустил последние две попытки признать её недееспособность. У девочки появилась очаровательная привычка доводить своих испытателей до истерики. Последнего мне даже пришлось откачивать, как же он орал! Ты бы слышал. Прямо бальзам на душу.
– Что она с ними делает? – заинтересовался он.
– Ну как, демонстрирует им хорошо развитый интеллект, выдержку и подкованность в теме, – Ян развёл руками, а потом пояснил. – Она комментирует их методики, свободно пользуясь терминологией и иногда углубляясь в исторический экскурс. Не только озвучивает свои ответы, но и сразу приводит несколько интерпретаций к ним. А потом ещё и критикует выбор методик или определённых систем интерпретации. Ведёт себя, по их мнению, просто чудовищно.
Ральф хмыкнул, а потом уже откровенно расплылся в улыбке.
– И это всё?
– Тут важны ещё интонации, с которыми она это делает. Такого количества яда хватило бы, чтобы убить небольшого слона. В общем, эти несчастные начинают очень эмоционально реагировать на такую наглую демонстрацию ничтожности их интеллекта.
Внимательно изучив лицо своего собеседника, Ян вынес вердикт:
– Вот теперь тебя можно назвать вполне аморальным типом.
Ральф закашлялся от неожиданности.
– Почему?
– Ну как, я тут рассказываю о твоей воспитаннице, как ужасно она себя ведёт. Душенька бы уже на слюну изошла от такого. И исходила, кстати. А ты сидишь с такой довольной рожей, как будто она победила на олимпиаде.
Ральф посмотрел на него исподлобья:
– Ты как-то тоже не выглядишь возмущенным этими событиями. Скорее, злорадным.
– Значит, и я такой же. Меня уже допекли попытки её родственницы упрятать девочку в стационар, где ей сломают здоровье или психику окончательно. А эти мои, прости, Господи, коллеги, этому потворствуют. Потому что деньги платят им, а жизнь будет сломана не у них.
– Вот и я думаю о том же, – согласился с ним Ральф. – Расскажешь мне, когда это будет и о результатах?
– Конечно, – вздохнул врач. – И запасусь корвалолом, на всякий случай.
Ральф ещё раз усмехнулся и ушёл. А Янус то и дело возвращался к мыслям о том, что же могло случиться у его друга, что он пришёл к нему с таким странным вопросом.
***
Неделя была так себе. Она винила себя в том, что теперь Ральф был для неё недоступен. Потом приехал очередной нанятый тётей психиатр или психолог, ей это было не особенно важно. Главное – ей пришлось несколько часов провести в Могильнике, что уже было неприятно, а ещё заполнять очередные тесты и общаться с очередным «специалистом». На этот раз приехала женщина. Она вела себя высокомерно и отстраненно, но Ани, перевидавшей её коллег, не составило труда понять, чем можно испортить жизнь конкретно ей.
Она отвечала правильно. Она всегда давала правильные ответы, благо изучила много профильной литературы с тех пор, как тётя предприняла первую попытку. Во время ответов она выверенно скрипела стулом, скребла по его ножке выданной ей ручкой, а иногда раскачивалась и с грохотом приземляла металлические ножки на кафельный пол. Женщину в дорогом костюме и тонких очках это нервировало. Особенно неуловимая, но ощутимая периодичность раздражающих её звуков. Так что, когда она начала комментировать какой-то ответ Ани, а та совершенно спокойно указала ей на пару методических оплошностей в такой интерпретации, это вывело её из себя моментально. Холодная дама обратилась фурией и начала орать, всё больше распаляясь. Янус, который очень удачно торчал рядом, едва смог её утихомирить. Это слегка подняло Ани настроение, хотя лучше бы она не слышала некоторые термины, которыми определила её эта женщина.
Распрощавшись с Янусом, она вернулась в спальню, где её никто не ждал, и достала письма. Ей казалось, что они помогут стереть из памяти все замечания о её «дурной крови» и том, что таких бы не надо было рожать вовсе. Мелочь, конечно, но её эта мелочь неприятно задела. Может, из-за дрянного периода в её жизни она стала такой чувствительной к словам каких-то чужих людей.
Письма помогли. Перечитывая их, ей почти удалось убедить себя в том, что это писалось именно для неё. Однако, когда ночь сменилась утром, эта убежденность тоже изменилась на уверенность в том, что всё написанное – часть хитро спланированной ловушки на Алконоста. К обеду она даже додумалась до того, что если уж отец так серьёзно подошёл к письмам, то зачем ему было присылать книгу, раскрывающую его намерения? Или он надеялся, что она настолько глупа, что не заметит это? Или настолько тщеславна, что возгордится тем, что её считают Алконостом?
К вечеру она почти довела себя до истерики. Мысли не успокаивались и скакали от одной крайности к другой. Настроение скакало вместе с ними. А хуже всего было то, что она не могла поговорить об этом со Стервятником. Он бы не понял, а напиваться в его присутствии ей больше не улыбалось, слишком уж это напоминало ей о Ральфе и той глупости, которую она совершила.
На утро все повторилось. И даже Тени нигде не было видно. Наверное, если бы она нашла его, стало бы лучше, поэтому после уроков Ани пошла его искать.
Во дворе было пусто. Дети Дома не любили резвиться на виду у прохожих. Она пересекла двор, завернула за угол и пробралась в некогда их с Максом любимое место. Тут тоже никого не было. И даже подросшие за ночь сугробы казались нетронутыми. Может, если немного подождать, Тень тут появится? Других дел у неё всё равно не было. Настроение в очередной раз поползло за отметку «погано», и чтоб как-то с ним справиться, она начала думать о Тени. Хотя мысли всё равно как-то незаметно сползали совсем в другую сторону.
***
Послушав отчёт Януса и удовлетворившись результатами очередного испытания, Ральф решил прогуляться и покурить на свежем воздухе. Он вышел во двор под темнеющее небо, с которого медленно опускались редкие снежинки. Скоро здесь будет не пройти от любителей снежков, но пока было пустынно. Он прошёл вглубь двора и с интересом заметил присыпанную снегом одинокую цепочку следов, которая вела за угол. Следы вели только в одну сторону, а снег падал уже пару часов. Так что он решил исследовать это явление.
В месте, где сходились глухие стены Дома на маленьком пятачке между сугробов стояла Ани и смотрела вверх. Она не услышала его шагов и когда он попытался её окликнуть. Только когда он опустил руку ей на плечо, девушка вздрогнула и поспешно обернулась, вытирая что-то на лице. Снова слёзы.
– Ты давно здесь, – он даже не спрашивал. Щеки у неё были в красных пятнах, а кончик носа наоборот белел среди них. Ответить она не смогла.
– Иди в Дом, быстро! – как можно мягче рявкнул он. – Согрейся немедленно, не то воспаление лёгких тебе обеспечено.
Она покорно отправилась обратно по своим следам.
Ральф зажмурился, понимая, что совершает огромную глупость, но всё равно сказал ей вслед:
– Если тебе так плохо, просто приходи поговорить. Вечером, сейчас иди греться.
Он смотрел, как она идёт, медленно переставляя замерзшие ноги, и ругал себя последними словами. Ведь обещал же себе не вмешиваться лично, не потакать её глупой прихоти. И своей прихоти, если уж быть до конца честным. Обещал. Но нельзя же оставить всё, как есть. Он с яростью растоптал окурок и поднял голову. Снежинки начали падать крупными мягкими хлопьями. Они были чем-то похожи на неё: маленькие, красивые и хрупкие. И она замерзала здесь, стоя под ними и думая о чём? Он попытался погрузиться в атмосферу чужих мыслей, всё ещё витавшую здесь, но ощутил только снег и холод, одиночество снежинки – одной из многих, падающих сквозь тьму, не нужной никому. Исчезающей за секунду.
Вечер тянулся медленно, и взятый в библиотеке детектив не спасал положения. Ральф читал о странных собачьих смертях и проблемах помещичьего дома, но то и дело ловил себя на посторонних мыслях. Удалось ей согреться как следует, или она всё-таки заболеет? Не сегодня, так через день, в таком настроении это случается часто. Он снова пытался сосредоточиться на тексте. Истеричные и манерные выходки героини, влюбленной в ужасного, как ей казалось, человека, раздражали. Такие театральные, настойчивые, кричащие о скандале и драме, которых под ними не было. Не намеки, а, скорее, выстрелы из пушки прямо над ухом объекта её страсти. Ани никогда не вела себя так нарочито, и всё равно её чувства были очевидны, по крайней мере, для него. Нет, так не пойдёт! Он снова уткнулся в книгу.
Строчки ползли медленно, перебиваясь его внутренним сумбуром, граничащим с одержимостью.
Скрипнула внешняя дверь, раздался неуверенный стук во внутреннюю дверь, и на пороге появилась она. До Ральфа даже не сразу дошло, что настоящая, а не образ, который господствовал в его мыслях. Худенькая невысокая девушка в просторном тёмно-синем свитере и потёртых джинсах. В серых глазах беспокойство, тёмные волосы не вьются вокруг головы ореолом, как обычно, а лежат тяжелыми влажными прядями – она всё-таки залезла под горячий душ, вот и правильно.
Он отложил книгу и отошёл к окну, чтобы покурить и сосредоточиться на её боли, а не на собственном бреде.
– Проходи, садись, – пригласил он.
Ани села на диван, сгорбилась, стиснула в замок пальцы. Говорить первой она не собиралась, и смотрела куда-то в пол. Значит, разговор придётся начинать ему.
– Если продолжишь издеваться над собой, это плохо кончится, – укоризненно сказал он.
– Я не издевалась. Просто задумалась и не заметила...
– Что замёрзла до костей? Что проторчала так несколько часов? – он махнул сигаретой. – О чём ты вообще думала?
Вопрос заставил её посмотреть ему в глаза. Холод и тьма охватили его снова, ему удалось узнать, о чём она думала, стоя на снегу, но не спрашивать же напрямую, «почему ты думала об этом?»
– Вам уже, наверное, надоело выслушивать мои жалобы, – беспомощно попыталась отгородиться она. Ральф покачал головой.
– Хочешь жаловаться – я к твоим услугам, если тебе это нужно.
– А если мне нужно другое? – грустно спросила она и тут же сменила тему. – Я перечитываю письма, не смогла от этого отказаться, хотя мне от них и становится грустно.
– Тогда зачем ты их читаешь? – он решил сделать вид, что не слышал её вопроса, так было спокойнее.
Она посмотрела в сторону, обхватила себя руками, словно её снова пробила дрожь, прикусила губу.
– Когда я читаю его письма, мне кажется, что я кому-то нужна. Что кто-то действительно хочет, чтобы я была рядом. Хотел.
Ральф скривился.
– Ты же понимаешь, что это иллюзии? Ты сама говорила...
– Я подумала, – продолжила она, снова переплетя пальцы, – что он мог рассказать мне об этом специально. Извиняясь. Что он всё-таки понял, что ему нужен не Алконост, а дочь.
Глаза оставались сухими, но лихорадочно блестели, а лицо было бледным и руки никак не могли найти покоя.
– На самом деле, я решила, что мне всё равно. Даже если это не так, я всё равно хотела бы оказаться рядом, отвечать на его письма, жить вместе, если бы у меня был шанс вернуться в прошлое.
– Его нет, – сухо напомнил он, стараясь не думать о том, правда ли это так, или в силах Алконоста...
– Нет, – она улыбнулась безжизненно и бесцветно, словно нарисовав улыбку на своем лице, и у него сжалось сердце от чужой боли и сожалений. – Я ничего не могу сделать. Я никому не нужна. То есть, была нужна, а теперь – больше нет.
Ногти впились в запястье, заглушая то, что душило её изнутри. И Ральфу показалось, что он видит прутья клетки вокруг её тела. Жирно блестящие изогнутые стержни, толще её запястий. Сгорбленные плечи в большеватом свитере напоминали крылья. Глаза от отчаяния и боли казались огромными, лицо оставалось бледным, истерзанные губы покраснели, а влажные волосы лежали будто бы под тяжестью диадемы. Как будто перед ним снова была та самая клетка и та самая птица, которую он однажды освободил в своём сне.
– Ты нужна, – глухо прошептал он, едва заставляя себя произносить слова. Он видел клетку. Если она останется в клетке, то задохнётся от отчаяния, сломает крылья о прутья, будет находить снова и снова способы умереть, чтобы освободиться. Хотя бы так.
– Кому? – уголки губ дрогнули, как будто она снова попыталась изобразить улыбку, но не смогла. – Стервятнику? У него своя боль. Валету? Ему нужна не я, а девчонка, которая красиво поёт. Даже Тень перестал приходить ко мне, его призрак...
Одинокая слеза всё-таки заблестела на её щеке. Он, как загипнотизированный смотрел на это, а потом увидел её руки и красные полумесяцы следов от ногтей на белом запястье. И что-то сломалось. Он шагнул через прутья клетки навстречу тому, что томилось внутри. Опустился на колени, нежно взял раненую руку в свои, и коснулся губами запястья. Под тонкой кожей билось её сердце, быстрое, как сердце птицы. Губы двинулись выше по голубоватым ниточкам вен, не спеша, поцелуями он добрался до локтя и закатанного рукава свитера. Ральф поднял голову, впервые с того лета она была так близко... И увидел испуг в её глазах, она дернулась, вжавшись спиной в диван. Проклятье!
Побледнев, он быстро отстранился, так и оставшись стоять на коленях. Придурок!
– Прости, – торопливо зашептал он, – Пожалуйста, прости меня. Я не хотел. Я... Поверь, я не прикоснусь к тебе больше. Я не сделаю ничего... Прости.
Он поднял ладони, сдаваясь на её милость, внутренне кляня себя последними словами. Он не должен был переходить черту!
Тихий шорох вырвал его из бездны самобичевания. Она сползла с дивана и теперь стояла на коленях рядом. Не касаясь его, но очень близко, и пристально смотрела ему в глаза, как будто проверяла.
– Не прикоснешься? – тихо спросила она, но не со страхом, а с любопытством.
– Если ты не позволишь, – продолжил он, чувствуя, как на полной скорости несётся в пропасть.
Теперь она улыбнулась по-настоящему, светло и нежно, руки легли ему на плечи, она потянулась выше и прикоснулась губами к его губам. Секунду он медлил, растерявшись, но только секунду.
– Ты можешь сказать мне «нет», – через какое-то время предложил он. – И я остановлюсь сразу же.
Серые глаза смотрели лукаво и горячо, от этого взгляда и её близости кружилась голова и хотелось не выпускать её никогда.
– Не хочу этого говорить. Только «да».
Это был вызов, и Ральф на него ответил ещё одним поцелуем. Потом поднялся, подхватив её, и унёс. Клетки больше не было. Только одно дыхание на двоих и ночь.
***
– Я – мерзавец, – это было первое, что произнёс мужчина, теперь уже её мужчина.
– Почему? – она приподнялась, разглядывая его лицо.
– Потому что я – твой воспитатель.
– Нет, ты – мой рыцарь, спасший меня из клетки кошмаров.
Ральф непонимающе заморгал, а потом усмехнулся.
– Ты всё ещё помнишь об этом? – нежно спросил он.
– Конечно. И я не в твоих группах. Ты не мерзавец, а самый лучший мужчина на свете. И вообще, можешь считать, что это я тебя соблазнила.
Он снова усмехнулся.
– Тогда чего ты так испугалась? – он нежно коснулся пальцами её щеки.
– Себя. Того, что мне в этот момент захотелось. И того, что ты опомнишься и отступишь. А мне придётся тебя ждать... снова.
– Как после поцелуя на той стороне?
– Ты помнишь?! – вскинулась Ани.
– Тише, тише, ты весь Дом перебудишь. Помню. Мне понадобилось несколько месяцев, чтобы вспомнить, что произошло на самом деле.
– И всё равно делал вид, что ничего не было, – обвиняюще напомнила она.
– Я пытался не допустить того, что произошло сегодня. Потому что так неправильно, но... – он решил не развивать эту тему, дотянувшись до её губ. Так что она передумала обижаться.
Эта ночь была самой счастливой в её жизни и она надеялась, что дальше будет ещё много счастливых ночей. На двоих.
----
* Эта карта про выбор, последствия и препятствия. В классическом варианте на карте обычно изображают влюблённых, разделённых горой, а также змея-искусителя, но и помогающие им высшие силы, а, может, и наоборот -- осуждающие их.