Энциклопедия мифов
5 аркан -- Иерофант*
Я в полной темноте
Заклинаю змей, превращаю боль
В вино и хлеб.
С тобой были, но не те,
Или были, но не с тобой,
Или были, но их не было.
Немного Нервно, «Рагнарёк»
В действительности, она не так уж и плохо себя чувствовала. Первый совет Ральфа оказался стоящим, может, и из второго могло бы что-то получиться. Хотя в этом у неё тоже были сомнения, которые оказались неплохим способом отвлечься от грустных мыслей. Она пол дня помучилась ими, а потом отправилась в Кофейник. Интуиция подсказывала, что Стервятника надо искать там.
Так и оказалось – он сидел на жёрдочке у стойки, рядом маячила тень. Увидев её, Стервятник спустился на землю и приглашающе махнул в сторону столика. Вот и хорошо, ей не хотелось общаться под носом у Кролика. Она села за предложенный столик, Тень устроился между ней и братом.
Разговор начался о пустяках: погоде и растениях. Птица чувствовал себя неловко, хотя ей и не удавалось понять, почему именно. Как-то много накопилось причин для неловкости между ними с тех пор как Тень окончательно стал тенью. Он крутил в руках свои кольца, по очереди снимая их с костлявых пальцев, а ей стоило немалых усилий удержаться и не потянуться через стол, чтобы прикоснуться к висящим у него на груди биркам, на одной из которых навсегда осталась буква М. Тень покачал головой и положил свою невесомую ладонь на её руку.
– Слушай, – сказала она. – Ты же наверняка можешь посоветовать что-то...
Бывший первым её защитником в Доме парень вопросительно вскинул брови, янтарные глаза оставались грустными.
– Мне хочется отвлечься и поговорить, но так просто не отвлекается...
Теперь он понимающе кивнул и сделал какой-то странный жест окольцованными пальцами. Рядом тут же материализовалась пара птиц, вняли тихому распоряжению и растаяли в сумраке Кофейника.
– Сейчас принесут, – пояснил он. – Не думал, что ты попросишь.
– Не думала, что ты согласишься слушать меня, – не удержалась от шпильки девушка. Стервятник пожал плечами и кивнул на Тень. Это уже кое-что объясняло.
Птицы притащили пару бутылок тёмного стекла. Спрашивать, что в них, она не стала. Только провела пальцем по пыльному прохладному боку, пока Стервятник разливал содержимое в две кофейные чашки. Жидкость оказалась терпкой и немного обжигающей, она быстро согрела ноющую пустоту внутри, так что бытие начинало казаться вполне переносимым.
– Чего я не могу понять – так это почему тебе от этого так плохо, – откровенно сказал брат Макса.
– Потому что я – идиотка, налей ещё. Ага, – она быстро вылила в себя содержимое ещё одной чашки. – Знаешь, отец оставил мне дом. Целый дом, представляешь? И деньги. До моего совершеннолетия их будет охранять тётя, а дальше – подавится.
Изящно изогнутая бровь была безмолвным аналогом вопроса: «Что она учудила на этот раз?» Стервятник прекрасно знал обо всех её злоключениях.
– Всё то же. Обрадовать меня новостью ей показалось мало. Так что скоро ко мне приедет очередной добрый человек, который снова попытается освидетельствовать меня на предмет моей невменяемости.
– Странно, что она всё ещё на что-то надеется, – брезгливо поморщился он и Тень повторил его гримасу.
– Она надеется на мою депрессию. Думаешь, почему она отдала мне письма? Она же его ненавидела – виновника позора семьи. Да она бы сожгла их сразу, если бы он передал их, пока был жив, я в этом не сомневаюсь ни капли.
Ещё одна чашка.
– Спасибо.
Она крутила пустую чашку в руках и смотрела на капли бурой жидкости на дне. Стервятник курил, пуская струи дыма.
– А что, – продолжила она после долгого молчания, – у неё может получиться на этот раз.
Острый клюв птицы был нацелен прямо на неё, как и пристальный, неожиданно внимательный взгляд.
– Значит, всё дело в письмах?
Пришлось виновато развести руками и изобразить некое подобие улыбки.
– Да. Он о многом написал там на самом деле. Что моя мать была против того, чтобы я виделась с ним. Что он следил за мной издалека и огорчился, когда потерял меня из виду, то есть, когда меня запихнули сюда. И что скучает и хотел бы сделать мою жизнь счастливой. Представляешь? Вся та муть, о которой мечтает любой брошенный ребёнок, – он всё это написал в своих треклятых письмах.
Туман поднялся из паркетных щелей. На это раз он был тёплым и прозрачным, только мешал сфокусироваться на предметах и лицах дальше вытянутой руки. Но Стервятник сидел ближе. Так что она вполне могла разглядеть гримасу сочувствия на его лице и холод в глазах, – он никогда не мечтал об этом. У него был брат, а потом его не стало. Это было невыносимо больно, но совершенно понятно и не оставляло места для предположений и иллюзий. И всё-таки внимание Стервятника было очень приятным. Ему не нужно было объяснять. Не нужно было пытаться что-то из себя строить рядом с ним, даже просто держать оборону. Здесь её не ударят в спину, да и вообще не ударят. Невесомые руки Тени обняли её, он и его брат всегда оставались на её стороне не почему-то и не зачем-то, а просто так. Как просто так Рэкс разбудил её и отвёл в палату брата. Это был первый раз в её короткой жизни, когда кто-то был добр к ней просто так. Забавно, как часто она стала это вспоминать в последнее время и как ярко.
– В общем, оказалось, что у меня был отец. И я была нужна ему. А он умер, – она скривила губы в улыбке, но почувствовала, как они задрожали, и протянула пустую чашку. Стервятник понял правильно и наполнил её. Туман развлекался с оттенками окружающих предметов, делая их такими оглушительно яркими, что ещё немного и ей придётся одолжить у Стервятника солнечные очки, он же всегда их таскает, Валет говорил.
Окружающий мир внезапно притих и даже как-то посерел. Рядом с их столиком выросла высокая плотная тень и сурово поинтересовалась, какого чёрта здесь происходит. Стервятник куда-то пропал. Или это её подняли со стула и повели куда-то. Она беспомощно хлопала глазами, пытаясь понять, что случилось, но проклятый туман искажал пространство и, казалось, время. Она снова шла по могильному коридору, тревожно глядя в широкую спину воспитателя. Хлопнула дверь, ещё одна. Её усадили в мягкие объятия дивана, а потом сунули в руки горячий стакан.
– Пей, – скомандовал голос Ральфа, и она послушно выпила, только на последних глотках разобрав, что это обычный чай с сахаром. Ральф отобрал пустой стакан и вскоре вернулся с полным. Она всё ещё не видела его – слишком он был высоким, чтобы сфокусироваться на его лице, но видела его руки и это зрелище успокаивало. Хотя ей, наверное, следовало готовиться к взбучке. До неё начало доходить, в какой переплёт она попала, и Ани забралась на диван с ногами, вжавшись в угол.
На Стервятника Р Первый при ней орал неоднократно, а как-то раз даже на Макса. Вот на неё он никогда не повышал голоса, и сейчас, похоже это случится.
– Какого чёрта тебя понесло напиться? – тоном человека, очень старающегося не кричать, начал разборки он.
Ани лихорадочно соображала, что можно ответить, хотя противный туман пробрался, похоже, и в мысли. Сосредоточиться на них не удавалось.
– Вы же сами сказали, – тем временем выдал язык, – чтобы я пообщалась со Стервятником.
– Я не говорил напиваться, – безупречно парировал воспитатель.
Вот проклятье, нормальные девушки умеют плакать в нужный момент, а у неё это никогда не получалось. Как сейчас. Расплачься она и Ральф будет обезоружен. Но глаза оставались предательски сухими.
– Тебе надо выговориться, а не выпить, – настойчиво продолжал он.
– А у меня не получилось, – голос дрожал и срывался. – Вам легко давать советы, ничего не понимая. Я же могла с ним встретиться, могла его увидеть! А она... это мама его не пускала, она была против, совсем как говорили те двое, вот! – Она сама испугалась своего напора. Впрочем, Ральфа это не разозлило. Он опустился на другой конец дивана и поднял руки, массируя лицо.
– Это было в его письмах? – устало спросил он.
– Да. И ещё много чего. Он хотел меня видеть, хотел. И знал про меня, а...
– Помолчи и послушай, – прервал он её излияния. – Я не первый год в Доме, так что навидался. Ани, если человек хочет быть рядом со своим ребёнком – он найдёт способ, поверь мне. А такие... – он пробурчал что-то совсем неразборчиво, – только строят обиженных и несчастных.
– Но мама...
– Ты можешь спросить у неё? – снова перебил её Ральф, взмахнув ладонью. – Нет. Так оставь за ней право на её поступки. Люди ошибаются и делают правильные вещи, пойми это. А иногда им просто больно, слишком больно, чтобы поступить как им кажется правильно. Ты же простила Стервятника за то, что он отстранился после смерти Макса?
Этот вопрос встряхнул, как оплеуха. Даже на глазах выступили слёзы и наконец удалось сфокусироваться. Ральф смотрел с сочувствием, но в то же время злился на кого-то, хотя и не на неё.
– За что тут прощать? Я же понимала...
– Вот и пойми свою мать. Она была с тобой столько, сколько ей удалось. Хотела быть и была. Ты же не вчера попала в Дом, и сама знаешь, что может быть по-другому. Я прав?
Она кивнула, с ресниц скатилась пара капель.
– То, что написано в письмах, ничего не значит и ничего не стоит. Он мог помириться с твоей матерью, мог выкрасть тебя, в конце-концов.
– Но те двое...
– Мы не знаем, правда ли они были от него. Да и поздно как-то красть пятнадцатилетнюю дочь.
– Шестнадцати, – машинально поправила она, шмыгая носом.
Ральф только кивнул, соглашаясь.
– Я хочу, чтобы ты поняла, что твоя боль основана... – он запнулся, подбирая слова. – Тебе больно не столько из-за того, что произошло, сколько от того, что НЕ произошло. Подумай об этом. И письма только подогревают боль по тому, чего не было. И никто не знает, могло ли быть вообще. Я знаю, что ты чувствительная, и потеря отца после потери друзей по тебе сильно ударила. Но ты ставишь его в один ряд с теми, кто был тебе дорог, только потому, что он тоже умер.
Это было неприятно. Вот только это было правдой. Он попал в точку, и когда он говорил, каждое слово отзывалось в её душе. Мать всегда заботилась о ней, Макс был рядом, Волк оберегал её, а он... Почему же тогда она плачет? Она с раздражением смахнула слёзы с горячих щёк.
– Что же мне делать? – попыталась она вырулить на тропинку разума.
Ральф даже улыбнулся, одобряя попытку:
– То же, что и всем. Отвлечься. Переключись на что-то другое и не перечитывай раз за разом эти письма. Спрячь их в тайник, чтобы тебе самой было сложно туда лазить. И займись чем-то другим. За тобой вот Валет хвостом ходит, забыла уже? Да даже если не он, ты красивая девушка, – он снова запнулся, а потом внезапно продолжил. – А Стервятнику я голову всё-таки оторву, чтобы не спаивал тебя.
– Он не спаивал, – заступилась она. – И Валет ни при чём, мне просто нравится, как он играет.
– Значит, повезёт другому парню, – отмахнулся он. – Ты уже протрезвела? Доберёшься сама?
Ани кивнула и соскользнула с дивана, ещё раз вытерла ладонями лицо и вышла в темноту коридора. Свет уже погасили, так что шла она неспеша и придерживаясь за стену. Из-за темноты, а не потому, что её слегка качало.
***
Когда она ушла, Ральф выдохнул. Проклятье! Подложил же свинью этот любящий отец. Теперь понятно, почему птица переживала. Тут и нормальный человек свихнуться может, а не только подросток, у которого за последние два года умерло двое друзей. И тётка хороша, передала девочке эту гадость. В то, что она не ознакомилась с письмами, прежде чем отдать их, он не верил.
Со Стервятником он поговорит завтра. Хотя и он тоже оплошал, едва не проговорился. М-да.
***
Проснулась она с головной болью. Потом память начала одну за другой подсовывать картины прошедшего вечера, и к боли добавился стыд. Ужас какой, позорище. Надо же было так. Мелькнул ещё один эпизод. «Ты красивая девушка», – от этого стало жарко. Неужели он так и сказал? Действительно сказал?
– Шляется по ночам, ещё и вином воняет, когда приперлась, – донеслось до неё ворчание Спирахеты. Даже не поворачиваясь на голос можно было представить, как она презрительно сморщилась, высказывая претензии очередным слушателям.
– Расскажи Душеньке, она ей устроит, – подхватил весёлый голосок Суккуба, её задушевной подружки и ещё одной обитательницы их спальни. Суккуба она ненавидела всем своим существом, вот уж кто не стеснялся объяснять ей, что она тут лишняя.
Ани подняла свои мощи с кровати и отправилась в ванную, старательно заглушая обсуждающие её голоса одной и той же фразой: «Ты красивая девушка». Ей даже не приходилось прикладывать усилий, чтобы услышать его голос, произносящий это.
После обеда её вызвала Душенька и долго высказывала ей всё, что думает по поводу её распущенности, а теперь и беспробудного пьянства. Голова к этому времени уже прошла, но от высокого царапающего перепонки голоса снова начала болеть. Оправдываться Ани не пыталась. Она могла бы сказать, что пила спиртное первый раз в своей жизни, что вечер провела в кабинете воспитателя, который вправлял ей мозги и помогал справиться с депрессией, что ей вообще-то плохо и можно было бы ей посочувствовать. Всё это было бесполезно. Благодаря сплетням или какой-то личной неприязни Душенька считала её безнадежно испорченной, строптивой и высокомерной. Так что любые аргументы она бы посчитала подтверждением трёх обозначенных качеств. Ели бы не противный голос, к её нотациям вполне можно было бы привыкнуть и просто пропускать их мимо ушей. Вместо этого приходилось торчать, как слегка покачивающийся столб в мерзком дыму её сигарет (Душенька распекала её сидя в кресле, ей же полагалось слушать стоя), или как дерево, застрявшее в клочке тумана, и слушать, слушать, слушать. По правилам хорошего тона в паузах полагалось покаянно мычать или говорить, что она исправится. Но ей совсем не хотелось играть в эти игры и она просто молчала, ощущая, как с каждой паузой растёт осуждение воспитательницы.
Наверное именно поэтому она не спрятала письма тем вечером. А наоборот, вспомнив о них, начала их перечитывать. Письма давали хоть какое-то ощущение, что она кому-то нужна в этом мире.
Уснуть ей не удалось. И на следующий день она чувствовала себя разбитой. Надо было всё-таки спрятать письма, и Ани полезла на чердак, на котором они с Максом когда-то проводили много времени. Она надеялась обнаружить там его тень, но, похоже, что Максу было сейчас не до неё. Так что на чердаке никого не было, ни живого, ни неживого. Подумав, она пробралась через лабиринт старых столов и стульев, протиснулась между двумя шкафами и оказалась в дальнем углу, заваленном какими-то тряпками и коробками. Здесь можно было спрятать письма, оставив их в щели между коробками и стеной. Она ещё раз посмотрела на стопку в своих руках и, не выдержав, начала перечитывать их в последний раз. По сероватым листам расплылось ещё несколько капель, но она не стала вытирать слезы, руки уже были перепачканы пылью и копотью. Так что она просто спрятала письма и начала выбираться назад.
Проскочить в ванную получилось незаметно, но вот переодеться она не успела. Спирахета громко звала её, стоя на пороге ванной, её вызывали в учительскую.
Душеньки, к счастью, здесь не было, вместо неё сидела Крестная и это было немного легче. Старуха не имела привычки придираться из-за собственного плохого настроения и срываться по пустякам. Она посмотрела на неё поверх очков и пододвинула к ней небольшой прямоугольный свёрток.
– Это передали тебе. Твоя тётя, а ей передал нотариус. Не знаю, почему он не отдал это вместе с завещанием.
Ани с опаской взяла свёрток. Ей подумалось, что там может быть ещё одно письмо, и она, не стесняясь воспитательницы, развязала бечёвку и раскрыла свёрток. Внутри лежала потрёпанная книга. Одна книга и никакого письма. «Энциклопедия мифов» гласили потёртые золотистые буквы на чёрной обложке.
– Странный выбор, – лаконично прокомментировала Крестная.
– Спасибо, – пискнула она, собрала обёрточную бумагу и отступила из учительской.
Слёз не было, хотя они раскалённым стеклом жгли веки. Она сидела на подоконнике общего коридора на втором и рассматривала книгу. Очень потрепанный экземпляр с множество раз перегнутым корешком и загнутыми и отогнутыми уголками страниц. Она перелистнула несколько из них – ничего особенного. Это действительно была энциклопедия с короткими статьями и чёрно-белыми рисунками и фотографиями, втиснутыми между плотными блоками текста. Где-то виднелись следы от карандашных пометок, стёртых ластиком, но оставивших отдельные чёрточки и углубления. Машинально она открыла последнюю страницу с неразогнутым уголком и расправила его, мельком посмотрев на текст.
Это была статья про птиц, сидящих на ветвях Древа Жизни в славянской мифологии. Сирин, Гамаюн и Алконост. Слово Алконост было подчеркнуто карандашом два раза. Не веря своим глазам, она вчиталась в статью и мелкие карандашные каракули на полях. Потом перечитала ещё раз. И ещё. Мимо проходили, проезжали и пробегали жители Дома, а она застыла на подоконнике, прикипев взглядом к страницам и почти не дыша.
Вечером ей очень хотелось напиться, но она себя сдержала. Даже не пошла к Стервятнику. Сидела на кровати, уставившись невидяще в одну точку, и гладила потёртую обложку книги. Как только погасили коридорный свет, она спрятала книгу за пазуху, прихватила фонарик и не таясь вышла из спальни. Письма нужно было достать! И путь на чердак в темноте ночи не был для неё преградой.
Она читала их снова и снова. С середины, с начала. С учётом книги эти письма меняли свой смысл, как будто у них было двойное дно, а книга открывала тайник. Она то и дело перелистывала некогда загнутые страницы, заштриховывала карандашные следы, чтобы прочитать, что там было написано, потом снова утыкалась в письма. Рассвет застал её за этой работой. Надо было спускаться вниз, идти в столовую. Ах да, сначала надо бы принять душ и переодеться, после вылазки на чердак она была похожа на чёрта.
И сегодня она всё-таки отправится в Гнездо и потребует у Стервятника чего-нибудь покрепче.
Она так и сделала под вечер. Рэкс сначала пытался её отговорить, потом внимательно всмотрелся в лицо и сам принёс бутылку. Тени рядом не было. На этот раз обошлось без откровений. Спирт жёг горло, но не согревал и не делал мир приятнее и мягче. Она кусала губы и пыталась хоть немного расслабиться. Вдруг вспомнила что-то и зашлась в хохоте. После этого Стервятник вежливо, но твердо предложил ей пойти поспать. Это было правильно. Тем более, что прошлой ночью она совсем не спала. Но оставаться в Гнезде не захотела и, отказавшись от настойчивых предложений проводить, вышла в коридор. Вот это было ошибкой. Свет ещё не погасили, так что шедший по коридору Ральф мгновенно её засек и подошёл поздороваться, впрочем, это она так и не услышала, потому что мужчина переменился в лице, схватил её за локоть и практически втащил в свой кабинет. Она старалась не выдыхать, чтобы он не почувствовал запаха, но когда её бросили на диван, всё равно ойкнула и тут же прикрыла рот ладонью.
Запах Ральф почуял, но от проповеди воздержался, его интересовала совсем другая тема.
– Что у тебя стряслось? – глухо спросил он.
Ани снова прикусила губу и почувствовала железный привкус.
– Я просто... – начала она невнятно, подыскивая на ходу оправдания.
– Ты выглядишь, будто тебя похоронили, а ты выбралась наружу. Так что не ври, что ничего не произошло, – предвосхитил он её маневр.
Наверное, нужно было посмотреться в зеркало, когда она шла к Стервятнику, или перед выходом из Гнезда... То-то он так легко согласился дать ей выпить, хотя наверняка получил от Ральфа за прошлый раз, Р Первый всегда выполнял свои обещания.
– Мне просто грустно, – предприняла она ещё одну попытку, но это его не убедило. Он молча ждал и сверлил её сумрачным взглядом. Ани поёжилась и обхватила себя руками, в кои-то веки взгляд воспитателя не жёг, а замораживал. Молчание походило на воронку водоворота, затягивающую в себя всё вокруг. Её попытки оправдаться и припрятать правду, его вопросы и беспокойство. Чёрные круги у неё под глазами и смертельную бледность, искусанные в кровь губы и царапины на руках после ночных вылазок на чердак. И откуда-то изнутри неё в эту воронку тянуло зачитанные до дыр письма и дурацкую книжку. Да.
Она полезла за пазуху и извлекла оттуда потёртый чёрный томик. Открыла на нужной странице и протянула стоящему напротив мужчине. Он взял книгу, едва коснувшись ледяных пальцев, нахмурился ещё больше и спросил:
– Что это?
– Отец прислал. Хотя, наверное, нотариус, – слова застревали в горле кубиками льда и приходилось с силой выталкивать их наружу в жадную пасть воронки.
– А пометки сделала ты?
Её хватило только на то, чтобы покрутить головой.
Ральф поднёс книгу к лицу и вчитался в едва различимые комментарии.
«Три птицы – одна», – сообщал неровный бисерный почерк. – «Признаки при рождении. Детсад – проявилась сила», – последнее слово подчеркнуто.
– Он знал, – наконец справилась с голосом Ани. – Отец с самого начала знал, что я – Алконост.
Она не выдержала и рассмеялась. Ральф отложил книгу и протянул ей стакан воды, безошибочно определив истерику. Вода была холодной и помогла немного успокоиться. Она вытерла саднящий рот рукавом свитера и продолжила:
– Вся книга в пометках. Он искал силу и существ, которые могли обеспечить доступ к ней. Он уехал, когда мама была беременна. Она писала ему письма. Обо мне тоже писала, хотела, чтобы он вернулся. А он – наблюдал, – она выплюнула это слово с презрением. – И знал, что произошло в садике. Может, сам подослал тех бедолаг.
Она снова истерично хихикнула.
Ральф сжал пальцами переносицу.
– Вы были правы. Я ему нахрен не нужна. Ему подавай Алконоста. Ручного, – на этот раз ей удалось не разоржаться, вместо этого на глазах выступили слезы. Самое время! В Гнезде она расслабиться видите ли не могла, а перед Ральфом снова разревётся, как маленькая и он окончательно уверится в том, что она – ребёнок.
– И все эти воззвания, «как хорошо нам будет вместе», «как многому я мог бы тебя научить», «как нам бы здорово жилось», – всё о том же. Он просто хотел наложить лапы на Алконоста, – горько закончила она.
Воронка тишины насытилась и теперь висела в кабинете воспитателя полной луной. Или это настоящая луна залила кабинет своим мертвенным светом. Где-то в Лесу на толстой ветке сидела птица. В когтях у неё был зажат какой-то маленький зверёк и она сворачивалась почти в кольцо, чтобы дотянуться до тушки острыми зубами и вырвать очередной кусок. Обычно люди видели её красивое лицо и алые мягкие губы. И никто не видел, чтобы она улыбалась, иначе ужаснулись бы заостренным хищным зубам птицы. Ей хотелось рвать. Она презирала людей с холодной ненавистью совершенно одинокого существа, которому никто никогда не желал добра, только хотел вырвать кусок силы, как её зубы жадно рвали чужую плоть.
Видение птицы померкло. Сердце быстро и гулко стучало в рёбра, как бьющаяся в клетке дикая птица. Ани даже положила ладони на грудь, пытаясь её утихомирить или удержать. Это движение вывело Ральфа из оцепенения, он автоматически сфокусировался на её руках, хотя до этого так напряженно пялился в залитую луной пустоту, словно тоже что-то видел.
– Мне жаль, – сказал он, – что я оказался прав. Действительно жаль, хотел бы я ошибиться.
– Не надо, – попросила она, – а то я опять расплачусь. Вы уже видеть не можете мою зарёванную рожу, наверное.
– Могу, – пожал плечами он. – Но не хотел бы.
Он почему-то тоже потер грудь, почти повторив её жест.
– Потому что она – чудовищна, – попыталась отшутиться Ани, почувствовав как вспыхнули щеки, словно бы гулявший где-то полвечера хмель наконец-то добрался до неё.
– Нет, – складка залегла над его переносицей. – Потому что мне... я не люблю женских слёз, – как-то нескладно закончил он. – И ты не чудовище. Даже в слезах и с искусанными губами, и когда не спала. Но вот Валет, чего доброго, заплачет, увидев тебя в таком состоянии.
– Да какое мне дело до Валета, – отмахнулась она, пытаясь поймать что-то, проскользнувшее в разговоре мальком на мелководье, что-то в голосе или глазах. Даже подалась вперед, всматриваясь в его лицо.
– Тогда кто другой, кто тебе понравится.
– Мне уже кто-то нравится, – вырвалось у неё. – Только я не нравлюсь ему.
– Почему? – Ральф искренне удивился.
Она пожала плечами.
– Не знаю, может потому, что я – чудовище...
– Скорее тогда потому, что он – идиот.
– Вы слишком самокритичны, – брякнула она.
Чёртово птичье пойло! Что туда намешал Стервятник, что её так развезло? Она подскочила с дивана и вылетела из кабинета раньше, чем Ральф успел отмереть и подобрать челюсть. Вот дура! Больше он не подпустит её на пушечный выстрел, как пить дать. Пить, кстати, тоже очень хотелось.
Птица молчала. Лунный свет ткал паутину и тянулся ею через оконные проёмы в Дом. Ночь переполнилась тишиной и разговорами и теперь истекала тьмой.
-----
* Он с пониманием выслушивает человека. Иерофант дает советы и помогает в принятии решения. Он раскрывает сильные стороны человека, поддерживает его во всех начинаниях. Иерофант – это духовный Наставник - это человек, который оказывает помощь в развитии, в духовном просветлении, решении проблем и достижении жизненных целей. Помогает находить ответы на многие вопросы, прежде всего духовные. Он различает Добро и Зло, идет по пути Света. Он не гонится за материальными ценностями. Не эгоистичен. Иерофант имеет достижения в духовном развитии. Обладает большим осознанием. Для него важно, чтобы не контролировать человека во всем, а чтобы человек мог сам чувствовать контроль над своей жизнью. Он просвещает человека. Иерофант хочет видеть его не зависимым и самостоятельно управляющим своей жизнью.