Глава 13
АрДжей
Дорога до дома еще никогда не казалась мне настолько далекой. Мама не смотрела на меня. Она не произнесла ни слова с тех пор, как мы молчаливо покинули церковь. Алессандро ревностно оберегал ее, но она поспешила отойти от него, и испуганно поглядывала в мою сторону, заставляя меня хмуриться и удивляться подобной реакции.
Всякие мысли о Фредерике уступили место мыслям о матери. Поглощенный собственными чувствами, я не заметил, как она преобразилась. Она все чаще ходила в салоны, покупала себе все больше красивых и дорогих вещей, и старалась выглядеть великолепно, но я списывал все на то, что она постепенно преодолевала все кошмары прошлого, опьяненный тем, как стремительно это происходило. Я видел их с Алессандро в компании друг друга, но я и предположить не мог, что между ними что-то есть, и мог с уверенностью сказать, что и Рик понятия не имеет о том, что происходило прямо у нас под носом.
Какими же слепыми идиотами мы были.
Мама потерянным взглядом смотрела в окно. Ее руки дрожали, но она крепко сжимала их вместе, стараясь не показывать мне этого, однако, я все видел и сам. Дождь, столь неожиданно накативший на Чикаго, барабанил по машине, превращая тишину в некий зловещий предвестник чего-то. Я был шокирован и несколько озадачен, но я не чувствовал себя злым, обиженным, раздраженным или что-то в этом роде, о чем, я был уверен, думала мама в эту самую секунду.
Стоило нам заехать во двор, как я заметил Рикардо, стоящего у порога и ожидающего нас под зонтом. Он удивленно взглянул на нас с мамой, выгибая бровь.
- Я думал, вы приедет порознь. Встретились в церкви?
Мама низко опустила голову, стараясь стать меньше. Черта, от которой она упорно пыталась избавиться, но в эту самую минуту уязвимости, она, сама того не ведая, вновь возвращалась к тому, от чего упорно бежала много лет. Она испуганно смотрела на меня, испуганно смотрела на Рика, который переводил недоуменные взгляды с нее на меня. Я кинул Альберто ключи от машины, и перехватил зонтик Рика, нависая над мамой.
Она вся сжалась, подобно мокнущему под дождем птенцу, и мое сердце заныло от боли. Чего она боялась? Моей ярости? Моей злобы?
Или же меня самого?
Она все еще видела во мне отца?
Я сглотнул, пытаясь успокоиться.
- Пойдем в дом, мама, - произнес я мягко, стараясь звучать как можно спокойнее. Она вздрогнула, услышав мой голос, но покорно склонив голову, последовала за мной, стараясь не издавать лишних звуков. Рикардо тенью следовал за нами, сверля наши спины взглядом, и не понимал, что происходит.
Внутри было тепло. Даже жарко. Убрав зонт, я помог маме снять пальто. Она все еще не поднимала своей головы, все еще избегала встречаться взглядом что со мной, что с братом. Рикардо в эти минуты напоминал бьющегося в окно птенчика, пытающегося почувствовать, что находится за пределами его клетки, но я взглядом заставил его угомониться и успокоиться, потому что по дрожащему телу матери понимал, что она волнуется.
Более того, она в ужасе.
Я не знал, как ей помочь, как успокоить ее в эту минуту, при этом не напугав. Больше всего на свете мне хотелось прикоснуться к ней, и до этой секунды я полагал, что я поборол свой страх касаться ее, но он взыграл с новой силой. Однако, мама выглядела так, словно искренне нуждалась в ком-то, кто направил бы ее в это мгновение. Я поднял руки, и судорожный вздох, вырвавшийся из ее груди, был подобен смачной оплеухе. Осторожно положив их ей на плечи, я с болью видел, как она все глубже уходила в себя.
- Мама, - позвал я ее ласково. – Ты хочешь поговорить об этом?
Она тяжело задышала, крупно вздрогнув, и ее глаза начали лихорадочно бегать по всему вокруг, стараясь уцепиться за что-либо. Я прижал к себе ее несопротивляющееся тело, желая забрать весь страх, в который она запеленала себя за какие-то несчастные несколько мгновений.
- Мама, - почти испуганно прошептал Рик. Я посмотрел на его потерянный, испуганный вид, и меня словно бросило в прошлое, на много-много лет назад, когда он также по ночам выходил в коридор, слыша мамины крики. – Что происходит?
Вопрос был неизвестно кому адресован: то ли мне, то ли маме, то ли вообще был задан в пустоту, как он обычно делал в детстве, пытаясь хоть так успокоить себя. Я с улыбкой взглянул на них обоих, отступая от мамы, которая стыдливо прятала глаза.
- Мама, все хорошо, - с улыбкой заметил я, беря в свои ладони ее озябшие, ледяные руки. Видеть то, как она пытается закрыться в себе, было невыносимо мучительно. Я должен был что-то сделать. Позволять ей вновь окунаться в кошмары прошлого было бы с моей стороны самым настоящим предательством. – Мама, все хорошо. Ты не должна так беспокоиться об этом. Это ведь... это ведь так хорошо.
Мои слова, наконец, возымели эффект. Казалось, до ее далекого слуха только сейчас донеслись мои слова. Она робко, почти испуганно и неуверенно подняла голову, пытаясь заручиться моей поддержкой, все еще испытывая страх от того, что ей придется болью отвечать за свои действия, но она была красивой, свободной и достойной всех самых лучших благ мира женщиной, и кем мы, черт подери, были, чтобы запрещать ей распоряжаться ее собственной личной жизнью?
Это было неожиданно, но не смертельно.
- Ты хочешь поговорить об этом? – тихо спросил я, поглаживая ее ладони и делясь своим теплом. Она стыдливо взглянула на меня снизу вверх, потом посмотрела на метающегося рядом Рика, что от непонимания ситуация был похож на загнанного зверя, и нерешительно, совсем робко кивнула.
- Я..., - надломлено прошептала она, стараясь совладать с собственным голосом. – Я думаю, что да. Нам нужно поговорить. Вы имеете право знать.
Я коротко кивнул.
- Прими душ и соберись с силами, - попросил я ее, мягко улыбаясь. - Мы будем ждать тебя в гостиной.
Помедлив, она все же покорно склонила голову, принимая мое предложение. Медленно ступая по лестничному пролету, она проследовала наверх, и на меня налетел брат, отчаянный взгляд которого вернул меня в реальность.
- Что происходит? – потребовал ответа Рик, блестя испугом в больших черных глазах, так похожих на мои. – Что-то случилось?
Я пожал плечами, не зная, как правильно выразить то, что он должен был услышать. Решив, что мама сама имеет право сказать ему, я потрепал его по голове, улыбаясь, хоть и был уверен, что улыбка на моем лице в этот миг была донельзя вымученной и практически болезненной.
- Думаю, она сама должна рассказать, - проговорил я. – Заваришь чаю? Я думаю, ей нужно успокоиться.
Рик только кивнул. Порой его молчаливое согласие на все, что я предлагал меня напрягало, но в такие моменты, это было самой лучшей опцией, которую только можно представить.
Спустя час, а может и больше – времени я не считал – мы собрались в гостиной: я, мама и Рик. Успев переодеться и принять душ, я чувствовал себя куда бодрее, чем часом ранее. Мама опустилась на обитый красным бархатом диван, не зная, куда деть свои руки. Рик сидел рядом с ней, молчаливо поддерживая, тогда как я умостился в кресле напротив, наливая ей ромашкового чая, и искренне надеясь, что оно и правда подействует.
Молчание затягивалось, Рик терял всякое терпение от беспокойства, а мама начинала походить на белоснежное полотно. Я протянул ей чашку, улыбаясь, стараясь успокоить ее своей улыбкой, но она все также билась в клетке страха, не зная, как оттуда выбраться. Низко опустив голову, она притаилась на краю дивана, словно хотела занять как можно меньше места. Мое желание защитить ее с каждым днем вспыхивало с новой силой несмотря на то, что она уже не напоминала ту женщину, которой была несколько лет назад. Она и правда изменилась. Порой, я клял свою занятость и одержимость всеми фибрами души, потому что не замечал очевидных вещей, и мама была тому ярким доказательством.
Мама преобразилась: покрасила волосы, начала регулярно ходить в салон и выбираться в свет с другими женщинами клана, обновила гардероб, и все чаще, чаще улыбалась, когда думала, что никто этого не замечает. Теперь я видел перед собой другую женщину. Она была моей матерью, но одновременно с тем, абсолютно другим человеком, нежели тот человек, которого я помнил из детства. Она больше не была той тенью, что жила с нами под одной крышей, предпочитая не замечать ни бурлящую рядом с ней жизнь, ни себя, ни нас. Было ли этой заслугой Алессандро? Он ли пробудил ее от долгого и беспробудного сна, исцелив и подарив ей умиротворение, в котором она так нуждалась?
Если так, то маме нечего было бояться: я готов был расцеловать этого ублюдка в обще щеки за что, что он вернул к жизни нашу мать.
- Ты не злишься? – вдруг прошептала мама, избегая прямого взгляда в мою сторону. Ее вопрос отвлек меня от собственных мыслей, заставляя удивленно и несколько недоуменно посмотреть на нее. Вздохнув, я встал с места, сделав шаг в ее сторону. Она уступила мне немного места рядом, и мы с Риком облепили ее с двух сторон, как делали в далеком детстве, когда она позволяла себе отринуть страхи прочь.
Мама вся сжалась, стоило дивану прогнуться под моим весом, но она уже не пыталась сбежать от меня или моего взгляда. Невооруженным глазом было видно, что она крайне сильно боится моей реакции, но что ее так беспокоило? Она была взрослой и свободной женщиной, и больше всех на свете была достойна счастливой жизни, и если Алессандро делал ее счастливой, то какое мы с братом имели право вмешиваться?
Радость, что в эту секунду заполняла мое нутро, пришла ко мне не в первые секунды осознания, что мама состояла в отношениях. Она пришла чуть позже, на более свежую и холодную голову, и я был только рад тому, что теперь мама не одна.
- Я чего-то не знаю? – неуверенно поинтересовался Рик, и я рассмеялся, заметив его взволованное выражение лица. Ободряюще глянув на маму, я сжал ее руку, придавая уверенности и намекая, что я поддержу любое ее решение.
Тем не менее, мама все еще ждала моего ответа, и я поспешил огласить его ей, с улыбкой глядя в ее испуганное, смущенное и неуверенное лицо.
Я пожал плечами, усмехаясь.
- С чего бы мне злиться, мама? – произнес я весело. – Алессандро, конечно, не сахарок, но и так доил из меня деньги на свою дохлую шарашку, поражая меня аргументами. За три последних года он стал для меня почти родным человеком. Пусть он и является единственным человеком, который в равной степени, как и Леонас, раздражает меня своими шуточками, но он силен, воспитан и благороден, мама. Он знает, кто ты, и прекрасно осведомлен о том, что с ним будет, если он позволит себе забыть об этом. Я ему доверяю, и я доверяю тебе. Это твоя жизнь, и ты не должна бояться того, что мы можем подумать. Несмотря ни на что, мы всегда тебя поддержим. Я рад за тебя, мама. Я безумно рад, что ты нашла человека, который делает твою жизнь ярче.
В эти слова была вложена вся искренность, на которую я был способен, ведь облаченные в слова чувства были самыми, что ни на есть, настоящими, потому что я знал, каково это – любить кого-то.
Мама всхлипнула. Ее дрожащие руки обвились вокруг моей шеи, притягивая меня ближе и привлекая к своей груди. Она, наконец, позволила слезам, что таились в ее глазах, выплеснуться в рыдания. Воротник моей рубашки повлажнел от ее слез, но я прижал ее к себе, поглаживая по голове, и едва ли не усмехаясь тому, каким недоуменным выглядел мой брат. Я был уверен, что некоторое время назад выглядел точно также.
Мама тихо шептала слова благодарности, целуя меня в щеки и перемежая всхлипы и робкие улыбки. Я только прижимал ее к себе, позволяя выплеснуть страх, накопившийся в груди, и почувствовать облегчение. Боялась ли она, что я накинусь на нее? В Наряде было немало ублюдков, что предпочитали контролировать жизни всех особей женского пола в своем доме, будь то их мать, жена, сестра или же дочь. Но разве я мог так поступить с собственной матерью? Она обнимала меня, целовала и благодарила, и, вероятно, в первый раз ясно и четко осознавала, что я – не ее ублюдочный отец, не ее брат, и не ее гребанный муж, превратившие ее жизнь в ад.
Я ее сын. И я бы принял любой выбор, который она посчитала бы должным сделать.
- Я ничего не понимаю! – прошептал Рикардо, отвлекая нас. Его потерянный вид заставил меня усмехнуться. Мама шмыгнула носом, умостив дрожащие руки на коленях, а потом неуверенно посмотрела на него, ища поддержку у меня. Я положил руку поверх ее скрещенных рук, намекая, что я рядом.
Ей не следовало нас бояться. Ни меня, ни Рика. Особенно, Рика.
- Я начинаю чувствовать себя глупым, - усмехнулся он, пытаясь выглядеть расслабленно, чтобы не напрягать маму своим состоянием. В его глазах я видел недоумение, и намекнул ему ждать.
Мама коротко кивнула, смахнув слезы с мокрых щек. Неловко усмехнувшись, она прочистила горло и тихо проговорила:
- Я ... и Алессандро... сеньор Алессандро..., - зашептала она неразборчиво и быстро, словно боялась потерять уверенность, с которой начала говорить. – Как бы это правильно сказать...
Брови Рикардо взлетели вверх.
- Встречаетесь? – брякнул он, заставляя меня едва ли не расхохотаться от вида его широко распахнутых глаз и рта.
Мама икнула, судорожно вздохнув и коротко кивнула.
- Можно и так сказать.
На протяжении нескольких минут Рикардо только и делал, что открывал и закрывал рот. В свои двадцать три он вечно выглядел хмурым, чем-то недовольным и крайне пессимистичным, но сейчас я видел перед собой не Головореза, а своего младшего брата – того самого мелкого впечатлительного мальца, которого легко было чем-то удивить.
Заметив побледневшее лицо мамы, он моментально взял себя в руки, рассмеявшись, широко улыбаясь. Мама выдохнула, когда он обнял ее, притягивая к себе и поглаживая по дрожащей спинке. Меня так и тянуло расхохотаться от его все еще недоуменного выражения лица, но как бы удивлен и шокирован он не был, он натянул на себя маску самого счастливого человека в эту самую минуту, чтобы успокоить и не смущать маму.
- Я..., - произнес он с улыбкой. – Я очень за тебя рад!
Глаза мамы робко засияли.
- Правда?
Рикардо закивал головой.
- Конечно! Ты разве думала иначе?
Мама виновато опустила голову, оставив этот вопрос без ответа. Что я, что брат – мы прекрасно и без него знали ответ на свой вопрос. Я хмыкнул, положив руку маме на плечо.
- Думаю, тебе надо отдохнуть, - сказал я с улыбкой, поглаживая ее по спине. – Прости, если я заставил тебя нервничать. Я просто... я просто был несколько удивлен.
Она мягко улыбнулась, коротко кивнув головой.
- Мне жаль, что я вам ничего не сказала, - прошептала она, опуская взгляд на свои пальцы, которые заламывала в эту самую секунду, желая тем самым побороть нервозность. – Мы с Алессандро ... мы не афишируем это. И не хотим, чтобы люди знали.
Я коротко кивнул, несколько озадаченный ее словами.
- Это было его решением?
Мама усмехнулась, качая головой.
- Нет, это я так решила, - произнесла она. – Публичность будет означать, что от нас потребуют каких-либо действий, на которые ... на которые мы не готовы идти. По крайней мере, я не готова. Я ... не думаю, что я хочу снова вступать в брак или что-то в этом роде. Я ... я не хочу.
Я вздохнул, привлекая ее к себе, обнимая и делясь теплом.
- Это твоя жизнь, мама, - сказал Рик, наваливаясь на нас следом.
Я кивнул.
- Живи так, как тебе нравится, - проговорил я. – И, если кто-то посмеет тебе что-то сказать, мы с этим разберемся.
Она заулыбалась, и ее лицо посветлело, заставив нас с братом на мгновение замолчать и просто наслаждаться тем, какой счастливой она выглядела в эту минуту. Она еще раз обняла нас, пытаясь вложить в эти объятия всю благодарность, которая в этот самый миг плескалась у нее внутри.
- Я пойду тогда наверх. Я устала сегодня. Пораньше лягу спать.
Синхронно кивнув, мы проводили взглядом ее спину, скрывшуюся за массивными дубовыми дверями гостиной, и только после этого Рик позволил себе встать с места, расхаживая из одной стороны в другую, а я вальяжно раскинулся на диване, забираясь на него с ногами.
- Алессандро – это тот, который священник? – поинтересовался Рик после того, как, вероятно, закончил свой внутренний монолог.
Я усмехнулся, закидывая в рот конфету.
- Ты знаешь еще одного Алессандро?
Он только вздохнул.
- Поверить не могу.
Я фыркнул, цокнув языком. Шоколад прилип к губам, заставляя меня недовольно шипеть.
- Видел бы ты мое выражение лица, когда я их там увидел. Я чего угодно в жизни ожидал, но не такого. Тем не менее, если мать счастлива, то и мы счастливы.
Рик кивнул.
- Кто бы мог подумать, что я в двадцать пять обзаведусь отчимом, - хмыкнул я.
Рикардо прыснул, едва ли не расхохотавшись.
- По крайней мере, мы теперь знаем, от кого ты унаследовал свои специфические вкусовые предпочтения.
В его усмехающееся лицо полетела маленькая диванная подушка, которую он с легкостью перехватил.
- Мудила! – прыснул я, кидая следом фантик от конфет.
Рик и от него отбился, в следующую секунду уже едва ли не дыша серьезностью. Я лениво глядел на него снизу вверх.
- Мы просто обязаны поговорить с ним.
Я ухмыльнулся, распечатывая еще одну конфету.
- Ну разумеется! – фыркнул я. – Завтра утром этим и займемся!
***
Улыбка на лице Алессандро была легкой, но в то же время настороженной. Решительность в его глазах подкупала. Мы сидели в двух креслах прямо напротив него, сверля его оценивающим взглядом, и он ехидно поинтересовался:
- Чай, кофе, виски?
Рик хмыкнул.
- А разве тебе положено пить?
Алессандро развел руками, подходя к своему книжному шкафу, откуда достал бутылку виски, разливая ее по трем бокалам, которые после осторожно пододвинул в нашу сторону. Мой взгляд коснулся часов. В двенадцать у меня была намечена встреча с Капитанами, и потому, решив не тянуть с этим, я сразу перешел к делу.
- Как долго это продолжается?
Алессандро фыркнул, глянув на меня, как на дурачка.
- Я не собираюсь делиться с вами подробностями своей личной жизни!
Рикардо хмыкнул.
- Наша мать – часть твоей пресловутой личной жизни.
Алессандро кивнул.
- Все так, - с улыбкой произнес он. – И она взрослая, самостоятельная женщина, которая имеет право сама выбирать, кого ей любить. Она имеет право быть любимой. Я надеюсь, вы не устроили ей подростковой истерики? Вы всегда создавали впечатление умных мальчиков! Я не переживу такого разочарования!
Я закатил глаза.
- Думаю, ты знаешь, почему мы здесь.
Алессандро едва ли не расхохотался, кивая головой.
- Я умоляю, я не вынесу ваших проповедей, касающихся детальных описаний того, что вы со мной сделаете в случае, если я оплошаю. Мальчики, я, как и вы родился и вырос в мафии, так что, пейте чаек и возвращайтесь к вашим делам. Если нечем заняться, могу предложить вам подработку в качестве разнорабочих. В церкви как раз надо плотно заняться садом!
Убийственное выражение на лице Рика намекало на то, что он в шаге от того, чтобы задушить его или пустить пулю в лоб.
- Мы пытаемся говорить на крайне серьезную тему! – процедил брат сквозь зубы.
Я хмыкнул. Алессандро тяжело вздохнул, вальяжно опустившись в свое кресло и прислонив стакан виски к своему виску. Все его жесты крайне ясно кричали о том, что он не намерен разговаривать с нами на данную тему. В чем скрылся истинный смысл? Считал ли он нас недостаточно зрелыми для этого или же не воспринимал маму всерьез? От второго предположения руки интуитивно сжались в кулаки.
Махнув рукой, Алессандро пояснил.
- Все, что касается нас с вашей матерью – касается исключительно нас. Мы не маленькие дети, чтобы вы устраивали тут показные истерики или еще какие-либо спектакли. Беря во внимание ваше прошлое, я понимаю и уважаю ваше искреннее желание защитить мать. Моего слова недостаточно, чтобы убедить вас?
Рик хмыкнул.
- Люди легко через него переступают, Алессандро.
Он коротко кивнул.
- Ты прав, - улыбнулся священник. – Но у меня есть отличное напоминание в лице Консильери и Головореза Наряда. И у меня нет проблем с памятью. Такое вас устроит, или намерены и дальше требовать от меня каких-либо объяснений? Могу написать вам расписку!
Я фыркнул.
- Я не я, если не скормлю ее тебе!
Алессандро усмехнулся.
- Именно поэтому мы не будем зазря тратить бумагу! – заявил он самым наглым образом. Улыбка на его лице стала шире и хитрее, и он вдруг ехидно поинтересовался: - Так как мне теперь вас называть? Дети мои? Сынок?
Последнее было адресовано Рику, который тяжело вздохнув, недовольно отвернулся, раздраженно поджав губы.
- И что она в нем нашла, - пробормотал он.
Ублюдок Алессандро усмехнулся.
- Красоту, харизму и ум. Могу продолжить, но не уверен, что вам может это понравится!
Разговор определенно привел бы к очередной перепалке, если бы в дверь вовремя не постучали. В проеме появилась Фредерика с подносом в руках. Она обеспокоенно оглядела Алессандро, а потом и нас, лишний раз стараясь не заострять внимания на мне. Между нами витала недосказанность, которую я терпеть не могу в отношениях с людьми. Она была настолько ощутимой, что ее легко можно было пощупать пальцами. Смущенно отводя взгляд, Фредерика прикусывала губы и заламывала пальцы, но предпочитала на меня не смотреть.
Было ли что-то такое, из-за чего она не могла сделать этого?
- Вот вам и парадокс крайне удобного стечения обстоятельств! Теперь компанию вам составит дражайшая сестра Донателла, а я, мои дорогие детишки, отправлюсь заниматься своими делами, ведь не думаете же вы, что раз у вас их нет, то и у других – тоже?
Больше не сказав ни слова, Алессандро выпорхнул из своего кабинета, но мгновением спустя за ним понесся Рикардо. Я усмехнулся, прекрасно зная упрямую натуру брата. Он скрывал глубоко внутри все свои чувства, переживания и эмоции, считая, что не имеет права причинять тем самым другим неудобства, но, когда дело касалось нашей семьи, он позволял своему внутреннему зверю охотиться на тех, кто, по его мнению, представлял для нас угрозу. Я был уверен в том, что он не отстанет от Алессандро до того момента, пока не будет полностью убежден в его добропорядочности и надежности. Что же до меня, то я знал этого ублюдка и взаимодействовал с ним последние несколько лет.
Алессандро быть мог кем угодно, но он не был трусом, не был подлецом, и не был лгуном. Три особенно важные черты, которые я в людях особенно ценил.
Вздохнув, я поинтересовался у Фредерики, которая отчаянно желала оказаться где угодно, но не рядом со мной в эту самую минуту. Я знал ее довольно долго, что понимать – мыслительный процесс, в ходе которого она грызла себя за все грехи человечества, достигал своего апогея. Я был готов душу продать за то, чтобы узнать, чем же все-таки забита ее голова. Эта загадка была самой желанной для того, чтобы разгадать ее, но все, что касалось Фредерики, никогда не поддавалось легкому решению.
- С лимонами? – поинтересовался я, указав на дымящийся чайник.
Она вздрогнула, услышав мой голос.
- Прости?
Я усмехнулся, вставая с места. Преодолеть три шага, разделяющих нас, было проще простого. Заметив мое приближение, Фредерика судорожно вздохнула, отступая на шаг. Ее щеки залил румянец, и я в очередной раз задался вопросом, о чем же она все-таки думает. За три последних года наши отношения изменились. Всякая настороженность, всякая холодность пропала, уступая место теплым взаимоотношениям, но теперь что-то точно изменилось, и я догадывался что именно – меня лишь пугало то, что я вновь мог попасть в капкан того, что желал иметь, а не то, что имел на самом деле.
- Я что-то сделал не так? – спросил я прямо. Вопрос выбил Фредерику из ее обыденного спокойного состояния, заставляя удивленно воззриться на меня снизу вверх.
- Что?
Я пожал плечами.
- Я сделал что-то не так? Ты сама не своя в последнее время.
Она покачала головой, стыдливо прикрывая глаза. Несмотря на то, что на душе было гадко и паршиво, я улыбнулся.
- Прости, - прошептала она, опуская голову. – Сама не понимаю, что со мной творится.
Я усмехнулся. Занятая своими мыслями, Фредерика не заметила, как я стал еще ближе. Вздох, вырвавшийся из ее груди, стоило ей осознать, что она едва ли не упирается в мою грудь, стоил всех мои гребанных нервов.
- Ты вся горишь, - прошептал я, разделяя этот шепот на двоих. Мое дыхание определенно точно коснулось ее губ, потому что Фредерика дернулась, желая сбежать, но бежать было некуда. Упершись спиной в книжный шкаф, она запаниковала, лихорадочно выискивая пути отступления. Я сделал еще шаг, запечатывая ее между своим телом и деревянной мебелью, не давая ей шанса сбежать в самый ответственный момент.
- Скажешь мне, что с тобой не так? – поинтересовался я, и хоть хотел улыбнуться, но был как никогда серьезен. Моя сердце бешено заколотилось, стоило мне заметить, как дернулась Фредерика, отчаянно сглатывая. Осмелев то ли от вида ее разгоряченного тела, то ли от странного незнакомого мне блеска в ее глазах, я протянул руку, касаясь ее гладкой щеки. Фредерика затаила дыхание, глядя мне прямо в глаза. Ее губы приоткрылись, грудная клетка медленно опадала и приподнималась, намекая, что это все еще живой человек. Внутри меня все трепетало от странной интимности всего происходящего. Я отчаянно желал касаться ее, и касаться так часто, как это возможно, но она не была одной из тех девушек, что с обыденной периодичностью сменяли друг друга в моей постели. У всех них было ее лицо, и не спасало даже пьяное донельзя сознание, которое все равно искало ее в каждой особи женского пола, что меня окружала.
- Помнишь, что я сказал тебе три года назад? – прошептал я, наклоняясь к ней. Сомневаюсь, что она что-либо слышала в эту самую секунду, но я продолжил. Фредерика застыла под моими пальцами, подавая признаки жизни только еле ощутимым дыханием, что касалось моей кожи. Ее глаза были устремлены на меня, она о чем-то упорно думала, не прекращая мыслительного процесса. – Я сказал тебе, что я буду ждать тебя столько, сколько угодно.
Она сглотнула, и ее глаза пристально уставились в мои.
- Теперь ты хочешь взять свои слова назад?
Я удивленно посмотрел в ее глаза.
- А ты этого хочешь?
Вопрос остался без ответа. Фредерика отвернулась, прикрывая глаза. Я мягко обхватил ее подбородок, не позволяя ей ускользнуть от меня. Она не сопротивлялась. Словно ведя самую отчаянную битву в своей жизни, она приоткрыла глаза, и я испугался того мрачного отчаяния, что плескалось в глубине ее зеленых омутов.
- Я не знаю.
Пространство между нами сужалось, воздух накалялся, и Фредерика прикрыла глаза, приоткрывая губы. Вероятно, это был ее способ найти ответ на вопрос, которого она так упорно избегала. Я видел в ее глазах, видел в жестах и в языке ее тела – я ее привлекал. Отрицать это она не могла – попросту не умела.
Я хотел ощутить вкус ее губ, и почти коснулся столь желанной мягкой плоти, как щелчок двери отвлек нас, заставляя Фредерику испуганно дернуться. Она ахнула, заметив в дверях Алессандро. Словно испытывая дикое наслаждением от нашего смущения, этот ублюдок отсалютовал мне. Вероятно, то была его попытка отомстить за нервный срыв моей несчастной матери, причиной которому было наше внезапно вторжение. Впрочем, Алессандро исчез также стремительно, как и появился, и оставалось только гадать, прервал ли он нас нмеренно или случайно.
Фредерика, тем не менее, делала то, что умела лучше всего – сбегала. Я перехватил ее рядом с Дверью, обвивая руками за плечи и прижимая к себе. Ее сердце бешено колотилось, грозясь пробить грудную клетку, и это польстило мне, заставляя улыбнуться, широко и радостно.
Я был тому причиной.
Только вот она не разделяла моей радости.
- Отпусти меня! – велела она твердым голосом. Не добившись желаемого результата, она дернулась, но я держал крепко. – Отпусти! Отпусти меня!
Я вздохнул, стараясь успокоиться.
- Что с тобой такое? – прошептал я. Тяжело дыша, Фредерика почти болезненно глядела на меня.
- Я не знаю! – прошептала она в ответ срывающимся голосом. – Я не знаю! Со мной творится настоящая чертовщина, и я не знаю! Я ничего не знаю! Не понимаю! Ты давишь на меня!
Горькая, несколько даже раздраженная усмешка вырвался из моей груди.
- Давлю? – повторил я. – Ты прекрасно понимаешь, что происходит. Чего ты боишься, Фредерика?
Она закатила глаза.
- Я не хочу продолжать этот разговор. Он неминуемо приведет к ссоре!
Я вздохнул, опуская голову ей на плечо. Казалось, это выбило весь воздух из ее груди. Она задрожала, обмякая, и я прошептал:
- Порой я и правда хочу надавить. Но не могу!
Мои слова не нуждались в ответной реплике. Я не хотел слышать ее голос в эту самую минуту. Он свел бы меня с ума.
Я начинал походить на сумасшедшего.
Покидая ее и злосчастный кабинет Алессандро, я думал о том, что так и не получил ответа на вопрос, что задал ей вчера. Я не получил ответа на вопрос, что задал ей сегодня. Все чаще мою голову посещала мысль, что я поспешил со своими гребанными словами. Я обещал ей быть терпеливым настолько, насколько понадобится, но это были слова АрДжея – простого, влюбленного в нее парня.
Консильери Наряда был связан клятвой не только с самим собой, но и со всем кланом одновременно. И следующая мысль, что заполонила мою голову, напугала меня до невозможности: что же я должен буду предпринять, если выбор встанет между Фредерикой и моим долгом?
Выберу ли я наперекор всему Фредерику, даже если Фредерика не выберет меня?
В эту секунду я был уверен только в одном: однажды, я точно сойду с ума из-за этой женщины.
***
Алкоголь не спасал. Виски обожгло горло, но не выжгло из памяти образ женщины, от которого у меня перехватывало дыхание. Не помогало ничего. Я пытался всецело посвятить себя работе, и все равно приходил к воротам церкви, жадно наблюдая за каждым движением Фредерики, которая избегала со мной встреч теперь куда упорнее, чем прежде. Я тоже не искал ее. В конце концов, у меня тоже имелась гордость, и мне вполне хватало наблюдать за ней издалека.
Не спасал и алкоголь. Пустые бутылки валялись в углу комнаты, и неделя показалась мне такой долгой без Фредерики, без ее звонкого, несколько поучительного голоса. Я корил себя за внезапную вспыльчивость и настойчивость. Я ведь знал, с кем имею дело. Я прекрасно был осведомлен о том, как долго до этой девушки что-то доходит. Глупо было думать, что я был в состоянии заставить Фредерику поверить во что-то. Она относилась к тому типу людей, который не предпринимал никаких действий до того момента, пока сам не осознавал, что ему это необходимо.
И как бы я не бился в ее двери, мне оставалось только ждать, когда она сама решит, что пришло время впустить меня. Правда, страх все-таки не дождаться буквально сжирал меня.
Скрипнула дверь, оповещая о нежданном и нежеланном госте. Я не хотел никого видеть. Взгляд лениво коснулся часов. Была глубокая ночь, и я прекрасно был осведомлен, кто в этом доме мог заявиться в мою комнату в столь поздний час.
- Что тебе нужно? – ехидно поинтересовался я у Элоиз, присасываясь к горлышку бутылки. Она тихо проскользнула в комнату, осторожно прикрыв за собой дверь. Я равнодушным взглядом окинул ее тело, облаченное в простые потертые джинсы. Свитер явно был больше для удобства, нежели для красоты. С усмешкой, я даже подумал, что впервые за все годы нашего знакомства, вижу ее полностью одетой.
- Не спится?
Я фыркнул.
- Хочешь составить мне компанию?
Она пожала плечами.
- А тебе нужна компания?
Я развел руками.
- Мне вполне комфортно в кругу пустых бутылок.
Она усмехнулась. Годы брали свое, и с некоторой усмешкой подумал, что они с Фредерикой почти одного возраста. Одна готова была по щелчку моих пальцев раздвинуть передо мной ноги, а другая вертела мной самим так, как ей заблагорассудится.
Карма? Я понятия не имел, что за дерьмо творилось с моей жизнью.
- На самом деле, я пришла сказать кое-что, - произнесла Элоиз, неловко почесав затылок. Она усмехнулась, глядя на меня сверху вниз. Я ненавидел ублюдка Леонаса за то, что из-за чрезмерного потребления алкоголя, эта гадость уже никак не действовала. Я желал забыться, но в итоге загонял себя только сильнее.
Коротко кивнув, я сделал вид, что внимательно слушаю девушку. Элоиз вздохнула.
- Я... я уже говорила об этом с твоей матерью, но все-таки это ты тот человек, который платит мне деньги в этом доме. Да и ... всякое между нами было, знаешь ли.
Я прыснул.
- Секс, и не более, Элоиз. Продолжай.
Она фыркнула.
- Я ждала тебя днем, но ты поздно вернулся, а потом закрылся в своей комнате.
Я внимательно взглянул в ее глаза.
- Что-то случилось?
Она коротко кивнула.
- Я ... я пришла сказать, что больше не буду работать у вас, - моя бровь удивленно выгнулась. Элоиз всегда хваталась за возможность хорошей жизни, и до некоторых пор не покидала мысли, что может стать для меня кем-то большим, нежели шлюхой на одну ночь.
- Вот как, - произнес я.
Она улыбнулась, заправив прядь, лезущую в глаза, за ухо.
- Я выхожу замуж.
Я поперхнулся виски, выплевывая все содержимое на пол, и уставился в ее веселые глаза. Странный мерзостный червячок в моих мыслях зашептал мне, что даже Элоиз нашла свое счастье. Все создавали семьи, все получали взаимность, и один только я глупо вертелся в этом водовороте, не зная, куда податься.
- Полагаю, я должен тебя поздравить?
Элоиз фыркнула.
- Оставь свои поздравления при себе.
Я усмехнулся.
- Это все?
Она коротко кивнула, поднимаясь с места, хлопнув себя по коленям.
- Я могу навещать Марию время от времени?
Я улыбнулся, махнув рукой.
- Если это то, чего она хочет.
Элоиз усмехнулась.
- Я поговорю с ней завтра, когда буду прощаться с ней. Думаю, с тобой мы прощаемся уже сейчас.
Я хмыкнул.
- Не знаю радоваться ли мне или грустить.
Она показала мне средний палец.
- Какой же ты все-таки мудак! – прошептала она ехидно. – Порой я завидую твоей монахине. С ней ты, вероятнее всего, не такой, каким обычно тебя вижу я.
Последнее, о чем я желал говорить в эту минуту, касалось Фредерики. Поняв это по моему выражению лица, Элоиз замолкла, качнув головой на прощанье. Ее слова продолжали с завидной периодичностью прокручиваться в голове, и, если бы не ее голос, донесшийся со стороны двери, я бы вообще забыл об этом полуночном разговоре.
- Было время, когда я была влюблена в тебя, - сказала она тихо. Ни один мускул на моем лице не дрогнул, заставляя ее усмехнуться. – Мне ... мне всегда было интересно, что ты в ней нашел. Я видела девушек, которые окружали тебя. Любая женщина клана с радостью согласилась бы быть твоей, но ты выбрал невзрачную, простую и ничем не примечательную девушку, которая, ко всему прочему, еще и монахиня. Почему она?
Голос Элоиз не был пропитан ядом. В ее глазах не юбыло ревности, которую я привые видеть, не было желчи и злобы. Ей и правда было интересно. Я откинулся на спинку кресла, глядя на выглядывающую из окна луну, и думая, что я так и не нашел точного ответа на этот вопрос. Прошло десять лет с того дня, как я встретил ее, и я до сих пор не нашел ответа, почему же я влюбился именно в нее, и почему эта любовь продолжала так ярко гореть в моей груди. В тот период моя жизнь напоминала сущий кошмар, но со временем это изменилось, но Фредерика по-прежнему была тем якорем, что спасал меня от безумия.
Элоиз покорно ждала ответа. Я хотел, чтобы она скрылась с глаз, потому что разговоры о Фредерике причиняли мне боль. Мы застыли в некой неизвестной нам среде – мы не были более врагами, но и не были возлюбленными. Я не испытывал неприязни, но я ее любил, а что до нее, то я понятия не имел, что за мысли витают у нее в голове.
Усмехнувшись, я тихо произнес:
- Она ... она видит во мне то, чего никогда не видели другие.
И, пожалуй, это был самый правильный ответ на этот вопрос, который поразил меня самого. Более, это не было некое фантомное чувство, появившееся в груди неожиданно и внезапно. Было много причин любить Фредерику, но все они были некими абстрактными, мистическими и несколько странными, но эта мысль...
Она была самой точной.
- Будь счастлив, - прошептала Элоиз с улыбкой.
Я усмехнулся, не отрывая взгляда от луны.
- Ты тоже, Элоиз.
Дверь тихо скрипнула, оповещая, что я вновь остался один. Стремительно поднявшись с места, я подошел к окну, настежь его распахивая. Холодный ветер растрепал мои волосы и принялся развивать полы распахнутой черной рубашки. Белоснежный диск Луны зловеще замер на одном месте.
Мне искренне хотелось верить, что однажды она поймет, что есть куда более яркие чувства, чем сплошное чувство вины. И что, возможно, однажды, любовь ко мне, если таковая зародится в ее сердце, сможет победить ту тьму, которая преследовала ее на протяжении всей жизни, потому что моя любовь к ней смогла одолеть тот кошмар, который следовал за мной по пятам с самого моего рождения.
***
- Твое кислое выражение лица начинает раздражать, - хмыкнул Леонас, за что я кинул в него карандашом, который прокручивал в руке. Приглушенный свет в его кабинете отлично подчеркивал некоторую помпезную мрачность этого места. Я всегда поражался тому, как белобрысый любил роскошно обставлять место, в котором предпочитал жить. – Что случилось?
Я вздохнул ничего не отвечая.
- Он скоро поседеет со своей любовной драмой, - фыркнул младший брат, за что был удостоен угрюмого взгляда.
Леонас встал с места, подходя к своему бару. Достав несколько стаканов, он разлил виски, протягивая мне тот, в котором жидкости было больше всего.
Я усмехнулся, залпом опрокидывая в себя все содержимое.
- Ты вообще спал в последнее время? – поинтересовался он ехидно.
Я пожал плечами.
- Я очень занят.
Леонасу оставалось только хмыкнуть, проходя обратно к своему креслу.
- Я ценю твою преданность нашему делу, но я не хочу, чтобы ты раньше времени откинулся, дружище. И я даже догадываюсь о причине, почему ты пытаешься похоронить себя в работе. Помогает?
Я покачал головой.
- Это не отвлекает, к моему огромному сожалению.
Леонас лишь развел руками.
- Твоя продуктивность похвальна, но не тогда, когда ты грозишься убить себя, дружище. Ну так что? Что на этот раз Фредерика учудила такого, что нанесло непоправимый ущерб твоему влюбленному сердцу? Я думал, вы сблизились за последний год.
Я лишь застонал, откидываясь в кресле и прикрывая глаза. Говорить об этом не хотелось.
- Все сложно.
Рик и Леонас синхронно фыркнули.
- А когда что-либо, что касалось этой женщины, было для тебя легко. Ты выглядишь так, словно думаешь о том, чтобы сдаться, - проговорил белобрысый. – Неужели ты опустишь руки, когда финиш уже виднеется за горизонтом? Я видел, как она смотрит на тебя. Поверь, так не смотря на чужих людей.
Отвернувшись, я пытался успокоить бешено бьющееся сердце. Я устал всякий раз натыкаться на стену, когда тянулся к ней. Получать в ответ на свою любовь полнейшее отрицание было сложно, и с каждым годом все тяжелее было нести это бремя любви одному, как бы стойко я старался не держаться.
- Скажем так, - сказал я тихо, покручивая в руках стакан с виски, и наблюдая за переливающейся жидкостью. – Мы поссорились.
Навряд ли это можно было назвать ссорой, но в эту секунду лишь данное слово хоть как-то описывало то, что творилось на моей душе. Гребанные полторы недели. Я не видел ее гребанные полторы недели.
Мне казалось, что я скоро сойду с ума.
В ответ на мои слова Леонас присвистнул. Он хохотнул, отпивая немного виски, и отметил:
- Ссоры – обыденная вещь, дружище. Порой это даже разогревает кровь.
Я закатил глаза.
- Не желаю знать о ваших извращенских наклонностях с Шарлоттой.
Рик плюхнулся рядом, фыркая.
- Удивительно то, как они идеально подошли друг другу, ведь если вспомнить былые времена...
Я ухмыльнулся, глядя в лукавое лицо Леонаса.
- Удочка была закинута еще на сорванной свадьбе Анны и Сантино. Тот парик завоевал твое сердце.
Леонас показал мне средний палец.
- Возвращаясь к теме нашего разговора, мудила, - припомнил он. – Ссоры – это временное явление. Рано или поздно оно, так или иначе, проходит.
- Судишь по собственному опыту?
Леонас коротко кивнул, сделав еще один глоток.
- Последний месяц Шарлотта сама не своя. Она чует опасность там, где ее нет, а недавно мне пришлось пообещать ей, что я повременю с чертовой войной с Фамильей. Она вбила себе в голову, что со мной обязательно что-то случится.
Я вздохнул, разводя руками.
- Риска, так или иначе, не избежать. Весь вкус жизни заключен в это простое слово. Мы и так оттягивали с гребанной войной. Скоро нам придется ее начать. Мы можем прижать ублюдков, воспользовавшись неурядицей, устроенной МотоКлубом. Вести войну на два фронта куда тяжелее, чем бороться с одним Синдикатом.
Леонас кивнул.
- Я тоже думал об этом. В скором времени ребенок родиться, и она успокоиться. Ради нашего будущего мы должны озаботиться безопасностью, которую мы не можем гарантировать нашим людям, пока ублюдки из Фамильи ошиваются на наших границах. Да и, кроме того, некоторые обиды все еще слишком сильны.
Я усмехнулся. Фамилия нанесла весомое оскорбление Наряду, но я всецело поддерживал решение любовничка нашей сводной сестрицы Лилиана прирезать деда подобно свиньей на этих самых свадебных простынях. Жаль тогда меня и в помине не было. Я бы с удовольствием поаплодировал бы, присвистывая от восторга.
- Джованни все еще помнит о нем, - вдруг произнес Рик, отвлекая меня от мыслей. Я удивленно взглянул в его нахмуренное лицо. Глаза упорно сверлили пол пристальным взглядом. – Что ты намерен делать?
Леонас тяжело вздохнул.
- Орацио предатель, - проговорил он твердо. – У предателей только одно будущее. Он и так прожил слишком долго.
Я разделял эту позицию, но мне вдруг вспомнилась тоска в глубине глаз Джованни, стоило ему вспомнить о его неудачливом сыне, что вонзил ему нож в спину. Предательство Орацио сильно ударило по их семье, и это было очевидно и по сей день. Отсутствие наследника и косые взгляды при одном его упоминании, заставляли старика бледнеть, хоть он и мастерски владел своими эмоциями. Принесла ли бы смерть Орацио ему покой, или же наоборот лишила бы его всякого спокойствия?
- К черту сейчас этих ублюдков, - прошипел Леонас, напряженно уставившись в окно. – Я озабочусь этим дерьмом после рождения Майкла. Я не хочу ставить под риск здоровье Шарлотты. Она и без того все твердит и твердит о некоем плохом предчувствии.
Его слова заставили меня настороженно замереть, хотя истинная причина заключалась в быстром и громком топоте ног, что раздавался из-за двери. Я перевел на дубовую поверхность напряженный взгляд, и успел приготовиться к чему-то, сам не зная, чему, еще за мгновение до того, как дверь широко распахнулась, едва ли не ударяясь о стену, а в кабинет вбежал Дино – один из телохранителей Леонаса. Моя рука выхватила пистолет, и поднялся с места, напряженно сверля его взглядом. Леонас выглядел не менее встревоженным, хоть и не позволял себе показывать этих эмоций при других.
- Господин, боюсь у меня ужасные новости.
Его слова заставили меня крепче перехватить оружие. Все внутри сжалось в тугой комок, а к горлу подступила тошнота – явный признак надвигающегося дерьма. Я уставился на Дино, ожидая ответа, глядя то на брата, то на Леонаса. Предчувствие надвигающейся бури вдруг резким осознанием ударило прямо по окну, но это был лишь ветер.
- Виолетта Кларк мертва, господин, - произнес он тихо. - Их служанка сказала мне, что она покончила с собой.
Первое, что я понял, так это то, что у меня невыносимо громко гудит голова. Мысли не укладывались в одну единую гребанную картинку. Прежде, чем я поняла, что произошло, я уже видел, как Шарлотта, подобно призраку, мгновенно побледневшая и посеревшая, замирает у двери. Что-то с глухим стуком свалилось на пол, но я мог только думать о том, что сейчас случилось. Как так произошло, что ничем непримечательный, простой и крайне обыденный вечер обернулся хаосом?
Второе, что я понял и осознал – свой гребанный, вернувшийся страх крови, настигший прямо из прошлого. Воспоминания накатили из-за крови, на которую я бестолково и испуганно уставился. Она окрашивала молочные бедра Шарлотты в ужасный красный оттенок, и ее, казалось, за одном мгновение стало так много, что она грозилась потопить нас всех, заставляя захлёбываться и молить о пощаде.
В следующее мгновение я кричал. Выхватив телефон из кармана, я проклинал всех и вся, выбегая из кабинета и приказывая Дино заводить машину. Рик стремительно помчался следом, и когда мы выкатили черный ролс-ройс на дорогу, я с ужасом осознал, что вся белая одежда Леонаса пропиталась красным.
Кровь. Везде была гребанная кровь.
Рикардо гнал машину настолько быстро, насколько это было возможно, бешено выруливая на красный свет и внимания, не обращая ни на что, кроме дороги. Леонас и Шарлотта были сзади. Я слышал ее всхлипы, и дрожал, крепко сжимая руки в кулаки, потому что отчаянно хотел зажать ими уши. Мне мерещились чужие рыдания из прошлого, и я вновь видел кровь. Когда-то давно она была неотъемлемой частью нашей с братом жизни.
Когда-то давно отец очень любил пускать матери кровь.
Меня всего затрясло. Воспоминания хаотично лезли в голову, но я не мог позволить себе опустить руки в эту минуту. Я был нужен Леонасу. Я был нужен Шарлотте. Я взмолился всем, кого только вспомнил в эту минуту, чтобы с ребенком все было в порядке.
Леонас что-то кричал докторам, Рикардо что-то кричал докторам, и я тоже что-то кричал, но не мог понять что. Словно заключенный в вакуумную тюрьму, я словно наблюдал за всем происходящим со стороны, и холодный, мерзкий страх опутывал меня с головы до пят. Люди, которых я любил, снова плакали. Они заходились в рыданиях, им было больно, и я ничего не мог с эти сделать.
Снова. Как и тогда, много лет назад.
Я был бессилен, а в голове все громче и громче слышался омерзительный и отвратительный смех. Я даже знал, кому именно он принадлежит. Как же давно я его не слышал.
Видеть Леонаса, всего перемазанного в крови, было непосильной задачей. Я вцепился в него, обнимая и прижимая к себе, когда терпеть эту боль стало невыносимо. Его трясло, и я что-то кричал ему в ухо, но ни я, ни он не понимали того, что мы делали в эту минуту. В моей голове не укладывалась вся цепочка событий сегодняшнего вечера. Я лениво и меланхолично попивал виски, нехотя отвечая на вопросы этих мудаков.
Как мы оказались здесь? Почему я снова чувствую себя таким слабым?
Белоснежные стены госпиталя давили. Дышать было нечем, и я хотел расцарапать себе грудь, чтобы вытащить и собственноручно управлять легкими. Рикардо забился в угол, молчаливой тенью следя за каждым шорох. Он не сводил взгляд с двери реанимационной палаты, пока Леонас варился в собственном ужасе, не переставая сверлить взглядом свое измазанное в крови отражение в зеркале.
Он всегд ассоциировался у меня со светом. Светлый и добрый мальчик – единственный, кто не побоялся пойти против моего ублюдочного отца, чтобы защитить меня. Когда-то он, маленький и совсем еще слабый, бросил вызов тому, от одного взгляда которого меня бросало в ужас. Так почему же я не смог защитить его и его семью? Почему я не смог отплатить этот долг?
«Потому что ты слаб»
Я прикрыл глаза. Образ все также никуда не уходил, принимая свой истинный облик, и вскоре дьявол появился прямо передо мной. Я испуганно уставился на него.
«Здравствуй, сынок»
***
Фредерика
- Мама! – звала я, заливаясь слезами. – Мамочка!
Никто не отзывался, впрочем, как и всегда. Утирая мокрые щеки маленькими ладошками, я соскользнула с табуретки, направившись в поисках матери по дому, но она все также не отзывалась.
- Мамочка!
Желание найти ее было огромным. Я заглядывала в каждую комнату, но пусто. Ничего и никого нет, только тишина, гнетущая и мрачная, и приглушенный свет, озаряющий комнату из уличных фонарей.
- Мамочка?
В спальне родителей тоже было пусто. Я оглядела с интересом заправленную идеально кровать, и снова позвала, но ответом послужила тишина. Почему никто не хотел отвечать мне? Это было своеобразным наказанием за то, что я не доела ужин?
- Мамочка? – снова позвала я, желая уладить этот вопрос. – Мамочка, я доем курицу, - пообещала я. – Только вернись! Где ты? Мамочка?
Послышался стук в дверь. Я с улыбкой обернулась, кинувшись в сторону входа. Полы детского желтого сарафанчика развевались на бегу, а маленькие туфельки отбивали никому неизвестный ритм – даже мне самой неизвестный.
Предвкушение подстегивало двигаться быстрее. Лишь на мгновение остановившись у зеркала в прихожей, я заправила за ухо выбившуюся из хвостика прядку волос. Маленькая ручка легла на замок, выкручивая его, и я распахнула дверь.
- Мамочка?
Никого не было. Только гнетущая пустота, и одиночество. Сплошное одиночество.
- Мамочка?
Чья-то рука больно потянула меня за плечо, заставляя вскрикнуть. Я обернулась, и закричала, увидев искаженное ненавистью лицо старухи, все нюансы внешности которой я помнила в мельчайших деталях.
- Заткнись! – закричала она, влепив мне пощечину. Я завалилась на бок, прижимая маленькую ладошку к горящей щеке. Ползком, направившись к двери, я вновь позвала:
- Мамочка!
- Замолчи! – завопила бабушка, оттаскивая меня за волосы за дверь. Крик, истошный и болезненный, вырвался из моей груди, а ручки вцепились в ее костлявые, морщинистые пальцы.
- Мне больно! – кричала девочка. – Отпусти! Мне больно!
Этой девочкой была я.
- Ты убила ее! Ты убила ее, дрянь! – вопила старуха, отаскивая меня на крыльцо. – Ты убила ее! Убийца! Убийца!
Ее старое, омраченное ненавистью, злобой лицо, полное желчи и ярости, заставило меня в страхе отступить, забившись к угол. Я вцепилась в деревянную колонну, услышав громкий хлопок. Дверь закрыли, а на улице подул жутко холодный ветер.
Я лишь звала:
- Мама!
Но мама не отзывалась. Я была совершенно одна в холодном и огромном мире, в котором была узницей бабушки, жизнь которой я разрушила.
***
Из плена сна меня вырвала чья-то рука, заставляя мгновенно распахнуть глаза, приподняв руки в защитном жесте, и стараясь прикрыть лицо. Свет фонаря больно ударил по глазам, заставляя прищуриться.
- Фредерика?
Я пораженно уставилась на отца Алессандро. Тина заворчала, выныривая из-под одеяла.
- Что происходит? – пробормотала она.
Отец Алессандро не обратил на нее и капли внимания.
- Фредерика, проснись! – велел он мне, вцепившись в плечо и принимаясь тормошить меня. Я вздохнула, отталкивая его руку. Мне все еще было холодно, а перед глазами стояло лицо бабушки. Реальность и мир сновидений смешались, и я не могла понять, где эта грань, которую следует переступить, чтобы закрыть эту чертову дверь царства кошмаров. – Фредерика!
Я широко распахнула глаза, прикрываясь одеялом. Навязчивое воспоминание из прошлого, одно из многочисленных мерзких воспоминаний, напомнило о себе не в самый лучший момент.
- Что случилось? – обеспокоенно поинтересовалась я у него, стараясь подавить панику. Часы показывали три ночи, и волнение начинало постепенно овладевать мной.
- АрДжей...
Сон, как рукой сняло. Я откинула одеяло, босыми ногами ступая на холодный, дощатый пол. Отец Алессандро выбежал из комнаты, а я кинулась следом, чувствуя, как в ужасе замирает сердце. Оно тревожно ныло, кричало и беспокойно колотилось, и когда я вбежала в главную залу, растрепанная, испуганная, страх завладел всем моим нутром.
- Помоги ему, - взмолился отец Алессандро, подталкивая меня вперед. – Он не реагирует на меня.
Махнув отцу Алессандро рукой и мысленно моля его оставить нас одних, я на дрожащих ногах я двинулась к нему, словно притягиваемая магнитом. АрДжей сидел на скамье, расположенной в первом ряду. В пламени свечей, зажжённых в память об умерших, его лице выглядело тоскливым и непроницаемым. В ужасе распахнув глаза, я в мгновение ока преодолела разделявшее нас расстояние, вцепляясь в его руку.
Она была окровавленной, как и другая его рука, как и воротник, и рубашка, и шея.
Везде была кровь.
- АрДжей! – зашептала я испуганно, вцепляясь в его руки. – Что случилось? Ты ранен? АрДжей!
Он шумно сглотнул, поворачиваясь ко мне. В его глазах застыла вся боль мира, и она настолько напугала меня, что я опустилась рядом и обхватила его за плечи, стараясь успокоить. Он дрожал.
- Ты ранен? – шептала я задушено. – Что происходит? Что случилось?
Он не отвечал. Взгляд АрДжея, потерянный и равнодушный, был направлен на крест, установленный в нескольких шагах от нас. Он сжимал что-то в руке, и стоило мне немного наклониться, чтобы понять, что именно за предмет он скрывал меж пальцев, как я осознала, что это мой крестик.
Крестик мамы.
- Что происходит? – взмолилась я, пытаясь дозваться до него. – АрДжей, услышь меня! Я умоляю тебя!
Казалось, мои слова наконец достигли его ушей. Он судорожно и шумно вздохнул, все также глядя на крест, а потом тихо произнес. Клуб пара вырвался из его рта.
- Он умер.
Мое сердце застыло, покрываясь коркой льда. Ужас заполонил все мое нутро.
- Кто умер? – прошептала я, чувствуя, как земля уходит из-под ног. АрДжей горько усмехнулся.
- Ребенок, - сказал он задушено. – Ребенок умер.
Внеочередной стук заставил сердцебиение бешено ускориться. Перед глазами все поплыло, но я нашла в себе силы успокоиться и унять дрожь в руках, хотя сделать этого полностью у меня так и не получилось. Я положила руки на холодные, едва ли не ледяные щеки АрДжея, поворачивая его лицо к себе.
Он выглядел убитым горем, чем напугал меня до смерти. Я никогда за все десять лет нашего знакомства, даже в ту ночь три года назад, не видел его таким, каким видела сейчас.
Он был абсолютно разбитым и сломленным.
- Он умер, - повторил он шепотом, словно все еще не мог поверить собственным словам. Горькая усмешка вырвалась из его груди. – Он умер, Фредди. Ребенок Леонаса и Шарлотты. Мой крестник. Он умер.
Судорожный вздох вырвался из моей груди. Все происходящее напоминало сплошной кошмар. Я огляделась по сторонам, пытаясь понять, наяву ли или во сне, но дрожащее тело АрДжея намекало, что я не сплю. То была самая настоящая, и самая жестокая реальность, с которой я сталкивалась.
- Что..., - во рту пересохло, а в горле застрял отвратительный комок страха. – Что случилось?
АрДжей не ответил, только пожал плечами.
- Какой-то театр абсурда, - проговорил он, сглатывая. – Прекрасный ведь был вечер. Тихо, спокойно. Умиротворено. А потом начался кошмар.
Руки дрожали от осознания собственной никчемности. Я откинула подальше свои чувства, страхи и все, что имело значения для меня в этот миг – главным приоритетом стало успокоить АрДжея, который выглядел так, словно его разломали на две части.
- Посмотри на меня! – взмолилась я, наклоняясь, чтобы взглянуть в его глаза. – Это я, АрДжей.
Он хмыкнул, вскидывая голову вверх.
- Виолетта Кларк тоже мертва, - пробормотал он. – Хорошая девушка. Молодая, невинная и абсолютно светлая. Как и ни в чем неповинный ребенок. Они мертвы, Фредди. Они оба мертвы.
Ничего не вязалось друг с другом. Виолетта Кларк была сестрой Шарлотты, и я видела ее буквально две недели назад. Она посещала собрания фонда, и была доброй девушкой, которая старалась помочь всем, кто в этом нуждался. Как так получилось, что она умерла?
- Почему жизнь так жестока? – прошептал он с болью в голосе. Надрыв слышался в кажлом звуке, и он его челюсть задрожала, а брови мучительно изогнулись. – Почему ни в чем неповинные женщины и дети умирают, а такие ублюдки, как мой отец, живут несколько десятков лет, отравляя мир своим существованием? Где эта гребанная справедливость? Где она?!
Крик вырвался из его груди, и у меня появилось стойкое ощущение, что я вижу перед собой раненного зверя. Моя душа болела вместе с ним. Я прижала его к себе, стараясь успокоить, но она задрожал, и тяжело дышал, не в силах совладать со своими эмоциями.
Со своей болью, затопившей его с головой.
- Я тут, - прошептала я ему, запуская руку в его волосы и прижимая его голову к своей груди. Дыхание АрДжея касалось моей обнаженной шеи. Он не двигался. Не предпринимал никаких попыток ни прижаться ближе, ни оттолкнуть меня. Он словно даже не замечал, что я была рядом. Поглощенный, обвитый безжалостными тисками своей боли, он ничего в эту секунду ничего, кроме нее.
- Все те шрамы, - зашептал он глухо. Моя рука как раз опустилась на его плечо, так и замерев от неожиданности. – Все те шрамы, что ты видела на моем теле – каждый гребанный штрих – все его рук дело. Он избивал меня, Фредерика. Он зверски меня избивал. Я понятия не имею, как мне удалось выжить после всех тех побоев. Я ведь был таким маленьким. Совсем крохотным. Слабым и крошечным. Я не мог себя защитить. Я никого не мог защитить. И никто не мог защитить меня. Никто не хотел. Никто, за исключением маленького светловолосого мальчика, который не побоялся взглянуть в глаза моему ублюдку-отцу и сказать ему, что он мудак. А я не смог сегодня сделать тоже самое для него. Я не смог его защитить. Я не сумел.
АрДжея затрясло. Он вцепился в меня обеими руками, не контролируя себя. Разбитый, сломленный и испуганный – он не мог совладать с эмоциями, которые рвались прочь из его груди. Он не знал, как успокоить их, и я тоже не знала. Прижав его к себе, я лишь могла поглаживать его по влажным волосам, чувствуя ходуном ходящее под пальцами тело. Мне было страшно. Страшно и больно от того, что больно ему.
- Я слаб, Фредди, - прошептал он. – Я так слаб. Я снова чувствую эту мерзость Эту беспомощность. Ублюдки вновь причиняют боль людям, которых я люблю, а я бессилен. Я не могу ничего сделать, чтобы защитить их от боли. Даже спустя столько лет я все еще жалкий и никчемный слабак, который только и может, что сжимать кулаки и стискивать зубы. Я ненавижу это. Я ненавижу себя!
Его слова напугали меня до дрожи. Слезы крупными каплями выкатились из моих глаз. Я оторвалась от него, ладонями обхватывая его щеки. Лицо исказила гримаса боли, а в глазах была пустота.
- Мне страшно! – произнес он надрывающимся голосом. – Я снова слышу этот мерзкий голос. Эта тварь никогда не оставит меня в покое, и я думаю, может оно и к лучшему? Это живое напоминание того, что я слабый и абсолютно бесполезный ублюдок.
Я покачала головой, приподнимая его голову. Слезы катились вниз по моим щекам, прослеживая путь по моей шее в ложбинку, пролегающую меж моей груди. Я вспыхнула, поглаживая его по щекам. Он смотрел сквозь меня, плененный своей болью. Мне хотелось забрать ее всю. Мне хотелось успокоить его и утешить, но я не знала как.
Я была бессильна. Человеку, который был неимоверно мне дорог, было больно, и я не знала, что предпринять. Я не знала, как забрать эту боль.
- Ты не слаб, - прошептала я, касаясь его лба своим. Влажные волосы прилипли к коже, мы делили одно дыхание на двоих – тяжелое и прерывистое. Я плакала, не в силах совладать со своей болью – болью за него. Сердце обливалось кровью, всячески пытаясь дотянуться до него.
- Ты всегда была той, рядом с которой я не слышал этого мерзкого шепота. Умоляю, заткни этот голос, Фредерика! Я умоляю тебя!
Мое сердце отчаянно забилось, но это решение не было спонтанным и необдеманным. На его принятие ушла ровно секунда, но я пошла на этот шаг настолько решительно и смело, смахивая с его лба лажные пряди черных волос. Мои сухие губы коснулись его мягких пухлых губ. Неумело ткнувшись в его рот, я вздохнула, стараясь вытянуть из него всю боль, которая накопилась в его огромном, добром сердце. АрДжей судорожно выдохнул, и приоткрыл губы, позволяя мне протолкнуться чуть дальше, и вскоре поцелуй приобрел соленый оттенок.
Он плакал.
Я целовала его нежно и ласково, стараясь вложить в этот поцелуй все свои неизведанные чувства, облаченные в прикосновение губ к губам. Он не проявлял должной инициативы. Он плакал. Я осторожно оторвалась от его губ, сцуеловывая каждую маленькую слезинку, скатившуюся из его глаз. Он уровнил голову мне на грудь, скрываясь ее в изгибе между моей шеей и плечом, и грудь его затряслась, заставляя меня заплакать следом.
- Ты не один, - прошептала я. – Я с тобой. И я не оставлю тебя. Доверься мне.
И он доверился. Его голова опустилась на мои ноги, легко коснувшись бедер, и он закрыл глаза, доверяя себя мне. Я запустила ладонь в его волосы, приглаживая растрепанные и влажные пряди. Глотая слезы и всхлипы.
Сегодня ночью я обязана была защитить его.
Мне нужно было прежде всего защитить его от него самого, потому что самым главным врагом АрДжея была та темная его сторона, что не давала ему спокойно жить.
Он сам того не понимал, но самым опасным противником, которого он когда-либо имел, был он сам.