Глава 8
АрДжей, 21 год
Я подъехал к особняку Ареско ровно в восемь часов утра: ни минутой позже, ни минутой раньше. Красивый светлый дом, от которого веяло аурой счастье, сколько я себя помнил, постепенно начинал напоминать склеп. Без Ливии в нем было одиноко. Охранники открыли ворота, и я въехал во двор, останавливая машину прямо у дверей. Кинув ключи подбежавшему ко мне Кристоферу, я взбежал по крыльцу, и еще до того, как успел занести руку, чтобы постучать по двери, она открылась, являя мне доброе лицо Ванессы – экономки Джованни, которая заправляла всем хозяйство в доме.
- Добро пожаловать, мистер Скудери, - поприветствовала она меня, не поднимая глаз. Я коротко кивнул.
- Здравствуй, Ванесса. Как поживаешь?
Она улыбнулась, все также несколько настороженно глядя на меня. В прошлом она знала моего отца, и порой я понимал причину ее осторожности и внимательности. Думала ли она, что я такой же монстр, каким слыл отец? Это оставалось для меня загадкой, и касалось не только Ванессы, но и всех других, которые проводили эти чертовы параллели.
- Где Джованни? – поинтересовался я, направляя вглубь дома. Было видно, что говорить, пусть и формально, она была совершенно не настроена. Экономка с трудом поспевала за моим быстрым шагом.
- Он в саду, господин.
Чего и следовало ожидать. Джованни не любил завтракать в столовой после смерти своей жены. Место подле него всегда пустовало, и он все время глядела на него с тоской, из-за чего предпочитал лишний раз не причинять себе боль и завтракать на террасе, имеющей выход в сад. Именно туда я и направился. Преодолев гостиную и столовую, я вышел на ту самую террасу, где был установлен красивый маленький столик, накрытый на двоих. Джованни сидел за ним, накинув на ноги плед, и тепло мне улыбнулся, когда я занял место напротив него.
- Как всегда пунктуален, - усмехнулся мужчина, махнув Ванессе рукой. – Подай завтрак, пожалуйста.
Я фыркнул, расстилая на ногах салфетку.
- В отличии от Рикардо, ваш покорный слуга крайне дорожит своим временем. Я не могу валяться в постели до того момента, как мне придется куда-то идти. У него свободный график, а я, знаешь ли, Консильери. Кому, как не тебе, понимать, что это означает.
Джованни хмыкнул.
- Ты прав, но ты сам избаловал младшего брата. Разве не так? Хотя, мы получили сильнейшего Головореза. Это ли не обратная сторона его некоторой лени?
Я усмехнулся. Рикардо давно вырос, и уже не был тем маленьким мальчиком, который приходил ночью в мою спальню и забирался в мою кровать, пугая меня своими ледяными ногами. У него все еще была милая улыбка и доброе сердце, но лицо, глаза, которые я видел в моменты пыток уверяли меня в том, что это уже другой человек, не менее потрепанный судьбой, чем и я сам.
- Как обстоят дела? – поинтересовался Джованни, когда Ванесса принесла нам омлеты на больших тарелках, на которых также было несколько кусков бекона и тосты. Я с наслаждением отправил в рот кусочек, чувствуя себя воистину счастливым.
- Мы заняты свадьбой, - ответил я. – Дела обстоят хорошо, Кларк не досаждает, хотя он уже просек, что желаемого влияния, о котором он так грезил, не получит.
Джованни хмыкнул.
- Он очень скользкий и мерзкий тип. Я был против этого союза с того дня, как Данте мне впервые о нем рассказал. Леонас не менее упрямый, чем его отец.
Я усмехнулся, отпивая немного свежевыжатого, апельсинового сока.
- Она красивая и очень своевольная. Мне кажется, я понимаю, почему он хочет именно ее.
Джованни выгнул бровь.
- В Наряде так много достойных, красивых, воспитанных в наших традициях девушек, а женой Капо станет чужая.
Я пожал плечами, уплетая свой завтрак.
- Леонас – игрок, Джованни. Ты прав в своем суждении о наличии красивых, воспитанных итальянок в наших кругах, но они не будоражат его кровь. Шарлотта Кларк – будоражит.
Я знал причину негодования Джованни, и мне было искренне жаль его, хоть я никогда ни коим образом этого не показывал. Мы завтракали раз в неделю, обсуждая дела после того, как он оставил пост Консильери, уступив его мне, а также беседовали о том, что сейчас происходит в Наряде. На повестке дня была скорая свадьба Леонаса. Его невеста более менее успокоилась, но я видел эту чертовку, и я точно знал, что она выкинет что-то такое, отчего у Джованни точно волосы встанут дыбом.
- Что насчет тебя?
Я был настолько увлечен мыслями о предстоящей свадьбе, к которой мы все готовились, что даже не понял сути вопроса и цели обращения именно ко мне. Леонас был мне неменьшим братом, чем Рикардо, и я помогал ему в решении определенных вопросов, вплоть до того, что мы как две чертовы киски выбирали ему свадебный костюм. Было и другое, чем я занимался на протяжении последних нескольких детей – мама. Ее ментальное здоровье было тем, что всегда интересовало меня в первую очередь.
- Прости?
Джованни весело усмехнулся.
- Тебе уже двадцать один.
Я выгнул бровь.
- И?
Мужчина поднес к губам чашку горячего чая, глядя на меня с ухмылкой.
- Ты ведь понимаешь, что и ты долго не сможешь сидеть холостым. Должность Консильери важна, сынок. Тебе нужен наследник, а, соответственно, нужна женщина, которая родит его тебе.
Я едва ли не подавился беконом, так невовремя отправленным в рот, ошалело уставившись на Джованни.
- Нет, - сказал я категорически.
Он хмыкнул.
- Это не вопрос выбора. Это вопрос долга. Мой внук, самый заядлый холостяк Чикаго – и даже он женится. Ты не сможешь избежать своего часа.
Я бы хотел прыснуть и перевести все в шутку, но взгляд уцепился за лимоны, аккуратненькими дольками расставленные по красивой, узорчатой тарелке. Вспомнились столь нежеланные и одновременно сладострастные моменты жизни, когда лимоны были всем, что заполоняло мою несчастную, влюбленную черепушку. Я работал над своими чувствами и постепенно преодолевал чертов кризис моего подросткового возраста, вылившийся в любовь к женщине, которая не могла и не хотела принадлежать мне.
Я отпустил. После той ночи на помолвке Сантино и Анны я старался вообще не обращать внимание, и всячески игнорировал даже малейшее упоминание ее персоны в своем обществе. Фредерика была моим прошлым. Приятным, болезненным – неважно. Главное – она стала первой женщиной, убедившей меня в том, что я не конченный псих, неспособный на что-то, кроме причинения боли. Рядом с ней я понял, что я умею быть другим: умею любить, умею заботиться, умею оберегать.
Я отпустил. Оставил только крестик. И по правде говоря, лучше бы и от него избавился, потому что он все еще оставался той тоненькой нитью, прокладывающей дорогу прямо в дебри моего черного сердца.
- Ты не обращал внимание на дочерей Младших Боссов или Капитанов?
Слова Джованни несколько смутили меня, но я покачал головой.
- У меня нет на это времени, Джованни. Хватает хлопот с ублюдками из Братвы.
Мужчина усмехнулся, сделав еще глоток, и я опять взглянул на лимоны.
Проклятые лимоны.
- Подумай о моих словах на досуге. Я мог бы поговорить с Кватрокки. Его дочери недавно исполнилось семнадцать. Можно не спешить. Вы вполне можете пожениться, когда она станет немного старше. Скажем, лет в двадцать. Года через три.
Я фыркнул.
- Не знал, что ты заделался свахой, Джованни.
Он улыбнулся.
- Хоть кто-то должен жениться на девушке из наших кругов, сынок. Пусть это и не будет мой внук, но и ты не можешь стать тем, кто потопчется по нашим традициям.
Я вдруг задумался о том, принадлежала ли Фредерика, дочь простого солдата и водителя, к числу этих пресловутых «наших» кругов, как это пафосно называл Джованни. Фредерика была красивой, доброй, чуткой девушкой, не обделенной мозгами, что немаловажно, но я знал, что, если у нас все же появился бы шанс на что-то, не запрись она навечно в своем проклятом монастыре, люди все равно шептались бы за нашими спинами. Может мы и были итальянцами, но мы принадлежали к разным социальным слоям, и она была старше, пусть и на каких-то никчемных три года, которые обязательно стали бы проблемой, потому что мужчины в Наряде, как правило, женятся на женщинах младше, но никак не наоборот.
Однако, будь у меня шанс хоть на что-то, я бы послал к черту всю эту хрень. Увы, но этого шанса не было, соответственно, и думать тут тоже было не о чем.
- Или же у тебя есть кто-то?
Вопрос Джованни опять заставил меня подавиться. Он налил в чашку немного чая, опять, черт подери, лимонного, и я нехотя выпил несколько остывшую жидкость, ощущая на языке этот сладкий привкус. Он все равно был не таким вкусным, как тот чай, что готовила Фредерика. У того был особенно вкусный, приправленный ароматом любви, который витал в моем бредившем мозгу.
Я опять задался вопросом, как и в миллионный раз ранее, что мешало мне просто забыть эту девушку, как страшный сон? Ответа на этот вопрос я пока что не нашел, но я действовал с упорством, и надеялся однажды исцелиться от недуга под название «Фредерика».
Я знал, что такой день обязательно наступит. Я выиграю в этой чертовой битве и, наконец, заживу спокойно без грызущих изнутри чувств, не дающих нормально спать по ночам.
***
Фредерика, 24 года
В саду церкви, маленьком и ухоженном, стояла беседка, в которой я любила проводить свободное время, попивая чай. Сегодня была хорошая погода. Небо ясным куполом зависло над головами, и посетителей было немного. Лишь убежденная католичка по имени миссис Стоун, которая упрямо настаивала на том, чтобы другую женщину, миссис Клаурвик, отстранили от церкви, потому что ее дочь, видите ли, соблазнила сына ворчливой женщины, которая изводила всем своими капризами.
Жизнь в церкви превратилась в некую обыденность, к которой со временем, но удалось привыкнуть. Здесь не было отца, не было семьи, но все еще присутствовали в моей жизни, пусть и мы стали друг другу несколько чужими. Папа вернулся на службу в дом Кавалларо, и был занят исключительно работой, а еще Николо – маленьким сыном моего брата, который был милейшим созданием, которого я только встречала в жизни.
- Надеюсь, когда эта женщина умрет, ей воздастся на том свете за все, что она заставила нас пережить! Аминь!
Тина, а это была именно она, плюхнулась рядом, стягивая с головы платок. Она встряхнула гривой светлых волос, выглядя усталой и измученной. Я ободряюще улыбнулась ей.
- Опять Сюзанна?
Эта женщина начинала раздражать даже меня, хотя я искренне полагала, что для этого нужно, разве что, родиться на другой планете и попытаться захватить Землю. Сестра Сюзанна придиралась ко всем монахиням, используя их в качестве своих служанок, не давая им попросту жить. Сестра Августина негодовала, испытывая к ней крайнюю степень неприязни, и между ними развернулась настоящую битва, разделив монахинь церкви на два лагеря.
Я предпочитала принимать нейтральную сторону, но даже меня сестра Сюзанна умудрялась мучить, всегда обвиняя в безответственности, глупости и прочем. Я старалась не обращать внимание, желая тихо прожить свою жизнь, не вступая ни с кем в конфликт, но, когда тебя обвиняют в том, что ты не делал, пытаться приходиться усерднее.
- Говорю тебе, это все потому, что священник – настоящий кобель!
Я закатила глаза. Тина и сплетни были совместимы на самом высшем уровне.
- Ты преувеличиваешь! – вздохнула я, подхватывая аккуратненькую ручку фарфоровой чашки. Чай с лимонами был любимейшим моим времяпровождением, и невероятно успокаивал. В теплый, тихий полдень последнее, что хотелось – слушать о похождениях отца Юстиниана, о которых в кругах монахинь ходили настоящие легенды.
Тина посмотрела на меня снисходительно, заставляя улыбнуться.
- Наивная ты душа, сестра. Ты и правда веришь, что раз мы носим все эти балахоны, то и в душе мы такие же чистенькие и невинные? Сюзанна рвет и мечет, потому что Юстиниан отказывается ее трахать. Она старая и ворчливая, а он любит молодую плоть – свежую и красивую. Сейчас эта ведьма ищет ту, с которой он развлекается в эту самую минуту, и я даже знаю, кто это.
Я выгнула бровь.
- И почему это меня не удивляет?
Тина пожала плечами.
- Может потому, что мы знаем друг друга вечность, подруга?
Я бы не назвала Тину подругой, но, пожалуй, все обстояло именно так. Мы не были близки и объединяла нас только церковь. Не взирая на яркое любопытство, Тина никогда не лезла мне в душу, чего и я, в свою очередь, не делала. Наши беседы в основном состояли из ее сплетен и моего молчания. Так и жили, и всем все нравилось.
- Меня настораживает этот мудила, - произнесла Тина. Она была довольно своеобразной монахиней, и, если бы не ее присутствие прямо напротив меня, и вообще статус монахини, я бы очень удивилась ее персоне в церкви. Иногда мне снедало чистейшее любопытство и все внутри застывало от интереса узнать, что привело такого странного человека в не менее странное для него место, но я понимала, что сеанс обнажения души требует отдачи, а рассказывать кому-то свою историю я не хотела.
Налив в другую чашку немного чая, я пододвинула его к Тине.
- Выпей, очень вкусно.
Она воодушевленно схватилась за чашку, поднося ее ко рту.
- И правда, - сказала она восторженного, сделав первый глоток. – У тебя волшебные руки, сестра. Впору открыть свой ресторан, а не зависать в этой скучной шаражке.
Я посмотрела на нее сердито.
- Это не шаражка.
Она ехидно выгнула бровь. Оставив чашку, она придвинулась ближе, заглядывая мне прямо в глаза.
— Это доисторическое здание держится на соплях – раз. Второе – люди с куда большим интересом ходят в ту церковь, что в центре города, потому что там адекватный священник, который не выглядит, как последний алкаш, несущий некую странную ересь, потому что он и взаправду употребляет алкоголь, и пусть ты в это и не веришь, но это именно так. И, наконец, самое лучшее – воистину ненормальный священник, который еще и ко всему прочему последний извращенец, отказывается трахать свою бывшую подружку, что теперь вымещает свою злость за потерянную молодость на нас. Тишь и идиллия. Мечта жизни.
Меня так и грызло спросить ее, зачем она здесь, хотя, признаться, спустя шесть лет жизни в церкви, я и сама начала задаваться этим вопросом. Наблюдая за тем, как жизнь вокруг меня движется вперед, я чувствовала себя той, кто так и застыл на одном месте, смотрящий на все происходящее словно из вакуума. Мне все чаще казалось, что жизнь проносится где-то рядом со мной, но я старалась гнать эти мысли прочь. Они, как правило, приводили к тому, что меня всю ночь мучила бессонница и головная боль.
- Господи Боже!
Я удивленно обернулась, стоило только Тине чертыхнуться, и натянуть на голову монашеский платок. К нам приближался сам святой отец собственной персоной, которого не так давно кляла Тина. Ее взгляд при этом стал равнодушным и холодным, и как только грузный мужчина со смазливой улыбкой появился перед нами, она стала напоминать каменное изваяние.
- Сестра Мартина, сестра Донателла. Проводите свой час, погруженные в молитву? Это похвально.
При этом, священник не смотрел на Тину. Он смотрел на меня. Я все чаще замечала этот взгляд, и он не мог не настораживать, несколько пугая. Тем не менее, все слова Тины так или иначе не были подкреплены никакими фактами. Может святой отец и был несколько навязчив и слащав, но я не замечала за ним никаких вопиющих поступков или действий.
- Как обстоят дела с погружением в Библию, сестра Донателла?
Я удивленно взглянула на него. Он опять улыбался, и дело было даже не в улыбке. Мне нравились улыбающиеся люди. В его улыбке было нечто отталкивающее и крайне настораживающее. Тина не сводила с него напряженного взгляда, хмуро сверля его глазами. Высокая, светловолосая и стройная девушка, она была одного со мной возраста, и на всякий косой взгляд отвечала колкостью. Священник лишний раз старался не смотреть на нее.
Отвечая на вопрос святого отца, я коротко кивнула, мягко двигая головой.
- Благодарю за ваш интерес, святой отец. Я изучаю ту книгу, что вы мне дали.
Месяц назад он дал мне некое коллекционное издание Библии, отчего вызвал гнев Сюзанны, направленный в мою сторону. Сделано это было на виду у всех и ни коим образом меня не побеспокоило, но Тина была вся в сомнениях. Она славилась своей подозрительностью и недоверчивостью, хмуро анализируя всех, кто пребывал ее кругу.
Меня, как ни странно, она сразу подпустила близко, стоило нам только обеим войти в двери церкви шесть лет назад.
- Я очень рад, сестра, - произнес священник с доброй улыбкой. – Как вы смотрите на то, чтобы обсудить несколько моментов в моем кабинете после ужина и вечерней молитвы? Один из прихожан недавно был в Китае и привез мне отборный чай. Что скажете?
Я застыла. Тина ехидно ухмыльнулась, глядя на него с презренной усмешкой.
- Я могу присоединиться, святой отец? – спросила она с натянутой улыбкой. – Мы с сестрой Донателлой живем в одной комнате, и она читает мне эту книгу. Мы иногда обсуждаем ее между собой. Было бы интересно узнать и ваше мнение относительно некоторых особенно спорных моментов.
Выражение лица отца Юстиниана оставалось таким же добрым, только вот глаза несколько похолодели. Он посмотрел на Тину, начиная улыбаться еще шире. Хищный оскал Тины не уступал его подозрительным глазам.
Коротко кивнув, отец Юстиниан проговорил:
- Конечно, сестра Мартина. Я буду очень рад. Господь велит нам делиться знаниями.
Тина согласно хмыкнула, улыбаясь.
Когда мы остались одни, то я долго думала над тем, почему этот мужчина такой странный. Вся та грязь, о которой рассказывала мне Тина, не вязалась у меня с его образом. Разве не должен он быть благородным, светлым, и чистым человеком, как душой, так и телом? Ведь религия предполагала именно это! Как он мог проповедовать подобное, распространяя веру и прикрывая именем Бога, если сам творил такие непотребства?
Мне все еще хотелось верить, что слухи, витающие вокруг него – все еще слухи, а не нечто большее.
- Он глазами тебя раздевал, - прошипела мне на ухо Тина, заставляя вздрогнуть от неожиданности.
Я тяжело вздохнула, ощущая, как дрожь охватывает мои пальцы.
- Он – священник, Тина, - произнесла я. – Ему не положено подобное. Я не думаю, что он пошел бы против всех заветов и данных обетов.
И дело ведь обстояло не только в сексе. Я знала о том, что Тина спала с несколькими мужчинами после того, как принесла обеты, и я не осуждала, но все равно не понимала этого. Тем не менее, это была их жизнь, и я не смела вмешиваться, как и во все вопросы, касающиеся святого отца. Но проблема заключалась в том, что слухи говорили не только об удовлетворении низменных человеческих потребностей, но и о том, что он откровенно домогался монахинь, некоторых из них принуждая к половому акту.
Было ли это правдой? Наивно ли было верить в человеческое благоразумие? Все эти слухи не вязались у меня в голове, потому что были прямо противоположны тому, что было вбито в мою голову с самого первого дня, как я начала посещать церковь – все служители чисты и невинны.
- Поверь мне, этот извращенец думает о том, как пробраться тебе под юбку, сестра. Он раздевал тебя глазами!
Я вздохнула.
- Тогда, следовало отказаться, - прошептала я тихо.
Тина фыркнула.
- Он на короткой ноге с этой ведьмой. Спустил бы на тебя своего самого верного пса. Знаешь, лучше уж мы с тобой добровольно пойдем в его логово монстра, и благополучно вдвоем оттуда и выйдем. Он не посмеет сделать что-то, если мы будем вместе. А так, была вероятность, что эта сука может подкинуть ему тебя. Если он ненароком сделает что-то, пусть даже и косо взглянет, забьем его до смерти многочисленными аксессуарами, которые он собирает.
Я невесело усмехнулась.
- Убийство – это грех, Тина.
Она выгнула бровь.
- Убийство извращенцев – это не грех, сестра. Это добродетель. Мы, как рабы Божьи, очищаем мир от грязи, пусть эта грязь и завелась в наших же кругах. Прошу тебя, будь настороже, - попросила она, схватив меня за руку и глядя на меня пристально своими маленькими голубыми глазами. – Ты – мой единственный друг здесь, пусть мы и не так близки. Это место не то, чем кажется, сестра.
И все бы хорошо, и я бы вновь начала отрицать и убеждать ее в обратном, но что-то подсказывало мне приглядеться к тому, что происходило вокруг.
***
АрДжей
Вернувшись вечером домой, я застал Элоиз во дворе. Она курила в тени дерева и выглядела крайне раздраженной. Заметив мое появление, она бросилась в мою сторону.
- Ты должен убить этого ублюдка, - прошипела она, представ передо мной. – Он уже всех достал. Его даже я терпеть не могу, не говоря уже о других.
Я нахмурился.
- О чем идет речь?
Последнее, чего мне хотелось – разгребать очередное дерьмо. Я был занят куда более важными делами. Мы с Рикардо единогласно пришли к мнению, что теперь маме требовалась чужая поддержка. Ее психическое состояние заметно улучшилось за последние несколько лет, но ей все еще необходим был тот, кто поможет ей осознать реальность и отпустить прошлое. Мы были некомпетентны в данной области, и я хотел, чтобы мама получила профессиональное лечение.
Кроме того, я чувствовал, что она готова. Пришло время найти психолога.
Элоиз кинула в сторону дома раздраженный взгляд. Я выгнул бровь, пристально глядя на нее.
- Что случилось?
Она махнула в ту сторону рукой.
- Твоя дядя здесь.
Больше не нужно было никаких слов. Я стремительным шагом преодолел разделявшее нас расстояние, и распахнув дверь, влетел в дом. Стояла гробовая тишина. Рикардо разбирался с некоторыми делами, поэтому предупредил, что вернется поздно. Ублюдок Клаудио знал, когда наносить визиты. Я был уверен, что он специально подобрал именно сегодняшний день, так как и я заметно задержался, хотя обычно старался быть дома к ужину, чтобы мама не ела одна.
- Чем обязаны твоему визиту? – спросил я сходу, стоило мне переступить порог столовой. Мама сидела за столом, сжавшись и выглядя маленькой и беззащитной. Я посмотрел в крысьи глазки своего достопочтенного дядюшки, примостившегося напротив нее, с наслаждением уплетающего запеченную рыбу.
- Даже не поприветствуешь меня?
Я усмехнулся.
- Я не рад твоему визиту, так что не вижу в этом смысла. Разве ты не знаешь, что я не особо люблю нежданных гостей? Более того, я очень их не люблю! А тебя – так подавно.
Мама вздохнула.
- Сынок...
Я взглянула на нее строго.
- Мама, - проговорил я твердо. – Прошу тебя, не вмешивайся в это. Это только наше с дядей дело.
Ублюдок Клаудио усмехнулся.
- Он говорит все правильно, Мария. Смерть Рокко плохо на тебя повлияла. Ты забыла, когда тебе можно открывать рот, а когда – нельзя.
Лицо мамы побледнело, и мне понадобилась секунды, чтобы нависнуть над дядей. Я схватил его за шиворот, буквально вытолкнув его из-за стола, заставляя зашипеть. С тех самых пор, как я выстрелил в него, он относился ко мне с опаской, предпочитая лишний раз не вступать в спор, а с тех пор, как я стал Консильери, так он всякий раз старался услужить, строя из себя доброго члена моей ненормальной семейки.
- Ты – мужчина! – прошипел он. – Твое слово в этой семье должно быть законом.
На мгновение я отпустил его. Повернувшись, я с мольбой взглянул на маму, с ужасом глядящую на нас с ним, притаившуюся на самом краешке стула. Ее руки дрожали, а сама она выглядела болезненно.
- Мама, прошу тебя, поднимись к себе. Это ненадолго. Я позову тебя, как мы закончим.
Она, казалось, меня не слышала. Я вздохнул.
- Вам не стоит ..., если из-за меня....
Я попытался улыбнуться, чтобы как-то успокоить ее, хоть мне и с трудом удавалось держать себя в руках.
- Мама, не волнуйся. Это касается работы. Пару слов. Я позову тебя. Поужинаем.
Спустя несколько томительных мгновений она все же осторожно поднялась с места и быстрым шагом покинула столовую, оставляя нас одних. Я оттолкнул дядю от себя, глядя на него хмуро.
- Кто давал тебе разрешение говорить с моей матерью? – спросил я, толкнув его. - Разве я не говорил тебе, что не хочу видеть тебя в своем доме?
Выражение его лица стало раздраженным, но он ничего не предпринял, только выпрямился и поправил костюм и рубашку.
- Я приехал к сестре.
Моя выгнутая бровь поползла вверх, а ехидная усмешка расцвела на губах.
- К сестре? Я не давал тебе разрешения встречаться с моей матерью.
- Мне не нужно разрешение, чтобы встречаться с сестрой.
Я фыркнул, подходя к нему вплотную.
- Все, что касается моей матери – проходит через меня, дядя. Твое присутствие портит ей настроение, так что я против таких своевольных визитов. Вообще, я был бы очень рад, если бы ты забыл дорогу к моему дому. Тебе здесь не рады.
Он уставился на меня, щуря маленькие глаза, полыхающие гневом и ненавистью.
- Ты...
Я хищно улыбнулся.
- Да, я. Сейчас ты закроешь свой рот и пойдешь вон из моего дома. Моего прошлого разъяснения тебе было мало?
Одно упоминание той пули заставляло этого ублюдка бледнеть. Он становился похож на рыбу, выброшенную на сушу и пытающуюся вернуться обратно, но не способную сделать это.
- Я бы и рад не видеть ваших неблагодарных лиц, но я пришел по делу, и я не уйду, пока не выполню его.
Я нахмурился, презрительно хмыкнув.
- Говори, что тебе надо, и убирайся с глаз. Ты испортил мне весь вечер своим появлением.
Он напрягся. Я взглянул на крепко сжатые кулаки, и усмехнулся, думая о том, хватит ли у него сил наброситься на меня, прекрасно осознавая то, что его ждет. Я был на голову выше, шире в плечах, быстрее и сильнее, и, разумеется, как он любил повторять, я был сыном не менее ублюдочного Рокко Скудери, и я обожал пытать людей. Это было правдой, которую я не отрицал. Я давно превратил этот недостаток в свое достоинство.
- Твоя мать сказала Синтие, что собирается посещать психолога, - выплюнул он с ненавистью в глазах. – Этому не бывать. Я не позволю, что имя моей семьи топтали таким гнусным образом.
В эту самую секунду мне жутко захотелось вырвать его болтливой жене ее длинный, омерзительный язык, а после скормить его ее мужу-ублюдку. Они с его жабоподобной женушкой друг друга стоили.
- Это тебя не касается, - сказал я холодно, равнодушно глядя дядюшке прямо в глаза.
Он судорожно вздохнул, дыша через ноздри и начиная походить на гребанный паровоз, чем смешил до жути, из-за чего я даже улыбнулся.
- Ты не понял моих слов? Я сказал...
Я поднял руку, призывая его заткнуться и посмотрел на него, как на ненормального и поехавшего идиота.
- Это ты, кажется, меня не понял. Что из сказанного мною ранее тебе не ясно? Дела моей матери касаются только ее и никого более. Я не позволю ни тебе, ни кому-либо другому вмешиваться в ее жизнь, ты меня понял? Еще раз заикнешься об этом, и я вырву твой гнусный язык. Он и так действует мне на нервы!
Дядя закатил глаза.
- Ты – Консильери! Что будут думать о тебе наши люди, если узнают, что твоя мать, как какая-то сумасшедшая, посещает психолога?
Я улыбнулся, разводя руками.
- Тебе бы тоже не помешало посетить его, дядюшка. Того гляди, он бы и упек тебя в психушку подальше от человеческого рода, которому ты рискуешь выесть всем мозги своими бреднями. Не волнуйся. Если кто спросит, я скажу, что это у вас семейное, а еще – заразное. От тебя передается, воздушно-капельным путем. Надо бы изолировать тебя от общества, дядюшка.
Дядя Клаудио начинал походить на дымящийся супчик – от него тоже шел пар, выдавая, что лучше сейчас к нему не прикасаться – обожжешься. Но я не боялся огня, не боялся боли, а потому стоял перед ним, засунув руки в карманы и чувствуя злобу, разрастающуюся в груди.
- Мария не будет посещать психолога. Это мое последнее слово.
Я фыркнул.
- Никому не нужно твое дозволение, - произнес я. – Ни маме, ни мне. Можешь оставить его себе и подтереться. Это единственное, на что оно годно.
- Мария не будет посещать психолога! – закричал он. – Не будет! Я не Клаудио Брасси, если позволю этому быть. Ты можешь сколько угодно вести себя так, словно имеешь власть, но я в этой семье старший, и я решаю, что делать, и что нет, Рокко.
Имя эхом раздалось в голове, пуская странные вибрации по всему телу. Дядя стремительно обернулся, желая уйти, словно тем самым намекая, что последнее слово осталось за ним. Я смотрел в его спину, и ощущал охватывающие меня языки пламени.
Рокко. Это ублюдочное имя.
Дядя назвал меня этим ублюдочным именем, разбудив во мне зверя, и сделал самое глупо, что только можно представить – повернулся ко мне спиной.
Я осторожно прикоснулся к груди – там, где ремнями к телу было прикреплено оружие – мой пистолет. Осторожно вытащив его, я положил палец на курок, направил его дяде в область колена и не раздумывая дольше секунды, а может и меньше, выстрелил, оглушая всех присутствующих звуком выстрела, а также нечеловеческим, гнусным воплем, который пронесся по всему дому.
Дядя повалился на живот, потом перекатился на спину, прижимая к себе ногу. Я перезарядил пистолет, вновь положил на курок палец и выстрелил снова – теперь уже в другую руку.
- Как думаешь, если я оставлю тебя здесь, ты истечешь кровью?
Он ничего не ответил – только глухо скулил, глядя на меня ненавистным, злобным взглядом сквозь слезы, накатившие на глаза.
- Я убью тебя! Убью тебя! – шипел он, но я лишь махнул рукой.
- Я слишком часто слышу эти слова, чтобы принимать их близко к сердцу, дядя, именно поэтому я не убью тебя сегодня, чтобы дать время придумать что-то оригинальное.
Навряд ли он слышал мои слова, целиком и полностью поглощенный своей болью, но я все же произнес их.
- Ты пожалеешь об этом!
Демон внутри рвался наружу, настаивая на убийстве ублюдка, лежащего в моих ногах, но я не мог позволить монстру выбраться. Я знал, что всякий раз, когда это происходит, я схожу с ума. Дядя и все остальные твари, что пробуждали во мне его, делали со мной воистину ужасающие вещи, потому что я переставал походить на самого себя.
Демон все еще контролировал меня больше, чем я когда-либо его.
В столовую ворвался Альберто. Я взглянул на его строгую форму, приглаженные волосы. Телохранитель склонил голову, приветствуя меня. Я сделал тоже самое.
- Найди Рикардо, - велел я ему. – Пусть возвращается домой, как только освободиться.
Альберто кивнул.
- Сейчас же будет исполнено.
Я хмыкнул.
- И это..., - ткнул я носком ботинка в скрючившееся тело дядюшки. – Вынеси этот мусор из моего дома, и впредь, если он здесь появится, я убью тебя вместе с ним, Альберто. Еще раз впустишь его без моего ведома – и ты труп.
Охранник вздохнул, но поспешил кивнуть, выполняя мой приказ. Персонал всегда действовал максимально быстро, стоило мне только открыть рот. Я не стал ждать других, которых вызвал мужчина, чтобы вынести дядю из дома, и направился к выходу. Мне не следовало в подобном бешеном состоянии говорить с мамой. Надо было успокоиться, выместить на ком-то эту злобу и, черт подери, с чистой головой говорить с матерью о том, когда именно она хочет встретиться со своим психологом.
Что-то мне подсказывало, что мое решение посещать их вместе с ней пойдет мне только на пользу.
***
Грудастая брюнетка стонала чересчур фальшиво, когда я вбивался в нее сзади, пытаясь заглушить ее мерзкий голос своей ладонью. Но она была такой голосистой, что вскоре я бросил это гиблое дело и просто постарался обстрагиваться. Закрыв глаза, я вздохнул, ощущая странную тяжесть в груди. В следующую секунду, когда я открыл глаза, передо мной уже была совершенно чужая спина, белоснежная и лишенная каких-либо татуировок, лишь с россыпью красивых родинок по всему ее периметру.
Разумеется, я уже знал, что за безумие со мной происходит. Такое случалось довольно часто, особенно, когда я был неимоверно зол и мне необходимо было взять себя в руки и успокоиться. Я осторожно прикоснулся к мягкой и нежной коже, невесомо водя по ней пальцами, и женщина подо мной тихо вздохнула, вновь убеждая меня, что я где угодно, то точно не наяву.
Женщине из моих грез хотелось дарить наслаждением и удовольствие. Я остановился, глядя на следы своих пальцев, красными полосами, сияющими на молочных бедрах. Ослабив хватку, я осторожно погладил болезненно выглядящее место, наклонившись и оставив на плече невесомый, легкий поцелуй.
- Фредерика..., - вырвалось из моего рта совершенно случайно, когда я окончательно утонул в океане своего бреда.
Фальшивый стон некой шлюхи быстро вернул меня в реальность. Я тряхнул головой и толкнулся в нее сильнее, выбивая из ее рта судорожный вздох. Не было здесь никакой Фредерики и быть не могло. Она осталась в прошлом – далеком и абсолютно бессмысленном.
Еще больше вывел из себя зазвонивший телефон. Я раздраженно схватил его с тумбочки, шлепнув девушку по заднице и намекая двигаться самой. Она призывно вильнула бедрами, и начала сама насаживаться на мой член, повизгивая.
За каким-то хреном звонил Леонас, и минуту спустя после его нескончаемого потока слов, я очень пожалел, что ответил на звонок. Этот мудак что-то верещал о своей ненормальной невесте, о том, что она куда-то сбежала, и я только молился на то, чтобы она сгинула где-нибудь, оставив нас всех в покое. Фредерика была бы рада, что я стал так набожен. Я ведь даже помолился.
Отключив звонок после короткой перепалки, я вновь схватился за бедра девушки, имени которой даже не знал, и признаться честно, даже не помнил, как выглядит ее лицо. Я лишь начал вбиваться особенно сильно, остервенело пытаясь достичь какой-либо разрядки. Оргазм в этот раз был скорее несколько ленивым и не принес мне никакого удовольствия. Я вышел из девчонки, схватив несколько салфеток и сразу же встал с кровати, стараясь даже касаться ее.
- А ты хорош, - проговорила девушка спустя несколько минут, ложась на спину и вытягиваясь на постели. Она блеснула проколотыми, торчащими сосками, подтянутым светлым животом и насмешливой, довольно улыбкой.
Я обвел ее тело равнодушным взглядом, хмыкнув и принимаясь одеваться. Надо было найти Рикардо и разыскать ненормальную Шарлотту Кларк. Я ждал того дня, чтобы сказать однажды этому безумцу, что предупреждал его о ее безумии, а то, что день, когда он пожалеет о том, что женился на ней, настанет, я был уверен.
- Ничего не скажешь? Несколько минут назад ты был куда более доволен жизнью, чем сейчас.
Я фыркнул.
- Ты хочешь денег?
Девушка расхохоталась, откинув голову на подушки, рассыпав по ним копну темных, густых волос. В голове промелькнула мысль, что у Фред они были такими же – мягкими, пушистыми, густыми, и очень красиво лежали на подушках в то единственное утро, когда я держал ее в своих объятиях.
- Ты заплатил хорошим сексом. Считай, мы в расчете.
Я усмехнулся.
- Не благодари.
Девушка блеснула ямочками.
- Может, повторим как-нибудь? Оставишь свой номерок?
Я насмешливо выгнул бровь, набрасывая на плечи рубашку.
- Я не знакомлюсь.
Она цокнула языком, перекатившись на живот, и положила голову на скрещенные ладони.
- А я знакомлюсь. И была бы не против познакомиться с тобой поближе. Меня зовут Эйприл. А ты? Назовешь мне свое имя, прекрасная беглянка?
Я посмотрел на нее холодно и равнодушно.
- Что из того, что я сказал ранее, осталось непонятым? – спросил я раздраженно. – Я не знакомлюсь. Усекла?
Она вздохнула, коротко кивая.
- Не злись, красавчик. Куда ты так спешишь?
Я закатил глаза.
- Ты можешь помолчать? Я ненавижу болтливых женщин. Они меня раздражают!
Она фыркнула.
- Если останешься, могу помолчать. В виде стонов. Я бы не отказалась от еще одного раунда.
Я усмехнулся, глядя на многочисленные засосы, раскинутые по ее телу, а также следы моих пальцев на ее бедрах, животе, руках и ногах.
- Не уверен, что тебя хватит на еще один заход. Найди себе кого-нибудь другого. Считай сегодня ты словила джек-пот.
Девушка хихикнула.
- Так и есть. Думаю, разговор пошел бы куда охотнее, будь я некой Фредерикой, не так ли?
Кровь застыла в моих жилах. Я медленно поднял глаза, застегнув несколько пуговиц, а остальные оставляя, как есть. Мой взгляд потяжелел, и девушка это сразу ощутила. Почему-то болезненные воспоминания о детстве, то и дело лезущие в голову после упоминания хренового, собственного имени, приправленные воспоминаниями о Фредерике, которая не была и не будет моей, выводили меня этой ночью из себя.
- Не произноси этого имени! – прохрипел я в лицо девушке, глядя на нее сверху вниз. Больше не сказав ни слова, я направился к двери, и вышел вон, сразу набирая АрДжея.
Он мгновенно поднял трубку.
- Я было подумал, что ты сгинул в Преисподней, - прошипел он. – Зачем тебе телефон, если ты им не пользуешься?
Усмехнувшись, я проверил входящие и наткнулся на многочисленные пропущенные. До прихода в клуб телефон был откинут подальше. Возможно, я бы и звонок Леонаса пропустил, не реши я вытащить телефон и закинуть его на тумбу.
- Ты дома? – спросил я у него сходу.
Тот хмыкнул.
- Ага. Только что избавился от ковра. Мы обанкротимся на мебели, братец, если ты и дальше будешь так потребительски к ней относиться.
Я фыркнул, спускаясь на нижние этажи. «Рассвет» все еще был одним из самых лучших клубов, которые я только знал. Махнув бармену на прощанье, я вышел на улицу, вдыхая свежий предрассветный запах.
- Собирайся, я скоро заеду за тобой, - произнес я в трубку.
Рикардо вздохнул.
- Что случилось? Я надеялся хоть немного поспать.
Усмешка украсила мое лицо.
- Поспишь в следующей жизни, братишка, а в этой – некогда. Надо найти ненормальную Шарлотту Кларк. Она свинтила в Вегас за каким-то хреном. Надеюсь, Фальконе отправят ее куда-нибудь на Марс. Уверен, даже они не вынесут ее мерзостного характера.
***
Солнце во всю сияло, ослепляя всех вокруг, только не меня. Я стоял, прислонившись к своей машине, в компании брата, который съел вот уже четвертый корн-дог, и наблюдал за выходом из аэропорта, чувствуя разрастающееся раздражение в своей груди. Чертовы воспоминания не исчезли даже после хренового, откровенного говоря, секса. Навряд ли существовала женщина, секс с которой принес бы мне истинное удовольствие. Хотя нет, такая существовала. Следовало стать истинным богохульником и соблазнить монахиню, вынудив ее добровольно броситься в объятия одного из семи смертных грехов. Похоть никогда, как в эту самую минуту, не казалась мне привлекательной.
- Мама ждала тебя, - сказал Рикардо, с наслаждением отправив в рот последний кусочек своего лакомства.
Я взглянул на брата пристально.
- Она в порядке? Как чувствует себя?
Рикардо хмыкнул, шмыгая носом.
- Она подавлена, впрочем, как и всегда после того, как дядя Клаудио наносит нам такие неожиданные визиты.
Я напрягся, глубоко вздыхая.
- Я заставлю этого ублюдка забыть дорогу к нашему дому.
Рикардо усмехнулся.
- Нам нет от него спасения. Выход только один. Как и с другим ублюдком, жутко на него похожим.
Я знал о ком Рикардо говорил в эту самую минуту. Все чаще и чаще этим утром я вспоминал своего ублюдочного отца и не самое приятное детство. На моем теле все еще оставались-шрамы напоминания, особенно, на спине. Порой мне казалось, что я чувствую фантомные боли. В детстве мне часто приходилось скрывать их, потому что после побоев я сворачивался калачиком на своей огромной кровати, чувствуя себя самым одиноким, но потом приходил Рикардо, и мне требовалось брать себя в руки, чтобы не напугать его. Он обнимал меня со спины, словно стараясь забрать боль, и, вероятно, был единственным якорем, удерживающим меня от того, чтобы не сойти с ума.
Постепенно, количество людей, освещающих мою жизнь, увеличивалось. С самого детства, помимо Рика, была еще и Леонас. Белобрысый идиот был самым близким человеком мне после брата, который разрешал съедать его порцию бургера и веселиться в своей комнате. В особняке Кавалларо наш смех слышался чаще, чем в нашем собственном доме. Леонас терпеть не мог приходить туда и пересекаться с нашим ублюдочным отцом. Именно поэтому, он всегда забирал нас к себе или же мы сбегали после школы куда глаза глядят, лишь бы не возвращаться в рамки, в которые нас пытались загнать.
Светом жизни была и мама, о которой я с детства хотел заботиться. Мысли о ее защите освещали мне путь, и я хотел жить, чтобы защищать тех, кто мне дорог. Мама плакала, сколько я себя помнил, и я не мог остановить поток ее слез. Она и сейчас украдкой делала это, думая, что никто не замечает. Возможно, на нее также сильно влияли воспоминания о нашем гнусном, мрачном прошлом, как и на меня.
Была также Фредерика, чье появление в моей жизни стало знаменательным, и изменило во мне, казалось, абсолютно все. Даже несмотря на то, что у этой истории был трагичный финал, от которой даже за милю не несло хэппи-эндом, влюбленность в эту женщину открыла мне глаза на то, чего я так долго опасался: я не был монстром, каким представлялся себе всю свою жизнь. Я умел любить, я умел заботиться, мои руки были созданы для защиты, а не для побоев.
Я был АрДжеем, но никак не Рокко Скудери, тем ублюдком, который изводил маленьких детей, избивал ни в чем неповинных женщин и вымещал свою злобу на тех, кто этого не заслуживал. День его смерть стал днем моего возрождения. Никогда больше я не был счастлив так, как был счастлив в тот самый роковой день, когда нам сообщили, что его убили.
В моей голове плотно засела мысль о том, что все мои внутренние гонения прекратятся лишь тогда, когда я встречу того, кто отправила этого ублюдка на тот свет. Я знал его имя, я знал, как он выглядит, но он был врагом моего клана, а, соответственно и моим, хоть я считал его кем угодно, но не тем, кем должен был считать. Он был героем для меня, моего брата и моей семьи, и я безумно хотел его встретить с того самого дня, как он воздал отцу за все страдания тех, кого коснулась его жестокая, мерзкая рука.
Фабиано Скудери – человек-легенда для меня и моего младшего брата.
- А вот и птенчик вернулся в родное гнездышко, - произнес ехидно Рик, указывая на кого-то. Я обернулся, и ехидная улыбка расцвела на моем лице.
Шарлотта Кларк выглядела так, словно увидела самих демонов, выползших из Ада и пришедших по ее душу. В целом, все так и было, на самом деле. Я помахал ей ручкой, глядя с улыбкой.
- И все же она сведет его с ума, - прошептал я брату, прежде поприветствовав девчонку. Она, как ни странно, ничего не ответила, только вдруг начала снимать свою обувь, вставая на холодный асфальт босыми ступнями. Я недоуменно наблюдал за тем, как она вооружается каблуками, словно берет в руки оружие.
- Она вызывает у него дикий интерес, - ответил Рик, глядя на девчонку с подозрительной улыбкой. – Разве не видишь?
О, интерес Леонаса к Шарлотте Кларк был виден невооруженным глазом. Я не видел такого пламени желания в его взгляде никогда за более двадцать лет жизни бок о бок с ним, и был уверен, что ни одна женщина не пробуждала в нем такого дьявола, как ненормальная Чаки Кларк. Не зря эту сумасшедшую сравнивали с куклой-убийцей. У них были абсолютно одинаковые замашки.
- Что она делает? – все же задал я интересующий меня вопрос, когда она вдруг начала прицеливаться.
Рикардо нахмурился.
- Она же не собирается кидать в нас своими шпильками?
Именно это ненормальная Кларк и сделала. Я не успел и шагу ступить, как нечто твердое врезалось мне прямо в лоб, на мгновение вырубая меня, хоть я и остался стоять с открытыми глазами на двух ногах. Неверующе вздохнув, я дрожащими пальцами коснулся болезненно ноющего лба, прямо над кончиком брови и ошалело уставился на алые капли крови, которые свидетельствовали о том, что у Шарлотты отличный прицел, и будь у нее в руках вместо туфель пистолет, я бы уже давно лежал мертвый.
Вздохнув поглубже, чтобы успокоиться, я едва ли не зарычал от досады. Девчонка бросила прочь, а мы с Риком – вслед за ней, и единственное, чего мне безумно хотелось в эту самую минуту – открутить ее бредовую голову.
Никто на свете еще не пускал мне кровь столь нелепым образом!
***
Вернулся я домой спустя несколько часов. Близилось время обеда, и я, наконец, вздохнул спокойно, хоть в душе все еще и гневно бурлило раздражение, вызванное глупым и безумным поведением Шарлотты Кларк. Она была поехавшей на всю голову: разбила мне лицо своей проклятой туфлей от какого-то очередного французского модного дома, потом вынесла нам с братом мозг, пока мы везли ее в особняк, и даже спокойный, как удав Рикардо, которого сложно было в принципе вывести из себя, начинал напоминать выжатый лимон.
Все чаще Шарлотта Кларк начинала напоминать энергетического вампира, посланного нам кем-то, чтобы высосать из нас всю энергию.
Потом эта чертовка не постеснялась, а главное – абсолютно не колеблясь, влепила себе пощечину, и довольно нехилую. Разумеется, все это она скинула на меня, кидая на шею своему будущему муженьку. Не зря в народе говорили, что муж и жена, как правило, слеплены из одного теста. Эти мерзостные женатики как раз-таки были живым олицетворением этой гребанной пословицы или как вообще называлась подобная хрень.
Леонас плыл рядом с этой женщиной, и может он сам не видел, но она нравилась ему тем, что не пыталась изображать из себя коврик, о который он может топтаться. Многие женщины Наряда были сотканы именно из покорности, что уж точно никогда не смогло бы привлечь Леонаса. Тем не менее, я придерживался идеи того, что все должно быть в меру, а Шарлотта Кларк была той, в которой дерзости было куда больше, чем здравого смысла. Иногда ей мешало это жить. Уж я-то видел.
Рикардо поехал в офис по поручению Данте. В последнее время он чаще проводил время в компании бывшего Капо, и еще чаще с Джованни. Возможно, даже чаще моих завтраков один раз в неделю. У старика никого не оставалось, из-за чего он чувствовал себя одиноко – сын предал, дочь, как бы не старалась, не могла заменить ему любимую жену, так рано его покинувшую, и единственное его отрадой были внуки и мы. Я всегда помнил о том, сколько он для меня сделал, и был абсолютно уверен в том, что я не стал бы тем, кем являюсь сейчас, если бы не влияние Джованни и его твердой руки. Он стал для нас с братом отцом, которого у нас никогда не было, и теперь пришло наше время стать ему сыновьями, в которых он так нуждался.
Однако, меня снедало беспокойство за маму. Я поехал домой, наблюдая за суетящимися людьми, замершими во дворе особняка. Они вносили новые ковры, и Альберто курировал данный вопрос, раздавая те или иные указания.
Я поприветствовал его, стоило мне выйти из машины.
- Где моя мать? – спросил я его тихо.
Он вздохнул.
- Госпожа в своей комнате. Она не выходила оттуда.
Я коротко кивнул, направившись прямо туда. Преодолев ступеньки лестницы, я стремительным шагом взобрался на второй этаж, а потом понесся к комнате матери, ровко и несколько неуверенно остановившись у ее комнаты.
Прежде, чем схватиться за ручку, я постучал.
- Могу я войти?
Послышался слабый голос мамы, и вскоре она согласилась:
- Да.
Я вошел в просторную светлую комнату, аккуратно прибранную, в которой витал слабый аромат маминых духов. Она сидела в кресле, забравшись на него ногами, накрыв свое тело легким одеялом. Мое сердце сжалось, стоило мне заметить ее несколько потрепанный, болезненный вид. На ее лице вновь застыла эта маска боли, которую я видел очень часто в своей жизни.
Тем не менее, стоило ей меня увидеть и осознать мое нахождение в ее комнате, как она удивленно расширила глаза.
- Господи Боже, что с тобой случилось?
Она медленно скинула с ног одеяло, встала с места, засовывая ступни в пушистые тапочки. На ней был просторный серый кардиган, классические штаны и белая рубашка. Волосы, как и всегда, были собраны в низкий хвост.
Я даже не понял, что именно она имела ввиду, пока она не подошла вплотную, обеспокоенно глядя на меня снизу вверх. Ее взгляд был устремлен прямо на мой лоб, и когда ее рука неожиданно поднялась, желая прикоснуться, я затаил дыхание, чувствуя в груди странное, трепетное волнение. Мама нечасто меня касалась, нечасто обнимала. Все проявление ее чувств, смелость в преодолении барьеров и препятствий, оставленных отцом, я рассматривал, как маленькую ее победу. Я был гордо, что она движется в правильном направлении.
Я так ею гордился. Она исцелялась, и хоть это было медленно, я готов был ждать столько, сколько понадобится, чтобы однажды ощутить, как она касается меня и обнимает, при этом не дрожа и не опасаясь чего-либо.
- Кто это сделал? – спросила она, невесомым почти что прикосновением касаясь моего лба. Ранка начинала зудеть, но я даже не придал ей особого значения. Кровь запеклась, и следовало лишь отодрать корку и обработать антисептиком. Я всегда подобное проделывал.
- Не о чем беспокоиться, мама, - сказал я с улыбкой. – Я поскользнулся.
Она недоверчиво выгнул бровь, явно намекая, что не верит ни единому моему слову, но что я мог сказать? Что Шарлотта Кларк, невесте моего самого близкого друга, в будущем жена моего Капо, расплющила мне практически лоб каблуком своей дорогой туфли? Если об этом узнает кто-то из солдат, меня пустят на смех.
- Могу я помочь?
Я мог только кивнуть, чувствуя себя неким инопланетянином, забредшим в параллельную вселенную. Мама направилась к своему шкафу и достала аптечку. Я присел на край ее заправленной аккуратно кровати, чувствуя себя невероятно счастливым. Я был так жаден до прикосновений своей матери, до заботы и ласки с ее стороны. Она никогда не обрабатывала наши раны, когда мы были детьми. Я вполне и сам мог о себе позаботиться, потому что с детства мне приходилось брать на себя то, что предназначалось делать ей, но я не обвинял ее ни в чем.
Мы все были жертвами ублюдочного Рокко Скудери. Когда-то я сжег дом, в котором он причинил нам немало боли, и теперь я стремился стереть даже малейшую память об этом ублюдке в сознании своих матери и брата.
Мама достала немного ваты и спирта. Она присела рядом, и я видел, что ее руки дрожали, когда она протянула их ко мне. Однако, заметив мое пристальное внимание, она нервно улыбнулась. Эта улыбка была натянутой, я это знал, но я не подал виду, лишь улыбнулся в ответ.
- Не больно? – спросила она тихо и как-то испуганно, едва приложив вату к моему лбу. Я покачал головой.
- Ничуть, - улыбнулся я ей ободряюще. – Можешь продолжать.
Такие незначительные раны были абсолютно безболезненными. В детстве отец избивал меня, все время причитая о том, что в будущем я буду благодарен ему за свое равнодушие и безразличие к боли. Может, он и лишил меня физической путем избиения, но оставил столько морального дерьма, что впору было отправляться в психиатрическую больницу.
С обрабатыванием ранения, оставленного на моем красивом лбу ненормальной Шарлоттой Кларк, было покончено. Мама убрала вату в специальную коробочку, закрыла флакон спирта, а потом схватила пластырь, разорвала его и осторожно, действуя максимально аккуратно, наклеила его на мое лицо. Я усмехнулся, заметив себя в зеркале. Несколько глупый у меня создавался вид, но мама только улыбнулась, так что, я тоже улыбнулся.
- Теперь выглядит не устрашающе, - сказала она со слабой улыбкой на губах. – Это случилось, когда ты отсутствовал ночью, или же Клаудио...?
Ее глаза расширились от страха, и я поспешил взять ее за руки, успокаивая.
- Мама, твоя брат меня не касался. Я уже не в том возрасте, когда он может поднимать на меня руку. Я сломаю ту, которой он посмеет замахнуться.
Ее нижняя губа задрожала.
- Это хорошо, - произнесла она неожиданно, шмыгнув громко носом. – Хорошо, что вы с братом научились защищаться. Я рада. Я... я никогда не могла вас защитить.
От ее слов у меня болезненно сжалось сердце. Я накрыл ее ладонь своею и крепко сжал, глядя на него сверху вниз. Она казалась маленькой и хрупкой на фоне моего крупного, мускулистого, высокого тела.
- Мама, тебе не следует думать об этом. Мы с Рикардо всегда защищали, и будем защищать тебя. Мы твои сыновья. Мы любим тебя. Это наш долг. Ты – наша самая важная ответственность.
Она улыбнулась.
- Мне жаль, что я все еще не могу стать для вас той матерью, которую вы заслуживаете.
Я покачал головой.
- Ты – все, что когда-либо нам было нужно. И тебе не надо становиться той или иной другой версией себя, чтобы мы тебя любили.
Она коротко кивнула, ее подбородок задрожал, и она всхлипнула.
- Я хочу пойти на сеанс к психологу. Вдруг это поможет мне, наконец, забыть обо всем, что было в прошлом? Но потом я думаю...
Притянув ее к себе, я впервые сделал то, на что мне никогда не хватало смелось – обнял ее сам, не ожидая момента, когда она преодолеет своей страх прикосновений ко мне. Ее тельце напряглось под моими руками, но она не отстранилась, осторожно положив руки мне на плечи. Даже сквозь ткань рубашки я ощущал, какими холодными были ее ладони.
- Ты хочешь встретиться с психологом? – спросил я ее.
Слабый кивок был мне ответом.
- Да, - сказала она слабо спустя какое-то время. – Но я боюсь... Клаудио сказал, что это может плохо отразить на вас с братом. Вдруг солдаты начнут говорить, что ваша мама сумасшедшая...
Я не дал ей договорить. Лишь крепче обняв ее, я лишь сильнее захотел убить ублюдочного дядюшку, который после смерти их гнусного папаши и моего мерзкого отца, взял на себя роль того, кто будет мучить ее. В эту самую секунду я вдруг ясно осознал, что я все-таки убью его. Я разделю эту трапезу с братом, вдоволь напившись его грязной крови. Это было тем, чего заслуживала наша семья – мести за все то, что этот ублюдок сделал.
- Мама, - проговорил я, мягко отстраняясь и смотря в ее виноватые глаза. – Я вырву язык любому, кто посмеет назвать твое имя или невзначай упомянуть тебя. Рик – тоже. Ты в полной безопасности. Никто не тронет тебя больше. Никогда. Даже простым упоминанием. Мы с братом сделаем все, чтобы убить демонов, которые могут напасть на тебя, но те, что живут внутри, ты должна попытаться победить сама. Ты должна сделать это ради себя. Дядя больше не посмеет тебя тронуть, я обещаю. Ни словом, ни делом. Тебя не должно интересовать его мнение. Все, что имеет значение — это ты и твоя жизнь. Твое счастье. Вот, что важно исключительно для нас с Риком. Ты не должна бояться, не должна слушать или выполнять то, что приказывает дядя Клаудио. У него нет никакого права что-либо требовать от тебя. Он лишь жалкий кусок дерьма, который привык самоутверждаться за твой счет. Я больше не позволю ему изводить тебя. Ты в полной безопасности, мама. И ты справишься. Я верю в тебя. Рик верит. Мы знаем, что ты достаточно сильная, чтобы сделать это.
***
На следующий день я вез маму в офис доктора Шелли – женщины среднего возраста, примерно одного с мамой, которую мы с Рикардо нашли после долгих консультаций и поисков. Милая и довольно терпеливая, она создавала впечатление истинного профессионала своего дела. Я был в ожидании того момента, как мама встретиться с ней. Я ждал ее исцеления так сильно и так уверенно, как ничего другое на всем белом свете.
Рикардо сидел рядом, регулируя радио. Из его рта часто вырывались смешные комментарии. Мама слабо улыбалась, затаившись на задним сидении. Ей было сложно находить среди людей, да и вообще выходить на улицу – она слишком много времени провела в четырех стенах своего дома, ставшего ей тюрьмой.
- Что происходит? – спросил я спустя какое-то время, когда из-за толпы людей, отирающихся у церквушки, мы не смогли проехать дальше. Пристально наблюдая за знакомым куполом, я пытался вспомнить, что это за место, и запоздало до меня дошло, что эта церковь – та самая, где и сейчас служит Фредерика.
Мое сердце учащенно забилось, когда глаза мои против воли принялись искать родное лицо среди многочисленные монахинь, одетых всех во все одинаково черное и безвкусное. Мне куда больше нравились свитера и платья Рики, чем те балахоны, что она сейчас носила. К счастью, среди монашек Фредерики не оказалось, сколько бы я не присматривался, вцепившись обоими руками в руль. Я облегченно выдохнул. Это было хорошим знаком. Видеть ее и понимать, что она никогда не будет принадлежать мне – истинная пытка. Я старался забыть. У меня почти получалось. Я, по крайней мере, думал о ней не так часто, как это было в прошлом. Она занимала лишь мгноение из всех двадцати четырех часов в сутках.
Сны не в счет. Сколько бы не пытался, я не мог их контролировать.
- Что происходит? – тихо поинтересовалась мама.
Рикардо пожал плечами.
- Некий католический праздник, наверное. Ну или что-то в этом духе. Не подскажешь? – спросил он ехидно, обращаясь ко мне.
Я кинул на него раздраженный взгляд.
- С чего бы мне знать об этом, дубина?
Он выразительно выгнул бровь, глазами стреляя в сторону монашек.
Мне хотелось больше торчать в этом месте. Я завел мотор, резко нажимая на газ и помчал прямо. Насмешливый тон Рикардо и воспоминания о Фредерике в желтом летнем платьице не выходили из головы. Как же они ей шли, и как правильно, тонко подчеркивали ее нежную красоту. Этот черный мешок на ней прятал все то красивое, что скрывалось за несколькими слоями ткани. Для человека, который знал, что под ними скрывалось, было истинной пыткой видеть на ней подобного рода одежду.
Внезапно нечто абсолютно резко мелькнуло прямо перед глазами. Скорее, я сначала ощутил легкий удар, а уже потом осознал, что сбил кого-то. Нечто черное мелькнуло прямо перед взором, буквально на долю секунды. Я остановился настолько резко, насколько позволила мне машина, ошалело глядя перед собой. Не обращая внимания на не менее ошарашенных маму и брата, я выскочил из машины, и снаружи еще раз ошалел, только уже куда больше. Недалеко от бампера, на холодной земле, сидела девушка, крепко обнимая несносную собаку двумя руками. Головной убор был скинут, и ее волосы развевались на ветру. Колени были содраны из-за резкого приземления, а в глазах читалось не меньшее удивление, когда она посмотрела на меня.
Это была Фредерика.
И именно в эту самую секунду, увидев кровь на ее ногах и ладонях, я ощутил страх, затопивший все нутро. Видеть кровь на ее теле было невыносимо. Я едва ли не сбил женщину, от которой у меня рвало крышу на отвал. Пожалуй, в эту самую секунду я чувствовал лишь всепоглощающий страх и, одновременно, странный трепет в груди.
Фредерика не смотрела на меня с презрением. Не смотрела со страхом, с осуждением.
Она просто смотрела, а потом неожиданно улыбнулась, словно мы были старыми добрыми друзьями, не видевшимися много лет.
Я улыбнулся в ответ, и поплыл. Если Бог, в которого она верила так яростно существовал, то почему он подвергал меня таким пыткам, из раза в раз сталкивая с женщиной, которую я так хотел для себя, но которая хотела в этом мире чего угодно, но только не меня? Жестоко. Я всегда знал, что чувак с небес жестокий тип. Но в это самое мгновение я был ему благодарен.
До этой встречи с Фредерикой я даже предположить не мог, как сильно я скучал по ней.
- Здравствуй, АрДжей.