Глава 5
АрДжей, 18 лет
Пожалуй, лучше бы мне снились кошмары. С ними легче было справляться, чем с болезненным возбуждением и последующим после него горьким осознанием того, что ты никогда не сможешь получить то, чего так страстно желаешь. Каждую проклятую ночь со мной происходило именно такое дерьмо: я, подобно хреновой спящей красавице, засыпал и видел то, чего видеть не хотел, как бы мое подсознание не вопило об обратном. Эта ночь, к моему огромному сожалению, не была исключением, и, разумеется, предвещала то, что сегодня у меня будет паршивое настроение, а день обещал быть не самым лучшим.
Если так судить, то последние три года жизнь вообще была самой, что ни на есть дерьмовой, хотя, если смотреть с точки зрения того, что все более или менее наладилось (относительно), все было не так уж и ужасно.
Мне снова снилась Фредерика, и как бы я не хотел верить, что это чертова явь, я прекрасно знал, что вижу очередной гребанный сон. Она лежала на моей груди, раскинув по всему периметру свои каштановые, мягкие волосы, и медленно просыпалась. Ее зеленые, нежные глаза притягивали меня, как магнитом. Я мог только лежать неподвижно, легко касаясь ее обнаженного тела подушечками пальцев, испытывая жуткий страх разбудить ее, потому что некое внутреннее чутье подсказывало – после пробуждения все будет просто ужасно. Так что, я предпочитал просто наблюдать. У нее была невероятно гладкая кожа, которая заставляла меня хотеть ее касаться вечность. Красивый изгиб тела: средняя грудь, бедра – она была чистейшим совершенством.
И от осознания того, что она никогда не будет моей, хотелось выть. А от осознания того, что я, возможно, навеки стал ее чертовым пленником, хотелось, разве что, только застрелиться. Пожалуй, кроме смерти никакого спасения от проклятой Фредерики Бианчи не было, хотя, учитывая ее нынешний род деятельности, правильнее было бы назвать ее святой, нежели проклятой.
Леонас как-то сказал, что такова моя грешная судьба – святых касаться нельзя, и они никому не принадлежат. Я мог позволить себе только это: сны, сводящие постепенно с ума, и воспоминания о тепле, которое я чувствовал рядом с ней. Больше я подобных эмоций не испытывал ни с одной женщиной, что когда-либо была в моей постели, а их было немало, потому что мое гребаное желание забыть Фредерику грозилось в ближайшее время достичь своего апогея, и началось оно три года назад после того, как она безжалостно разбила мое сердце.
Я честно пытался сделать все, чтобы искоренить чертову зависимость от нее, потому что у Фредерики была гребанная клиника, и я не хотел разбираться с ее чертовыми проблемами, надуманными и жестокими по отношению к другим, потому что мне и своих хватало. Когда-то я хотел. Три года назад я и правда сделал бы для нее все, но вот теперь я не был в этом уверен. Я не видел ее с тех самых пор, как она наговорила какого-то глупого бреда, крайне, между прочим, обидного, и с тех пор старался даже избегать Энцо, чтобы стараться не искать в нее ее черт, хотя они вообще не были похожи. Свалив в Париж с Анной, Сантино сделал воистину доброе дело, потому что в нем гораздо легче было найти отголоски Фредерики. Например, у них были одинаковые глаза.
Тем не менее, я не желал больше забивать голову подобными глупостями. Теперь единственной моей целью было забыть о ней, потому что я не мог позволить себе такую вольность, как моя поехавшая на женщине голова. Напряжение в Наряде нарастало, и Леонасу был нужен человек с холодной и расчетливой головой. Влюбленный АрДжей был нужен моему клану в самую последнюю очередь, а разочаровать наших солдат значило бы потоптаться по всему, чем я жил всю свою жизнь, особенно, три последних года.
Наряд спас меня от отчаяния, и теперь я был обязан сделать все, чтобы выплатить своей клятве долг.
Фантомная Фредерика продолжала лежать рядом, наслаждаясь моими прикосновениями. Я пристально наблюдал за ней, не в силах отвести взгляд. Во снах я позволял себе подобную вольность, как потеря контроля. Рядом с ней это было делом привычным и обыденным, и продолжалось всегда ровно до тех пор, пока она не откроет глаза. Такие моменты я всегда ждал с замиранием сердца, и порой мне казалось, что я вижу не сон, а просто прокручиваю воспоминания трехлетней давности.
В этот раз, как и во все предыдущие, Фредерика медленно открыла глаза, не понимая, что происходит. Я только тяжело вздохнул, принявшись ждать, когда же это закончится. Сейчас она вновь взглянет на меня разочаровано, пугливо, смущено – все как обычно. Следовало лишь переждать.
Однако, в этот раз все пошло не по сценарию. Фредерика приоткрыла веки, затрепетав ресницами, а потом посмотрела на меня своими зелеными, восхитительными глазами. В них читалось чистейшее наслаждение, и ни намека на какие-либо другие эмоции. У меня сбилось дыхание и учащенно забилось сердце. Потянувшись ко мне в следующую минуту, легко касаясь моего лица, она окончательно заставила мой мозг поплыть.
Я прикрыл глаза, ожидая момента, когда ее губы коснуться моих, но ничего не случилось, и стоило мне их обратно открыть, как ослепительный солнечный свет начал беспощадно бить в глаза, а кровать была пустой и холодной.
Впрочем, как и обычно. Ничего нового, сверхъестественного или тому подобное. Снова я и мое гребаное одиночество.
Я откинул одеяло прочь и встал с места, направившись в ванную. Холодные капли воды, бьющие по спине, несколько отрезвили меня. Я прислонился головой к кафельной мозаике, думая о нашем с Леонасом вчерашнем разговоре. Эти мысли отвлекали от Фредерики, и позвляли сосредоточиться, хотя в то же время всякое напоминание о том, что нам придется связаться со скользкими политиками меня напрягало.
Я не доверял этой связи, и не потому, что Клиффорд был объектом наших с Леонасом издевок, а потому, что мне не нравился его мерзкий папаша. Когда-то я уже видел взгляд, который имелся и у этого ублюдка.
Обмотав бедра полотенцем, я вернулся в комнату, и с ехидным вздохом наткнулся на распластавшуюся на кровати Элоиз. Она проводила мою обнаженную, сияющую каплями воды грудь голодным взглядом, сверкая черным ажурным бельем. Очень некстати вспомнилось простенькое белье Фредерики. Оно сводило с ума быстрее, чем эти жалкие лоскутки ткани.
- Доброе утро, - проворковала она игриво. – Я принесла тебе завтрак. И себя.
Я вздохнул, глядя на поднос с тостами и чашкой кофе, оставленный на кофейном столике у кресла.
- Кофе очень кстати, а вот ты – нет, - проворчал я. В моих воспоминаниях все еще мелькало красивое лицо Фредерики, и я не мог смотреть на другую женщину без отвращения, как бы не пытался. Возможно, проспи я эту ночь без снов, я бы уже трахал Элоиз, не думая ни о чем другом, но Фредерика в который раз решила попортить мне жизнь.
Приземлившись в кресло, я подхватил чашку кофе, вытаскивая телефон и листая новостную ленту. Спустя мгновение Элоиз уже появилась прямо передо мной, застыв на коленях и сверкая соблазнительной улыбочкой, и не нужно было иметь суперумных мозгов, чтобы понять, зачем именно она была сейчас в комнате. Эта девушка глупо полагала, что ее положение шлюхи каким-то образом ей поможет. Какое-то время она даже искренне считала, что сможет влюбить меня в себя.
Интересно было наблюдать за всем этим театром абсурда.
- Ты выглядишь напряженным, - промурлыкала она, положив руки мне на бедра. Я хмыкнул, ощущая приятную горечь кофе на языке, просматривая новости и подмечая те, что были наиболее важными.
- Ты хочешь разобраться с этим? – поинтересовался я, усмехнувшись, и глядя на нее поверх телефона. Она выгнула бровь, подцепив кончик полотенца и распахнула его, оставляя меня обнаженным.
Я фыркнул.
Элоиз ничего не сказала, только обхватила мой член пальцами, принимаясь медленно водить вверх-вниз, а я лениво принялся читать сводку новостей о том, какой очередной метеорит открыли NASA. Это было куда интереснее и захватывающе, чем неумелый рот Элоиз, который всячески старался возбудить меня. Я несколько потвердел, но недостаточно, чтобы заставить ее отступить, и дело даже было не в том, опытна ли она была или нет. Суть заключалась в следующем – в эту самую безумно мое тело безумно хотело другую девушку.
Я вспомнил милую улыбку Фредерики, и у меня окончательно испортилось настроение. Эта паршивка даже спустя три года имела власть надо мной, хотя я даже косвенно с ней не пересекался с тех самых пор, как мы разошлись каждый своей дорогой.
- Это начинает меня раздражать, - проговорил я, дергая голову Элоиз ближе. Она задвигала ею быстрее, стараясь хоть как-то меня успокоить, но гнев, неизвестно откуда взявшийся и напугавший меня до безумия, заставлял все внутри клокотать от ярости.
Я прикрыл глаза, стараясь выровнять дыхание. Девушка, что была передо мной, была красивой и сексуальной, только вот я хотел другую. На мгновение приоткрыв левый глаз, я пораженно застыл. Лицо Элоиз несколько преобразилось, черты лица изменились, и вот уже спустя мгновение передо мной была не она, а Фредерика – девушка, которую я желал так сильно, что всех слов мира бы не хватило, дабы описать ее.
Я тяжело и горестно вздохнул, ощущая странный трепет в груди. Мне было прекрасно известно, что это в очередной раз глупая игра моей поехавшей крыши, но я не мог перестать, как бы не пытался сделать это. Казалось, я застыл и наблюдал со стороны, как моя дрожащая рука тянется к щеке Элоиз, у которой было лицо Фредерики в эту самую секунду. Ее нежный и ласковый ротик задвигался на моем члене, и я ощутил, как стремительно возбуждаюсь. Страсть постепенно разгоралась во мне ярким и беснующимся пламенем, и это было самое болезненное, самое разочаровывающее возбуждение, которое я только испытывал.
Буквально за секунду до того, как дверь распахнулась и зазвонил мой телефон, заставляя меня ощутить, словно я попал в некую раздражающую какофонию звуков, мой мир взорвался из-за Фредерики Бианчи, которой рядом и в помине не было. Я излился Элоиз в рот, и она блаженно хихикнула, пытаясь подобраться выше и поцеловать меня, но я оттолкнул ее. Дверь ударилась о стену и в комнату ворвался Рикардо, глядя на меня потемневшим взглядом.
- О, черт! – воскликнул он, мгновенно отворачиваясь. – Какого хрена?
В меня полетела коробка салфеток, и я схватил их, взглядом намекая Элоиз проваливать. Зазвонил телефон, и я не раздумывая ответил, мгновенно нахмурившись, стоило мне услышать напряженный голос Леонаса.
- На Анну и Сантино напали!
Я вскочил с места.
- Чего?
Даже не видя его перед собой, я точно знал, что сейчас он цокнул языком.
- Я в особняке с Беа. Мне нужна ваша помощь. Сантино ранен.
Я хмыкнул, глядя на взволнованного брата.
- Мы скоро будем.
Откинув телефон подальше, я схватил трусы, натягивая их. Рикардо кинул в меня штаны, который достал из шкафа.
- Ты уже знаешь? – он кивнул. – Когда это случилось?
Рик повернулся ко мне.
- Вчерашним вечером, но это предпочли держать в секрете. Вы с Леонасом разбирались с ублюдками из полиции, поэтому Артуро взял только меня.
Я судорожно вздохнул, подхватывая рубашку и тяжелым, быстрым шагом покидая комнату. Мы с Рикардо преодолели лестничный проем, за считанные секунды оказываясь на улице. Рубашка висела на моих плечах, но я запрыгнула за руль, мгновенно заводя машину.
С каждым днем становилось все больше ублюдков, которые искренне считали, что имеют право покушать на Наряд. Может Анна и не была мне родной сестрой, но мы выросли вместе, и я был ей привязан. Я считал ее сестрой, пусть и не кровной, но это не меняло сути дела. Мне хотелось разорвать ублюдков, посмевших оскорбить нас подобным образом, на куски. Что же до Сантино, то мой мозг мгновенно задался мыслью, как сейчас Фредерика. Возможно, эта глупая девчонка и твердила о каких-то бреднях, но я видел, как важна ей ее семья. Поглощенная чувством вины, она сама не замечала, как расцветала рядом с отцом и братом.
Волнение за Фредерику затопило мое сознание, но я затолкал его подальше, твердя себе о том, что это – не мое дело. Все, что касалось Фредерики Бианчи, не имело ко мне никакого отношения. Когда-то я упрямо хотел стать частью этой жизнь, но она прогнала меня прочь, даже не выслушав меня, и не позволив мне попытаться.
Особняк Кавалларо возник прямо перед нами. Я выскочил из машины. Рикардо следовал следом за мной. Стоило нам оказаться внутри, как я заметил Валентину, что сидела рядом с Анной, глаза которой покраснели и припухли. Было видно, что она плакала.
- Тетя Вэл, - обратился я к ней, заставляя ее удивленно поднять глаза.
Я стремительным шагом подошел к ним. Валентина поднялась на ноги, заключая меня в объятия. Рикардо несколько смутился, что меня не особо удивило. Его смущали наглядные проявления эмоций, тогда как меня нет. В отличии от моего закрытого брата, я был более открытым и болтливым, и сейчас мой взволнованный мозг лихорадочно заставлял мой язык работать.
- Где Леонас? Что случилось? Ты в порядке? Где эти ублюдки!? Я разорву их на части!
Все эти вопросы градом сыпались на двух женщин, и Рикардо, наконец, заставил меня заткнуться, схватив за предплечье. Я посмотрел на побледневшее лицо Анны, и почувствовал себя последним ублюдком, заставив ее вновь вспомнить весь ужас, через который она прошла. Всхлипнув, она уронила голову на руки, и ее плечи мелко затряслись.
Я знал причину этих слез, и от того было паршивее всего. Анна чтила долг, и была верна Наряду до мозга костей, но она не должна была доказывать свою верность замужеством с Клиффордом Кларком, союз с отцом которого не сулил нам ничего хорошего, как бы Данте не думал обратного. Сантино был преданным солдатом Наряда, и заслуживал ее куда больше некоего мерзкого сынка политика, пусть и у него не было так много денег и лакированных туфель.
Леонас нашелся в комнате Беа. Я осторожно отворил дверь, боясь разбудить ее, если бы она спала, но девятилетняя девочка сидел на коленях Леонаса, положив голову ему на плечо, и смотрела очередной диснеевский мультфильм. Вероятно, она была напугана, как и другие члены ее семьи. Как правило, успокаивалась она только с Леонасом, поэтому, это не было удивительно, что сейчас он был с ней.
Дверь заскрипела, выдавая нас. Блондинстая головка Беа дернулась, оборачиваясь, и увидев нас, она радостно вздохнула, соскакивая с ног брата.
Я подхватил ее на руки, отмечая, что даже в девять лет она оставалась маленькой и хрупкой. Этот ребенок был мне родным, потому что я помнил, как держал ее крохотную, когда она даже не умела различать тех, кто нависал над ней. С каждым днем Беа становилась все взрослее, и я искренне надеялся, что хоть кто-то из детей Кавалларо будет воистину овечкой, а не волчонком, скрывающимся под нежной кожей. Они любили подобным образом водить людей за нос. Хоть один Кавалларо должен был быть чистым и светлым, как и цвет его волос.
- Как дела, кролик? – спросил я, присев перед ней, прежде опустив ее на землю. – Слышал ты опять устроила марафон мультфильмов Диснея, и не пригласила меня? Я обижен! Больше не буду приходить к тебе с попкорном!
Она хихикнула, пихнув меня в бок.
- Иногда ты занудствуешь своими комментариями, - пробормотала она.
Я сделал нарочито испуганное лицо. Рикардо покачал головой, отталкивая меня в сторону и приземляясь перед Беа. Они обнялись, как старые, добрые друзья, а он пропустил сквозь пальцы ее длинные, блондинистые волосы.
- Рапунцель продолжает отращивать свои волосы?
Она сморщила носик, и я заметил, что подобное обращение ей не понравилось, но она промолчала, и эта некоторая настороженность на ее лице мгновенно исчезла, словно ее и не было. Я моргнул, стараясь сбить эту странную пелену. Беа была ангелом во плоти. Зачастую, она вообще не злилась. Мой обезумевший мозг теперь цеплялся ко всему, что видел.
Тем не менее, даже девятилетняя девочка выглядела встревоженной и хмурой. Рикардо поднялся на ноги, и она запрыгнула на ноги, обхватывая подобно обезьянке.
- Ты мне почитаешь?
Рикардо закивал, подходя к ее книжному шкафу. Несмотря на то, что она давно умела читать, эта традицию сохранилась между ними. Она все также любила сидеть на его коленях и слушать тихий, мелодичный голос.
Когда они приземлились на кушетку, вооружившись «Питером Пеном», Беа вдруг взглянула на Леонаса внимательным взглядом и тихо спросила:
- Сантино умрет?
Леонас судорожно вздохнул. Он выглядел таким же взволнованным, как и малышка, но постарался взять себя в руки, и обернулся к ней, глядя на нее с улыбкой и качая головой.
- С чего ему умирать, Рапунцель? – поинтересовался Рик, открывая книгу.
Она пожала плечами.
- Но ведь в него стреляли. Я слышала, что пули убивают.
Я усмехнулся, разводя руками.
- Смотри – я жив и здоров!
Ее глаза удивленно расширились.
- В тебя стреляли?!
Я усмехнулся.
- Во мне все еще находится десять пуль, выпущенных из ружья того самого мушкетера из ремейка Барби!
Она улыбнулась, хихикнув и качая головой.
- Ты такой врун, АрДжей!
Я схватился за сердце.
- Ты разбила мое сердце!
Лицо Беатрис несколько посветлело. Она обняла Рикардо, и он устроился поудобнее, принимаясь тихо читать. Казалось, она успокоилась, пусть и ненамного. Леонас посмотрел на нее с улыбкой, а потом отошел к французским окнам, и я двинулся следом, чувствуя нарастающее внутри раздражение и волнение.
- Как он? – спросил я шепотом, стоило нам только немного отойти.
Леонас напрягся.
- Тяжело ранен.
Я судорожно вздохнул, ощущая желание разорвать ублюдков, которые посмели напасть на наших солдат.
- Мы должны избавиться от ублюдков из Братвы, Леонас. Это зашло слишком далеко, - процедил я сквозь зубы, походя ближе. – Сегодня Сантино, а завтра кто? Ты?
Он вытянулся подобно струне, но его взгляд говорил о том, что он согласен с моим мнением. Холодный блеск в его глазах это только доказывал. Леонас не прощал обид. Я был твердо уверен в том, что он заставит ублюдков поплатиться.
- Эти мерзкие твари покушались на жизнь моей сестры, - прошипел он, глядя в даль. – Я не оставлю это безнаказанным. Но я не могу действовать без дозволения своего отца. Это бросит тень на его репутацию, а это последнее, чего я хочу.
Я коротко кивнул.
- Что ты намерен делать?
Он посмотрел на меня.
- Артуро вчера пытал их вместе с Рикардо. Пока что следует сосредоточиться на политике. Максимо Кларк – скользкая тварь. Скоро свадьба Анны. У папы есть договоренности, которых он хочет придерживаться. Мой отец – человек слова.
Я похолодел. Однажды я видел этого пафосного ублюдка по имени Максимо Кларк. Он жутко напоминал мне отца – такой же жадный, голодный до власти взгляд, крысиная мордочка и потребительское отношение ко всему, что его окружало.
- Мне не нужно знать тебя всю жизнь, чтобы понимать – ты против этого брака, Леонас.
Он вздохнул, коротко кивая.
- Я не хочу, чтобы Анна выходила замуж за Клиффорда. Отпуская ее к Кларкам, мы отпускаем ее в стаю гиен.
Я нахмурился.
- Ты не уверен в этом парне?
Он пожал плечами.
- Он не кажется плохим человеком, но у него дерьмовая семья, АрДжей. Даже слепой это заметит. Я уверен, что его папаша видит в Анне рычаг давления. И самое глупое, что мы можем сделать – дать ему этот пульт прямо в руки.
- Анна должна остаться в Наряде, - проговорил я, обращаясь к Леонасу. – Ты ведь сам видишь. Мы все видим, Леонас. Она и Сантино...
Он хмыкнул.
- Это должно стать выбором моей сестры. Я не буду в это вмешиваться, пока она не решит, что делать. Это ее право.
Я вздохнул, потирая переносицу.
- Но ты ведь понимаешь, что она считает своим долгом – выполнить все условия договоренности с политиком. Она считает, что это пойдет на благо Наряду.
Леонас усмехнулся, прикасаясь к белоснежным шторам.
- Анна должна понять, что для Кавалларо семья стоит превыше всего. Я сделаю что угодно ради родителей, сестер и вас. Тем не менее, я не собираюсь говорить ей, как хорошо и как плохо. Разумеется, сорванная свадьба принесет нам немало проблем, но, если она решит сделать это – это должно быть ее решение, и ничье больше, потому что этот выбор будет касаться и другого человека.
Я ухмыльнулся, чувствуя странное предвкушение в груди. Мы с Леонасом были абсолютно солидарны в мысли, что Наряду не нужны чужие, чтобы укрепить свои позиции. В этом плане нас яро поддерживал Джоанни. Тем не менее, Леонас не мог высказывать своего недовольства прямо, потому что подобное неуважение к решениям собственного отца абсолютно не вязалось с тем, как белобрысый чтил его.
- Сантино нравится мне куда больше Клиффорда, - заметил я, вытаскивая сигареты.
Леонас пихнул меня в бок.
- Не при Беа.
Я моментально засунул сигареты обратно в карман.
- Прости, я совсем забылся.
Он усмехнулся, хлопнув меня по плечу.
- Я собираюсь навестить Сантино в больнице. Хочешь пойти со мной? Рикардо уже был, поэтому он останется с Беа.
Мой младший брат кивнул, на мгновение отрываясь от книги.
Я вздохнул. С одной стороны, мне хотелось пойти. Безумно хотелось. Сантино был одним из тех людей, которых я уважал. Он был преданным и сильным солдатом, посвятившим свою жизнь Наряду. А еще у него была сестра, и именно она была моей главной проблемой.
- Я знаю, о чем ты думаешь, - насмешливо произнес Леонас, толкая меня в сторону двери. Я фыркнул, выгибая бровь. – Не делай такое лицо.
- Какое еще лицо?
Леонас усмехнулся.
- Недоуменное. Она там.
Ну что же, этого следовало ожидать. В конце концов, Сантино был ее братом, и даже монастырь и ее новый образ жизни не смогли бы их разлучить. Может, ее голова и была полна глупостей, которые противоречили сами себе, но одно там было неизменным – она уходила в этот чертов монастырь ради своей семьи, а значит – любила ее.
Я не видел эту проклятую девчонку три года, а воспоминания о нашей последней встрече все еще больно отзывались в груди. Трудно было затолкать их в самую глубину моей черной души, но там они были в сохранности, и мой демон лелеял их, как некую драгоценность. Я не хотел встречать Фредерику Бианчи, и снова тонуть в этом гребанном океане, но выходя за двери комнаты Беа, я решил признаться хотя бы самому себе.
Я хотел. И, возможно, как бы мерзко это не звучало, я сейчас ехал с Леонасом именно ради этого.
***
Фредерика
Мерзкий запах антисептика ощущался повсюду. Я поднесла руки к лицу, ощущая едкий запах, и поморщилась. Все лицо опухло от непрекращающихся рыданий. Сейчас мне уже казалось, что слез не осталось – только томительное, тревожное ожидание и не более. Я сидела, положив мелко трясущиеся руки на колени, сжимая в пальцах черную, монашескую рясу. Мой головной убор был скинут на сиденье рядом, где никого не было, и я могла только наблюдать за светящейся, неоновой вывеской реанимации, ожидая, когда доктор выйдет и вынесет свой приговор.
Еще хуже давила тишина и невыносимый звук тикающих часов, не дающих покоя. Они раздражали слух, всякий раз заставляя меня взглянуть в ту сторону и убедиться в том, что время идет. Медленно, но идет. Мой брат продолжал бороться за свою жизнь, а время неумолимо двигалось вперед, не останавливаясь, и каждый удар часов только убеждал меня в том, что развязка впереди. Или Санни победит...
Или проиграет.
Эта мысль заставила меня в очередной раз вспыхнуть. Я не видела брата несколько лет, а по его возвращению наткнулась на его бессознательное тело, подключенное к многочисленным пиликающим трубкам, которые заставляли меня в ужасе распахивать глаза и наблюдать со спертым дыханием. Я ненавидела больницы по понятным причинам, но теперь возненавидела еще сильнее. Одно дело потерять мать, которую ты никогда не знала, а другое – брата, что вырастил меня наравне с отцом. Жестоко, но суровая жизнь и не на такое способна, и как бы мысли не заставляли меня чувствовать паршиво, никаких сил извиняться за ним и чувствовать себя виноватой, замаливая грехи, у меня не было.
Я лишь хотела, чтобы мой брат очнулся, вот и все.
Неожиданно едкий запах антисептика был перебит запахом кофе. Я удивленно подняла голову, наблюдая за хмурой тетей Нэл, что нависла надо мной, протягивая мне стаканчик.
- Спасибо, - пробормотала я, сразу прикладываясь и моментально обжигая язык.
Она хмыкнула.
- Осторожнее.
Я кивнула.
- Как его состояние? – спросила тетя спустя мгновение. Я шмыгнула носом, обхватывая стаканчик двумя руками и греясь. Несмотря на то, что было тепло, я ощущала леденящий душу холод, в придачу к ужасу, охватывающему все мое нутро.
- Доктора говорят ждать, - сказала я тихо. – Они не дают никаких гарантий.
Тетя Нэл коротко кивнула, присаживаясь рядом.
- Я отправила Эстер домой за вещами для твоего отца.
Я благодарно улыбнулась ей.
Однако, мне хотелось только плакать. В моем подсознании все звенело. Меня начало мелко трясти от страха от мысли, что я потеряю брата. Он и так немалое пережил в жизнь. Несчастный маленький сирота так рано повзрослевший, а теперь борющийся за собственную жизнь. Это ли было ценой, которую запрашивал Наряд для своих солдат? Нужно ли было им доказывать, что они достойны, проливая кровь?
Я знала о чувствах Санни к дочери Капо. В конце концов, это не было удивительно. Я предполагала, что Париж окончательно разрушит все его защитные стены, но он упорно настаивал на своем, и по его хмурому лицу становилось ясно, что он скрывал нечто от нас с папой. Отец не был восторге от его решений, а еще больше – от его возможной связи с дочерью Капо. Все мы боялись. Сантино всегда славился своей некоторой рискованностью, и роман с дочерью главы Наряда мог бы стоит ему головы.
Если уже не стоил.
Я вздохнула поглубже, стараясь успокоиться. Надо было верить. Господь Бог никогда не оставлял своих рабов смертных. Следовало сделать то, что я умела лучше всего, нежели оббивать порог отделения и мочить скамью собственными слезами.
Мне необходимо было помолиться. Только в тишине часовни можно было бы немного успокоиться, и я решительно настроилась на то, чтобы найти ее в пределах больницы, но сначала мне следовало отыскать папу. Он подозрительно долго отсутствовал.
Тетя Нэл удивленно взглянула на меня снизу вверх, когда я поднялась.
- Куда ты идешь?
Я махнула рукой в сторону выхода.
- Пойду найду папу, - ответила я. – Он сказал, что хочет немного освежить голову, но много времени прошло. Мне нельзя оставлять его одного сейчас.
Тетя внимательно посмотрела на меня, а потом как-то ехидно фыркнула.
- Он был один последние три года. Ему не в тягость, уж поверь.
Ее слова заставили меня пристыженно опустить голову. Мне нечего было сказать. После ухода в моанстырь, мои отношения с тетей Нэл испортились. Я прекрасно была осведомлена о том, что она винила меня в полной безответственности и жестокости по отношению к папе. Я не отрицала ее чувств и слов, и не смела как-то перечить. Каждый человек в этой ситуации видел все через призму собственного восприятия, и да, разумеется, я в их глазах представала редкостной эгоисткой, которой было все равно на тех, кто ее окружал.
Несомненно, это была неотъемлемая, важная часть моей жизни, продолжившаяся и в монастыре – самобичевание. Чувство вины, к моему огромному сожалению, не испарилось, как мне всегда представлялось. Казалось, его даже стало больше, и оно преследовало меня на каждом шагу. Особенно сложно было пересекаться с отцом, видеть собственный дом и знакомых тебе людей – и понимать, что теперь это все чужое.
У меня было новое имя, новая жизнь, и именно я выбрала ее. У меня не было права жаловаться на этом.
Однако, имелась и другая сторона монеты. Кошмары прекратили мучить меня по ночам, а вслушиваясь в мелодичные голоса церковных хористок, я перестала слышать голос, нашептывающий мне о том, что я испортила всем жизнь. Постепенно, но все налаживалось: я старалась не делиться с другими своим прошлым, чтобы вновь не наткнуться на жалостливые взгляды.
Самое большое мое достижение в этой жизни – полное избавление от подобной мерзости.
Отсутствие жалости в глазах других, некоторого осуждения – все это медленно, но очень верно вело меня к некоторому успокоению, пусть это и стоило бы другим их комфорта. Я ощущала себя ужасной дочерью из-за того, что меня не было подле папы, но с каждым годом я все больше убеждалась, что решение уйти было правильным. Может и эгоистичным, полным жестокости – но, правильным!
Папа нашелся в садах, расположенных за больницей. Он сидел на скамье в тени огромного дубового дерева, сгорбившись и низко наклонив голову. Из-за спины трудно было заметить, чем он занят, но стоило мне подойти ближе, как до моего слуха донеслись тихие всхлипы, и я застыла, ощутив себя чужой и ненужной в этом самом месте в эту самую секунду.
Он шмыгал носом и растирал по лицу слезы. Я видела это, стоя позади. Папа меня не замечал. Все его внимания было сосредоточено на маленькой помятой фотографии. Обычно он складывал ее несколько раз, чтобы она умещалась в его кошелек несмотря на то, что была среднего размера. Я прекрасно знала, кто именно был изображен на фотографии. Папа и мама в своих лучших свадебных нарядах улыбались на камеру, обнимаясь, и он хранил эту фотографию рядом с собой, каждый раз к ней обращаясь, словно мама могла ответить.
- Он унаследовал твое упрямство, - хмыкнул папа, глядя на снимок в руках. Мое сердце сжалось от боли. – Я ведь говорил ему. Я просил его, Донателла. Он не послушал меня. Он сделал по своему, и что в итоге? Что в итоге, дорогая? Я сижу здесь и снова чувствую себя беспомощным. Сначала я потерял тебя, потом я потерял Фредди. Я не могу потерять еще и Санни. За что судьба так жестоко со мной обошлась, оставив меня одного на старости лет? Ты оставила мне двух детей, но они упрямые, как ослы, и предпочитают действовать по собственной воле, не прислушиваясь ни к чьим советами и даже отдаленно не задумываясь о том, как их отношение отражается на мне. Я никудышный отец. Я не смог их уберечь. Прости, дорогая. Будь ты здесь, ты бы смогла их вразумить.
Его слова заставляли мое сердце обливаться кровью. Я прикусила нижнюю губу, ощущая свои дрожащие руки. Сложно было стоять на одном месте и пытаться не развалиться на кусочки. Его последние слова оказались самыми болезненными. Я вновь ощутила себя той, кто испортила им всем жизнь. Он был прав: тогда как от меня не было абсолютно никакой пользы, кроме извечного нытья и побега, мама нашла бы способ действовать. Она бы смогла придумать, как действовать дальше.
Я судорожно вздохнула, испуганно дернувшись, стоило папе стремительно обернуться, глядя на меня недоуменно. Он поспешно убрал фотографию в карман, бережно ее сложив, а потом смахнул с щек слезы, стараясь сосредоточиться и выглядеть серьезным.
- Как твой брат? – спросил он меня, поднимаясь места и подходя ближе. Он недовольно окинул мой внешний вид взглядом, впрочем, как и всегда за последние три года, но я уже привыкла к этому и постаралась взять себя в руки, не желая выдать того, что внутри у меня все постепенно умирало.
Я коротко кивнула.
- Доктор сказал ждать, - ответила я.
Папа тяжело вздохнул, запустив руку в волосы. Его нарочито серьезный вид дал трещину, и тревога, граничащая с ужасом, вновь вернулась, делая выражение его лица несколько болезненным и бледным. Он присел на скамью, опустив голову вниз, и я заметила, как задрожали его пальцы.
- Я ведь просил его не ехать, - вздохнул папа горько. – Я просил его отказаться. Я знал, что Париж – ужасная идея. Я знал, что из его связи с дочерью Данте не выйдет ничего хорошего, и я его предупреждал. Этот упрямый осел предпочел действовать по своему.
Я села подле него, соприкасаясь ногой с его коленом, и положила руку ему на бедро. Мне хотелось обнять его, но папа выглядел несколько злым и раздраженным, и пугал неимоверно в этот самый момент, хоть я и знала, что всегда буду в безопасности с собственным отцом.
- Это любовь, папа. Она так не работает. Он не может взять и решить, что не любит, и надеяться, что так все и произойдет.
Папа невесело усмехнулся, посмотрев на меня покрасневшими глазами.
- Откуда тебе знать, Фредди? – прошептал он, взглянув на меня ласковой, но горькой улыбкой. – Ты отказалась от всего этого, выбрав свой монастырь.
Я глубоко вздохнула, прикрывая глаза, но нашла в себе силы коротко кивнуть, и взять папу за руку.
- Ты прав, - согласилась я, сглатывая вязкую слюну. – Но я смотрю на Санни, и я вижу, что он искренен, папа. Он бы сделал это вновь, если бы встал такой выбор. Анна – девушка, которую он любит.
Он фыркнул.
- Твоему брату тридцать два, а он все ведет себя, как ребенок, отчаянно возжелавший игрушку, на которую у его родителей нет денег.
Я покачала головой.
- Не сравнивай это.
Он пожал плечами.
- Это жестокая правда. Анна Кавалларо – дочь Капо, Фредерика. Как бы твой брат не любил ее, мы не ровня их семье.
Я сжала его пальцы, поднося ладонь к лицу и прислоняясь щекой. Папа вздохнул, и прижал меня ближе. Он все еще был обижен, все еще не принимал мое решение, но он оставался моим отцом, и то, что нас связывало, невозможно было уничтожить.
- Мы достойные люди, папа. Разве этого недостаточно?
Он невесело усмехнулся.
- Это принесет ему проблемы, - проговорил папа. – Если пойдут слухи о его связи с Анной в Париже, это доставит ему неприятности, и немалые, Фредерика.
Я коротко кивнула.
- Я понимаю, папа, - прошептала я. – Но ведь она любит его. Она любит его не меньше, чем Санни любит ее в ответ.
Выражение лица папы мгновенно изменилось, побледнев и похолодев. Он вырвал свои руку из моих пальцев, запустив ее в волосы. Его спина сгорбилась, но напряглась, и настороженность, что от него исходила, была такой плотной и густой, что впору было щупать ее пальцами.
- Твой брат борется со смертью, - сказал папа, горестно вздохнув. – Пока он борется со смертью, отчаянно цепляясь за жизнь, Анна Кавалларо готовится к свадьбе. Она может любить его, дочка, но она понимает, что он ей не пара. Она – дочь своего отца, и никогда не нарушит своего слова. Это похвально, то так паршиво ощущается, когда касается непосредственно тебя самого. Для Наряда выгоден брак дочери Капо с сыном влиятельного политика, нежели с сыном простого телохранителя, у которого ни цента за спиной. Это реальность, Фредерика. Это – ее выбор.
Я не знала всех подробностей отношений Сантино и его возлюбленной, но те несколько раз, что мы говорили по телефону, пока он был в Париже, уверили меня в том, что эта девушка делает моего брата счастливым. Возможно, их любовь и была запретной, но разве она не делала их счастливыми? Мой брат был ничуть не хуже сына политика. Он был добр, умен и очень предан. Разве этого было недостаточно Капо?
Мой брат сделал бы Анну счастливой. Разве это не было самым главным?
- А знаешь, что самое ужасное? – вдруг проговорил папа, привлекая к себе мое внимание. Он шмыгнул, уставившись в голубое, далекое небо. – Самое ужасное, что я опять один. Твой брат слишком рано заявил о своей самостоятельности, а потом и ты просто поставила меня перед фактом. Из меня вышел ужасный отец. Что я сделал не так, раз все обернулось подобным образом?
Я посмотрела на его грустное лицо, а потом обхватила его ладонями, ощущая небритый подбородок и щеки, глядя на него со слезами на глазах. Мои губы постепенно растянулись в слабой, беспомощной улыбке. Я прислонила свой лоб к его, глядя на него из-под опущенных ресниц.
- Ты всегда был лучшим отцом, папа. Не вини себя ни в чем. Ты дал нам все, что только возможно, и ты всегда был рядом. Возможно ... возможно, если бы наша жизнь сложилась несколько по-иному, все было бы иначе.
Он нахмурился, глядя на меня.
- Что ты имеешь ввиду?
Я всхлипнула, ощущая, как слезы катятся по моим щекам.
- Прости, пап, - прошептала я, отстраняясь и вытирая пальцами слезы, катящиеся из глаз, не переставая. – Ты был прав. Возможно, если бы она была здесь, она смогла бы его вразумить. Мне жаль, папа. Мне правда жаль, что из-за меня ты остался один. Что тогда, что теперь.
Осознание постепенно наполняло его карие глаза, и его взгляд стал болезненным и горьким.
- Фредди..., - произнес он слабо, но я попыталась улыбнуться, стараясь выглядеть убедительно, и поднялась с места, разглаживая складки на своей монашеской рясе. Следовало надеть головной убор. Я и не заметила, что щеголяла по всему периметру госпиталя с распущенными каштановыми волосами, отросшими до самой поясницы.
- Тетя Нэл сейчас рядом с Сантино. Скоро я тоже подойду. Ты не должен переживать, папа. Санни – самый сильный человек, которого я знаю. С ним все будет в порядке. А когда он придет в себя, он обязательно решит, как поступать дальше.
Папа коротко кивнул, поднявшись следом.
- Ты что-нибудь ела?
Я вздохнула, и, улыбнувшись, кивнула, понадеявшись, что фальшь не проскользнёт наружу. Папа нахмурился, но лишних вопросов задавать не стал, направившись в сторону огромных входных дверей больницы. Я направилась следом, стараясь поспевать за ним, но стоило нам оказаться внутри, как я пошла в противоположную сторону.
Папа недоуменно посмотрел мне в спину.
- Куда ты идешь? Ты уходишь?
Я замялась, но покачала головой. Сестра Августина была крайне недовольна моим длительным отсутствием, но я не могла оставить своих отца и брата здесь.
- Если тебе понадобится уйти, ты можешь идти, - произнес отец, горько усмехаясь. – Я ... я пытаюсь понять, правда. Однажды я смогу понять тебя и твое решение стать монахиней. Может, я даже прочту Библию, чтобы лучше тебя понимать, дочка. Не хочу, чтобы у тебя возникли неприятности. Возвращайся в церковь. В конце концов, это теперь твой новый дом.
В словах папы не было осуждения или желания как-то задеть, обидеть меня. Наоборот, я видела лишь глубокую тоску в его темных глазах, блестящих от слез.
Вздохнув, я махнула рукой в сторону коридора.
- Я буду в часовне, папа. Я не уйду, пока Санни не поправится.
Он улыбнулся, слабо и искренне, а потом направился к лифту, желая поскорее оказаться рядом с Сантино. Я направилась в сторону часовни, стараясь ступать медленно, шаг за шагом, потому что у меня кружилась голова. Мой желудок был пуст уже второй день подряд, а кофе, выпитый ранее, ощущался самой мерзкой вещью, что только можно представить. Перед глазами все двоилось, но я продолжала двигаться, уже видя распахнутые двери, светлый алтарь и витражные стекла. Скамьи манили своим комфортом, а сама часовня – тишиной.
Непонятно только почему я вдруг дернулась, а в следующую минуту мир уже плыл перед моими глазами.
Что было еще страннее – знакомое мужское лицо, взволнованное, встревоженное, застывшее надо мной, и словно вырвавшееся из прошлого.
Что, во имя всего святого, здесь сделал тот мальчик?
***
АрДжей
Я заметила Фредерику совершенно случайно. Мой взор уцепился за странное женское одеяние, и мой мозг некоторое время пытался понять, что вообще это такое. Буквально мгновение спустя на меня снизошло озарение. Это была монашка, рядом с которой ковылял Энцо, и, пожалуй, я не был настолько глупым, чтобы быть не в состоянии сложить два и два.
Фредерика. Монахиня Фредерика.
Во имя всего святого, это даже звучало странно. Наверное, я был тем еще грешником и богохульником, но мой член дернулся, заставляя меня шокировано и медленно опустить голову, уставившись на этого предателя.
Фредерика.
У меня сперло дыхание, стоило мне только увидеть ее. Леонас рядом усмехнулся, потрепав меня по голове. Этот ублюдок был выше на несколько сантиметров, но чувствовал себя так, словно выше меня на две головы, а то и больше.
- Выдыхай, старина.
Я выдохнул. Не помогло.
Леонас взглянул на меня ехидно, словно едва сдерживая смех.
- Да-а, - протянул он, хмыкнув. – Дело дрянь, приятель. Ты все еще по уши в этом розовом, любовном дерьме. Стоило тебе только увидеть ее, как ты потек. Подкинуть тебе несколько номерков? Та шлюха в вашем доме, вероятно, не знает, как пользоваться своим телом, раз ты такой перевозбужденный и напряженный.
Он хохотнул, я пихнул его локтем в бок, заставляя заткнуться, но этот белобрысый идиот продолжал хихикать, выводя меня из себя.
- Не боишься, что Орнелла узнает о твоих изменах?
Он презрительно выгнул бровь.
- Я делаю, что хочу и с кем хочу. Женщины в моей постели имеют право голоса только во время секса. Остальное их не должно интересовать.
Я вздохнул, качая головой.
- Ну ты и мудак. А если всплывет, что ты лишил Орнеллу девственности? Что тогда?
Он пожал плечами.
- Я всегда тщательно заметаю за собой следы. Я дал девчонке право выбора: ее целомудрие или моя постель. Как видишь, она сама выбрала второе.
Я закатил глаза.
- Она дочь Капитана. Это ... это могло бы сработать.
Он уставился на меня, как на больного.
- К чему ты клонишь?
Я вздохнул.
- Ты мог бы жениться на ней. В конце концов, Орнелла - не самый худший вариант. Она будет подобна красивому аксессуару с определенными, дополнительными опциями, в виде доставления удовольствия, но она не будет мешаться у тебя под ногами, и пытаться доминировать в браке. Ты легко сможешь подавить ее.
Он хмыкнул, хрустнув пальцами.
- Ты прав, - ответил он легко, а потом покачал головой. – Только вот брак с Орнеллой абсолютно бесполезен, АрДжей. А я, как ты знаешь, дружище, ненавижу бесполезные вещи. Если я и женюсь, то это будет сугубо в целях укрепления позиций Наряда. Не более. Возможно, это когда-нибудь будет дочь одного из Младших Боссов, но точно не Орнелла. Орнелла и так принадлежит мне, приятель. Зачем мне еще жениться на ней?
Он хлопнул меня по плечу и двинулся вперед, щеголяя в своем светлом, кремовом костюме и на ходу сводя молодых медсестер с ума. Люди оглядывались ему вслед, но Леонас выглядел так, словно даже не замечал этих взглядом.
Пожалуй, он был прав. Он ненавидел бесполезные вещи, а еще больше – скучных людей. Пусть этот идиот и говорил столь пафосные вещи, мое чутье подсказывало, что именно ему достанется женщина с самым крутым нравом, который он только может себе представить.
Я видел светлый костюм Леонаса и двигался за ним, используя в качестве маяка, но стоило мне увидеть черную рясу, как я опять застыл. Мой взгляд непроизвольно коснулся бледного, исхудавшего лица Фредерики Бианчи. Они с отцом разошлись в разные стороны, и она направилась вглубь больницы, передвигаясь медленно, и то и дело, пошатываясь. Сам не ведая почему, я двинулся следом, ощущая себя хреновым сталкером, как и тот глупый мальчишка четыре года назад, только в нее влюбившийся.
Казалось, она не изменилась. У нее было все то же лицо, те же черты, то же тело. Но, одновременно с этим казалось, что это не она, а кто-то другой: болезненный, слабый, исхудавший, отчаявшийся.
А когда она вдруг остановилась, схватившись за голову, а потом стремительно начала терять равновесие, меня будто магнитом притянуло. Если честно, я даже не понял, как я оказался рядом так быстро. Подхватив ее на руки, я взволнованно посмотрел на ее бледное, горящее лицо, ощупывая впалые щеки.
- Фредерика! – прошептал я, прикасаясь к ее щекам. – Фредерика, открой глаза! Немедленно помогите ей! – закричал я, стоило мне завидеть нескольких докторов, бегущих в нашу сторону.
- Что с ней? – поинтересовался один из мужчин в белом халате, с важным видом на лице.
Я покачал головой.
- Я не знаю.
Он махнул рукой, кинув пару слов медсестре о том, чтобы ей подготовили кровать. Я схватил его за руку.
- Выдели ей палату, - прошипел я, глядя на него угрожающе. Доктор удивленно посмотрел на него, а потом и на меня, буквально накрывшего Фредерику собственным телом, словно желая защитить ее от всего на свете.
- Вы сможете ее поднять? – спросил он.
Я мгновенно кивнул.
Доктор поднялся на ноги, махнув меня рукой, и я подхватил Фредерику под руки, ощущая ее все такой же легкой, как и прежде. Она, даже, была еще легче, чем я помнил, из-за чего я нахмурился, ощущая это костлявое тело в руках, чувствуя себя абсолютно раздраженным и, в то же время, встревоженным до ужаса.
Я последовал за доктором в просторную, светлую палату, где располагалась большая больничная койка. Осторожно положив на нее Фредерику, я смахнул мокрые пряди со лба. Ее брови были нахмурены, а болезненный вид говорил о том, что у нее далеко не все в порядке.
- Что с ней? – потребовал я ответа у доктора, когда тот принялся ее осматривать. Некоторое время он мялся, неуверенно глядя на монашескую рясу Фредерики, заставляя меня раздраженно чертыхнуться.
Спустя несколько минут он вынес диагноз.
- Переутомление и жар, - ответил он, убирая стетоскоп. Некоторое напряжение покинуло мое тело. Заставляя облегченно выдохнуть.
- Сделайте все, что необходимо, чтобы вылечить ее.
Доктор кивнул.
- Она нескоро очнется. Вы останетесь здесь?
Я отшатнулся к двери, качая головой.
- Нет, - прошептал я. – Не останусь.
Последнее, что я хотел видеть – взгляд, полный боли, разочарования и даже, возможно, ненависти. Как-то раз я уже видел у Фредерики подобный взгляд, и он вывернул мне душу наизнанку, разбил мне сердце, а потом развеял прах по миру, ничуть об этом не сожалея.
Глядеть в глаза Фредерики и снова ощущать себя последним ничтожеством мне не хотелось. Именно поэтому я просто захлопнул дверь, ощущая себя скованным, и сбежал подальше, чтобы не пересекаться с ней.