Преследуемый безумием

АрДжей, 15 лет

Буквально за секунду до того, как в мое лицо что-то врезалось, я уже ощутил нечто неладное. Рука мгновенно метнулась под подушку, где всегда хранился подаренный Леонасом пистолет, но добраться до него у меня не получилось. Мою кисть кто-то крепко обхватил, причиняя едва ощутимую боль, и вжал в постель, заставляя меня зарычать, однако, все мои попытки вырваться сошли на нет, когда я услышал хихиканье, уже очень скоро переросшее в откровенный, насмешливый хохот.

Лицо было вымазано в чем-то, и высунув язык, облизывая губы, я вдруг с удивлением обнаружил что-то сладкое на языке.

Руку отпустили. Матрас рядом прогнулся, кто-то завалился рядом, пыхтя и посмеиваясь, и прямо над ухом опять раздался еле сдерживаемый хохот. Я прикоснулся к своему лицу, вытирая глаза, и постарался сфокусировать взгляд. Вскоре прямо перед моим взором возникло ухмыляющееся, насмешливое лицо Леонаса.

- Ну ты и параноик, дружище, - хмыкнул белобрысый, когда Рикардо, развалившейся рядом, передал ему пистолет. Леонас отложил его на прикроватный столик, а потом практически ткнул в мое лицо будильником.

- С днем рождения!

Крик Рика прямо в ухо едва не оглушил меня. Я поморщился, стараясь понять, что происходит и какого черта эти два болвана не дают мне поспать. Прикоснувшись вновь к лицу, а потом засунув вымазанный во что-то сладкое палец в рот, я посмотрел на веселые лица нависших надо мной парней, и только потом заметил высветившееся на электронных часах время. Было удивительно странно ощущать, что я, наконец, получил то, чего так искренне желал последний чертов год.

Я глубоко вздохнул, прикрывая глаза, и стараясь унять свое бешеное сердцебиение. Не знаю на что надеялся мой глупый мозг и одержимая душа, но я почему-то считал, что теперь что-то обязательно должно было измениться, и я надеялся, что это будет связано именно с Фредерикой.

Мне исполнялось пятнадцать лет.

- Думаешь о том, что теперь скажет твоя монахиня? – ехидно поинтересовался Леонас, приложившись к горлышку бутылки. Я пригляделся, потом опасно прищурился – у него в руках была бутылка из коллекционного выпуска. Я кинул в него подушкой.

- Это был подарок Джованни! – прошипел я.

Леонас как ни в чем не бывало пожал плечами.

- Джованни – мой дед, а ты мой близкий друг. Вы не обеднеете, если я это выпью. Тем более, сегодня у нас есть повод. Хотя, когда нам нужен был повод, чтобы выпить?

Оставалось только злобно наблюдать за тем, как эти ублюдки чокнулись и выпили, вооружившись двумя бутылками – вторую Рик неизвестно откуда приволок.

- Спорим, ты сейчас думаешь, что, наконец, ответит тебе Фредерика?

Рик становился необычайно назойливым, когда начинал пьянеть. Я на его реплику промолчал, доставая из шкафчика салфетки.

- Что это за хрень? – прошипел я раздраженно, глядя на вымазанные в креме пальцы. Прежде, чем мой мозг успел проанализировать эту ситуацию, Рик уже поспешил ответить.

- Торт, - хмыкнул он. – Медовый или какой. Понятия не имею, на самом деле. Рядом с шедеврами твоей монахини и близко не стоял, но мы потратились. Я выложил двести баксов.

Бюджетом нашей семьи с некоторого времени управлял ублюдочный дядя Клаудио, выводя меня тем самым из себя. Он хотел прибрать к рукам все, что принадлежало Скудери, и я ненавидел его безумно, но у меня не хватало терпения говорить с ним. Приходилось всякий раз отступать, потому что я знал, что, если продолжу – убью его, не раздумывая. Еще один лысеющий подонок в моей жизни предполагал, что имеет право указывать мне, а оттого раздражал до такой степени, что день его смерти неминуемо приближался. Дядя Клаудио всегда, подобно гиене, наблюдал за всем тем, что предоставляла фамилия Скудери – влияние и богатство. Сам он подобным похвастаться не мог. Он голодным, довлеющим взглядом наблюдал за постом Младшего Босса Чикаго, а также и до того, что принадлежало по праву мне – не было необходимости обладать незаурядными мозгами, чтобы понять, что он желал видеть себя на посту Консильери. Его всячески попытки подступиться к Данте это только доказывали.

Тем не менее, сейчас обе эти должности занимал Джованни, и он был гораздо более лучшим человеком, по сравнению с моим ублюдком-дядюшкой. В последнее время я часто с ним встречался, желая набраться достаточного опыта, которого у него было не занимать.

Относительно моего будущего дядя Клаудио тоже мог сворачивать свой переполненный слюной рот. У него не было даже мизерных шансов. Я и малейшему сомнению не подвергал преданность Леонаса мне, потому что и сам я был предан ему до мозга костей.

К слову, не только дядю Клаудио – я ненавидел всю омерзительную семейку Брасси. Такие же мерзостные ублюдки, как и мой подонок-папаша. Дядя Клаудио, его сыновья, мои глупые тетки, которые не оказали маме никакой поддержки, когда тиран-муж избивал ее. Было крайне досадно принимать тот факт, что все люди, которых я люто ненавидел – мой отец, мой дед – были мертвы. Их трупы давно гнили в холодной земле, а моя несчастная мать до сих пор была их жертвой, потому что не могла отпустить своего прошлого, и принять тот факт, что ни одна живая душа больше не причинит ей вреда. Дядя Клаудио только сильнее ее мучил – давил на нее морально, хоть я и не раз угрожал ему прострелить череп, но мать это терпела. Она все еще была заложницей того покорного воспитания, навязанного ей моим ублюдочным дедом Брасси, а дядя этим только пользовался, и все требовал от нее чего-то, и я поклялся себе, что однажды я точно отправлю его на тот свет.

Ради мамы и всех тех ублюдков, что ее мучили, но которых я не смог убить. Моя ненависть горела ярко и пламенно. Этого подонка я точно однажды убью. Почему-то у меня была странная уверенность в этом.

Именно поэтому видеть сегодня мерзостного дядюшку хотелось меньше всего, но я знал, что на собрании Капитанов обязательно с ним пересекусь. Несмотря на полное его игнорирование, я не мог также успешно игнорировать свои обязательства.

- Который час? – поинтересовался я недовольно. Настроение было испорчено хуже некуда.

Леонас тяжело вздохнул, глядя на золотые часы на своих руках. Выражение его лица стало презрительным и почти что капризным. Взлохмаченные светлые волосы, несколько помятый вид – все выдавало то, что он опять пил, не просыхая, всю прошедшую ночь. Я прекрасно читал все эмоции на его лице, и еще до того, как он произнес свои слова, я уже знал, что он хотел сказать:

- Я не пойду!

Я закатил глаза, вытирая лицо влажной салфеткой. Голос Леонаса прозвучал сердитый, раздраженный, скучающий, а еще – капризный. Он откровенно ныл, выводя меня из себя.

- Ты не можешь не пойти, - заметил я раздраженно, спуская ватные ноги с кровати. – Ты – будущий Капо, а Капитаны – твои будущие подчиненные. Посещать собрания – твой прямой долг!

Леонас лениво фыркнул, падая на кровать. Мои слова его абсолютно не впечатлили, что было видно по его равнодушному, бледному лицу.

- Я выпру их всех сразу же, как стану Капо. Эти ублюдки больше не будут сосать кровь моего отца, подобно пиявкам!

Мне оставалось только молча двинуться в сторону ванной, ощущая пульсирующий котелок на плечах, что доставлял крайний дискомфорт. Иногда Леонас вел себя просто отвратительно, и спорить с ним было бессмысленно. Выводить отца стало его подростковым кредо, и порой он делал это намеренно. Неприязнь Леонаса к старым Капитанам и молодым ублюдкам, недооценивающим его, была видна невооруженным глазом, и он считал пустой тратой времени выслушивание их очередного тупого бреда. Если он вбил себе в голову, что не пойдет, это означало только то, что он проваляется на кровати весь день, играя с Рикардо в Play Station. Тому еще необходимо было пройти посвящение, до которого оставалось два месяца.

С зеркала на меня смотрел я сам с всколоченными волосами, торчащими в разные стороны, и горящим взглядом. На мгновение мне показалось, что губы растянулись в ублюдочный злой оскал, что так дико и непривычно смотрелся на моем лице. Это выражение принадлежало отцу. Он возвращался с подобной миной домой, а потом принимался измываться над нами. Я не любил вспоминать то время, пусть оно и яростно случалось в чертоги моего разума, всякий раз напоминая о своем существовании в глубинах моего мозга.

Мне исполнялось пятнадцать полных лет, но я все равно чувствовал себя жутко старым, озлобленным и недовольным всем, что меня окружало. Единственным спасением от этого мрака была Фредерика. Рядом с ней этот мерзкий голос в голове стихал. Я не чувствовал омерзения к собственной персоне, не видел отражение отца в ее глазах, направленных в мою сторону. Фредерика видела меня, а не чей-то фантомный отвратительный образ из прошлого, и за это я любил ее еще сильнее.

***

После нудных собраний, на которых мне приходилось выслушивать бредятину Капитанов, и на которые было потрачено немало моего драгоценного времени, которое я мог бы потратить на Фредерику, я как никогда понимал Леонаса, который клал на них, их мнение и их собрание. Я глядел на их напыщенные, надутые от самодовольства лица, сидя в конце стола, и думал о том, как много они мнят о себе. Особенно, дядя Клаудио. Он сидел неподалеку, но его крайне комичный, смехотворный вид, полный нарочитой важности, вызывал только веселье и неописуемое желание блевануть.

Хотелось спать. Прошлая ночь опять была полна кошмаров, и на самом деле, единственное, чего желало мое напряженное тело – хотя бы одной ночи без гребанных сновидений. Именно из-за начинающейся мигрени я не обратил должного внимания на документы, что попали мне в руки. Я окинул их небрежным взглядом, но, неожиданно, мои глаза зацепились за знакомую фамилию. Я пробежался глазами по всему содержимому, и мое желание убить ублюдка-дядюшку достигло своего апогея.

Я весь напрягся и уставился на него горящим ненавистью взглядом, сжимая несчастные бумажки в своих пальцах. Очень скоро они помялись. Откинувшись в кресле, я взглянул на него яростно, ощущая бурлящий во мне гнев.

- Как это понимать? – прошипел я, кидая перед ним бумаги. За столом воцарилась тишина, и Данте, который воззрился на меня, подобно коршуну, недовольно поджал губы, будучи недовольным тем, что я прервал кого-то. Я даже не знал кого, и это меня мало интересовало в эту самую секунду. Единственное, что меня волновало – деньги моей семьи, которые дядя влил в некое сомнительное дело, даже не удосужившись поставить меня в известность.

К слову, он сам надулся и посмотрел на меня равнодушным взглядом, но я видел, как дернулся его глаз. Он был недоволен, раздражен, но ничего не мог поделать – я уже не был тем глупым, слабым ребенком, молча сносящим любые побои.

Этот ублюдок обязан был начать считаться со мной и моим мнением. Я не намеревался терпеть его выходки и завышенное эго. Я больше не был ребенком, и теперь у семьи Скудери был глава, и этим главой был я, как старший сын и старший брат.

- Обсудим это позже. Не вмешивайся в разговор старших, Рокко! – приказал он тихим, шипящим голосом, заставляя кровь в моих жилах заледенеть от ярости.

Упоминание этого гребаного имени вывело меня из себя, но я только сжал кулак, и промолчал, хищно улыбнувшись и коротко кивая, глядя на него угрожающим, опасным взглядом.

- Не смей указывать мне, что делать, и отвечай, когда я говорю с тобой, дядя.

Он все еще считал меня слабым ребенком, не способным перечить взрослым. Я предпочитал держать язык за зубами, но только с теми, кто воистину заслуживал моего уважения, и таких людей, на самом деле, было немало, просто именно ублюдок Клаудио не подходил под эту категорию, и в этом была сугубо его личная вина. По натуре он был таким же гнилым подонком, как и его отец – мой дед. К сожалению, любовник моей сводной сестрицы Лилианы зарезал только деда, подобно свинье, на белоснежных свадебных простынях. С его стороны это было очень любезно, но отправь он и Клаудио на тот свет, то цены бы ему не было.

Мои слова вывели дядю из себя. Он вскочил с места, пылая гневом и злобой, глядя на меня сверху вниз. Я не двинулся с места, ожидая своего ответа. Он обязан был научиться меня уважать, и я намерен был воспитать ему должное обращение к моей персоне.

- Как ты смеешь?

Я выгнул темную бровь, глядя на него ехидно.

- Как я смею интересоваться своими собственными деньгами? – спросил я насмешливо, постукивая пальцами по столу. – Ты задаешь глупые вопросы.

Было видно, как яростно вздуваются его ноздри, а напряжение, исходившее от него, можно было щупать пальцами. Дядя любил находиться в центре внимания, но не тогда, когда его призывал к ответу пятнадцатилетний парень. Сейчас он больше напоминал каменное изваяние, готовое вот-вот разлететься на мелкие-мелкие кусочки.

Мне нравилось выводить его из себя, и я бы искренне порадовался, но сейчас я скорее готов был убить его за очередную выходку, нежели изображать из себя ехидного, веселого парня. В такие моменты темная натура отца лезла из меня вон, желая вырваться. Я не был тем монстром, но порой у меня в груди разгоралось дикое желание выпустить демона на прогулку, а после наблюдать за тем, к чему приведут мои сумасшедшие действия.

- Тебе не следует в это лезть. Я в ответе за вас с братом, и я знаю, что делаю. А теперь закрой свой рот и извинись. Мне следовало больше заниматься твоим воспитанием. Ты так и не усвоил то, когда тебе можно открывать рот, а когда – нет.

Хищная, дьявольская улыбка расползлась по моему лицу. За столом воцарилась напряженная, гробовая тишина, а от Данте так и исходили волны предупреждения, как Клаудио, так и мне.

- Закончим на сегодня, - проговорил он холодным, равнодушным голосом. Мужчины начали вставать со своих мест и двигаться к выходу, но я даже не пошевелился, продолжая все также сидеть в кресле, с закинутой одной длинной ногой на другую.

- Я так и не получил ответа на свой вопрос, - напомнил я, когда остались только мы с дядей. Данте и Джованни пристально за нами наблюдали, но пока не вмешивались.

Капо нахмурился, переведя взгляд на дядю Клаудио. Он долгим и внимательным взглядом проводил смятые бумаги, а потом жестко поинтересовался:

- О чем идет речь, Клаудио?

Я с удовольствием отмечал некоторую бледность, что появилась на лице дяди, а также ярость, вспыхнувшую в глазах, когда он посмотрел на меня. Я равнодушно смотрел в ответ, чувствуя дьявольское удовлетворение от разрастающейся на его лице паники. На самом деле, я не хотел вмешивать в это Данте, но такой исход даже играл на руку. Растерянный вид дяди Клаудио того стоил.

- Это дело семьи, Данте, - прошелестел он хриплым голосом, натягивая на лицо фальшивую улыбку. – Я все улажу.

Капо выгнул светлую бровь, и стал настолько похож на Леонаса, что я даже поразился. Они с белобрысым были на одно лицо, и временами это схожесть даже пугала, хотя было интересно наблюдать за тем, как меняется Леонас с годами и как он все больше начинает походить на некую свою собственную версию Данте Кавалларо.

Я посмотрел на отца своего лучшего друга, кивая.

- Это дело семьи, - хищно усмехнулся я. – Не волнуйся, Босс. Мы все уладим.

Я поднялся с насиженного места, разминая затекшие кости и отмечая гнев на лице дяди Клаудио, усиливающийся с каждой секундой. Я направился к двери, чувствуя странное предвкушение от предстоящей стычки. С самого утра я испытывал дикое желание выместить на ком-то всю скопившуюся за последнее время злобу. Она накапливалась благодаря бесконечным кошмарам, что не давали мне покоя. Днем от них спасала Фредерика, а по ночам я был абсолютно беззащитен и слаб. Они легко мной манипулировали, затуманивая мой рассудок и заставляя из раза в раз испытывать все ужасы прошлого.

У входа я остановился. Голос Данте, окликнувший меня, уже был спокойным, и все таким же холодным. Я удивленно обернулся, не понимая причины столь неожиданного призыва. Я дернул ручку двери, закрывая ее прямо перед длинным, любопытным носом дяди Клаудио, и сосредоточил все свое внимание на Капо.

- Что-то случилось? – обратился я к нему, будучи настороженным. Джованни рядом с ним улыбнулся, а сам Данте достал что-то из своего стола. Это оказалась черная коробка среднего размера, и я с любопытством пытался разглядеть ее с разных сторон.

- Это тебе, - проговорил он, слегка растягивая губы в стороны. Подобное можно было расценивать, как улыбку. Данте Кавалларо вообще редко улыбался. Этим они с Леонасом разительно отличались друг от друга. Тот всегда сиял своей ослепительной ухмылкой, глядя на всех насмешливо и презрительно. Взгляд его отца был абсолютно безэмоциональным и равнодушным, и зачастую невозможно было предугадать, о чем именно он думает.

Я осторожно прикоснулся к коробке, подхватывая ее на руки, а потом открыл. Внутри оказалась та, что была поменьше, и вытащив ее, я обнаружил внутри золотые часы. Недоуменно посмотрев на Данте, я спросил:

- Это мне?

Он коротко кивнул.

- С Днем рождения, АрДжей.

В этот самый миг в голову в очередной раз ударило осознание – мне пятнадцать. Наконец-то то, о чем я грезил все последнее время, исполнилось. Тем не менее, поздравление Капо было неожиданным, а оттого жутко приятным. Я даже завис на некоторое время, потому что просто не мог осознать сам факт того, что меня поздравлял кто-то, кроме Лео и Рика. Хотя, вспомнив прошлый год, я отметил, что чета Кавалларо всегда меня поздравляла. Этот год не стал исключением, а еще доброе похлопывание по плечу от Джованни только заставило меня еще больше воспарить.

Это радовало, как ничто иное, заставляя моего внутреннего, глубоко запертого в чертогах души ребенка, плясать от счастья. Я не знал любви и заботы, а оттого даже малейшие их крохи делали меня безумно счастливым и благодарным.

- Спасибо, - тихо проговорил я, чувствуя странную дрожь во всем теле. Выражение лица Данте на мгновение смягчилось, он кивнул мне, но потом вновь превратился в статую.

- Где он? – спросил он жестко.

Не следовало уточнять, кого он имел в виду. Я судорожно вздохнул, глупо улыбаясь, засовывая часы обратно в коробку. Разумеется, интересовался Капо своим безрассудным и упрямым сыном. Я был точно уверен, что сейчас он был в каком-нибудь баре или мотался с Рикардо по городу. Тем не менее, Данте этого знать не следовало, потому что для Леонаса это было чревато последствиями, а подставлять его я хотел в последнюю очередь. В конце концов, разве это не было моим прямым долгом, как его будущего Консильери – подстраховывать его проблемную задницу? Именно это я и делал, сколько себя помнил, особенно, перед его отцом.

- Появилось некое дело, - произнес я самым серьезным голосом, который только у меня был, нацепляя на лицо сосредоточенную и важную мину. – Они с Рикардо туда поехали. Леонас должен был прийти, но, как видишь, там, вероятно, выдалось что-то важное.

На лице Данте отразилось неверие, но он промолчал, коротко кивнув. Возможно, он предпочел довериться моим словам, предполагая, что я бы не стал врать в лицо собственному Капо, но на кону стоял его же собственное спокойствие, так что, он должен был быть только рад. Он не спросил больше ничего, и я счел это за разрешение покинуть кабинет. Напоследок я еще раз поблагодарил его и Джованни, а потом вышел за дверь, осторожно ее прикрывая за собой, и вся минутная эйфория была выдвинута на задний план, а то и забыта, стоило мне только увидеть ненавистное лицо дяди Клаудио.

Разумеется, этот ублюдок даже понятия не имел, что у меня сегодня особенный день, и я был бы искренне рад, на самом деле, если бы в качестве подарка он бы просто исчез.

- Как ты посмел так разговаривать со мной перед всеми? – прошипел он яростно, подлетая ко мне. Не успел он достаточно приблизиться, как в его живот уперлось дуло пистолета. Он ошалело посмотрел вниз, на мою расслабленную руку, что крепко держала оружие.

- Советую тебе пересмотреть свое поведение по отношению ко мне, - сказал я, глядя на него насмешливо. – Тебе ли не знать о моем вспыльчивом характере?

Лицо дяди перекосилось от злобы.

- Ты, щенок ...

Я упер дуло сильнее.

- Не двигайся, - прошептал я, наклоняясь ближе к нему. – Не заставляй меня тратить патроны. Это не будет того стоить.

Мои слова ударили в самое яблочко. Дядя тяжело задышал, как будто бежал не переставая, словно за ним гнался легион демонов. Пока что, он был в окружении только одного, но ему и меня хватало, чтобы класть в штаны от страха.

- Ты пожалеешь об этом, маленький ублюдок! – процедил он сквозь зубы.

Я пожал плечами.

- Действуй, - махнул я рукой, убирая пистолет. Дядя, казалось, несколько сдулся. – Но прежде ты вернешь на счет моей семьи каждый цент, который потратил.

Лицо этого ублюдка похолодело.

- Я не позволю тебе вмешиваться в мои дела, малолетний ублюдок!

Я хмыкнул.

- Я не вмешиваюсь в твои дела, дядя, - усмехнулся я. – Я требую тебя вернуть деньги, которые принадлежат мне.

Дядя злобно фыркнул.

- Они не принадлежат тебе.

Я нарочито удивленно выгнул бровь.

- Да неужели? Я – Скудери. Каждый цент, потраченный тобой, принадлежит мне! Впредь ты будешь отчитываться за каждое свое действие, что ты совершил, прикрываясь именем моей семьи. Ты – Брасси. Ты не Скудери. Я советую тебе это запомнить, дядя. Если ты не хочешь раньше времени оказаться на том свете, я тебе настоятельно рекомендую запомнить свое место. Я не особо терпеливый, и ты это знаешь. Моя рука не дрогнет убить того, кто посмеет навредить моей семье.

***

Я ожидал застать Рикардо в его комнате, но он слонялся без дела в саду, вытаптывая своими длинными ногами несчастные цветы. У него был крайне скучающий вид, но стоило ему завидеть мою машину и меня, выходящего из нее, он бросился в мою сторону. Я схватил его за плечи, обнимая.

- Ты один? – спросил я удивленно. – А где блондин?

Он закатил глаза.

- Пошел кадрить очередную девчонку и пить. Как он выразился: «Одно упоминание о Капитанах испортило мне настроение». Он, кстати, просил передать тебе, что вечером мы идем в клуб праздновать.

Я хмыкнул.

- Мы и так проводим там все свободное время. Он мог бы и не уточнять.

Братец гаденько хихикнул.

- Ты – нет. За последний год можно по пальцам пересчитать, сколько раз ты был в клубе. Все свободное время ты проводишь, преследую Фредерику. Это даже обижает, но потом мы вспоминаем, что ты своим нытьем портишь всем настроение, так что мы даже рады.

Я только пожал плечами. Отрицать уже не было смысла. Фредерика занимала все мои мысли днем, стоило только выдаться свободной минутке. После посвящения я немало времени проводил с другими мужчинами из мафии, но я все равно старался уделять ей как можно больше времени, хоть она всегда и ворчала, а также прогоняла меня.

Мысли о Фредерики были отодвинуты назад, стоило мне заметить несколько грустное, неуверенное лицо Рикардо. Я схватил его за плечи, поворачивая лицом к себе и внимательно взглянул в его глаза, стараясь уловить нить его эмоций, которые он старался подавлять. Мне это не нравилось, но Рикардо был вдвое упрямее меня, и он вбил в свою маленькую глупую голову мысль о том, что его несчастные эмоции портят нашу жизнь. Иногда мне хотелось кулаками вдолбить ему в мозг то, что наша жизнь и так была не идеальной. Испортить ее уже ничего не могло. Рокко, ублюдочный, Скудери, постарался на славу, прежде чем сгинул.

- Что случилось, Рикардо? – обеспокоенно спросил я.

Он фальшиво хихикнул, скрывая за эти неловкость и неуверенность, а потом опустил глаза, потупив взгляд. Я взъерошил его темные волосы, заставляя вновь запрокинуть голову. Он только пожал плечами, стараясь выглядеть непринужденно.

- Ничего такого, на самом деле, - проговорил он спустя какое-то время. – Во всяком случае, это не так важно.

Я нахмурился.

- Ты – мой брат, и все, что имеет для тебя значение, для меня важно. Не пытайся мне врать, Рикардо. Я чую за милю запах твоего вранья, так что выкладывай, братишка. Что случилось? Ты, наконец-то, трахнул девушку, но тебя душит чувство вины?

Мой ехидный комментарий заставил его густо покраснеть и вырваться из моих рук. Он почесал затылок, выглядя нарочито обиженным, а потом с ухмылкой взглянув на меня, произнес:

- Не суди всех по себе, евнух. Если ты девственник, это не значит, что и другие тоже.

Я ехидно выгнул бровь, оглядывая его с головы до пят.

- Серьезно? – спросил я с ухмылкой. – Я попал в яблоко?

Рикардо закатил глаза.

- Конечно, нет, болван, - махнул он рукой. Из его глаз так и не исчезла тоска, заставившая меня еще больше насторожиться.

- Тогда что?

Он тяжело вздохнул, присаживаясь на каменное ограждение и запуская пальцы в волосы.

- В школе ..., - произнес он неуверенно и тихо. – В субботу в школе устраивают праздник в честь матерей, и вроде там готовится грандиозное шоу. Всех приглашают. Я подумал ... я тут думал ... что, если я предложу это маме? Согласится ли она?

Я застыл. Такие моменты выбивали почву у меня из-под ног. Видеть собственное болезненное и отчаявшееся лицо в зеркале было не так уж и мерзко. Куда большие страдания мне приносило смотреть в тоскливое лицо своего младшего брата и понимать, что я так и не смог дать ему все, что хотел. Как бы я не пытался заменить Рикардо родителей, я все еще был для него просто старшим братом. Он хотел иметь мать, хотел иметь отца. Он был куда более ранимой душой, нежели я, и все, что с нами происходило, отражалось на нем куда сильнее, чем на мне.

- Почему она должна не соглашаться? – спросил я жестко.

Рикардо удивленно вскинул голову, а потом как-то сдулся под моим напором, неловко пожав плечами.

- Она ... выглядит неважно в последнее время. Не думаю, что это хорошая идея.

Я фыркнул, подходя к нему ближе.

- Может, это хорошо на ней отразится, - произнес я.

Рикардо пожал плечами.

- На самом деле, - сказал он неуверенно. – Я бы хотел. Я бы хотел... чтобы она пришла. Но я не уверен, что это произойдет. Мама не выходит из дома без особой надобности. Ты же знаешь это. Едва ли не лучше меня, знаешь.

Я смотрел на него сверху вниз, и ощущал, как мое сердце умирает. Он был прав. Мать превратилась в затворницу с тех самых пор, как пришла весть о том, что отец мертв. Она все не верила в это, и я даже предполагал, что она продолжает верить, искренне считая, что однажды он вернется и опять будет насиловать ее. На мгновение тьма заволокла все перед моими глазами, и я вспомнил тот ужасный день много лет назад, когда, будучи семилетним ребенком вышел ночью выпить воды и наткнулся на то, как отец насиловал маму, захлебывающуюся в рыданиях. Я никому об этом не рассказывал – даже Леонасу, которому рассказывал все. Это воспоминание грозилось в один прекрасный день свести меня с ума, и я предпочитал загонять его глубоко в себя, чтобы ничто не могло напомнить мне о той проклятой, мерзкой, отвратительной ночи. Я чувствовал себя так жалко тогда, так омерзительно. Моя мама плакала, умоляла отпустить ее, а я ничего не мог сделать, чтобы помочь ей.

И даже спустя восемь гребанных лет ничего не менялось. Я все также стоял в стороне и наблюдал за тем, как она утопает в собственной агонии, и ничего не мог сделать, чтобы облегчить ее боль и защитить ее от той тьмы, что преследовала ее с тех пор, как ее ублюдочный отец решил выдать ее за Рокко Скудери.

Голос Рикардо – все такой же неуверенный и грустный – отвлек меня от размышлений.

- Может, попросить Валентину? Не думаю, что она откажет...

Его слова полоснули по сердцу.

- У нас есть мать, - прошипел я яростно, ощущая душераздирающую боль в груди. День становился еще паршивее. – Мы не сироты.

Рик тяжело вздохнул, отворачиваясь.

- Не самая лучшая идея для мамы, - сказал он некоторое время спустя, невесело усмехаясь. – Не хочу утруждать ее подобной глупостью. Ей нужно больше отдыхать.

Я был с ним не согласен. Прошло достаточно времени со смерти отца, и матери было пора вылупляться из той скорлупы, в которой она продолжала жить. Я понимал ее и не осуждал. Я готов был терпеть ее равнодушие к себе хоть вечность, но Рик нуждался в матери. Я не мог позволить ему лишиться и этого. Посмотрев в сторону дома, а проговорил:

- Я поговорю с ней.

Он удивленно уставился на меня.

- Ты уверен? – Рик подскочил с места, подходя ко мне вплотную. – Я не уверен, что это хорошая идея, АрДжей...

Я пожал плечами.

- Мы не узнаем, пока не спросим. Это всего лишь праздник, и я думаю ей пойдет на пользу выбраться куда-нибудь, где нет ее старых знакомых.

Лицо Рикардо от осознания потемнело. В его глазах полыхнула ненависть, но он промолчал, только крепко сжал губы в тонкую линию. Он коротко мне кивнул, и я хлопнул его по плечу, притягивая к себе и обнимая.

Я обязан был сделать для брата все, что было в пределах возможного.

Мама нашлась в гостиной. Я стремительно вошел внутрь, замечая ее потухший взгляд, направленный в никуда, несмотря на то что смотрела она на очередную модель, вышагивающую по подиуму. Элоиз, сидящая рядом и копающаяся в своем телефоне от скуки, заметила меня первой. Бросив в мою сторону плотоядный, томный взгляд, она облизала пухлые губы, слегка вытагивая их, но я только окинул ее равнодушным взглядом, подходя ближе к дивану.

- Оставь нас одних, - велел я ей.

Мой резкий голос заставил маму вздрогнуть. Ее плечи напряглись, и пока она не подняла голову и не увидела мое тело, нависшее тенью над ней, это напряжение не исчезло. Я прекрасно знал, что именно она подумала, но предпочел заняться самобичеванием позже.

- Как дела, мама? Как ты себя чувствуешь?

Она слабо пожала плечами, отворачиваясь.

- Уже лучше, - произнесла она, тщетно стараясь растянуть губы в улыбке. Ее болезненный вид был мучительным для меня. – Как прошел твой день?

Я напрягся. В глубине души я ожидал того, что мама поздравит меня, но этого не случилось, и я даже не мог найти в себе достаточно детской обиды, чтобы разозлиться на нее. Вместо этого я чувствовал только пустоту. Винить маму было не в чем. Следовало винить ублюдков, которые сотворили подобное с ее жизнью, но они были давно мертвы, а она грозилась навечно остаться их жертвой и пленницей своего прошлого.

- Знаешь, - проговорил я тихо, стараясь унять дрожь в голосе. – У Рикардо праздник в школе. В субботу. Ты могла бы пойти. Развеяться.

Она пожала плечами, потом взглянула на меня виновато. Некоторое время она молчала, и с каждой продолжающейся секундой этой пытки, я чувствовал, что начинаю вскипать. Мне было жаль ее, и я безумно хотел ей помочь, но потом я вспоминал грустное, заплаканное лицо Рикардо, который звал маму долгими, бессонными ночами.

- Я не думаю, что достаточно...

Я судорожно вздохнул, заставляя ее испуганно дернуться и замолчать.

Малейшие мои действия пугали ее до безумия, потому что она боялась, что однажды я впаду в ярость, подобно отцу, и причиню ей боль. В детстве этот ублюдок не гнушался поднимать на нее руку перед нами с братом, и как бы мое сердце не рвалось защитить ее, я знал, что одно мое движение – и он изобьет Рикардо. Это был самый ужасный выбор, который я довольно часто делал в детстве, и мне было за него дико стыдно, но Рикардо был маленьким и беззащитным, и он бы, вероятно, умер, если бы этот подонок сжал руку сильнее на его крохотной детской шейке.

- Я напоминаю тебе отца, не так ли? – горько поинтересовался я, заставляя ее застыть. – Ты не можешь смотреть на меня. Не можешь выносить моего присутствия рядом. Это причиняет тебе боль, и тебе страшно. Ты падаешь в обморок в ночи, если видишь меня, потому что считаешь, что он вернулся. Тебя это пугает, и я понимаю, мама. Я не виню тебя ни в чем, и последнее, чего я желаю – заставлять тебя страшиться меня. Хочешь верь, хочешь нет, но это причиняет мне такую же боль, как и тебе. Я помню этого монстра, мама. Каждую деталь, каждую мелочь. Я не виню тебя в том, что ты продолжаешь видеть его во мне, и не виню в том, что ты так и не смогла принять меня. Но Рикардо нуждается в тебе. Он ранимый и добрый. Ему нужна ласка. Ему нужна мать. Ты должна попытаться стать для него матерью, которой не можешь стать для меня. Я знаю, что в глубине души тебе больно от того, насколько мы с тобой погрязли во всем этом дерьме, но я прошу тебя, мама, стань для Рика той матерью, которую он хочет видеть рядом с собой. Отдай ему всю любовь, которую ты когда-либо хотела дать своим детям. Сделай это ради нас. Ради себя, и ради меня.

В глазах начало предательски щипать, и я поспешил отвернуться, не желая показывать ей своих дрожащих губ. В комнате повисло напряженное молчание, заставляющее меня чувствовать себя еще более паршиво. Мама молчала, и я молчал. Я не хотел давить, но так сильно хотел увериться в том, что она сможет найти в себе силы подняться с колен.

- Какой сегодня день? - спросила она тихо, но в ее голосе сквозила нотка подозрения. Я, черт подери, завис, ощущая гулко бьющееся сердце, глупо надеющееся на то, что она вспомнила. Ее слабый, болезненный голос заставил меня в очередной раз почувствовать себя гребаным ребенком, не способным защитить ее. Ее голос причинял мне боль.

Я вздохнул, и несмотря на жгучее желание быть приласканным, промолчал. В конце концов, в этом не было смысла. Она была слишком поглощена своим прошлым, чтобы помнить о том, какой сегодня день.

Я ее не винил. Это было не так уж и важно, чтобы заставлять маму чувствовать себя виноватой, а я знал, что она будет чувствовать себя подобным образом. Было горько и тоскливо, но такова была реальность, в которой я вырос, и именно таковой было мое настоящее, которое я сейчас проживал.

Моей единственной целью было дать Рику то, чего я сам получить так и не смог, и в этом нелегком деле мои чувства отодвигались на задний план. Мне не было до них никакого дела.

- Понедельник, - ответил я ей. – Я скажу Рику, чтобы он предупредил тебя заранее.

Мама коротко кивнула, слабо пошевелив головой. Она так и ничего не сказала, но я не был уверен в том, что желаю слышать ее голос. Он причинял только боль.

Прежде чем уйти, я остановился к двери, схватившись за ручку, и я вздохнул, набирая в грудь побольше воздуха. Слова комом застряли внутри, и темный ублюдочный демон изнутри напоминал мне о том, что я тоже ее сын. Он все шептал о том, что и я имею право на ее любовь, что и я нуждаюсь в крохотной доле ласки и любви, но я жестко его подавил, заставляя себя сосредоточиться.

- Спасибо, мама, - проговорил я тихо, не оборачиваясь. Хотелось побыстрее уйти, чтобы избежать новой порции боли, но неожиданно сзади раздался ее голос.

- Не волнуйся, - произнесла она мягко. – Я пойду на этот праздник.

И несмотря на агонию в душе, я почему-то улыбнулся. Я представил себе улыбчивое и счастливое лицо своего младшего брата, который так рано повзрослел, и подумал, что готов буду перенести что угодно, лишь видеть его таким. Пожалуй, Рик стоил того, чтобы проходить через все это, а мучения никогда не поздно было залить алкоголем.

Чем я и намеревался заняться, чтобы заткнуть этот мерзкий голос.

***

Фредерика, 18 лет

В церкви было тихо, и эта тишина была невероятно успокаивающей. Я прикрыла глаза, вслушиваясь в проповедь священника, и думая о том, что только в этом месте внутренний голос, шепчущей мне о том, что я убийца – умолкает. Ради этой тишины я готова была оставить все, что окружало меня на протяжении долгих восемнадцати лет. Жить с вечным голосом в голове было невыносимо. Мне не терпелось избавиться от него, наконец.

Порой я думала, как сложилась бы моя жизнь, если бы мама осталась жива. Это было самой заветной мечтой, что когда-либо была у меня, и я любила фантазировать на эту тему потому, что несмотря на, что она была болезненной, она также была и феерически приятной и делала меня на мгновение счастливой. Конечно, потом это причиняло адскую боль, потому что реальность накрыла меня плотным коконом, заставляя почувствовать все острые грани. По крайней мере, останься мама жива, не было бы этой вечной жалости в глазах других людей. Я ненавидела это мерзкое чувство – ощущать, как все смотрят на тебя так, словно ты – жалкое, бестелесное существо, имеющее жажду к жизни, но не имеющее права жить.

Я засунула руку в сумку, лежащую у меня на коленях. Хоть на улице и было жарко, но она грела меня и мои ноги. Внутри хранилась Библия, а внутри Библии – фотография мамы. На ней она улыбалась, обнимая папу сзади. Он выглядел как никогда счастливым и радостным. Ни разу за всю свою недолгую жизнь я не видела, чтобы он хоть раз улыбался бы так, как улыбался на этой фотографии. Рядом с ними стоял Сантино – еще совсем ребенок. Улыбающийся и даже отдаленно не напоминающий ту версию себя, какой был сейчас. Все они были так счастливы без меня, и стали так несчастны с тех пор, как я появилась.

Может, папа и думал, что мое появление сможет затупить боль от потери мамы, но я искренне считала, что сделала все только хуже. Папа нередко говорил, что мы похожи. Глядя на фотографию, я отметила во многом схожие черты лица. Трудно, наверное, было глядеть в глаза своего ребенка и видеть тень все еще любимой, но давно умершей жены. А еще сложнее, вероятно, было осознавать, что появление этого самого ребенка ее и убило.

Мне было больно смотреть на эту фотографию, но одновременно было больно и не делать этого. Я хотела чувствовать хоть какую-то связь с мамой, которой у нас никогда не было. Тетя Нел, как бы она не пыталась, не смогла мне ее заменить. Было тяжко это признавать, и из-за этого я чувствовала себя еще более гадко, но это было правдой, какой бы жестокой и неблагодарной она не была.

Неожиданно рядом кто-то сел. Я поспешила убрать фотографию и книгу обратно в сумку, натыкаясь на мать-настоятельницу.

- Здравствуй, Фредерика, - поприветствовала она меня мягкой улыбкой.

Я коротко кивнула, глядя на нее также мягко.

- Добрый день, сестра. Как поживаете?

Она положила руку поверх моей ладони, делясь своим теплом.

- В последнее время ты приходишь довольно часто. Ты уже приняла решение?

Я вздохнула, глядя на алтарь. Это решение было жестоким и трудным для моей семьи, и никто его не одобрял. Папа все чаще отказывался есть, и за последние несколько недель мы едва ли перебросились парой-тройкой слов. Два дня назад он уехал в другой город по делам, и даже не писал. Я знала причину подобного поведения, и мне было настолько гадко, что я уже который день плакала по ночам, не в силах унять душевной боли, но я должна была это сделать. Я обязана была искупить свою вину перед всеми, кого я сделала несчастными.

Сестре Августине на вид было не больше пятидесяти. Я знала ее с тех самых пор, как впервые пришла в церковь много лет назад. Она была моим духовным наставником и человеком, который посоветовал мне когда-то искать спасение в вере, раз я не могу найти его ни в чем другом, и это помогло. Она подарила мне первую Библию, она помогала в освоении религии, и только она спокойно отнеслась к тому, что я хочу вступить в их ряды.

Папа ее, разумеется, терпеть не мог.

- Я долго думала, - проговорила я тихо, смотря на разноцветные блики на витражах. – Вы знаете мой ответ. Он не изменился.

Сестра Августина нежно улыбнулась.

- Это трудно решение, но я горжусь тем, что ты осознаешь всю его важность. Я дала тебе повзрослеть, чтобы ты могла осознать, от чего ты отказываешь и что ты получаешь в ответ. Ты должна задать себе вопрос: готова ли ты к такой жертве? Жизнь в монастыре нелегкая, Фредерика.

Я судорожно вздохнула, сжимая ее пальцы.

- Я понимаю, - произнесла я. – И я готова.

Сестра Августина коротко кивнула.

- Я обговорю все со святым отцом, - оповестила она меня. – Ты сможешь надеть монашескую рясу уже к началу этой осени.

Я улыбнулась. Мне уже исполнилось восемнадцать, я закончила школу, и у меня было твердое намерение довести все до конца. Странной неуверенности во всем происходящем у меня не было. Я знала, что двигаюсь по правильному пути.

- Это было бы великолепно, - сказала я спустя какое-то время. – Когда я смогу поселиться в монастыре?

Сестра Августина задумчиво посмотрела в сторону, покивала, а потом ответила:

- Думаю, мы могли бы уже выделить тебе место, если ты того желаешь.

Я вздохнула, качая головой.

- Я могу сделать это перед вступлением? Мне необходимо еще немного времени ... с моей семьей.

Дело приняло еще более серьезные обороты, когда папа узнал о том, что мне запрещено будет иметь телефон или любые другие средства связи, а также я не смогу видеться с ним так часто, как он того пожелает, а он, разумеется, хотел видеть меня подле себя каждый день. Я хотела дать ему еще немного времени, хотела провести с ним еще малость, чтобы уверить его, что я не бросаю и не ухожу. Меня просто станет меньше в его жизни.

- Конечно, - мягко произнесла сестра Августина, сжимая мою руку. Выражение ее лица сделалось сожалеющим, и я вздохнула, чувствуя себя паршиво. Я ненавидела, когда люди так смотрели на меня. – Твоя семья нормально отнеслась к этому?

Я не хотела делиться с ней подробностями, только коротко кивнула. Все, что было между мной и моей семьей оставалось между мной и моей семьей. Я ненавидела делиться подробностями своей личной жизни.

- Они в порядке, - проговорила я. – Они... я уверена, они поймут и примут это.

Сестра Августина несколько тоскливо вздохнула.

- Это сложно. Упрямство – не самое лучшее качество, но оно есть в каждом из нас, хоть мы, зачастую, его и не замечаем. Люди упрямы в большинстве своем. Но я уверена, что они поймут и примут. Во всяком случае, их отношение не должно тебя покоробить. Если оно так, то ты должна пересмотреть свое решение, Фредерика. Твоя воля должна быть сильной и непоколебимой. Если бы ты не уверена, то не стоит этого делать. Эта ноша тяжела, и она предназначена не для каждого.

Я немало слышала подобных слов, и думала над ними последние семь лет своей жизни. Теперь я могла с уверенностью сказать, что готова ко всему, что меня могло ожидать. Я не намерена была отступать.

- Я готова. И я понимаю, на что иду.

Всякая настороженность с лица сестры Августина пропала, являя мне ее добрую, ласковую улыбку. Тем не менее, уже спустя какую-то долю секунду выражение ее лица вновь сменилось, становясь несколько неловким и неуверенным.

- Я должна спросить тебя о чем-то важном, - сказала она тихо, глядя на меня в упор. – Это очень важно, Фредерика.

Я коротко кивнула.

- Вы можете спросить о чем угодно.

Она судорожно вздохнула, сжимая мою руку.

- Твое сердце ... свободно ли оно?

Этот вопрос выбил почву у меня из-под ног, и почему-то первое, о чем я подумала – улыбчивое лицо АрДжея, его темные глаза и влюбленная улыбка. Это заставило меня пораженно застыть, потому что было неожиданно. Парень, что преследовал меня последний год, все еще настойчиво добивался предоставить ему место в моей жизни.

- Нет, - произнесла я твердо, стараясь задушить на корню какие-либо эмоции на этот счет. Они вызывали любопытство и интерес, но не более. Этому парню не было места в моей жизни. Ему следовало бы уже принять это. – Я всегда знала, к чему иду, сестра Августина. Я не могла себе позволить такой вольности, как любовь.

Женщина вздохнула, и мне показалось, что это был облегченный вздох. Я и сама понимала это. Какие-либо чувства, что были бы у меня, мешали бы мне жить. Мне нельзя было их иметь. Не дозволено.

- Это хорошо, - проговорила сестра Августина. – Любовь – сильное чувство, Фредерика. Если бы оно пустило ростки в твоем сердце, я бы не позволила тебе стать монахиней, дочь моя. В сердце монахини есть место только для веры в Бога. Там нет места для другого человека.

И как никогда, она была права.

Я выходила из церкви с настороженностью, оглядываясь по сторонам, ожидая увидеть знакомое лицо, но к моему удивлению – его не было. Я взглянула на часы, потом осмотрелась вокруг – но Доджа не было, как и его обладателя. Это было странно, учитывая то, что АрДжей встречал меня после школы, после похода в церковь, супермаркета или даже в парикмахерскую. Его стало слишком много в моей жизни, и неожиданно его резкое исчезновение странно взволновало. Я не видела в нем мужчину, но скорее чувствовала в груди нечто похожее, что испытывала, когда желала подарить ласку Сантино. Мне было безумно жаль этого несчастного парня, который изо всех сил старался казаться невозмутимым и уверенным.

Боль и отчаяние, однако, в глубине его черных, как ночь глаз, доказывали, что все куда сложнее, чем кажется на первый взгляд.

И сегодня у этого оболтуса было день рождения. А его самого рядом не было.

***

Эстер смотрела очередную серию «Спасателей Малибу», уплетая уже который кусок торта, что я испекла для АрДжея из тех самых лимонов, сорванных с дерева, что он дарил, предполагая, что он, как и в другие разы, будет ошиваться у двери моего дома, но на часах уже была полночь, а никто так и не появлялся. Следовало затолкать странное волнение и беспокойство куда подальше, но в итоге я только затолкала оставшиеся куски торта в контейнер, а его самого – в холодильник. С беспокойством все обстояло куда сложнее.

- То есть ты хочешь сказать, что готова обменять мир горячих, сексуальных мужчин на монашескую рясу? Ты серьезно, Фред? – спросила Эстер недоуменно, тыкая пальцем в полуобнаженного спасателя в красных плавательных шортах.

- Не вижу в них ничего интересного, - произнесла я равнодушно.

Кузина фыркнула.

- Ты просто не понимаешь, отчего ты отказываешь. Ты ведь даже не знаешь – каково это!

Я горестно вздохнула, поворачиваясь к нему.

- Каково – что?

Эстер заинтересованно взмахнула ложкой.

- Быть с мужчиной, - ответила она просто. – Как ты можешь отказываться от чего-то так легко, если ты понятия не имеешь, каково это?

Я закатила глаза.

- Причем здесь вообще это?

Эстер ехидно ухмыльнулась.

- Это имеет первостепенное значение, Фред, - заметила она важно, вытягивая палец вверх. – Просто ответь: ты когда-нибудь целовалась?

Я вся вспыхнула, отворачиваясь. Из-за моих неловких движений, я столкнула с кухонной тумбы пустую кастрюлю, и умиротворенная атмосфера была безбожно нарушена звонким и грубым звуком. Эстер даже поморщилась, но выражение ее лица оставалось таким же настойчивым.

- Не вижу никакой связи между поцелуями и моим желанием стать монахиней.

Эстер хмыкнула.

- Связь, на самом деле, очень прямая. Сама посуди – ты никогда не целовалась. Даже не касалась мужчины. Что, если тебе бы это понравилось?

Я скептично выгнула бровь, скрещивая руки на груди.

- Мне бы это не понравилось, - произнесла я уверенно.

Эстер махнула рукой.

- Ты не можешь знать наверняка. Ты никогда не проходила через подобное.

Я вздохнула.

- И не хочу. Целомудрие для меня очень важно.

Эстер недовольно цокнула языком.

- Ты зря отказываешься. И ведь тебе искать не надо. Присмотрись к АрДжею! Я тебя уверяю, еще год – и он превратится в чертов секс-символ Чикаго, Фред.

Глаза Эстер лукаво блеснули, а я поперхнулась слюной и покрылась толстым слоем краски, чувствуя себя максимально неловко. Даже представлять такое было стыдно, не говоря уже о том, чтобы позволять подобное. На мгновение, однако, мой мозг позволил проанализировать мысль о том, каково это – целоваться. Разумеется, не с АрДжеем – неким фантомным образом. Все что мне привиделось ощущалось очень и очень странно.

- Не неси чушь, - оборвала я мечтательную Эстер. Та моментально надулась. – Он младше меня. Как ты вообще можешь думать о подобном?

Эстер раздраженного закатила глаза.

- Он младше на три года, а не на двадцать лет, Фред. И он очень быстро растет. Тебе ли этого не замечать.

Шаловливые нотки в голосе Эстер только раздражали, но она была права. АрДжей просто катастрофически быстро рос, пугая меня этим, а еще – своим увеличившимся напором. Я ожидала, что мое желание уйти в монастырь остановит его, но оно только распалило. Я смотрела на этого ребенка, и не могла не отмечать, что он постепенно превращается в мужчину. Он обогнал меня в росте, еще больше раздался в плечах, и все время ходил с несколькими расстегнутыми пуговицами на своей рубашке, искренне надеясь впечатлить меня этим.

Его столь стремительно взросление меня пугало, особенно – в физическом плане. Он переставал напоминать ребенка внешне. Что же касается его внутреннего мира – он был зрелым не по годам, и даже страшно было подумать, что его таким сделало.

- Говорю тебе, Фред, - обратилась ко мне Эстер, вытягивая меня из размышлений. – Просто попробуй. Ты всегда успеешь уйти в монастырь, но не сможешь позволить себе насладиться мужчиной, став монахиней. Вы с АрДжеем знакомы уже больше года, и ты относишься к нему более терпимо, чем к тому же Кальвино, которого терпеть не можешь. Это ли не знак? Ты его ненавидишь – уже хорошо. Предложи ему что-нибудь ... пикантное. Он не причинит тебе боль, и обойдется с тобой, как с королевой. Мафиози быстро растут. Может, ты и считаешь его ребенком, но я уверена, чтобы у него достаточно опыта, чтобы переубедить тебя уходить в монастырь.

В Эстер полетела салфетка, а сама она увернулась, хихикая. Я только устало вздохнула, потирая переносицу.

- Он младше! – напомнила я.

Эстер фыркнула.

- Разница в возрасте – обычное дело в Наряде!

Я усмехнулась.

- Когда это касается мужчин. Для этих аморальных людей не совестно брать в жены женщин, что годятся им во внучки. Во-первых, я – не мужчина. Во-вторых, я не вижу в нем мужчину. АрДжей - хороший парень. Я верю, что у него все получится, и однажды он будет счастлив.

Неожиданный скрежет за окном заставил нас замолчать и застыть. Я удивленно взглянула в том направлении, но ничего не увидела. Тишина, уханье совы и странные подозрительные звуки несколько пугали. Я вооружила сковородой и двинулась в сторону двери. Внезапно раздался тихий, глухой стук, заставивший Эстер подпрыгнуть на месте.

- Ты кого-то ждешь?

Я покачала головой. Время перевалило за полночь – кого я могла ждать в такое время?

Стук повторился, заставляя меня напрячься до предела. Наш дом находился в одном из самых безопасных районах, но даже тут были нередки случаи появления бездомных бродяжек. Странные опасения были еще и во многом преувеличены из-за того, что мы были дома одни.

С третьим стуком я резко распахнула дверь, замахиваясь, но неожиданная тяжелая туша, облаченная во все черное, буквально повалилась на меня. Я успела только подхватить АрДжея на руки, повалившись с ним на землю, и только спустя целуя – долгую – минуту позволила себе понять, что обнимаю его, прижимая к себе.

Эстер, застывшая над нами с торжествующей улыбкой на лице, выглядела так, словно победила в том глупом споре.

Я в очередной, сотый раз за этот вечер, покраснела.

***

АрДжей

Моя голова готова была распасться на мельчайшие частицы. Она жутко раскалывалась, причиняя мне адскую боль, из-за чего я даже не мог толком открыть глаза. Со вздохом перевернувшись на живот, я подтолкнул руки под одеяло, и внезапно ощутил странный, незнакомый запах. От подушки пахло чертовыми лимонами, и я поразился тому, что схожу с ума, однако мои мелко приоткрые глаза внезапно натолкнулись на странную узорчатую наволочку, а потом мой слух уловил тихое напевание.

Оно было приятным на слух. Голос был мелодичным, и невероятно успокаивал. Тем не менее, было странно слышать его в моей комнате с утра пораньше, а следовательно...

Я был не в своей комнате.

Моя рука дернулась под подушку, но пистолета там не обнаружилось. Подобная безоружность была чревата последствиями, и я вскинул руку, ожидая схватить приблизившегося человека. Рука схватила что-то гладкое и теплое. Я резко обернулся, и буквально вскрикнул, сталкиваясь с удивленным взглядом Фредерики.

- Это я, - прошептала она тихо, поднимая руки в надежде успокоить меня. Я посмотрел на свою ладонь, что крепко обхватывала ее кисть, и вскинул голову обратно, недоуменно уставившись в ее прекрасные, зеленые глаза. – Это я.

Я сглотнул вязкую слюну, ощущая мерзкий привкус во рту, но руку Фредерики так и не отпустил, лишь ослабив хватку. Она не возражала, глядя на меня обеспокоенно.

- Ты в порядке?

Я кивнул. Моя голова все еще отказывалась функционировать, и все, на что меня хватило поинтересоваться:

- Как я здесь оказался?

Фредерика весело усмехнулась, подходя ближе. Мне пришлось ее отпустить, хотя это касание было таким приятным и таким долгожданным. Однако, все, о чем я мог думать – ее присутствие рядом. Она надавила на мои плечи, и я слишком реально почувствовал ее обжигающие прикосновения. Только запоздало до меня дошло, что я был по пояс обнажен.

- Держи.

Неожиданно прямо в лицо ткнулся стакан воды и маленькая таблеточка, расположенная на крохотной, нежной ладошки Фредерики. Я ничего не сказал, только благодарно перехватил ее взгляд, забрал из рук таблетку и даже не удосужился уточнить, что именно это было. Если она решила отправить меня на тот свет, то так тому и быть. По крайней мере, эта мерзкая головная боль должна была утихнуть.

- Это от похмелья, - уточнила Фред, вероятно, заметив мой настороженный, подозрительный взгляд. Я слегка покраснел, почувствовав себя глупо. – Если ты не умеешь пить, то тебе не следует делать этого.

Ее голос был полон строгости, и заставил меня насмешливо усмехнуться.

- Я умею пить. Поверь мне, Рики.

Она недовольно фыркнула.

- Как же. Оно и видно.

Я вздохнул, оглядываясь по сторонам и оставляя ее слова без ответа. Подо мной был мягкий матрас и теплое одеяло.

- Где я?

Фредерика подошла к окну, распахивая его настежь.

- В моей комнате, - ответила она тихо.

Я едва ли не истерически готов был рассмеяться.

- И как же я здесь оказался?

Она обернулась, выглядя расслабленно и непринужденно. Я позволил себе успокоиться и откинуться на спину, закинув руки за голову. Постепенно лекарство начинало действовать, но моя голова все равно адски пульсировала. Однако, я был рядом со своей любимой женщиной. Что, если не это, исцеляло лучше всего?

- Прошлой ночью, далеко за полночь, ты приволокся ко мне домой. Пьяный настолько, что просто повалился мне в руки. Твой телефон был разряжен, а номеров твоих друзей у меня нет. Выставить тебя за дверь в таком состоянии я тоже не могла. Вот и вся история.

Я пораженно застыл.

- А твой отец?

Она пожала плечами, доставая из шкафа полотенце.

- К твоему счастью, его нет дома. Он уехал по делам в другой город.

Странное беспокойство окутало мои внутренности.

- И ты так просто открыла дверь? – поинтересовался я несколько раздраженно. – Ты просто отворила дверь незнакомцу, что ошивался за твоей дверью глубокой ночью, будучи в доме совершенно одна?

Внезапная злость и ярость, пробудившиеся во мне. Затопили с головы до пят. Я чувствовал себя самым настоящим идиотом, потому что занятый собственными делами, я совсем потерял счет времени. Я и не заметил, что Энцо нет в доме. Если бы я только знал, я бы ни за что не оставил ее одну. По крайней мере, я мог бы ночевать в машине или притащить спальный мешок. У них во дворе было также уютно, как и внутри.

- Мы были с Эстер, - проговорила Фредерика смущенно, потирая свою щеку.

Я фыркнул.

- Это было глупо и безрассудно, Фредерика. А если бы это был маньяк?

Одна мысль, что ей могли причинить боль, пробуждала во мне зверя.

Рики только пожала плечами, глядя на меня с улыбкой.

- Ну, я была вооружена сковородой. Смотрел «Рапунцель»? Это страшное оружие.

Я был искренне рад, что с ней все было в порядке. Все еще было удивительно быть здесь – в ее комнате. Я всю ночь провалялся на ее кровати, и одна мысль о том, что она заботилась обо мне. Бросила меня в дрожь.

- Спасибо, - прошептал я благоговейно, глядя на нее в упор с восхищением и любовью. Фредерика коротко кивнула, а потом как-то зависла. Она смотрела на меня, но не в мои глаза. Я удивленно посмотрел туда, куда был обращен ее взор, и с ехидной ухмылкой отметил, что она внимательно смотрела на мою обнаженную грудь, покрытую мелкими татуировками. Внушительные были на спине.

Заметив мое пристальное внимание, Фредерика смутилась еще больше и сразу отвернулась.

- Не мог бы ты прикрыться? – поинтересовалась она, и румянец ее восхитительных щек доставил мне истинное наслаждение.

Я насмешливо поинтересовался:

- Я тебя смущаю? С чего бы тебе так реагировать? Я ведь не привлекаю тебя.

Фредерика кивнула, но все равно не обернулась.

- Ты прав, - услышал я ее тихий ответ. – Тем не менее, это странно – наблюдать за полуобнаженным мужчиной в своей постели.

Я хихикнул, моментально принимая сидячее положение. Она была недалеко от кровати, так что мне не доставило лишних неудобство и трудов потянуться и ухватиться за ее тонкое запястье. Она напряглась, но повернулась, смешно нахмурив бровки.

- Значит, ты все-таки видишь во мне мужчину? – поинтересовался я любопытно. Мое сердце бешено забилось, ожидая ответа, но она только тяжело и устало вздохнула, осторожно высвобождая руку из моего нежного захвата.

- Ты играешь моими словами, Арджей, - заметила она недовольно, подходя к двери. – Умывайся и спускайся вниз. Я накормлю тебя завтраком, раз уж ты здесь.

Она вышла за дверь, тихо и аккуратно затворив ее за собой, а я повалился на кровать, и готов был завизжать, подобно гребаной восьмикласснице, которой написал понравившийся ей парень. Тем не менее, я чувствовал себя именно так – невероятно ослепительно и благоговейно.

Покрасневшие щеки Фредерики при виде моего обнаженного торса только еще больше меня позабавили и обрадовали. Было ли это знаком того, что все меняется?

Я очень надеялся, что так.

***

Фредерика поставила передо мной тарелку с ароматно пахнущими тостами, жаренным беконом и яйцами. Я дрожащими пальцами схватился за приборы, чувствуя себя в Стране Чудес чертовой Алисой. Эстер, сидящая подле меня, ехидно наблюдала за каждым моим движением, но не смущала меня этим. Мы с ней отлично ладили. Она была толковой девчонкой, а также в полной мере ненавидела мысль о том, что Фредерика уйдет в монастырь.

- Ну и где ты был, горе-любовник?

Я поперхнулся отправленным в рот кусочком бекона. Плечи Фредерики напряглись, и я поспешил уточнить:

- Я был в клубе, - сказал я взволнованно. – Но я ни с кем не спал, Фредерика. Я верен тебе до мозга костей!

Она нарочито громко стукнула ножом по разделочной доске, заставляя меня моментально заткнуться, но ничего не ответила. Эстер расхохоталась, развалившись на стуле.

- Никто в этом и не сомневался, - заметила она. – Ты ведь всю прошлую ночь ныл Фредерике, как сильно ее любишь!

Я прыснул. Фредерика продолжала молчать.

- Я не боюсь говорить о своих чувствах, заметил я ехидно.

Эстер коротко кивнула.

- Это похвально. На самом деле, я аплодирую Фред. Я бы выперла твою пьяную тушу вон.

Я усмехнулся.

- Именно поэтому я сохну по ней, а не по тебе.

Эстер фыркнула.

- Я бы заявила на тебя в полицию. Поражаюсь, как она все еще терпит твои преследования. Ты ведь настоящий псих, АрДжей!

Я пожал плечами.

- Рад, что меня узнают в лицо!

Фредерика вздохнула, и я посмотрел на нее. Она, наконец, обернулась, глядя на нас ехидно, а потом покачала головой.

- Вы невыносимы! Знали об этом?

Я закивал.

- Разве не поразительно? Спорю, ты находишь это привлекательным. Плохие парни в кино всегда привлекают таких девчонок, как ты! Круто, правда? У меня есть все шансы! Ромкомы 2000-ых это доказывают!

Мой ехидный голос прозвучал уверенно и смело, заставляя ее смущенно фыркнуть и покраснеть. Фредерика моргнула раз, другой, а потом рассмеялась, глядя на меня. Я только мог наблюдать за ней и чувствовать, как в душе все расцветает. На нее хотелось глядеть вечность. Вся нежность, вся ласка, на которую я был способен — все это принадлежало именно ей.

Я вспомнил вчерашний гребанный день, затопленный в алкоголе. После разговора с матерью я чувствовал себя так паршиво, что пил, не просыхая. Ночью ноги сами привели меня к ней, а теперь она одной своей улыбкой согнала всю тьму, поселившуюся внутри. Хоть это и было на некоторое время, но это было просто восхитительно.

Я чувствовал себя так хорошо, как никогда прежде.

Позже Фредерика поставила передо мной тарелку с чем-то. Я запоздало понял, что это торт, и уставился на него во все глаза.

- Что это?

Фредерика неловко помялась. Эстер попыталась утащить кусочек, но я сразу пододвинул тарелку к себе.

- Это мое! – прошипел я яростно. Девушка только закатила глаза.

- Жадина!

Фредерика только покачала головой, словно у нее больше не имелось в словарном запасе слов, чтобы описать то, как мы ее бесим.

- У тебя же вчера был день рождения, - ответила она на ранее заданный мною вопрос. Я благоговейно вертел тарелкой в разные стороны, рассматривая ее под различными углами, и не мог поверить, что это для меня. - Я думала ты придешь. Ты ведь всегда ошиваешься под моими окнами. Было бы некрасиво с моей стороны тебя не поздравить, хоть ты и жутко меня раздражаешь. Но ты странным образом не появился, что крайне удивительно, на самом деле, и в итоге пришла голодная Эстер, а потом начала тянуть свои загребущие руки к торту. Так что, мне удалось лишь спасти то, что ты видишь перед собой. С прошедшим тебя днем рождения, АрДжей. Расти умный, и найди уже себе подружку!

- У меня уже есть ты, - ответил я тихо. – Подружка. Готовит мне торты.

Судорожный вздох вырвался из моей груди. Лимонный, несколько заплывший из-за того, что пропитался кремом, он все равно заставил мои слюнки течь в предвкушении. Я вцепился в вилку, налетая на свое угощение, и с набитым ртом интересуясь у Фредерики:

- Ты ждала меня?

Я был таким чертовым идиотом, что не пришел к ней сразу. Если бы я только знал, что она ждала моего прихода, бы пришел сразу же, как освободился.

Фредерика была занята завариванием чая. По всей кухне разнесся запах свежего лимона, и я с наслаждением принюхался. Она насмешливо фыркнула, заметив мою реакцию, и отвернулась, потянувшись за банкой сахара, расположенной на верхней полке кухонного шкафа, и ее футболка слегка задралась, открывая мне вид на тонкую полоску обнаженной кожи. Я мгновенно застыл, подавившись куском торта, жадно наблюдая за ее грациозными, мягкими движениями. Вскоре она опустила на свои идеальные, красивые ступни, и футболка вновь накрыла ее красивую линию живота. Хоть и момент был безвозвратно потерян, а мне оставалось только запечатлеть в памяти этот восхитительный вид, я чувствовал себя абсолютно дезориентированным. Кусок торта так и застрял во горле, а чувственная нежность, разливавшаяся в груди, сменилась на разгорающееся пламя желания.

Я судорожно вздохнул и опустил глаза вниз, глядя на свои штаны и проклиная свой чертов член, решивший заявить о себе столь невовремя.

- Друзьям принято поздравлять друг друга с днем рождения, - заметила Фредерика, садясь за стол.

Я ехидно выгнул бровь, стараясь успокоиться.

- Друзья? – уточнил я насмешливо. – Мы не друзья. Я тебе не друг, и никогда им не буду. Не пытайся загнать меня во френдзону.

Она устало вздохнула.

- А ведь все так прекрасно начиналось...

Я прыснул.

- Если примешь мои чувства, все прекрасно закончится!

Фредерика покачала головой.

- С тобой бесполезно спорить.

Я коротко кивнул.

- Рад, что ты это понимаешь.

Торт был восхитительным. Мне жаль было его есть. Я хотел засунуть его глубоко в свое сердце, и оставить его там навечно, но с каждым отправленным в рот куском его становилось все меньше, а мне даже страшно было подумать, какое выражение лица у меня было, потому что в душе я чувствовал, что готов был разрыдаться от досады.

- Хэй, - позвала меня настороженно Эстер. – Ты что, в жизни тортов не ел?

Я вздохнул.

- Отстань, - отмахнулся я, стараясь запечатлеть в памяти каждую секунду этого восхитительного утра.

Я был безоговорочно и просто невообразимо счастлив. Мне хотелось остаться в этом миге навечно. Я бы с удовольствием выпер Эстер, и наслаждался бы тем, что смотрел на Фредерику всю свою жизнь. В легкой футболке и спортивных домашних штанах, с распущенными волосами она выглядела как моя самая греховная, но в то же время невинная фантазия. Я не мог оторвать взгляд от ее груди, от ее фигуристого, красивого тела и круглых бедер. Тем не менее, я больше был сосредоточен на ее лице. Оно светилось, как, впрочем, и всегда. Наблюдая за тем, как я ем ее еду, Рики светилась и сама. Ей нравилось заботиться о других, нравилось дарить окружающим тепло. В глубине ее глаз была затаённая боль и горечь, причиняющая мне муки. Я хотел забрать у нее все страдания, и сделать ее самой счастливой женщиной на свете.

Она заботилась обо мне. Я портил ей жизнь своим присутствием весь последний год, а она впустила меня пьяного в дом, уложила на свою кровать, накормила меня завтраком, а потом еще огорошила меня тем, что ждала с тортом.

Она была чертовой мечтой, выплывшей из моего подсознания.

Идиллию нарушил телефонный звонок. Фредерика поспешила в гостиную, и я с удивлением заметил ее дрожащие пальцы. Вероятно, звонил Энцо. Рики всегда реагировала так на отца. Она обожала его, и чувство вины перед ним за смерть мамы были тем препятствием на пути к ее счастью, которое она не могла преодолеть. Я взглянул ей вслед, но неожиданно Эстер ударила меня в плечо, привлекая внимание.

- Чего тебе? – недовольно поинтересовался я.

Она наклонила ближе и велела мне сделать тоже самое. Застигнутый врасплох и полный любопытства, я сделал так, как она того и просила.

- Слушай внимательно и запоминай! – прошептала она мне на ухо, оглядываясь в ожидании Фредерики. Ее голос был взволнованный и быстрый, но говорила она с насмешливой, заговорческой улыбкой. – Через месяц у меня день рождения. Я приглашу туда некоторых своих друзей. Ты тоже придешь.

Я хмыкнул.

- Какая честь.

Она прыснула.

- Ты придешь, чувак, и сделаешь так, чтобы Фредерика на собственном опыте убедилась в том, что в монашеской жизни нет ничего интересного. И ты сделаешь все достойно и благородно, а потом женишься на ней, как того и требуют традиции нашего мира, или я покромсаю твой член на салат «Цезарь»! Ты меня понял? Она не понимает, что собирается сделать. Монастырь для нее – не выход. Я не хочу подобной жизни для своей любимой кузины.

Я удивленно моргнул, не понимая куда она клонит, но ее ухмыляющееся лицо и лихорадочный блеск в глазах сказали больше любых слов. Я открыл рот, а потом так и застыл.

- Выдыхай, АрДжей! – недовольно прошипела она.

Я взмахнул головой, стараясь вернуться в реальность.

- Ты предлагаешь ..., - прошептал я, сглотнув вязкую слюну, представляя себе это. – Ты предлагаешь мне заняться с ней...

Эстер закатила глаза.

- Ты что, не врубаешься? Девственник?

Я смутился, но покачал головой, хотя все так и было.

- Не девственник я, - процедил сквозь зубы.

Кого я обманывал? Эстер взглянул на меня так, словно я звучал неубедительно, а потом улыбнулась.

- Хоть в твои слова и мало верится, но так даже лучше. Фредерика ценит чистоту, а ты весь такой чистенький, никем не тронутый. Невинный мальчик. Уверена, она оценит!

Я готов был провалиться сквозь землю от смущения. В моей жизни не было женщин, которые бы столь откровенно говорили бы со мной о сексе, тем не менее, Эстер была одной из них, и сейчас я чувствовал себя рядом с ней сущим ребенком. Когда Фредерика вернулась на кухню, сияя улыбкой, она подмигнула мне. Я посмотрел на объект своего обожания, пристально оглядывая каждый изгиб ее тела.

Фантазировал ли я о том, как буду целовать ее, преклоняясь восхитительному телу это невероятной девушки?

Да.

Был ли я достаточно благороден, чтобы отклонить предложение Эстер?

Нет.

Я хотел Фредерику, и секс виделся мне одним из главных аргументов, которые я мог бы ей предоставить в качестве аргумента против церкви. Я должен был сделать все, чтобы заставить ее остаться. Сегодняшний день меня в этом только убедил. Фредерика была создана для меня, и я намерен был оставить эту женщину себе.

Я хотел ее, и был тем еще ублюдком, чтобы отпустить ее. И я хотел ее не только как влюбленный в нее парень, но и как мужчина, отчаянно жаждущий свою женщину.

***

Ровно через месяц я прибыл на место назначения, хоть и далеко не в назначенное время. Эстер ждала меня к семи, но в итоге я смог приехать только к десяти часам ночи, и жутко был раздражен этим фактам. Собрание ублюдочных Капитанов затянулось дольше обычного, а я не мог просто свалить, проявив подобное неуважение к Капо. Будущий глава Наряда дрых без задних ног. Хоть кто-то из нас двоих должен был держать лицо перед солдатами.

В маленьком доме в одном из районов Чикаго было многолюдно и шумно. Я все озирался на разодетых парней и девушек. Это ли Эстер называла «несколько друзей»? Дом был битком забит пьяной молодежью, выводящей меня из себя. Я хотел лишь найти Фредерику, и уже даже не был уверен в том, что хочу с ней спать. Я просто хотел забрать ее отсюда, потому что она абсолютно не вписывалась в подобную атмосферу.

Эстер нашлась внутри. Я всучил ей подарок – новоявленную модель IPhone, пополняя тем самым счет корпорации Apple. Девушка засияла и чмокнула меня в щеку, будучи абсолютно пьяной.

- Где Фредерика? – поинтересовался я недовольно. Чертова музыка била прямо по слуху. Она была включена на полную громкость. Я хотел лишь забрать Фредерику и отдохнуть. Я жутко устал после чертового собрания, а кучка малолетних пьяниц и наркоманов меня мало интересовали, хотя, что комично – они были старше меня.

Эстер махнула рукой.

- Где-то здесь. Она сказала, что хочет отдохнуть, - проговорила девушка заплетающимся голосом, возвращаясь к своем друзьям.

Я направился вглубь дома в поисках Фредерики, и раздражался с каждой секундой все больше, потому что не мог ее найти. Мне не терпелось забрать ее отсюда, потому что мой чертов мозг так и вопил, что ей не место среди этого пьяного сброда. Ей могла угрожать опасность, потому что на милю вокруг окружалось слишком много возбужденных и накуренных ублюдков, а Фредерика была красива, и я не исключал факта, что какой-нибудь сосунок позволит себе такую вольность, как прикосновение.

Я готов был застрелить этого смельчака на месте.

Фредерика обнаружилась внезапно. Мой взгляд совершенно случайно уцепился за знакомую каштановую макушку. Она была облачена в легкое желтое платье. С появлением в моей жизни Рики в ней стало слишком много желтого. Своими лимонами она изменила все. Сидя за кухонным столом, она пыталась отвязаться от какого-то рыжего ублюдка, что пытался взять ее за руку.

- Отпусти! – недовольно воскликнула она, но тот не слушал.

В моей груди развернулось адское пламя. Я стремительно подлетел к ним, и вложил вместо ее руки свою, а потом резко сломал ему указательный палец.

Ублюдок завопил, пугая своим криком всех вокруг и прижимая больную руку к груди.

- Ты кто, нахрен, такой?? – закричал он.

Я схватил его за плечо, притягивая к себе. Он мгновенно заткнулся, испуганно воззрившись на меня снизу вверх, так как был ниже.

- Проваливай, пока я добрый, - процедил я сквозь зубы. – Если бы не она, я вырвал бы каждый палец, которым ты ее касался.

Несколько успокаивала теплая ладонь Фредерики, вцепившаяся в мой бицепс. Она легко потянула меня в свою сторону, и я отпустил этого мерзавца, отгоняя тем самым и других зевак своим злобным видом. Я повернулся, глядя на свою любимую девушку, и неожиданно натолкнулся на хмельной взгляд и закатывающиеся глаза.

Оставалось только горестно вздохнуть.

- Что ты пила? – поинтересовался я, глядя на стол. Там было многочисленное количество пустых стаканов.

Фредерика пожала плечами, легко улыбаясь.

- Я хотела пить, - произнесла она несколько капризно. – Тут нет воды. Я хочу пить, АрДжей.

В холодильнике оказалось несколько бутылок простой питьевой воды. Я схватил сразу две бутылку, открывая одну и протягивая ее Рики, а другую приложил к ее лбу. Она блаженно застонала, заставляя мои яйца поджаться.

Дьявол, это было пыткой. Алкоголь уничтожал всякое самообладание Фредерики. Я всегда знал, что она тщательно контролирует свои эмоции, но глядеть на ее хмельное, улыбающееся лицо и закатывающее глаза было удивительно приятно.

Я видел ее такой впервые.

- Здесь шумно, - прошептала она. – Отведи меня наверх.

Еще одно примечание: она становилась не только более эмоциональной и разговорчивой, но и требовательной.

Ее ноги заплетались, поэтому я легко подхватил ее на руки, прижимая к себе, как самую драгоценную вещь, что только имелась в моей жизни. Она устало вздохнула и спрятала голову в моей груди. Увозить ее не имело смысла – она была бы жутко раздражена, если бы я отвез ее домой. Вероятно, она не хотела бы, чтобы отец видел ее в подобном состоянии. Этот дом принадлежал ее тете Нел и Эстер, и она намеревалась остаться здесь до завтрашнего дня.

- Наверху есть комната Эстер, - прошептала она тихо. – Отведи меня туда. Я хочу спать.

Я с трудом подавил нарастающее возбуждение от ее тихого голоса, нашёптывающего в ухо. Осторожно поднявшись с ней наверх, я распахнул первую попавшуюся дверь и был благодарен всему святому на свете за то, что это оказалась именно та самая комната.

Фредерика вздохнула, когда я положил ее на кровать. Она раскинула руки и ноги, и хихикала, что-то напевая, пока я распахивал окно. Я старался действовать быстро, чтобы вернуться к ней поближе. Я все еще не знал, что я хочу сделать. Одна моя часть уверяла меня в том, что, если я сейчас проявлю напор, Фредерика не откажет, потому что она не понимает во многом, что поделает. Я сделаю ее своей еще до того, как она успеет сбежать от меня.

Но другая моя часть вопила остановиться. Она требовала позаботиться о ней, как того и требуют наши традиции. Если бы только она согласилась приянть мои чувства и в будущем стать моей женой, я бы сделал все так, как диктуют обычаи и не тронул бы ее до первой брачной ночи, но она не оставляла мне выбора.

Фредерика заставляла меня биться в истерии, потому что в эту минуту у меня грозилось случиться раздвоение личности.

Я присел рядом, нежно смахивая прилипшие к ее лбу пряди. Она судорожно вздохнула, глядя на меня с улыбкой.

- Почему ты не боишься? – поинтересовался я. – Я ведь тоже мужчина. Я могу сделать то, что делал ублюдок внизу – схватить тебя, а может и чего похуже.

Она хихикнула, качая головой.

- Ты хороший, - прошептала она, заставляя мое сердцебиение ускорить ритм. – Ты мой друг!

Ее слова заставили меня хрипло рассмеяться. Я наклонил голову, прикасаясь лбом к ее плечу и даже сквозь ткань ощущая, какая горячая у нее кожа.

- Я тебе не друг, - напомнил я. Ее слова одновременно заставили меня почувствовать себя гадко, но, с другой стороны, они доказывали, что Рики мне доверяет, а это немалого стоит.

На мгновение я позволил себе насладиться ее видом. Я твердо решил, что не притронусь к ней этой ночью. Я хотел дать ей выбор. Мой взгляд коснулся нежной кожи лица: зеленых, затуманенных пеленой алкоголя глаз, красивых губ, ее высокого лба, на котором была маленькая родинка. Я не смог отказать себе в простом прикосновении и осторожно коснулся ее, прикасаясь одними подушечками пальцев.

Фредерика вздохнула, заставляя меня отпрянуть. Ее выражение лица сделалось задумчивым, а потом она вдруг спросила:

- Я красивая?

Я ехидно выгнул бровь.

- Ты сомневаешься?

Она пожала плечами.

- Мужчины никогда не обращали на меня внимание.

Я усмехнулся, нависая над ней.

- Тем и лучше. Потому они и живы. Ты – самая красивая девушка, которую я видел в жизни. И ты – моя.

Она хмыкнула.

- Твоя самоуверенность поражает. Но и привлекает, - я судорожно вздохнул. – Временами.

«Сделай это. Сделай ее своей.»

Мерзкий голос в голове дал знать о себе очень неожиданно. Я прикрыл глаза, стараясь успокоиться, но он только и делал, что ныл, чтобы я заявил на нее права. Фредерика была красивой, благородной, достойной девушкой. Она была мечтой любого мужчины, и моей – самой заветной мечтой. Я хотел. Видит Бог, я хотел ее сейчас, но я так боялся, что это обернется мне крахом всего, к чему я шел. Год преследований дал сегодня свои плоды, и я не хотел все испортить.

Я боялся действовать.

Но Фредерика сделала все сама.

Ее нежные, ласковые пальцы неожиданно коснулись моих губ. Я замер, застигнутый врасплох ее движениями, и позволяя ей исследовать меня. Она очертила контур моего рта, а я не смог отказать себе в удовольствии открыть рот и прикоснуться к ее указательному пальцу языком.

Фредерика судорожно вздохнула, убирая руку.

- Знаешь, - обратилась она ко мне тихо. – Мы с Эстер говорили о поцелуях.

Я прикрыл глаза, стараясь успокоиться и не представлять себе того, о чем думала Фредерика в ходе таких вот разговоров.

- И что ты думаешь? – поинтересовался я тихо, прислоняясь к ее лбу своим. Мы были прижаты друг к другу, мой член был напряжен до предела, а демон проклинал меня, как только мог, но я смотрел в ее глаза и утопал.

Она протянула руку, робко прикасаясь к моему лицу.

- Мне никогда это не было интересно, - ответила она, пожав плечами. – Это странно и ... у меня никогда не возникало желания целовать кого-то.

Разговор сам плавно перетекал в нужное мне русло.

- А сейчас?

Она робко усмехнулась.

- Ты очень красивый, - шепнула она благоговейно. – И мне интересно, правда. Только вот мне нельзя. Я буду монахиней, а монахиням нельзя целоваться. Я дам обеты. Я не могу их нарушить.

Хотелось завыть в голос от упоминаний монастыря и церкви, но я постарался взять себя в руки и сосредоточиться. Она несла настоящую ересь, как бы иронично это не звучало, но спорить с ней, да еще и пьяной, было бесполезно.

- Знаешь, - сказал я. – В детстве мы с братом часто играли в одну игру. Если он хотел что-то сделать, но не хотел, чтобы это видел я, он завязывал мне глаза, а я делал вид, что я другой человек. Как думаешь, это сработает с нами?

Дожидаться ответа я не стал. На спинке кровати валялся легкий, шелковый шарфик, и я скрутил его, прижимая к ее глазам. Она судорожно, томно вздохнула, прикасаясь к моим рукам.

- Не бойся, - успокоил я ее. – Я не причиню тебе боли. Как ощущается?

Фредерика слегка пожала плечами.

- Приятно, - прошептала она в ответ. – Словно я и правда другой человек.

Я хмыкнул.

- Ты – моя самая заветная мечта, - шепнул я ей на ухо, опускаясь ближе. Она заерзала, и я с восхитительным благоговением заметил, как она сжимает свои бедра. Я был пленен тобой, как только увидел. Ты – мое наваждение, Фредерика. Я хочу сделать тебя своей, но я боюсь. Так боюсь потерять тебя. Я хочу тебя поцеловать. Можешь ненавидеть меня, можешь проклинать, но разреши мне отнять у тебя первый поцелуй! Пожалуйста, разреши мне эту маленькую вольность! Я прошу тебя!

Я не видел ее глаз, но губы задрожали. Осторожно касаясь ее лица кончиками пальцев, я ощущал себя чертовым счастливчиком. Фредерика молчала некоторое время, и я уже отчаялся. Я так хотел ее поцеловать. Я мечтал об этом с тех самых пор, как впервые ее увидел.

- Я хочу поцеловать тебя, - вновь прошептал я. В этот раз я наклонился достаточно близко, чтобы мои губы невзначай коснулись ее губ. Внутренний голос вопил меня переходить к решающим действиям, но я намерен был сделать все достойно, даже, если все зайдет настолько далеко.

Я хотел поклоняться ее телу, а не жадно набрасываться на него. Я был чертовым девственником, и это тоже должен был быть мой первый раз. Я не хотел только брать, но и безумно желал отдавать.

Я готов был отдать ей всего себя.

Демон внутри ждал сигнала. Мы впервые хотели одного и того же. Моя темная сущность была также без ума от Фредерики, как и я сам. Конечно, он требовал куда более стремительного развития событий, но мне нужен был хотя бы один малейший знак.

И когда губы Фредерики слегка вытянулись, словно в поисках чего-то, а ее руки легли мне на плечи, я понял, что эта битва проиграна.

Мне будто послышался ублюдочный, торжествующий смех моего внутреннего «я», но я уже и не слышал, набросившись на ее пухлые, вкусные губы.

Фредерика совсем не умела целоваться. Она неловко тыкалась в мои губы поцелуем, заставляя меня улыбаться. Я целовал ее нежно и ласково, пробуя на вкус каждый сантиметр ее маленького, невероятно сексуального ротика. Может ей и было восемнадцать, но она выглядела такой маленькой, такой молоденькой для меня. Я хотел застыть в этом моменте навечно, потому что вдруг понял, что не был бы прочь умереть в эту самую секунду.

Я закинул ее ногу себе на бедро, задирая желтое платье и оглаживая гладкую, бархатистую кожу. Фредерики томно вздохнула, притягивая меня ближе и тыкаясь в мой рот. Я отстранился, посмеиваясь и осыпая ее лицо поцелуями.

- Моя Фредди. Моё все.

Поцелуями я заклеймил каждый участок ее нежной кожи. Вскоре платье отлетело в сторону, открывая мне вид на ее простенькое, белое, хлопковое белье. Лифчик был самым простецким. Разве что жутко милым – с маленькими цветочками в качестве узора. Фредерика потерялась в ощущениях поцелуя, и извивалась у меня в руках, совсем забыв о том, кто она и с кем она. Если и были во мне крохи сомнения, то они издохли.

Я должен был сделать ее своей.

Обязан.

Маленькие розовые соски моментально сморщились, стоило мне осторожно освободить ее от лифчика. Я судорожно вздохнул, думая, что сейчас умру, потому что член готов был вот-вот отвалиться. Фредерика тихо вскликнула, попытавшись прикрыться, но я осторожно схватил ее за руку, убирая их.

- Не прячься от меня, - взмолился я, наклоняясь к ее груди и всасывая маленькую, нежную горошину в рот. – Позволь мне поклоняться твоему телу. Ты восхитительная, Рики.

От движений моего языка Фредерику не раз подбрасывало на кровати. Ветер трепал шторы и мои волосы, и несколько охлаждал ее перевозбужденное тело. Она обвила ногами мою поясницу, прижимая меня к себе, а голову сильнее притягивала к своей груди. От очередного моего посасывания она громко застонала, и я усмехнулся.

Ей было нужно так мало, чтобы достичь своего пика.

Прежде, чем перейти к трусикам, я осыпал поцелуями каждый дюйм обнаженной кожи – шею, ключицу, плечи, руки, грудь и живот. Маленькая и абсолютно бесполезная ткань совершенно неожиданно возникла перед моим вздором, заставляя недовольно зашипеть. Я аккуратно стянул их вниз по ее ногам, открывая себе восхитительный вид ее блестящей, розой и никем не тронутой киски.

Фредерика была чиста.

Фредерика была моей.

Я похоронил себя между ее бедрами. Рики уже не говорила. Она превратилась в оголенный нерв, и только могла тихо скулить, стонать и взывать ко мне. На вкус она была просто восхитительна – тягучая и сладкая. Я был так рад, что я сохранил себя для нее. Я был уверен, что никогда не испытал бы подобного с кем-то, кроме Фредерики.

Мой язык готов был остаться между ее ног навечно, но после третьего оргазма Фредерика была расслаблена и ленива. Она водила по моей спине своими пальцами, размазывая пот, пока я, с закинутыми на плечи ее ногами, продолжал доводить ее до безумия своим языком. Я должен был увериться, что она достаточно готова.

Травмировать ее было последним, чего я желал.

Скинуть с себя одежду было делом нескольких секунд. Я навис над ней и понял, что хочу смотреть ей в глаза, когда буду двигаться в ней.

Вздохнув, я прикоснулся к шарфику.

- Останься со мной, - умоляюще прошептал я ей в ухо, стягивая с ее шарфик. - Позволь мне сделать тебя счастливой.

Глаза Фредерики пьяно вспыхнули, и я вошел в нее, закатив от наслаждения глаза.

Следующие несколько минут я не знал, что происходило, потому что меня выбросило куда-то прочь из реальности. Внутри Фредерика была горячей и восхитительной тугой. Она вздыхала, ёрзая и заставляя меня чувствовать себя так, словно я попал в рай. Осыпая поцелуями ее лицо, я старался успокоить – она мелко подрагивала, но слез не было. Стараясь отвлечь ее, я целовал и целовал, начиная медленно двигаться, и совершенно потерялся, как и сама Фредерика, вцепившаяся в меня руками и ногами.

Вероятно, это продолжалось вечность. Я не мог сказать точно. Я был на седьмом небе от счастья и эйфории, занимаясь любовью с женщиной, которую я хотел больше всего на свете. Я был чертовым идиотом, так глупо потерявшим сердце где-то на полпути в своей короткой жизни, но я не жалел, что именно Фредерика стала той, кому я вручил его.

Я хотел стать для нее всем, потому что она была центром всей моей жалкой вселенной, которая с ее появлением преобразилась до неузнаваемости.

Некоторое время спустя, когда я улегся на спину и затащил Фредерику на себя, успокаивающе поглаживая по спине, потому что она все еще мелко подрагивала после пережитого оргазма, я вспомнил о том единственном, что принадлежало ей. Вытянувшись и подобрав штаны, я вытащил оттуда маленькую коробочку, которую всегда носил с собой. Оно блеснуло серебром в ночи, а изумруд напомнил мне мою любимую женщину, что лежала на моей груди, став моей окончательно и бесповоротно.

Фредерика удивленно подняла руку, взглянув на кольцо на своем безымянном пальце правой руки. Она прислонилась щекой к моей груди, вслушиваясь в мое гулкое сердцебиение, а я мог только смотреть на руки Рики, нежно поглаживая ее своими пальцами, а свободно рукой водить по ее пояснице.

Казалось, кольцо было создано, чтобы принадлежать ей. На ее руке оно смотрелось идеально.

Я прикрыл глаза.

В конце концов, это не удивительно. Не кольцо делало ее красивой, а она украшала эту безделушку.

Закрывая этой ночью глаза, я знал, что кошмаров не будет. Фредерика, ревностно обнимающая меня во сне, уверяла меня в том, что будет доблестно защищать мой сон.

Я доверился ее нежным рукам. Я чувствовал себя на своем месте – в объятиях любимой женщины, и наконец-то не обремененный тем, чтобы терпеть чертовы шуточки Леонаса и Рикардо.

Все случилось именно так, как я хотел.

Я потерял свою девственность с Фредерикой Бианчи, как и она со мной, и сам факт того, что мы стали друг у друга первыми, ощущался просто восхитительно.