Не кричать костям во сырой земле

Едва они успевают пройти поляну, из-за деревьев выходит Марина. Кий даже дергается — так бесшумно та появляется. Совершенно спокойная, собранная, уверенная. Будто это они к ней пришли, а не она к ним.

— Дай мне с ним поговорить, — Марина не просит, скорее, требует. Или утверждает — что Демьян даст им поговорить, хочет того или нет.

— Много на себя берешь, — тихо отзывается Демьян.

— Сколько отмерено, столько и беру.

Кажется, что ничего не происходит — ни Марина, ни Демьян не двигаются с места. Марина — все такая же спокойная, руки сложены на груди, коса перекинута через плечи, глаза злые и темные, Демьян — отступил на шаг, ладони сжал в кулаки. Только вот Кий чувствует, как вокруг них меняется все — трава перестает шуршать, ветви деревьев склоняются то ли из любопытства, то ли в подчинении, даже солнце прячется за облако.

И боль — пронзительная, ужасающая, грызущая нутро, — прокатывается от головы до живота.

— Бери, да на чужое не зарься.

— Без тебя разберусь, — откликается Марина, а потом Демьян все же отступает, а она подходит ближе и берет Кия за руку. Оно и понятно — все же ведьмы всегда сильнее лесной нечисти были. Особенно, если это совсем юный водяной.

— Куда ты меня ведешь? — осторожно интересуется Кий.

— Поговорить надо.

— А Демьян... — Кий оборачивается. — При нем нельзя? — Демьян лишь неловко улыбается ему, но идти за ними не спешит.

— Нельзя.

— Почему?

— Вопросов многовато задаешь, — Марина смотрит прямо ему в глаза — и боль, которая тяжестью сдавливала грудь, отступает на пару секунд, за которые он успевает увидеть голодную, жестокую черноту в Марининых зрачках, а потом накатывает с новой силой.

Что ж, вопросы больше задавать не хочется.

Интересно, если Марина такая сильная, почему она до сих пор не подчинила себе лес? И как она уживается с теми старухами из деревни?

А что Марина сильная, Кий теперь прекрасно понимает. Он обманулся раньше, не увидел за насмешками и юностью опасности, а теперь смотрит на Марину и видит лишь ту злость, что полыхает внутри нее. Не человек Марина, потому и в лесу живет, а не за его чертой, как старухи.

— Ты не должен так слепо доверять Демьяну, — говорит Марина.

А вот эти слова порядком удивляют.

— А кому должен? — спрашивает Кий. Он тоже умеет злиться, как бы Марина не пыталась его запугать.

Он тоже прекрасно знает, каково это — ощущать пустоту.

— Как минимум самому себе. С чего ты решил, что он говорит тебе только правду?

— А почему я должен решить, что правду говоришь тут ты?

— Ты знаешь, сколько ему лет? — вдруг спрашивает Марина. — Когда он умер?

— В годы Гражданской, верно?

Марина кивает.

— И ты думаешь, все эти годы он трусливо сидел в своем болоте и ничего не делал? А теперь пришел ты, такой героичный, готовый всех спасать?

— А что все это время делала ты?

— Я? — Марина вдруг усмехается. — Хочешь знать, что делала я? Я пришла сюда после войны, надо мной снасильничал мужик, а мать выгнала из дома. Сказала, что не нужна я испорченной, что никто замуж меня не возьмет такой. А я пошла в лес, и он меня принял. Первые годы тяжело бы, знаешь, как тяжело, — Марина опасно прищуривается. — Больно очень, страшно. А потом я подружилась с мавками, с огоньками, с деревьями, у нас тут не только детские души да вампиры бродят, хотя Ратмир-то все же поприятнее Демьяна будет. И получше стало. Хочешь знать, чем я занималась? — она больно хватает его за руку, так, что ногти впиваются в кожу. — Училась жить с ощущением постоянной смерти внутри. Когда ты умираешь, да умереть до конца не можешь. Хочешь знать, что будет с тобой? Тебя ждет такой же конец, потому что лес наш великодушный, — она усмехается. — Принимает всех, распахивает свои еловые лапы, да только это проклятие, а ты, путь и мертвец, еще можешь уберечься. Но для этого тебе придется перестать слушаться Демьяна.

— Ты врешь.

— Про что? Про то, что случилось со мной? — Марина зло смеется. — Женщины про такое не лгут никогда.

— Про остальное.

— А откуда ты знаешь? — ее ногти впиваются еще глубже в кожу, и Кий чувствует, как по запястьям начинает течь кровь.

Кий замолкает. А правда — откуда он знает? Что он вообще должен сейчас чувствовать?

Он чувствует, что очень скучает по Алтае. Они никогда не расставались так надолго: от школы до работы, всегда рядом, он всегда слышал ее голос, всегда мог обнять, всегда мог рассказать о своих переживаниях. Выслушать ее. А сейчас — кто знает, что будет дальше.

Увидит ли он ее еще.

— Но тогда получается, что Демьян тоже через это проходит, — говорит он Марине в итоге.

— Через что?

— Через это твое, — Кий заминается. — Вечное умирание. И тоже чувствует боль.

— И что?

— Я не могу бросить его просто так.

— Ты не сможешь его спасти.

— Почему ты так уверена?

Марина хмыкает.

— Потому что, если ты не уйдешь, то просто умрешь тут окончательно. И никому уже не сможешь помочь.

Она выпускает его руку и отходит на шаг. Все еще спокойная, собранная, уверенная. У нее ног жухнут травы, перед ней расступаются ветви. Если бы Демьян не сказал, что здешний леший старый, то Кий подумал бы, что это Марина — хозяйка леса. Сильная, смелая, опасная. Как и любая колдунья, только вот та же Лада никогда не пыталась сбить его с толку, никогда не прятала правду под двумя слоями лжи, а Марина оказалась другой.

Кий оступается и чуть не падает, но успевает опереться спиной о ствол дерева.

— Я предупредила, — говорит Марина и отворачивается.

Кий сползает на землю и смотрит ей в спину — боль вгрызается с новой силой, будто только и ждала, пока они договорят.

И, кажется, он все же отключается на пару минут, потому что следующее, что он слышит — как Демьян зовет его и трясет за плечи.

— Все нормально, — отвечает ему Кий. Точнее, скорее, хрипит. Боль подбирается к горлу и втыкается в него иголочками, будто Кий заснул на сквозняке, а потом съел ведро мороженого.

Впрочем, и долгое сидение на холодной земле, на пользу горлу тоже не шло, поэтому нет смысла даже обвинять колдовство — вполне вероятно, что Кий просто от рождения дурак.

— Она тебе что-то сделала? — испуганно спрашивает Демьян.

— Нет, просто поговорили.

— У тебя кровь.

— Ничего, правда, — Кий перехватывает руки Демьяна и сжимает их. — Сейчас... посижу немного и пойдем, — голова все еще ужасно кружится, и Кий искренне не может гарантировать, что он не свалится в первую же яму, если попробует встать.

Демьян вздыхает и садится рядом.

— Прости, не нужно было тебя отпускать.

— Все нормально.

— Но... — начинает возражать Демьян. Ну и что же за невыносимый человек! В смысле, водяной.

— Все нормально, — с нажимом повторяет Кий. — Я сам так решил. И только мне за это отвечать.

Демьян еще пару минут взволнованно возится, и Кий, вздохнув, кладет голову ему на плечо — чтобы меньше крутился.

Кто бы сказал ему, что он будет работать антистрессом для почти столетнего водяного! Точнее, скорее, волонтерить, потому что ему до сих пор никто за это не заплатил.

Прием работает безотказно, и Демьян правда притихает.

— Мне все еще жаль, — напоминает только на всякий случай.

— Меньше переживай, а то от стресса волосы выпадать начнут, и ты будешь бессмертным и лысым, — склочно отзывается Кий. — Как буддистский монах.

Демьян начинает кашлять, кажется, поперхнувшись от возмущения.

Так Кий выигрывает себе пару минут тишины, а потом вдруг Демьян говорит:

— Я всегда мечтал увидеть их, ну, не конкретно лысых монахов, а Китай. Моя мама еще в самом начале войны уехала во Францию, я должен был присоединиться к ней, но... Как видишь, не успел.

— Ты был из богатой семьи?

— Конечно, — кивает Демьян. Конечно — как будто такие вещи на лбу написаны! Хотя, может, когда-то Демьян правда вел себя как аристократ, а сейчас уже все это порастерялось, поистерлось со временем. — Мама обещала, что мы весь мир объездим: Европа, Америка, Китай, и я так этого хотел. У меня и невеста была, должны боли свадьбу играть, да вот все закрутилось, пришлось отложить, а сейчас она уже совсем старушка, наверное, с другим мужем, с детьми. Или умерла уже.

Кий не знает, что на это ответить. Каково это — чувствовать, что никогда не узнаешь мир? Что все вокруг изменилось, пока ты куковал на своем болоте? Когда даже пересечь черту леса не можешь, пока все вокруг меняется?

— В Китае, кстати, теперь тоже социализм строят, — говорит невпопад он.

— Правда? — искренне удивляется Демьян. — Я, конечно, слышал, что там были проблемы, но... не верил, что в их стране победят коммунисты.

— А сейчас там разрушают храмы [*], тоже, видимо, ради коммунизма. Хотя у нас об этом почти не говорят, у нас сейчас не очень хорошие отношения [*], мне подруга рассказывала, она таким интересуется.

[*] Имеется ввиду культурная революция.

[*] Отношения с Китаем ухудшились в период руководства Хрущевым из-за начала критики культа личности Сталина.

— Понятно, — кивает Демьян и сцепляет руки в замок.

Кий вздыхает. Видимо, расстроил его только сильнее — и зачем вообще рот открывал?

Он обнимает одной рукой Демьяна и осторожно гладит его по локтю.

— Я же обещал, что что-нибудь придумаю и помогу, я обязательно сдержу слово.

— И чем же ты тут поможешь? — сухо смеется Демьян.

— Я придумаю.

Звучит, конечно, глупо, но а что он еще может сказать Демьяну? А просто вот так бросать его наедине с болью не хочется. Пусть он скажет глупость — но тогда хотя бы Демьян будет знать, что он не один.

— Пойдем уже, придумает он, — фыркает Демьян и поднимается первым.

Кий тоже встает и тяжело вздыхает — воздух все еще проходит с трудом, хочется закашляться и сползти обратно, но он не имеет права. Не должен.

— Куда? — спрашивает он.

— Точно сказать сложно, но можно предположить, — отвечает Демьян и уверенно проходит меж деревьев.

Хорошо, туда так туда. Едва ли у Кия есть выбор.

Начинает темнеть — вечер приходит незаметно, раз, и все тона становятся будто приглушенными. Вокруг остается только тишина, шелест веток, стрекот кузнечиков, совсем как на даче родителей Алтаи — когда убегаешь куда-то, а возвращаешься по сумеркам, и кажется, что весь мир уже заснул, только они вдвоем еще куда-то бегут.

Кий незаметно для себя подбирается, начинает внимательнее смотреть на дорогу, да только Демьян будто специально ведет его по самым аккуратным тропкам, даже переживать не нужно.

— А волки у вас тут есть? — спрашивает Кий.

— Конечно, — хмыкает Демьян.

— Здорово ты утешаешь.

— Так ты и не просил.

Ну и правда, в любом случае, для Демьяна он уже мертвец, что его беречь-то.

— Как ты думаешь, далеко еще идти?

— Странно, что он до сих пор не вышел сам, — отвечает Демьян.

— А он должен? Он же тут хозяин, может, ему просто нравится наблюдать, как мы тут мотаемся, у него же телика нет, вот, на нас смотрит, — с сомнением качает головой Кий.

Демьян оборачивается и смотрит на него, как на дурака.

— Конечно. Зачем ты ему тут нужен? Если бы согласился остаться — он бы вышел, или если бы наоборот, попытался сбежать. А так ты болтаешься... как селедка в проруби, ни туда, ни сюда, зачем ты ему нужен.

— И что ты предлагаешь? Начать тут все ломать? — поражается Кий.

— Ну, можно... — начинает Демьян, а потом вдруг проваливается куда-то. Кий слышит только треск веток, а потом — как заполошно, в ужасе начинает биться его собственное сердце.

Кий кидается вперед, но видит лишь туман — густой, раскинувшийся во всех стороны, так, что нет ни конца, ни края.

— Демьян? — зовет он осторожно. — Дема?

Непривычная форма имени тяжестью ложится на язык.

Не мог же Демьян вот так вот просто испариться? Если следовать его логике, даже лешему он не нужен, потому что уже согласился остаться в лесу, так в чем же проблема?

Кий спотыкается за какую-то ветку и еле удерживается на ногах.

— Ну что, нагулялся? — тихо спрашивает за его спиной голос. Кий никогда таких не слышал — пусть и поймал много нечисти, много всякого повидал. Он казался абсолютным и слышался везде — в шорохе листьев под ногами, в треске веток, в уханье совы. Будто все вокруг было этим голосом и голос был всем.

— Ну, знаете, — отвечает он. — Мне не очень понравилось, у вас тут крайне негостеприимно, можно было и получше встречать людей.

Голос смеется — кажется, будто кто-то огромной ногой наступает на деревья, и те с хрустом ломаются, пригибаясь к земле.

— Еще шутить можешь? Похвально. Но ты же не поверил всему, что этот мальчишка тебе наболтал? Я не настолько добрый, правда.

— Ну, вы же до сих пор меня не убили, значит... — пожимает плечами Кий. — Не такой уж и плохой.

— Неудивительно, что ты умер давно. С таким-то языком.

Голос не становится громче, грубее, злее — все же такой же мягкий, вплетающийся в сам воздух, но от чего-то по спине начинают бежать мурашки.

— Что вы сделали с Демьяном?

— Ничего. Просто попросил побыть подальше, пока мы разговариваем.

— Если вы что-то... — Кий бессильно взмахивает руками.

— То что? — смеется голос.

— Сожгу тут все.

— Как смело, — голос хмыкает. — А ты знаешь, что Демьян и так, и так умрет в ближайшие годы?

— Почему? — искренне удивляется Кий. Разве они тут не бессмертные? Точнее, скорее мертвые, но раз они уже умерли, то второй раз точно не умрут.

Лада как-то объясняла ему разницу, но он не пытался вникнуть — как разница-то? Живут-то бесконечно.

— А ты правда не заметил, что лес потихоньку умирает? Все меньше становится, раньше от него до Москвы идти и идти было, а теперь вот — полчаса на машине, деревня рядом вымерла, озеро... — голос замолкает. — Ничего не осталось почти от леса уже.

С этим Кий, уже второй день бегавший по нему, конечно поспорил бы, но лешему виднее.

— А я тут при чем?

— Так лесу новая кровь нужна, с ней он еще протянет.

— И как моя кровь остановит растущий город?

Голос смеется.

— Не понимаешь ты ничего.

— Так объясняй нормально.

— Город не остановит, но тех, кто сейчас в лесу живет, защитит.

— А мне от этого что будет? Почет и уважение? — Кий чувствует, что на меня страху приходит раздражение. Что это за условия вообще? Два дня не появлялся, смотрел, как Кий везде мотается, а теперь вот оно как — давай, жертвуй собой, чтобы спасти горстку мавок и склочного вампира. И Демьяна — но проще же попробовать вывезти его. Интересно, а если в ванну посадить и отвезти... Ну, не в Москву-реку, конечно, но все же.

— Демьяна не трону.

— А ты его и так не тронешь, он же водяной, тоже ведь тут умер, лес твой кровью напитал, — хмыкает Кий. Даже если допустить, что про лес правда, то с Демьяном леший точно блефует. — А почему ты просто так меня не убьешь?

Голос ничего не говорит, но и не пропадает. Кий чувствует его присутствие вокруг себя — как туман касается его рук, как ветви оплетают его ноги, как ветви склоняются к голове.

— Когда будешь готов умереть насовсем, приходи, — заканчивает голос, а потом наконец-то пропадает.

— Дема! — зовет еще раз Кий и начинает бежать сквозь туман. Не мог же леший забрать его насовсем? Да и зачем ему это?

Вот теперь становится страшно — что, если леший снова будет угрожать Демьяну? Но тот ведь не заслужил этого — он совсем юный, вечно тревожащийся, мягкий. Разве же можно делать больно ему?

Кий зовут его еще раз, врезается плечом в дерево, не заметив его в тумане, задыхается, ловя ртом воздух. Он никогда так не переживал — потому что не за кого было. Он всегда был уверен, что его команда справится, что их не нужно защищать. Обычно это его спасали, а не он, а теперь вот, как все повернулось.

За Демьяна он в итоге спотыкается и летит на землю. Тот сидит, привалившись к дереву — бледный, из носа течет кровь, изо рта, кажется, тоже.

— Дема, — повторяет Кий, поднимается и начинает трясти его за плечи. — Что он с тобой сделал?

Демьян кашляет, закрывает лицо руками.

— Все нормально, — хрипло отвечает он.

— Да где же нормально? — возмущается Кий.

— Ты его видел? — Демьян поднимает на него взгляд — тусклый, усталый, но все еще внимательный.

— Только слышал, — качает головой Кий.

— И что он сказал?

— Чтобы я перестал пытаться найти девочку, — нет смысла пересказывать Демьяну их диалог, только переживать начнет, может, глупость какую-то сделает. Кий сам разберется — придумает, что можно сделать. С Мариной посоветуется, она, конечно, разозлится, но не должна отказать в помощи, в конце концов, это и ее лес тоже. И Демьяна к ней надо отвести, пусть посмотрит.

— Да? — удивляется Демьян. — И все?

— И все, — кивает Кий. Конечно, Демьян точно не порадуется перспективе идти к Марине, но убить-то с горя Демьян его при всем желании не убьет, придется в очередь вставать. Да он вроде и не желает. — Пойдем.

Берет его за руки, поднимает. Демьян шипит, обхватывает руками себя за грудь и начинает заваливаться вбок.

— Тебя ранило? — хмурится Кий.

— Нормально.

— Да где же нормально, — Кий берет его за плечи и помогает прислониться к дереву. — Показывай.

— Не нужно.

— Почему?

Демьян криво улыбается.

— Не захочешь ты на мертвое тело смотреть. Страшно это, да и не нужно, само все зарастет скоро.

— Точно?

Демьян кивает. Так, что Кий чувствует — ничего само скоро не заживет, но, кажется, Демьян твердо намерен стоять на своем до последнего.

— Нам к Марине надо, — говорит Кий.

— Зачем? — хмурится Демьян.

— Чтобы рану твою посмотрела.

— Так я же сказал...

— А я хочу, чтобы она сказала, — перебивает его Кий. — Я думаю, что у уже мертвого человека правильные представления о том, что нужно делать с ранами, чтобы они заживали.

Демьян фыркает, но не спорит.

***

— А рубашка, между прочим, новая.

— Если не отойдешь, еще и ведро в тебя кину!

Алта замахивается, чтобы претворить угрозу в жизнь, и Саша дергается.

— Между прочим...

— Что ты тут вообще забыл?

С Сашей они расстались на лестнице — тот прошел мимо нее, и Алтая слышала, как за ним захлопнулась дверь. Казалось бы — все, радуйся, сиди со Светой, обгрызай косточки ранее убиенных, строй планы по захваты Змеиногрска, но нет, Саша зачем-то притащился к ней. Стоит вот, смотрит жалобно, вода по волосам стекает.

— Я хочу поговорить.

— А в Москве тебе не разговаривалось?

— Там я не мог... — Саша неловко пожимает плечами. — Сказать всего.

— Не так интересно, да?

— Слушай, я понимаю, что ты злишься, — начинает Саша. — Но и ты пойми...

— Нет, ты не понимаешь, — Алтая угрожающе наставляет на него ведро. — Не ты потерял подругу, не ты бросил всю свою команду и приперся в этот всеми богами забытый город, это не ты сейчас не знаешь, что делать дальше, потому что одному мертвецы на жопе не сиделось ровно!

— Про... — Саша смущенно поджимает губы. — Ну ты поняла. Лишнее было.

— Да пошел ты в жопу, — повторяет Алтая, с радостью смущая Сашу сильнее.

— Не могу.

— Почему? Не позволяют высокие нравственные ценности?

— Светлана не пускает.

— Херню не говори, — Алтая устает держать ведро на весу и упирает руки в бока. — Как будто я не знаю, кто ее сюда притащил.

— А что ты знаешь? — с вызовом спрашивает Саша. Сейчас он больше не кажется угрожающим и даже внутающим уважение — так, обычный мальчишка, который заревет, если его выгнать. Интересно, сколько ему было лет, когда его убили? Двадцать? Может, двадцать пять?

Совсем крошечный, получается.

— Что ты пришел к нам и за неделю забил Свете чем-то голову, что она согласилась с тобой уехать, — грозно отвечает Алтая.

— И ты правда в это веришь? Почему не допускаешь мысли, что Светлана сама уехать хотела, а я лишь прикрытием был?

— И как же ты так удачно оказался в Москве? — приподнимает брови Алтая.

— Она меня позвала.

— Да что ты.

— Ты так и будешь держать меня на пороге?

— А что не нравится?

Саша вздыхает садится прямо на коврик. Полина убьет их обоих, если он тут сейчас все намочит — даже Сашу, сначала воскресит, а потом убьет еще раз. Алтая окидывает его недовольным взглядом, потом снимает с кровати плед и кидает Саше.

— Дальше не пущу, но вытрись, ради бога.

— Думаю, богу конкретно на эту ситуацию все равно.

Алтая тяжело вздыхает. Надо попытаться продвинуть закон, по которому из людей, убитых до двадцати пяти, нельзя делать упырей — а то мозг так и не закончил формироваться, а страдать ей.

— И что ты хотел рассказать?

— Я бы не стал... — начинает Саша.

— Это я уже поняла.

— Но когда я увидел тебя тогда у дома Светланы, то решил, что она тебе правда важна, а потому можно попробовать что-то сделать.

— Если что, я все еще тебе не верю.

— А мне все равно, — легко отвечает Саша. — Я-то уже мертв, это вы, живые, еще что-то можете изменить.

Как фаталистично.

— Она говорила тебе, зачем все это сделала?

— Конечно нет, зачем? — искренне удивляется Саша.

— Так чего ты от меня хочешь? — всплескивает руками Алтая. Нет тела — нет дела. Тело-то есть, но какое-то совершенно аморфное и ничего не знающее.

— Попробуй это понять, — просит Саша. — Тебя же и хозяйка наша знает, она пусть и суровая, но помогает, когда нужно, и полудница ее тоже сильная, а ты с ней подружилась.

— Откуда знаешь?

— Она бы на порог тебя не пустила, если бы ты ей не понравилась. И попросила бы Кару выпроводить тебя из города первым же поездом, и хорошо, если поездом, а не пешком до Москвы в беспамятстве.

— А что, и так было? — интересуется Алтая.

— У нас лет десять назад мужик невесту свою обесчестил за несколько дней до свадьбы, а потом избил, так Кара отправила его пешком вокруг города ходить месяц, до крови ноги истер, еле дышал — но шел, а как дошел — замертво свалился.

По спине бежит холодок. Вот она какая, Кара. Не то, чтобы Алтая думала, что та будет добрее, но одно дело — воображать, что та может делать, а другое — слышать настоящие истории.

— К девушкам она добрее, — поспешно добавляет Саша. — Одна убийца тут жила — пятерых мужчин зарезала, а Кара ее к себе забрала, тоже нечистой силой сделала, сказала, чтобы та ей служила и больше не убивала просто так.

Стать нечистой силой Алтае тоже не хотелось, поэтому она повторила для себя — с Карой точно не ссориться.

— Так ты узнаешь? — нетерпеливо спрашивает Саша.

— А почему тебя это так волнует?

— Светлана хорошая, — неловко отвечает тот. — Хочет что-то недоброе сделать, но сама хорошая, добрая, и ты ей важна, очень, знаешь, она целый альбом ваших фото притащила, смотрит каждый день.

Тот самый, который Алтая собирала — хотела подарить на какую-то годовщину со знакомства, не знала, что Света вообще подозревала о его существовании. А та вот как, оказывается, забрала его.

— Я посмотрю, что можно сделать.

Не говорить же Саше, что она и так, и так планировала сделать все, чтобы вернуть Свету, а то он расстроится.

— Спасибо.

— И это все?

— А что еще нужно? — искренне удивляется Саша.

— Ну не знаю, обещание, что если я спасу Свету, ты подаришь мне терем, косточку свою с заклинанием, железные сапоги? — пожимает плечами Алтая. — А то болтовня — это всегда хорошо, но чем-то ты помочь-то можешь?

Саша выглядит как котенок, которого пнули, и Алтае на минуту становится даже его жаль, но потом она вспоминает, что тот — кучу лет как мертвый, а еще все еще виновный в том, что Света уехала из Москвы, поэтому она решает, что Саша переживет.

— У меня нет золота.

Алтая закатывает глаза.

— А что у тебя есть?

— Вот, — Саша вытаскивает из-за ворота рубашки шнурок, на котором висит пуля. — Одна из тех, которыми меня расстреляли, против всякой нечисти помочь может.

Алтая придирчиво оглядывает пулю и засовывает ее в свой карман.

— Ну, уже неплохо. А остальные куда дел?

Саша тушуется.

— Я...

— Да ладно, можешь не говорить, — машет рукой Алтая и садится рядом с ним.

Саша правда красивый — даже сейчас, когда так очевидно, что он мертв. Тяжелый подбородок, светлые, почти белесые глаза, волосы светлые и густые, плечи широкие — только сам дурак дураком.

— Вы еще не женились?

Саша мотает головой. Ну, хоть что-то хорошее, если Света выйдет за него замуж, то окончательно частью мира мертвых станет, и вернуть ее будет сложно, очень сложно.

— Можешь идти, — бросает Алтая.

— И все?

— А что еще нужно?

— Не знаю, — тот пожимает плечами. — Обещание, что ты точно выполнишь все.

— Обойдешься.

Едва Алтая успевает вытолкать Сашу за дверь, как слышит за спиной звон браслетов на лодыжках Полины. Вот она — главная особенность жизни в гостинице полудницы. Та всегда рядом и вокруг: в скрипе ступенек, в хлопанье ставен, в сквозняке, в солнечных лучиках на стенах, в журчании воды в кране. Все слышит, все знает, за всеми наблюдает.

— Забавный мальчишка, — говорит Полина.

— Он не все рассказал.

— Что рассказал, с тем тебе и дело иметь.

Тоже верно — второй раз Алтая с ним разговаривать не собирается, он и в первый ей надоел.

— Кара правда не знает ничего о том, что Света хочет сделать?

— Думаю, что правда, — кивает Полина. — Она хоть и сильная, но не всемогущая, что-то знает, что-то — нет, она не мужчина, чтобы стремиться каждую травинку на своей земле контролировать.

— Тогда мне нужно будет еще раз поговорить со Светой.

— Не торопись, — смеется Полина. — Ты слишком за нее волнуешься, вот и забываешь важное.

— Что я забываю? — удивляется Алтая.

— А ты подумай. Пораскинь мозгами, — Полина стучит ей по лбу и широко улыбается. Радостно, будто ей нравится смотреть на мучения Алтаи. Может, и правда нравится — все же та нечисть, как бы ни была похожа на обычную девушку.

Полина убегает, просочившись в дверную щель лучом солнца, только шлепанье ее босых пяток слышно в коридоре, а Алтая подтягивает к себе покрывало, оставшееся от Саши, вдыхает его запах — пахнет, как и ожидалось, мертвечиной, — комкает в руках.

Значит, Полина не хочет, чтобы она сразу к Свете шла?

А почему?

В целом, можно и в архиве покопаться, не зря же Алтая выясняла, кто там работает.

На архив она в итоге тратит целый день — сначала на то, чтобы уговорить работницу Неждану Павловну в целом дойти туда, потом на то, чтобы найти документы за нужные годы. «Порвешь — сама склеивать будешь», — обещает Неждана Павловна и, кряхтя, уходит в кабинет.

Дальше остается разобраться с хронологии, в почерках — и одолеть стопку из полусотни бумажек. Алтая ищет что угодно — упоминания о Саше, другие похожие истории, но не находит ничего. Только записку о том, что тот был расстрелян — да и ту от руки, будто подброшенную вместо оригинала.

— Нашла че-нить? — Неждана Павловна возвращается обратно и окидывает Алтаю ехидным взглядом. Будто довольна, что у нее ничего не получилось.

— Нет, — качает Алтая головой.

— А что тебе нужно?

— Информация про Александра Волкова. Его сюда сослали, а потом расстреляли.

— Слышала я про Волковых, — кивает Неждана Павловна. — Да не про мальчишку больше, а про жену его.

— Жену?

Неждана Павловна кивает.

— Не припомню, как ее звали, знаю только, что они уже здесь поженились, прожили совсем немного вместе, даже ребеночка не успели зачать, а паренька-то и расстреляли. Потом, слыхала, она отомстить пыталась тем, кто приказ приводил в исполнение, но не знаю, чем все закончилось.

— А кто знает?

— Да никто уж, наверное, давно это было. Если кто и жил тогда, так померли уже все.

— А где можно про браки почитать? У вас же должны быть сведения.

— Должны, да нет, — хмыкает Неждана Павловна. — Что сгорело, что потерялось, что и не доехало до архива. Какие-то записи в церкви должны быть, но ты их не обойдешь, да и кто ж знает, венчались ли они пред богом.

Алтая недовольно закусывает губу. Кара должна знать, точно должна, так почему молчала? Может, девушку ту защищала? А может, и не знала, что случилось на самом деле?

— А точно никого из старшего поколения нет?

— Ну поищи, раз хочешь, — недружелюбно хмыкает Неждана Павловна.

— Понятно, спасибо, — Алтая встает, собирает бумаги в стопку, отряхивает руки от пыли и выходит. Нет так нет.

Почему-то вспоминаются слова Саши о том, что Кара забрала к себе девушку, которая пятерых мужчин убила. Могла ли это быть жена Саши? Или у них тут по серийнице на поколение?

— Ты меня слышишь? — спрашивает Алтая, не надеясь на успех. Едва ли Кара появляется по первому зову — верить в такое было бы глупо. Но откликается на ее вопрос кто-то совершенно неожиданный — Света.

— Слышу, — говорит она и выходит из переулка.

— Ты за мной следила? — удивляется Алтая. Раньше Света никогда бы так не поступила — не стала бы пугать, следить, пытаться растревожить Алтаю, она всегда была доброй, мягкой, суровой, но только со студентами.

— Ты же меня позвала, я и пришла, — улыбается Света. Волосы у нее заплетены в косу-корзинку на голове, только несколько прядей упало на лоб — ей очень идет такая прическа. Алтая побарывает желание прикоснуться к ее волосам, провести рукой по ровным рядам прядей.

— Чтобы прийти так быстро, нужно за мной по пятам ходить.

— За людьми по пятам только смерть ходит, — мягко отвечает Света.

Алтая зябко обхватывает свои плечи руками. Что же случилось, потому Света — ее добрая, хорошая Света, — говорит такие вещи?

— Ты, наверное, знаешь, что ко мне приходил Саша.

— Знаю, — кивает Света.

— Ты сказала ему прийти?

Света качает головой.

— Я не ограничиваю его самостоятельность, пусть ходит, где хочет, все равно ничего сделать не сможет, — звучит это жутко. Правда жутко — и Алтае так сильно хочется сейчас зажмуриться, а потом оказаться снова дома, валяющейся рядом со Светой на кровати, обнимающей ее и перебирающей ее волосы, чтобы сквозь шторы пробивался утренний свет, а впереди у них были целые выходные.

— Хочешь, покажу тебе твою команду? — вдруг предлагает Света.

— За ними ты тоже по пятам ходишь? — неловко шутит Алтая, а Свет подходит ближе и закрывает ей глаза ладонью — та холодная, просто ужасно холодная. Алтая моментально теряет ориентацию в пространстве, качается назад, и Света притягивает ее за талию к себе.

— Конечно.

Первым Алтая видит Кия — все же Света прекрасно знает, за кого у нее душа болит больше всего. Тот лежит на земле, бледный, измученный, волосы растрепались, а рядом с ним сидит какая-то тварь — глаза чернющие, сквозь тонкую кожу кости да печень с легкими проступают, пасть до самой груди раскрывается, — трясет Кия за руку, зовет по имени, а Кий отвечает: «Дем...». Алтая открывает рот, чтобы закричать, потребовать Кия бежать оттуда, только изо рта не вырывается ни звуки, и она тяжело, надсадно кашляет, наглотавшись ледяного воздуха.

— Тише, — просит Света. — Судьба у него такая, что уж поделать.

Потом Света показывает ей Ладу — как та поднимается по ступенькам лестницы, а та все тянется и тянется ввысь, а вокруг Ладиных ног клубится голодная темнота, лижет ее за лодыжки, хватает за руки, а еще более голодная тьма на плече у нее висит неподъемной ношей.

— Сильная девочка, — говорит Света. — Очень сильная, хорошо, что не любит лезть в чужие дела, а то давно бы заметила.

Родион сидит на скамейке у чье-то дома, а рядом с ним топчется тонкий силуэт из дыма и гари — только глаза сверкают, как два огня, огромные, способные всю душу выжечь. Родион что-то записывает в блокнот, а силуэт рядом садится, что-то говорить начинает, да вот Лада больше не слышит их слов.

— И его Лада бы заметила, давно поняла, что за существо к Родиону прицепилось, — смеется ей на ухо Света. — Да решила, что не ее это дело. Хороши вы, конечно, защитнички. Себя спасти не можете.

Последней Алтая видит Аленку — встающую перед какой-то заплаканной женщиной, раскидывающую в стороны руки, чтобы защитить ее. Мужик с розочкой в руках замахивается на ее, а Аленка бьет его в коленку — тот теряет равновесие, но не падает, а по щеке Аленки уже течет кровь.

— Она может, — тихо отвечает Алтая.

— Вероятно, — легко соглашается Света.

А Алтая могла бы сейчас заломить Свете руки и потребовать объяснений, но не делает этого. Только прижимается ближе, чувствует затылком ее дыхание, спиной — ее грудь, а потом закрывает глаза.

— Ты боишься? — удивляется Света.

Потерять ее? Конечно. Потерять остальных? Тоже да.

Но им она сейчас никак не поможет, как бы сердце не рвалось вперед, не говорило: «Вот же они, совсем рядом, Света же показала, так сделай шаг и беги их спасать». Они справятся сами, должны.

Алтая поворачивается, а потом целует Свету — напористо, требовательно, чуть зло, кусает ее за нижнюю губу, а потом с трепетом понимает, что Света ей ответила.

— И зачем ты с Сашей уехала? — шепчет Алтая ей в губы, пока переводит дыхание.

— Так было надо.

— Надеюсь, он тебя не целовал.

— Никогда.

Алтая смеется и целует ее еще раз, чувствуя как по телу прокатывается волна — тягучая смесь тепла и счастья.

А потом приставляет к ее шее нож, который успела вытащить из кармана. Сталь заговоренная — против такой ни одной ведьме не пойти. Света усмехается и подается чуть ближе, пока лезвие не касается кожи.

— Ну, что теперь?

— Теперь ты объяснишь, что тут происходит.

— Как же Кара смеется, наверное, такой спектакль ей устроили, — смеется Света.

— А ты тему не переводи.

— Тай.

Ну уж нет, на такое она больше не поведется.

— Саша сказал, что ты сама все это устроила, я сначала подумала, что он врет, а оказывается, что ты правда все это время знала обо всем, — зло бросает она. Зло — чтобы Света почувствовала ее серьезность, но самом деле Алтая не может найти внутри себя ни капли злости. Отчаяние, страх, волнение — да. Обиду — да, невероятно сильную.

Но злиться на Свету она так и не научилась.

— Это так.

— Хотя бы попробовала оправдаться.

— Но тебе это не нужно, — мягко улыбается Света. — Ты хотела правду, вот она — правда.

— Я хотела, чтобы ты вернулась со мной в Москву, и все было как раньше.

— Так не будет уже никогда, — качает головой Света.

— Так что тебе было так сильно нужно, что ты уехала?

Света улыбается ей, а потом подается вперед еще сильнее, по ножу начинает бежать кровь, а она целует Алтаю еще раз.

— Ты почти разгадала загадку, не хочу лишать тебя радости победы. Я буду ждать тебя, приходи в любое время. И пулю Сашкину выбрось, она дурная, крови перепившая.

А потом Света отпускает ее и пропадает — Алтая падает на землю, потеряв точку опоры, и начинает судорожно вдыхать ртом воздух, будто это ей пытались перерезать горло, а не Свете. Она касается рукой шеи — так и есть, все оказывается в крови. И как так только вышло?

Голова все еще кружится, руки мелко дрожат. Света сказала, что она почти разгадала, что случилось, но ведь Алтая даже не нашла ничего существенного. Что та могла иметь ввиду?

Алтая ударяет рукой об асфальт и всхлипывает.

Почему же все получилось именно так? Почему Свете нужно было протащить ее через половину Советского Союза, чтобы поговорить? Почему нельзя было просто оставить все, как есть?

— Не стоит такую землю слезами поливать, — рядом с ней присаживается Кара.

— Это асфальт, — глухо отзывается Алтая.

— Все равно не стоит, колдовские травы живучие, они и через него прорастать научились.

— Ты ведь все видела? — спрашивает Алтая. — Ты знаешь, кто такая Света?

— У меня есть догадки, — уклончиво отвечает Кара.

— Не хочешь говорить, значит.

— Не могу. Света сильная, даже мне условия поставить может. Пока сама не поймешь — никто сказать не сможет, — Кара гладит ее по волосам, пытаясь успокоить. — Но ты не бойся, тебе она больно не сделает.

— Главное, чтобы не сделала больно себе, — мрачно отвечает Алтая и стирает кровь с шеи рукавом кофты.