Явись

Я не знаю, чего ожидать, когда возвращаюсь в отдел Мир. Здесь все по-прежнему: металлические столы, ноутбуки, атмосфера офиса. Меня не было здесь всего несколько дней, но кажется, будто прошел год. Кой, Давид и Ораш на своих местах, как актеры на сцене. Я открываю дверь и вхожу, чувствуя себя солдатом, который пришел с войны без ноги. Именно так они все на меня и смотрят.

— Ох, Варвара, — Ораш придвигает ко мне стул, начинает суетиться. Я вижу, что ему неловко. — Вот твой ноутбук, кстати, к нам тут парень из айти отдела приходил, обновил тебе систему... Приложения там какие-то поставил... Посмотри, как будет минутка...

Давид просто молча смотрит на меня. Затем кивает. Прячет взгляд: ну, то, что в камеру меня запихнул он на пару с Александром, я помню прекрасно. Я бы хотела верить, что ему стыдно. Но я уже не верю. Кто знает, что он там себе чувствует. Да и какая разница.

Я сажусь за ноутбук, Кой придвигает мне печенье, мы с ней не притворяемся. Мы все уже друг другу сказали, и это очень хорошо, оказывается — говорить прямо.

Пахнет корицей, свет белых ламп яркий. Давид что-то печатает, в лаборатории, она же офис, неприятная тишина. Наконец, Давид кашляет и коротко говорит:

— Варвара. Я бы хотел прояснить некоторые моменты.

Я молчу. Поворачиваюсь к нему и склоняю голову на бок. Смотрю на его покрытые шрамами руки.

— Мера вашего удерживания... Была выбрана не надлежащей. Я бы сказал, чрезмерной. Отдел безопасности о ней сожалеет.

«Надлежащей». Мне всегда казалось, что канцелярит — это такой панцирь, который должен скрыть твои чувства или пустоту. Максимально сухие слова, за которыми как будто ничего не стоит, очень официальные и обезличенные.

Я хочу спросить его о компенсации, официальных извинениях, о любом другом более осязаемом, серьезном поступке. Но Кой была права. Я промолчу. Я учусь молчать, учусь отвечать «хорошо» и «понятно». Я не хочу тратить время и силы на то, чтобы кусать ваши вилы и силки. Я презираю Давида до глубины души, поэтому я молча киваю. Совсем как он.

Давид выдыхает, отводит от меня взгляд. Он действительно уверен, что сделал все, что мог. Как это потешно.

— Тем не менее, я направлю вам план ближайших экспериментов Центра с вашим участием, — добавляет Давид, — объект, который вы обнаружили, будет изучаться...

Он бормочет под нос, его голос звучит непривычно хрипло.

— Я попрошу вас заполнить отчет о вашем взаимодействии. Не упускайте ни одной мелкой детали.

— Хорошо, я постараюсь, — вру я, — это на сегодня?

— Да. После заполнения отчета вы свободны, можете возвращаться в свои апартаменты в... Коттедже 12А.

Что-то внутри меня сжимается и горит. Я буду писать этот отчет вечность, буду подробно врать и выдумывать самые цветастые и умные формулировки. Вспомню каждую высокопарную фразу Кой, самые вычурные слова, пусть подавятся.

Я пишу отчет медленно, грызу печенья, периодически слушаю вздохи и пространные фразы Ораша. Через полтора часа Давид исчезает, телепортируется черти куда, и Ораш подходит ко мне, упирается в стол рукой. На нем сегодня зеленый с синим халат, ткань очень красивая и приятно пахнет.

— Варвара, Кой мне все рассказала. Бедолага... Как ты вообще?

Я бросаю взгляд на Кой. Она еле заметно качает головой.

— Я решила предложить свою помощь Марине Петровне, и меня выпустили, — говорю я.

Ораш смотрит на меня сверху вниз. Вздыхает.

— Не буду докапываться. Понимаешь, ты ж в этой дыре больше суток просидела... Я читал отчеты Башни, там уже после трех часов испытуемые лезли на стену.

Я молча смотрю на него. Смотрю в его узкие глаза, изучаю морщины. Он не плохой человек. Он мне действительно сочувствует.

— Это было тяжело, — я не стараюсь звучать дружелюбно, я просто выталкиваю из себя слова, чтобы хоть что-то сказать, — я не смогу нормально описать это. Я только скажу, что надо быть полным моральным уродом, чтобы изобрести такую камеру и использовать ее для наказаний охотников.

Кой из-за спины Ораша делает мне «большие глаза» и качает головой активнее, ее сережки звенят.

— Полным. Моральным. Уродом, — повторяю я, вновь смотря на Ораша. Он поджимает губы.

— Да, ты права. Конечно права...

Я вижу, что он хочет потрепать меня по плечу, но молча садится на место. Хмурится. Мне кажется, что в нем скопилось много невысказанных слов: я знаю, он хочет ругаться, злиться, он работает здесь слишком давно, он видел мерзкое, темное, то, что вытаскивает из людей Центр. Но я ценю то, что он выразил мне поддержку. Это приятно, что ему не плевать.

Я вожусь с отчетом до вечера: Кой уже уходит, а я продолжаю проверять пробелы, цифры, стараюсь, чтобы рассказ получился как можно объемнее и полнее. Я ничего не пишу об Игле, я не пишу о своих чувствах, я рождаю выхолощенный, полный тревоги текст, выставляя в нем «объект» как нечто вражеское и неприятное, ведь именно это от меня хотят услышать. О, мой бюрократический шедевр. Отчет о старой равнодушной темноте, которая живет в пещерах под большим древним городом, он почти поэтичен и сделан по всем правилам игры. В шесть часов вечера я заканчиваю, сую телефон в карман куртки, замечаю пропущенное прежде сообщение: «Варвара, ты сегодня придешь? Во сколько тебя ждать?».

Я не хочу приходить, я не хочу, чтобы меня ждали.

Особенно он.

Я предпочитаю злиться. Прохожу по коридору, стараясь не толкаться, рабочий день закончился и в Центре — час пик. Еду в лифте наверх в компании двух немолодых лаборанток в белых халатах, иду по улице, жмурюсь от сильного ветра. Сворачиваю к забору из плексигласа, в очередной раз думаю о том, как было бы здорово через него перемахнуть.

Наверное, я так и сделаю, просто позже. Когда-нибудь точно сделаю.

Я вваливаюсь в коттедж, разуваюсь, вешаю куртку на крючок. Я стараюсь ни о чем не думать, я игнорирую то, как кровь шумит в ушах, стараюсь не обращать внимание на то, что мои руки трясутся.

Багор стоит посреди комнаты, он видимо тоже только пришел — на нем куртка и халат, в руках телефон. Мне кажется, что он растерян, я киваю ему вместо приветствия и поднимаюсь в свою комнату. Плотно закрываю за собой дверь, кидаю телефон на кровать, зашториваю окно. Прохладно.

— Варвара?

— Что?

Багор молчит. Мне кажется, я почти слышу, как он думает. Плевать.

— Ты будешь ужинать?

Я залезаю на кровать с ногами, роюсь в тумбочке — здесь у меня был запас батончиков и кола. Убого, но лучше, чем ужин с ним.

— К черту иди, — отвечаю я.

Тишина.

Я слышу, как Багор какое-то время стоит под дверью, затем — как он спускается по лестнице. Я думаю, что донесла до него все, что хотела. Мне правда больше нечего ему сказать.

Я переписываюсь с мамой, смотрю на планшете старый фильм, жую батончики, отдыхаю. Я сижу в наушниках и не слышу, что там делает Багор, около одиннадцати вечера я иду в душ. Ванных комнат тут две, и моя идеально чистая, с запасом полотенец. Я думаю, что так выглядят ванные комнаты в отелях, хотя ни разу в них не была.

Ночью я отсыпаюсь: в коттедже кровать удобнее, чем в апартаментах внизу, а после сна на кафельном полу и на диване в лаборантской матрас кажется роскошью. Утром я замечаю, что спина перестает болеть, а вот ожог выглядит паршиво. Он все еще красный, четко в форме маленькой ладони и я понимаю, что мне надо добраться до медпункта. Но понятия не имею, что рассказать там о своей травме. «На меня напал ребенок в школе, и кстати, за это я попала в камеру».

Я спускаюсь в гостиную, Багра не видно. На кухне — гора еды: холодильник забит сэндвичами и свежими салатами, на столе пирожки, на плите кастрюля с супом. Заварен и свежий чай, и свежий кофе. Что ж, прекрасно, не буду возиться с едой. Пока я завтракаю, мне приходит сообщение от Давида: «Межпространственный эксперимент номер 231, 11.00, арена». Лаконично. Я чувствую себя сытой и довольно злой, и это приятное ощущение.

На улице сыпет мелкий дождь со снегом, я надеваю капюшон, шагаю к арене. Холодно, асфальтовые дорожки быстро покрываются льдом, блестят под низким серым небом. Стараюсь идти мелкими шагами, чтобы не скользить. И дышать. Как можно медленнее.

У ворот толпятся серьезные мужчины в черной униформе, у некоторых — оружие, у всех — очень неприятные, мрачные лица, будто грубо слепленные в редакторе персонажей третьесортной игры. За воротами суета: я вижу, как телепортировался к кабинке Давид, за стеклом уже виднеется силуэт Влада. Рядом с ним я замечаю женщину средних лет, которую я как-то видела в столовой. Или в зале на корпоративе?..

Ораш и Багор тоже уже тут, я иду к ним не торопясь. Ораш дружелюбно здоровается, Багор резко шагает мне на встречу:

— Варвара. Мне утром пришлось срочно убежать в лабораторию...

Не понимаю, к чему он. Я пожимаю плечами и становлюсь на свое привычное место. Неужели я правда привыкла?

Влад объявляет в громкоговоритель:

— Межпространственный эксперимент номер 231. Приветствую троицу, сегодня ваша задача — это продолжение изучения плана 09-7... Проще говоря, план демонов. Сильно не напрягаемся, задача очень четко держать разрез и выкинуть гостя обратно как можно быстрее.

Он продолжает что-то объяснять, я вижу через стекло его блестящую белую куртку, вычурную шапку с огромным логотипом.

Какой же ерундой мы занимаемся. Зачем это все?

— Приступайте, — подает голос Давид, начинает гудеть какой-то прибор. Я ловлю взгляд Ораша: он мрачен.

Багор достает Иглу очень быстро, она появляется в его руках мгновенно. Я думаю о том, какое это приятное чувство, и что, возможно, я тоже могу рассекать миры. И что это чувство тоже должно быть приятным.

— Варвара, — выразительно говорит Багор, сегодня он в очках, стекло пересекают белые отблески. — Читай.

Все на меня смотрят, и я закрываю глаза. Я честно пробую тянуться. Я честно пробую чуять. Но все, что я чую теперь — это черное, глубокое, плесневелое, болотистое дно.

Я не хочу.

И не буду.

— Попробуй еще раз, — вдруг говорит Ораш, — все нормально, все хорошо. Пожалуйста.

В его взгляде тревога. Ладно.

Так и быть.

Я закрываю глаза вновь, я пробую тянуться, но чувствую только тошноту. Нет сияния. Реальность вокруг меня должна мерцать, должна переливаться, грань между мирами должна появиться, чтобы Багор мог рассечь ее, но остается только темнота.

— Варвара, — я слышу его голос, и в нем отчаяние. Я делаю последнюю попытку. Я пробую. Честно пытаюсь чуять, но вдруг бешеный телевизор возвращается, и меня тошнит. Я вижу, как где-то мелькает Игла, но все это бесполезно, я отшатываюсь, прижимая руку ко рту. Все мое тело колотит, как будто я отравилась. Все, что я вижу перед глазами — кафель, как будто я все еще там. В той камере.

— Синхронизация один и пять, — зачитывает Давид в громкоговоритель. — Не вижу сонастройки, Варвара, что по самочувствию?

До кабинки далеко, но я стараюсь рассмотреть в ней Давида. Он сидит выпрямившись, не двигается. Я смотрю на него молча.

Очень тихо.

— А вы чего-то другого хотели?

Это Ораш.

— Вы бы хоть дали охотнице передохнуть, — продолжает он. Впервые слышу, как он кричит — но не агрессивно, просто громко, — ясное дело, что она еще ни черта не восстановилась, сами понимаете почему. Она что вам, робот?

«Сами понимаете почему». Скажи им, Ораш. Скажи за меня. Вы поймали меня, запихнули в клетку и мучали, вот почему. Я хочу сказать, я хочу кричать, я хочу стать большим злым волком, но я молчу. Опять молчу. И Ораш молчит.

В кабинке спорят, но громкоговоритель отключен. Я стою, скрестив руки на груди, и смотрю в чистый серый бетон под ногами. Я буду молчать, сколько смогу.

— Межпространственный эксперимент номер 231 отменен, — внезапно говорит женщина, — Варвара, подойдите сегодня в медотсек. Это срочно.

Я киваю. Удачи с моим чутьем медотсеку, но хоть ожог покажу, надо только придумать убедительное вранье. Не дожидаясь, пока наблюдатели сваливают, я спрыгиваю с арены и иду за ворота в сторону лифта. Надо поговорить с Кой. И выпить чего-нибудь горячего.

— Варвара, — слышу я за своей спиной. Я не собираюсь останавливаться.

Огибаю белый микроавтобус, примерно такой же, как тот, на котором мы катались по подземным тоннелям, стараюсь не переходить на бег.

Багор просто перерезает мой путь, пытается положить мне руку на плечо, но я выворачиваюсь:

— Не надо меня трогать.

— Если ты продолжишь посылать меня к черту, это не поможет.

Поможет чему?!

На его черное пальто падает снег, я смотрю в сторону, туда, где коттеджи и забор из плексигласа. Я бы хотела уметь очень быстро бегать, тогда я смогла бы убежать прямо сейчас. И чтобы мой след простыл.

— Это не моя вина, — говорю я. Я смотрю на Багра: на его очках вода, он снимает их и убирает в карман. Он смотрит на меня с отчаянием. Почти с ужасом. — Это ты со мной сделал. И они.

Багор медленно моргает, скорее, закрывает глаза, и говорит:

— Так ты знаешь.

— То, что ты сделал «слепок»? Да.

— Я не знал, что они потащат тебя туда. Я был против, я пытался их переубедить, — Багор звучит серьезно, может быть, я ему даже верю, но это ничего не меняет, — та камера...

— Мне все равно, — я пожимаю плечами, — это омерзительно. Твой босс пытал меня, Рома. Пытал меня омерзительной дрянью, которую придумал и сделал ты.

В его глазах я вижу, что ему больно. Это почти приятно наблюдать, но лишь почти. Я продолжаю:

— Но сейчас я думаю, что Александр, конечно, интересная личность. Если он так хотел качественной работы троиц и отдел Выбор мечтал, хм, изучать нас и наше взаимодействие, то применять на мне «слепок» было гениальным решением. Пускай забудут о своей синхронизации «девять и семь».

— Я бы никогда не согласился проектировать штуку, которая могла бы тебе навредить, — после паузы говорит Багор, — неужели ты этого не понимаешь?

— Это ты не понимаешь, — снег наметает мне на ботинки, и я делаю шаг в сторону лифта, — какая разница, кого бы твой босс запихнул в эту камеру? То, что для Центра приемлемы такие наказания, вот что мерзко.

Багор не отвечает. Я невовремя вспоминаю, как читала его какое-то время назад. Его ощущения. Как ему хорошо и тепло, когда я рядом. Интересно, каково ему сейчас? Вообще нет, не интересно. Я не могу прочитать его даже мельком, что-то во мне утонуло в черноте. Я говорю:

— У меня не получается тебя читать, надеюсь, ты доволен.

Багор молчит, затем тихо спрашивает:

— Что бы ты хотела, чтобы я сделал?

— Сделал для чего?

Он набирает воздух, чтобы ответить, и вздыхает. Думает. Но я не даю Багру ответить, я слишком зла. Зачем я вообще задаю ему наводящие вопросы? Он же такой умный, сам догадается.

— Тебя расстраивает, что наша совместная работа испортилась и босс не похвалит? — ядовито спрашиваю я, — сами разгребайте последствия своих поступков. Возьмите на себя ответственность, как взрослые люди.

— Меня расстраивает то, что ты меня не простишь, — задумчиво говорит Багор, смотрит в землю, — то, что ты считаешь меня мразью. Все это как кошмарный сон.

Теперь я не знаю, что ему ответить. Что сделано, то сделано. Я не могу изменить того, что чувствую.

— Я пойду, — я делаю еще один шаг в сторону лифта.

И ухожу.

***

Пока я спускаюсь на лифте, мне почти жалко Багра. Он выглядел таким несчастным, и действительно не знал, что мне известно про «слепок». Что ж, все мы делаем сомнительные поступки, все за них рано или поздно отвечаем. Или выкручиваемся. Я никогда не верила в карму, люди придумали ее, как и справедливость. Я пишу Кой, спрашиваю, где в Центре врач, зову ее в столовую. Кой отвечает мгновенно: «Предлагаю сперва сходить в медотсек. Подходи в рекреацию, я провожу тебя». Это так приятно.

— Как прошел эксперимент? — сходу спрашивает она, как только мы встречаемся. Сегодня на Кой длинный сарафан в клеточку, туфли на каблуке. Я замечаю, что ни разу не видела ее в одном и том же наряде.

— Никак, — я пожимаю плечами. Мы выходим из рекреации, Кой ведет меня в ту сторону, где в мой первый день я была отправлена восвояси бабушкой-телепортом. — Синхронизации нет.

— Ты зла на Багра, так что это логично. Поступок Александра был одновременно невероятно жесток и так же невыносимо глуп.

Кой звучит очень пафосно, будто читает реплику какой-нибудь высокобюджетной драмы. Интересно, кто приучил ее так говорить. Отец-богач? Нянечка? Дворецкий? Я представляю ее жизнь за пределами Центра как викторианский сериал, полный дорогущего фарфора, крошечных породистых собачек и оттопыренных мизинцев.

Коридор, через который мы идем, просторный, я вижу свежий ремонт. Диваны выглядят даже слишком современно для Центра, будто сбежали из продвинутой IT-компании. Я читаю надписи на дверях — здесь они есть: «Канцелярия», «Техническое помещение», «Кладовая», «Приемная».

— «Приемная»? Я могу написать официальную жалобу? На кого-нибудь...

Кой кидает на меня выразительный взгляд из-за плеча.

— Ты можешь, но я предположу, что это будет излишней тратой времени. Башню и Александра Юрьевича Остапова можно назвать неприкасаемыми. Остапов слишком авторитетен. Никто против него не пойдет.

Наконец, Кой останавливается у двери с надписью «Медицинский кабинет». Я не хочу заходить внутрь, врать какую-то ерунду про свой ожог и оправдываться, почему моя синхронизация с Багром «один и пять» или сколько там. Да и вообще я никогда не любила врачей — может быть после того, как в детстве загремела в больницу с переломом и лежала в палате одинокая и несчастная, пока маман зашивалась на двух работах.

— Давай, все будет в порядке, — напутствует меня Кой, и я вхожу.

Просторное светлое помещение, огромные экраны с пейзажами имитируют окна. На первый взгляд, тут неплохо — запах приятный, голубыми шторками отделены углы. За столом сидит все та же неизвестная женщина с эксперимента, но я удивляюсь, увидев ее тут. Центр пригласил врача на эксперимент, но почему?

— Варвара, присаживайтесь, — женщина кивает дружелюбно, но я иду к стулу напротив ее стола медленно, будто готовлюсь смыться в любую секунду. Тихо здороваюсь. На столе табличка: «Евгения Сергеевна Фазлеева».

— Покажите мне свою руку, пожалуйста, — говорит Евгения Сергеевна, и я напрягаюсь.

— Зачем?

Она смотрит на меня с выражением, совсем как Кой. Мне кажется, я ее все же узнаю, это она печально смотрела на меня на корпоративе. Ее русые волосы убраны под шапочку, кожа гладкая и бледная, сложно понять, сколько ей лет.

— У вас остался ожог, мне это точно известно. И его надо обработать, вот и все дела.

В общем-то, за этим я сюда и хотела прийти. Я закатываю рукав, Евгения Сергеевна ведет меня к другому столу, сует мою руку под какой-то прибор, сканирует, хмурится, мажет ожог чем-то, накладывает повязку. Наконец, говорит:

— Если вас будут спрашивать, была ли у нас с вами беседа о вашем чутье, о последствиях пребывания в камере, о слепке, обо всей этой дряни — вы скажете, что была, и вам помогли. Скажете, что вам стало лучше.

— С чего бы?

Евгения убирает коробку с пластырями в ящик, я одергиваю рукав. Она смотрит на меня участливо, но строго:

— Есть определенный протокол, и он на вас не сработает. Я не гипнотизер. Я не смогу промыть вам мозги болтовней и заставить вас... Не знаю, не травмироваться. Перестать быть травмированной.

— Наверное, это хорошо.

Доктор смотрит на меня тяжелым взглядом и продолжает.

— На вас поставили жестокий эксперимент. Результаты его оказались печальными. Здесь не нужна помощь врача.

— А чья?

— Да если бы я знала, Варвара. — Евгения откидывается на стуле, потирает лоб рукой в синей перчатке. — Я знаю, откуда у вас ожог, знаю, почему вы загремели в камеру. Знаю о том, что здесь происходит, о Светлане...

Я смотрю на нее с подозрением. Чему я научилась за время работы в Центре — это не доверять никому в Центре.

— Моя подруга работает в морге и прекрасно видела, что случилось с Захаровой, — тихо говорит доктор, — то, что здесь шастает фея или еще какая-то дрянь, которая покрывается Башней — это вообще не секрет, дорогая моя.

— Но почему?!

— Потому что это Центр.

Александр покрывает фею?! Он же твердил, что каждый гость — это враг, что Центр защищает людей от враждебных планов? Это полное безумие. Может быть, это он хотел убить Светлану? Руками, точнее зубами феи?.. Но зачем?

И он казался полностью разгромленным на прощании со Светланой. Я вспомнила, как стоял у гроба, наклонившись, и как мне показалось, искренне горевал...

Я ничего не понимаю.

Евгения смотрит на меня молча. Я тоже молчу. Слышно, как капает где-то за углом кран. Наконец, Евгения тихо говорит:

— Варвара, вам не повезло. Раньше здесь было поспокойнее.

Может быть, она понимает, что сболтнула лишнего. Но после паузы Фазлеева продолжает:

— С другой стороны, в Центре давно не было такой сильной охотницы. Может, у вас получится что-то изменить...

— Да я уже попыталась, спасибо, — я фыркаю и встаю из-за стола. — Спасибо за помощь с ожогом. Мне надо будет вам еще раз показаться?

— Можете прислать мне фото, — Евгения протягивает мне сиреневую бумажку для заметок, на которой написан номер телефона, — пишите по любым поводам.

Она выглядит грустной и задумчивой, как будто поняла что-то неприятное. Хотя, как мне кажется, я ничего такого не сказала.

Я прощаюсь, ухожу, тщательно закрываю за собой дверь. Я думала, что Кой уже убежала, но она все еще сидит, аккуратно сложив руки на коленках, на вычурном ярко-зеленом диване.

— Ну как прошло?

Я подхватываю Кой под руку и веду вдаль по коридору:

— Докторша явно хотела мне помочь, но у меня возникло ощущение, что она мечтает устроить заговор против Центра.

Я кратко пересказываю Кой разговор с Фазлеевой.

— А, она давно ненавидит Александра, — замечает Кой, — интересно, что Давид разрешил ей прийти на ваш эксперимент, видимо, он озаботился твоим состоянием. Ты для него слишком ценный сотрудник.

— Вот же толпа интриганов. И что мне делать?

— Пока — точно ничего революционного, — Кой усмехается. — Марина Петровна прислала в Мир официальную просьбу о содействии во время сканирования. В понедельник. Прямо в метро, как я поняла, где-то под центральными районами.

— И что надо будет сканировать?

— Тот объект, что ты обнаружила.

— Который начал нас атаковать сразу во время чтения? Марина хочет потыкать его палочкой еще?

Я осекаюсь. А ведь это именно то, что я сделала.

— Варвара, а ты не замечала, что официальная политика Центра именно так и выглядит — во-первых, потыкать палочкой и посмотреть, что будет...

— А говорят, что гости опасны и чистое зло, — перебиваю я.

— Центр всегда говорит одно, а делает другое. И это — во-вторых.