Явись

Ночью я не могу спать, ворочаюсь. Я понимаю, что уже привыкла к своей комнатушке без окон. Она очень похожа на мою квартиру в панельке, такая же крошечная, не обжитая, никакая. Я не хочу жить в коттедже и особенно — с Багром.

Часа в два я подрываюсь и пишу ему сообщение «ты же понимаешь, что Выбор с Владом этим дурацким жужжащим просто спаривают нас, как кроликов, и им по приколу понаблюдать, как мы будем торчать в одном доме? Это какое-то чертово реалити-шоу? У тебя там есть камеры?». Чуток подышав в темноте, я стираю сообщение. Ничего не буду ему писать. Глупо. Центр проверяет меня на прочность, раз за разом.

А ведь Светлана говорила мне про отдел Влюбленные. «Любовники». Он же «Выбор».

А еще выходит так, что фея может маскироваться под ребенка. Та смуглая девочка, что была на корпоративе — она. И она разговаривала, ее рот двигался, глаза осмысленно смотрели... Гости — коммуницируют, многие из них довольно умны. Трудно очертить разумность, когда речь идет не о людях или о животных. На то они и гости. Гость, который может общаться с человеком, и его никто не заподозрит, должен быть разумным. Вопрос: а зачем?

И если «взять эту гипотезу за рабочую», как выражается Багор, то зачем фея грохнула Светлану? И, опять же, каким образом? Я натягиваю одеяло на голову, слушаю свое дыхание в тишине.

Кажется, мне так и не удается заснуть. Я ворочаюсь в темноте, проваливаюсь в мысли, выныриваю из них, поднимаюсь и тону. Будильник тихонько звенит в девять утра, я включаю лампу на тумбочке, желтоватый свет имитирует естественное освещение. Оно неуютное. Смею надеяться, что весь этот утренний ритуал в помещении без окон я проделываю в последний раз.

Я быстро одеваюсь, упаковываю вещи в сумки, заглядываю под кровать и обнаруживаю сбежавший носок. Перед подъемом на поверхность беру в автоматах у рекреации сэндвич и коробку сока, и завтракаю стоя, у плакатов с правилами безопасности. Не хочу идти в столовую, видеть Кой, Давида, Александра и всех этих прочих, тех, кто меня бесит.

На поверхности ветрено, но проглядывает неожиданно теплое солнце. Я бреду от лифта к площади, разглядываю коттеджи. На той скамейке, где вчера сидела я, греется пожилая пара: кажется, бабуля в кудельках мне попадалась на корпоративе. Ее спутник курит трубку, выпуская в прозрачный воздух сразу же уносящийся под порывами ветра дым. Коттеджи пронумерованы, и тот, в котором живет Багор, а теперь и я, на самой дальней улице.

Я не тороплюсь. Иду мимо пожилой пары, огибаю большой коттедж с кирпичной пристройкой, прохожу через детскую площадку. На желтой деревянной скамейке лежит кем-то забытая грязная варежка. Интересно, эта площадка для детей сотрудников, которые каким-то чудом оказываются в коттеджах или для учеников местной школы? Значит, тут бывала и фея.

Я смотрю на скрипящие от ветра пустые качели и тру свои предплечья: а что, если вся эта моя теория про фею просто паранойя, сон в весеннюю ночь, игры подменышей. В Центре есть больница, и в ней должен быть психиатр. Кто-то, кто отличит калейдоскоп фантазии от реальности. Или подыграет, чтобы продлить эксперимент?..

Я пинаю камешки под ногами и иду вперед, мимо редких лысых кустов. Так размышлять — бессмысленно. Надо хоть на что-то опираться. Если я продолжу фантазировать о том, что реально, а что нет, я совсем сломаюсь.

За чередой кустов скрывается объездная асфальтовая дорожка, довольно узкая. А за ней — забор из плексигласа, зеленовато-полупрозрачный, и, кажется, мороком и призраками за забором проступает обычная городская жизнь. Я вижу медленно едущую машину, где-то вдалеке — многоэтажный дом, серые полосы леса. Я все еще в городе, и обычная жизнь так близко.

Я медленно дышу, успокаиваюсь, и понимаю, что пора. Сумки уже неприятно тянут плечо, и я поворачиваюсь в сторону дороги к тридцать шестому коттеджу. Он тут совсем недалеко, всего через два дома после детской площадки.

Коттедж номер тридцать шесть обшит досками и покрашен в зеленый цвет. Два этажа, терраса, небольшая теплица поодаль. Территория никак не огорожена, но обозначена рядом кустарников. Дорожка из гравия насыпана давно и поросла жухлой травой. Дача и дача, будто в Подмосковье. Даже странно, что не слышно собачьего лая и не тянет шашлыками... Подходя к крыльцу, я осматриваю стены: камер не видно. Теперь я ожидаю от Центра только самого худшего. Между тревожной паранойей и отбитым пофигизмом я выберу первую, она не подводит.

Дергаю за ручку на железной двери — открыто. Дверь хорошая, качественная, тяжелая, я закрываю ее за собой с трудом. В доме тихо и пахнет жареным и сладким. Очень домашние запахи. Почти как у мамы на ферме. Крыльцо крошечное, под ворохом дождевиков и старых курток стоят резиновые сапоги и сверкает блестящим боком эмалированный бидон. Зачем он здесь?.. Прохожу в террасу, неожиданно цивильную, с пушистым ковром, заставленную дорогой дачной мебелью. Дальше — гостиная, полутемная, деревянная лестница с балясинами уходит вверх. Гостиная напоминает мне о старых ситкомах: посреди нее большой зеленый диван, напротив него, на тумбочке, старый телевизор. Паркетный пол аж сияет там, где он не прикрыт пушистым ковром с геометрическим узором. Я вижу четыре двери и занавешенное тюлем окно. Кручу сумки в руках, как бедная родственница, кашляю. Хочу позвать Багра, но он неожиданно появляется из одной из дверей:

— Варвара? Ты чего в обуви, я тут только полы помыл.

Он исчезает. Чертыхнувшись, я возвращаюсь на крыльцо, снимаю ботинки, разглядываю носки. Вид у них не очень свежий, но отступать некуда. Все так же, с сумками, я иду через гостиную в комнату.

— Иди на кухню, у меня тут завтрак... Или обед уже.

Я захожу в кухню. Это маленькая комната с крошечным, накрытым цветастой клеенкой столом. Багор стоит у холодильника и стучит рукой по картонной коробке:

— Зацени! Специально к твоему приезду притащили. Я замучился без микроволновки.

Он аж сияет от радости. Багор в домашнем: на нем спортивные штаны, абсолютно дедовского вида тапки и черная футболка с надписью «Malevolent Creation». Я впервые вижу его в чем-то с коротким рукавом, и понимаю, почему. Все руки Багра, от запястий вверх, забиты уймой самых разнообразных по стилю и размеру картинок. На них буквально нет живого места. Я аккуратно ставлю сумки на пол, не опуская глаз.

— Это? — Багор ловит мой взгляд, проводит руками по предплечьям, — это все переводные из жвачек, скоро смоются.

Я мрачно молча смотрю на него.

— Может, что-нибудь скажешь?

— Привет, — сухо говорю я, — тут... как на даче. Или в деревне.

— Да, но окна — супер. Как говорится, чтобы заставить оценить человека что-либо, надо у него это сначала отобрать, а потом вернуть... Пока сюда не переехал, не знал, что я так люблю окна. Еще потеплеет, можно будет проветрить наверху, туда с лесопарка лесной воздух тянет...

Он продолжает болтать, я тру лоб рукой и сажусь на деревянный стул с высокой спинкой. Мне не по себе. Голова гудит, и я сперва не могу понять почему. Через мгновение меня осеняет: я ужасно спала ночью.

— Так ты будешь омлет?

Багор показывает на плиту, там у него сковородка. Омлет непростой, а с красными помидорами и зеленью, видно, что он старался.

— Да я поела... Мне бы кофе. Не выспалась.

— Можешь отоспаться потом. Хотя к нам днем кто-то из Выбора хотел припереться, лучше их дождаться...

Багор ставит передо мной чашку с кофе, сам садится напротив с тарелкой и не торопясь ест. Кофе слишком горячий, но я аккуратно цежу. Неловко молчу. Я как будто пришла к Багру в гости, и он просто мой дачный сосед. Ну а что. Сейчас мы посидим здесь, а потом пойдем в его комнату смотреть какой-нибудь древний рок-концерт. Потом...

Почему я все время представляю какую-то другую жизнь? Нету ее и никакой не будет, только Центр, Влад, Давид и корпоративы. И немножечко убийства, которые быстро заметут под ковер...

— Спасибо за кофе, — я стараюсь быть вежливой. — Зачем врешь про жвачки?

Я киваю на его татуировки.

— Во мне проснулся бездарный стендапер, которого только пивными банками можно закидать, — Багор откладывает вилку. — Это... Ну, я так отслеживаю свою карьеру.

«Амбициозный юноша», сказал как-то про Багра Ораш. Я присматриваюсь: каждая небольшая картинка — это гость. Характерные всполохи джиннов. Хаотические суставчики горгон. Зеленые переливы русалок. Суккубы, похожее на розовое, перетекающее само в себя желе. Каждый — в своем стиле, но удивительно... реалистичные. На правом предплечье я вижу уходящую вверх, под рукав, большую красную татуировку, и подозреваю, что это ангел, но не решаюсь спросить. Между гостями есть картинки поменьше: какие-то даты, схемы, даже банальные черепа и алхимические символы, россыпью.

— Ты, может быть, думаешь, что это странно, — Багор смущен. Он отводит взгляд. Забавно.

— Да нет, не странно, — я пожимаю плечами, — а что не странно? Ты родился багром, и даже себя называешь так, хотя ты Рома. Мне кажется, я уже к любым твоим, эээ, особенностям привыкла.

Багор громогласно хохочет.

— Мне другое интересно, как ты описал мастерам гостей? Ведь фотографий практически нет, да и вообще...

— У меня есть несколько проверенных, — Багор встает и наливает себе кофе, садится, закидывает ногу на ногу, рассказывает, загибая пальцы, — двое одаренных, оба у Центра на примете. Третий просто верит в конспирологию, но я ему ничего не подтверждал, так скажем. Четвертая вообще считает дары ересью, я ей просто рисунок на бумажке в клеточку принес. Говорю, набей мне абстрактную серо-зеленую фигню, похожую на прилипшую жвачку.

— Но только ты знаешь, что это горгона.

— Да. Только я знаю, что это горгона, которую мы вытаскивали с Элей... Хм, три года назад. Горгона была средняя, но очень сговорчивая: раздала по долголетию троим шишкам из руководства. Помнишь того старикана с лысиной на корпоративе, который речь толкал? Ему девяносто два. Планирует до ста пятидесяти досидеть.

— Чтоб его юбилей отметили при нем, а не как у Сосновского.

Багор снова смеется, подперев щеку рукой, и мне становится стыдно. Он помыл полы и приготовил поесть, а я вошла злая, сумрачная, молчаливая, никакая.

В дверь аккуратно стучат. Багор привскакивает:

— О, вот, видимо и Выбор. Ну и хорошо, пораньше отделаемся от них.

Он идет открывать, я медленно волочусь следом.

На террасе возникает Влад, с ним — та самая девушка с темными волосами, что толкала речи на юбилее Сосновского. Не зря я только что о нем вспомнила. Влад лучезарно улыбается, сегодня на нем огромные черные очки, как у знаменитости. Девушка представляется:

— Меня зовут Алена, я помогаю нашей эйчар Лидии Петровне и занимаюсь работой с людьми.

Мы с Багром молчим, Влад перехватывает инициативу:

— Варвара, мы надеемся, что тебе понравится в кампусе. Раз в день сюда можно заказать еду из столовой — Рома тебе покажет, как. С апреля у нас будут проходить занятия на свежем воздухе, Алена тебя добавит в нашу рассылочку... Плюс, я скоро запускаю приложение для сотрудников, и приглашаю желающих коллег на бета-тестирование.

Я поднимаю брови и глупо пялюсь в черную зеркальную поверхность очков.

— Добавлю вас в списки. Алена, что еще у нас было по плану?

Алена широко улыбается. У нее красивое, очень симметричное лицо, мейк-ап незаметный, гладкая чистая кожа. Она очень ухоженная, вот правильное слово. Почему-то мне очень хочется прочитать ее, а это... Ну, плохой это признак. Алена радостно говорит:

— Группа Выбор и отдел кадров нашего предприятия поздравляет вас обоих, Роман и Варвара, в участии в важном эксперименте нашего Центра. Ваш совместный труд, а теперь и совместное проживание очень важны для исследований сразу нескольких отделов, и мы благодарим вас за уникальную возможность работать вместе с вами. Высокие уровни синхронизации позволяют Центру проводить эксперименты в новом качестве. По любым вопросам вы можете обращаться непосредственно ко мне или Лидии Петровне! Мы будем счастливы обустроить ваш быт.

Алена машет рукой в кожаной перчаточке и спешит на крыльцо. Влад кладет на стол большой пакет из крафтовой бумаги и шагает за ней:

— Ребят, пардон за официоз, ну, вы и сами все знаете. Не напрягайтесь особо, если надо что подогнать — пишите...

И он уходит.

Багор закрывает за Аленой и Владом дверь, шуршит пакетом:

— Блендер?! Блин, я сто лет его просил, наконец сподобились... Вино тут еще. Конфеты...

Я молча прислоняюсь к обвешенной акварельками стене. Стекла террасы запотевают, мир за ними расплывается.

— О, ну вот и кофе нормальный. Я уже и не ждал.

Багор крутит в руках банки, читает этикетки. Я рассматриваю украшенную пластиковыми цветочками люстру и говорю:

— А ты знаешь, где в Центре находится школа?

— Ну, допустим, да.

— А мне скажешь?

Багор перестает шуршать пакетом и крутить банки и внимательно смотрит на меня.

— Ты хочешь пойти туда и прочитать фею? Если она действительно фея, а не маленькая девочка, от которой странно фонит.

— Мне никто не запрещал гулять по Центру. Мне намекали, что не стоит совать нос не в свои дела, но никто же кроме тебя не знает, что...

— Они могут догадываться, Варвара, — Багор упаковывает дары обратно в пакет и тащит его на кухню, — они — я имею в виду Выбор, Башню, Давида, черт знает кого еще — прекрасно понимают, что у них на борту теперь есть сильная охотница, которая может чуять то, что не надо. А блокиратор Кой на нее действует слабо.

Я иду за Багром на кухню, думаю про Кой. Как мириться? Как вообще мирятся? Мои социальные навыки на нуле, даже ушли в минус. Надо попросить прощения? Не уверена, что я прям в чем-то виновата. Мне надо выбрать вариант ответа, как в визуальной новелле. Извиниться. Спросить о погоде. Улыбнуться. Промолчать.

Багор ставит чашки в раковину, включает воду:

— И эта охотница разгуливает по Центру и чует. Работа у нее такая — чуять, за тем и взяли. Ничего с ней не сделаешь. Поэтому просят, чтобы не задавала вопросов. Не искала ответов. Вообще не думала слишком много, но это не про тебя.

— Давай я посуду помою, — предлагаю я, — а то ты тут... хозяйничаешь без перерыва. Раз меня тут поселили, буду помогать.

Багор пожимает плечами, тихо что-то бурчит и садится за стол, мы синхронно достаем телефоны. Он что-то ищет, я пишу Кой: «Привет. Хочешь, сходим попить чая?». Не знаю, сколько очков мне принесет такой вопрос, но все же — я попыталась. Пока я намыливаю тарелки и чашки, Багор чертыхается за спиной. Мне нравится греть руки в теплой воде, и я почти отключаюсь, перестаю думать.

— Думаю, школа была тут, — Багор тычет мне в лицо телефоном, и я вздрагиваю. — От лифта коридор налево, а потом минус два этажа вниз. Она довольно близко к поверхности. Там несколько комнат, столовая и библиотека.

— Пойдешь?

Багор качает головой.

— Вот это как раз будет подозрительно. Если пойдешь одна, все еще сможешь отмазаться, что заблудилась. Будь осторожна, ладно? Я знаю, что ты не будешь, но попросить должен.

— Я буду стараться.

Я домываю посуду, расставляю тарелки на полке. Быстро обуваюсь, набрасываю куртку и ухожу: Багор сует мне ключ. У него грустный взгляд, и я не понимаю, почему.

Не уверена, что буду делать в Центре, может, просто куплю поесть, а может, мне и ответит Кой. Пока я бреду через площадь, меня накрывает: глаза вдруг заливает красным, в ушах шумит, я чую что-то неприятное, орущие, суетливое, как кошмарный сон, очень душное. Я понимаю, что по левую руку от меня арена, и там — эксперимент.

Я замираю. Какой эксперимент, Багор же дома. Это очень странно.

Шагаю к арене, плохо понимая, что делаю. Кровь шумит в ушах, и всё очень, очень красное, я тру глаза рукой и с осторожностью поднимаю ладонь — будто действительно боюсь увидеть на пальцах кровь. Крови нет, всё в моей голове.

Ворота чуть приоткрыты, в щель я вижу черную куртку охраны. Меня не пустят, но и к черту — я все равно могу прочитать. Глубоко вздыхаю, чую.

В кабинке трое одаренных. Суховато-отстраненный Давид, остальные две тени смутные, либо незнакомцы, либо дар слишком слабый, смутный, нечитаемый. На Арене двое: луково-кислая, уставшая, выцветшая охотница, видимо, Марина. И кто-то непонятный, с маленьким необъемным даром, я не могу его ощупать, будто крупинка в ботинке: неприятное, но слишком смутное. С ними гость: это горгона. Вокруг нее распространяется этот красный жар. Ее сюда привели, и она... Типа как... Выполняет трюки? Мощь красного усиливается: ого, это передача дара. Вот этому маленькому, невыпуклому, смутному. Меня будто обдает горячим ветром. Я наклоняюсь, упираюсь руками в колени, дышу.

Слышу шаги.

— ...гнать отсюда. Да по приборам видно, шныряет какая-то коза!

Я не коза, но я убегаю. Бегу плохо, но, надеюсь, быстро.

За спиной скрипят ворота, и я надеюсь, что я уже достаточно далеко: я огибаю бетонный забор, прошмыгиваю за какой-то бетонный серый сарай. Тут все бетонное и серое, в общем-то. Слышу далекий крик:

— Нету никого.

Меня пробирает на нервный смех. Я прижимаю ко рту засаленный рукав куртки, глупо хмыкаю. Они приволокли из лаборатории горгону, и она раздает на арене какие-то дары... Любопытно. Может быть, там вообще была толпа людей, я-то чую только одаренных. Часто они такое тут проделывают, интересно?

Что раздает горгона: блокираторы, долголетие, усыпление... Она щедрая. Говорят, даже довольно разумная. Живет ли она в Центре по собственной воле, плавает в огромном бассейне лавы и смотрит гигантский огнеупорный телек? Что-то сомнительно.

Я шагаю к лифту и спускаюсь в холл. Проверяю телефон: Кой меня то ли игнорирует, то ли не видела сообщение.

В коридорах людно. На стенах развешаны новые плакаты: результаты работы биологической лаборатории, уникальные снимки пород с других планов в гигантском разрешении. Белые халаты слетелись на фотографии, читают мелкий текст, тычут пальцами, возбужденно обсуждают. Я прохожу мимо, гляжу в пол, чувствую свою инакость. Они здесь работают, живут, дружат. Они субъекты, а я — объект. Объект изучения.

Идти мне недалеко, я спускаюсь по лестнице на два этажа вниз, иду по коридору. Это цивильный коридор, не похожий на глубинный Центр: все очень чисто, на полу новый линолеум, вдоль стен диванчики, над ними маленькие экраны. «Сегодня температура 5 градусов тепла, небольшой ветер». «Мойте руки перед едой». «Переходя улицу на пешеходном переходе, сначала смотрите налево, а затем направо». Если школа не где-то здесь, я съем свои ботинки.

Коридор оканчивается аркой, возле нее — микроскопическая будка охранника. В ней женщина в голубой рубашке, она скучает, глядя в телефон. Я понимаю, что раньше мне просто везло, когда я разгуливала по Центру, не натыкаясь на охрану. Я почти разворачиваюсь на пятках, чтобы сделать вид, что меня здесь никогда не было.

Но я все же пересиливаю себя. Я представляю, как возвращаюсь к Багру и говорю «ты чего мне не сказал, что там охрана». И он широко улыбается и необидно смеется, но все равно смеется, а я сходила с ним в морг, между прочим. А он со мной в школу не пошел. Но я и без него разберусь. Должна быть какая-то месть, и я подхожу к охраннице и говорю:

— Извините пожалуйста, а как пройти в библиотеку?

Я помню, что это какой-то старый мем или цитата. Охранница не улыбается:

— Вам нужно в детскую библиотеку? Она открыта для посещения только ученикам и преподавателям... А кто вас послал?

— Александр Юрьевич, — я раскрываю глаза пошире и смотрю в глаза охранницы. Она носит большие очки, у нее черные стрелки и синеватые тени на веках. — Я из отдела Мир, у нас...

Услышав «Александр», охранница уже машет рукой, шевелит губами, мямлит:

— Идите...

Мне не нужно повторять дважды, я ныряю за арку, дергаю на себя металлическую дверь. На двери — табличка: «Центр выявления и поддержки одаренных детей».

В общем-то, охраннице я не вру. Александр спрашивал у меня, читала ли я сказки. Могу и еще сказок почитать, раз это так важно для работы в Центре.

За дверью оказывается рекреация, тут все, как в настоящей школе: шкафчики, стенгазета с бабочками и принцессами, нарисованными блестками, в углу — фикусы, вместо окна — очередной экран с невероятно важной информацией. Несколько дверей, видимо, в классы, дверь в столовку, из-за которой тянет до боли знакомым запахом сырников и омлета, справа — библиотека. Я бросаю взгляд на потолок: о да, здесь есть камеры. Если я сразу попрусь в класс, охранница тут же вытащит меня отсюда за шкирку.

Я шагаю в библиотеку, быстро прохожу мимо погруженной — естественно — в чтение леди в очках и ныряю за книжные полки. Их много: шесть или семь рядов, я забиваюсь в угол и беру первую попавшуюся книжку в мягкой обложке.

«Сказки». Разумеется. Я открываю книжку посередине, на желтой бумаге крупный шрифт:

«Стоял солдат на часах, и захотелось ему на родине побывать.

- Хоть бы, - говорит, - черт меня туда снес! А он тут как тут.

- Ты, - говорит, - меня звал?

- Звал.

- Изволь, - говорит, - давай в обмен душу!»

Далее в сказке описывается, как черта-таки разоблачили и наказали, и солдату не пришлось расплачиваться душой. Я листаю книжку дальше, пытаясь понять, насколько серьезно Александр действительно верит в то, что все эти истории — действительно байки о гостях? Зачем гостям, к примеру, души, ведь они раздают дары бесплатно... Точнее, вроде как они питаются некоей энергией... Может быть, гости давно съели наши души, а может быть, троицы вообще рождаются без души.

Я прислоняюсь к стене и верчу книжку в пальцах, совершенно забывая о том, что надо чуять. Я аккуратно вдыхаю воздух и закрываю глаза, и вдруг слышу совсем недалеко от себя тихий шажок.

Этот шажок — словно наступили на мое горло, дыхание перехватывает, колет в легкие крошечной иголкой. Маленькая, почти игрушечная, почти смешная боль.

Я открываю глаза. Она стоит совсем близко, смуглая девочка с черными волосами. На вид ей лет двенадцать. У нее темные губы, тяжелый, недетский взгляд, синее платье и белая вязаная жилетка с крошечной пластиковой клубничкой.

— Ты ко мне пришла? — спрашивает она тихо.

Я не отвечаю.

— Я тебя видела на празднике, — девочка продолжает. — Ты на меня смотрела. А теперь ты здесь. Зачем?

Я делаю резкую, быструю попытку ее прочитать — словно атакую. Она выглядит как ребенок, и я чувствую, что поступаю плохо, но я замираю и — не дыша — ведь обоняние не связано с даром — читаю смуглую девочку. Меня бьет искрами, будто в лицо ткнули фейерверком, я широко открываю глаза и отшатываюсь, она все так же не отрывает от меня взгляда.

— Не надо ко мне лезть, — говорит девочка. Открывает рот нелепо, это не улыбка, не оскал, она просто двигает губами, и ее глаза абсолютно неподвижны.

Я продолжаю молчать.

— Ты не ответила на мой вопрос. Зачем ты ко мне лезешь?

Девочка подскакивает ко мне, прикладывает ладонь к моему плечу, до куда может дотянуться. Это не удар, не шлепок — это...

Я чувствую, как под кожей распространяется жар. Хватаюсь за плечо и шиплю сквозь зубы:

— Так ты правда гость.

— Отвали от меня, иначе исчезнешь, — говорит девочка, не девочка, фея, кто она там, и резко шагает назад. Я тянусь за ней, плечо болит адски — но вдруг становится очень шумно, топочут ноги, шуршат куртки, и я падаю куда-то вперед, замечаю, что все это время в моей руке была книжка сказок, я роняю ее, лечу на пол.

— Варвара, мы вас предупреждали, — слышу я над ухом незнакомый голос. Меня грубо хватают за плечи — кажется, вот здесь я уже ору во весь голос, и я вижу мелькающих за спиной людей в черной форме, меня наклоняют к полу лицом вниз, волокут куда-то мимо книг, и я дергаюсь и ору снова, чтобы меня отпустили, вижу мелькающий линолеум и чужие ботинки, и грохот шагов, и как же чертовски болит рука.

Я хочу кусаться и драться с ними.

Я так страстно жалею, что на самом деле я не животное, я не зверь, я не волк.