Явись

Я поднимаюсь на арену с удивительной, глубокой пустотой внутри. Все совсем не так, как во времена моей юности: тогда чувствовала, что бунтую, что занимаюсь чем-то вне законов и правил мира, иду в никуда. Теперь же я иду на эшафот, и на меня смотрят из своей стеклянной будочки холодные взгляды — взгляды тех, для кого я инструмент: Светлана, Давид и незнакомый седой мужчина в очках. На бетонной площадке меня уже ждут Багор и Ораш; метла сидит, скрестив ноги, прямо на бетоне, его вязаная шапочка надвинута на глаза. Багор — в черном пальто, наброшенном на лабораторный халат. Он чуть улыбается мне, но я все равно боюсь. Датчик, что мне приклеили на спину, противно чешется под свитером.

— Межпространственный эксперимент номер 216-А, — говорит в микрофон Светлана, — приветствуем нашего нового специалиста Варвару Карелину. Ваша главнейшая задача — синхронизация, на остальных факторах внимание не акцентируем.

Она смотрит на Багра, тот кивает. Долгих раскачек перед вызовом тут не делают. Мы с Никой и Т. иногда выпивали рома для храбрости, и я вспоминаю, как он жег горло. Сейчас меня обжигает только страх и неловкость.

— Ты готова, Варвара? — Багор шагает ко мне, я набираю полную грудь воздуха.

— Нет.

Он поднимает вверх ладонь и показывает мне; сначала я не понимаю, чего он хочет. Но моя ладонь тянется к ладони Багра инстинктивно — так мы с ним прощались, пока он был в своем жутком аквариуме. Я касаюсь его ладони своей, моя рука маленькая и смуглая, по сравнению с его.

— Читай, — говорит Багор, и я закрываю глаза: он боится, он беспокоится. В нем нет куража и азарта, он будто выходит на тонкий лед. Это очень хорошо. Все остальное теряет значение.

— Начинай, — я говорю я шепотом, и Багор отходит от меня на шаг, поднимает вверх правую руку и достает из-за плеча Иглу.

Это тонкая острая полоса света, которой можно разрезать материю мира. У всех багров она разная; у этого — она тончайшая и похожа на шпагу. Я замираю, и мне хочется глупо дернуться в сторону.

«Зачем нужна охотница», спрашивала меня давным-давно, в другом мире, Каплан.

Для того, чтобы каждый раз, когда ткань мироздания вспарывается, немного умереть.

Багор шагает ко мне, он готовится нанести свой удар, и я жду: он смотрит мне в глаза пристально, будто подавая сигнал, и, прежде чем я успеваю по-настоящему испугаться, проводит, не касаясь, Иглой резко вниз, от моего горла к животу.

Я мгновенно считываю его — сейчас без этого невозможно обойтись, он холоден и точен, он одновременно мастер и инструмент. Мы вместе разрываем ткань реальности, поддаваясь друг другу — мир трескается, не желая нарушать свои законы, и я топлю его боль в себе. В секунду, когда мироздание разрывается, и я, и Багор перестаем существовать. Мы устраиваем крошечный конец света, чтобы добраться до иного — иного света.

Моя куртка цела, мое тело, в принципе, цело. Он вспарывает мою суть, мой дар — оставляя после движения зияющий разрез в самом бытии этого мира. Но мне больно, я глотаю воздух ртом — и пока я не упала, Багор поддерживает меня за талию, мир опрокидывается и светится открытой зияющей раной прямо перед моими глазами. Я хочу упасть, но он держит меня крепко.

Я ничего не вижу из-за ослепительного сияния; ничего не чувствую — мне слишком больно. Я почти мертва.

Только дышит жаром другой мир — тот, что скрыт за разрезом. Я удерживаюсь, не признавая его полностью реальным, не даю смешиваться с нашим, оставляю границы прохода четкими.

Я продолжаю делать то, что должна делать охотница. Чуять. Я дышу, чуя иной мир подле себя. Я фиксирую его, пока ощущаю.

Я чую и демона.

Сияющий разрез увеличивается, Багор раздвигает его, чуть ли не шагает внутрь, я вижу смутную темную тень там, где он движется — рядом, напротив моего тела, которое он все еще держит одной рукой, не давая мне упасть, слева мельтешит сгусток бурой плоти — мелкий демон.

— Завершение процесса, — гудит где-то за пределами моего сознания голос Светланы, и я вижу смутный силуэт Ораша, который мгновенно изгоняет демона обратно, разрез захлопывается. Я хочу упасть на бетон и закрыть глаза хоть на секунду, но Багор цепко держит меня.

— Все, все, — как врач после болезненной процедуры, шепчет он, — все закончилось.

— Синхронизация девять и семь, — говорит в динамик пожилой мужчина, пока Багор помогает мне держаться вертикально. Мне плевать, что это значит. Я просто пытаюсь стоять на ногах и вишу на Багре, держась за его пальто, — работа чистая, участники эксперимента стабильны.

Ораш исчезает первым — я вижу, как он быстрым шагом покидает арену, наблюдатели покидают ее через другой выход. Багор помогает мне спуститься, и спрашивает:

— Ты точно стабильна?

— Все нормально, — я делаю шаг вперед, к двери, и спотыкаюсь. Багор беспокоится — я все еще его чую, и он искренен и действительно переживает из-за того, что мне больно. Мне и правда больно — через меня рассекали миры, а еще я плохо понимаю, где заканчивается одна реальность, и начинается другая. Я помню этот горячий, душный, уродливый мир — мир, где живут демоны, и он еще отчасти внутри меня.

Багор привлекает меня к себе. Я задираю голову, утыкаюсь носом в его шею, и вдыхаю запах — он головокружительный и терпкий, и становится моим якорем. Все это болезненно. То, что я чувствую, заглушает дисгармонию от разрушенной реальности, что шумит внутри меня до сих пор. Багор крепко обнимает меня, и я читаю его, читаю каждую секунду — хочу перестать, и не могу. Этот коридор отражений затягивает, я будто поймана между двух зеркал, бесконечно показывающих друг друга.

— Отдохни завтра, — говорит Багор в мою макушку, — я слышал, что Светлана хочет перевести тебя в верхние апартаменты. У тебя в комнате наконец будет окно, правда, круто?

Я обнимаю его за спину, притягивая к себе: мне плевать, если кто-то нас увидит. Симбиоз, багор и охотница всегда сплетены вместе. Я отстраняюсь и смотрю на него, и тут меня отсоединяет, чтение прекращается, я возвращаюсь в себя. Но все равно, черт побери, хочу поцеловать его.

Не сейчас.

— Ты отлично справилась, — говорит Багор; его карие глаза улыбаются, и я улыбаюсь ему в ответ, хотя мне все еще больно, — отдыхай.

Он провожает меня до лифта. Мы идем, обнявшись, как захмелевшие школьники после последнего звонка. Он прижимает свою ладонь к моей на прощание.

Я прихожу в комнату. Не раздеваясь, падаю на кровать и отключаюсь.

***

Через несколько часов меня будит неизвестная лаборантка. Я тащусь за ней по лестнице вниз, меня приводят в небольшую комнату, стены которой заставлены огромными зелеными шкафами с датчиками. Они похожи на древние компьютеры, работавшие на перфокартах. В центре комнаты круглый стол, на нем — фикус, за столом — Светлана с ноутбуком.

Лаборантка исчезает, Светлана кивком указывает мне на стул рядом с собой. Мелькает мысль, что сейчас она меня уволит. Скажет, типа, «ну вообще работница ты так себе, эксперимент прошел кое-как, до свидания». Что я чувствую от этой мысли? Абсолютно детскую обиду, как будто меня отправляют спать в 8 вечера на середине ужасно интересного фильма. Я пытаюсь поймать хоть тень облегчения, но ее нет.

— Ты отдохнула, Варя?

Я поправляю горло у свитера.

— Варвара.

— Варвара. Ты отдохнула?

—У меня ощущение, словно по мне проехался трактор, а так ничего.

Светлана разворачивает ко мне ноутбук: вызывающе тонкий экран с яблочным логотипом сверкает, зеленые деды с датчиками криво отражаются в нем и почти выглядят недовольными. Конфликт поколений на каждом шагу.

— Девять и семь. Феноменально. Это очень хороший результат, я тебя поздравляю.

— А сколько было у Багра с предыдущей охотницей? Ну, той, которая умерла.

Светлана поджимает губы. У нее тонкий нос. И тонкие брови, их почти не видно. У моей мамы были такие в молодости, и эта огромная налаченная прическа, которая выглядит как шлем. Вероятно, это метафора, что еще может происходить в подземном тайном институте, кроме войны?

— Наша работа — опасная. — Светлана смотрит мне в глаза. — Это был несчастный случай. Мы все разделили ответственность за ту смерть. Багор не остановился. Охотница не сдержалась. Гость оказался очень крупным и разорвал ее.

Я потерла лоб рукой. Я не хочу представлять себе, на что похожа такая смерть.

Я вспоминаю Елену, которую порвал демон в заброшке. Он сидел там, затаившись, стабильный, и никакой Центр или отдел Мир за ним не пришел. Может быть, проглядели. Надо будет при случае спросить об этом. Смерть Елены стала чем-то забытым и прощенным, но лишь наполовину.

— Варвара, ты должна понимать, что наш отдел — Мир — занимается защитой. Мы изучаем, как обезопасить людей. Охотники и багры не перестанут рождаться, не перестанут чуять и учиться быть собой. А мы должны научиться помогать им.

— Если вы это понимаете, то почему все, что связано с дарами, запрещено? Почему вы делаете из нас дешевую конспирологию?

Я уже спрашивала это у нее. И это не тот вопрос, который я хочу задать на самом деле. Мой настоящий вопрос слишком экзистенциальный, он слишком про меня: почему я такая, почему я такой родилась, зачем все эти демоны, разрезы, сотрясающиеся и бьющиеся друг о друга вселенные. Я его не задам — пока что, некому.

Светлана захлопывает ноутбук, видимо, понимая, что мне наплевать на какие-то цифры и результаты их исследований. Она соединяет кончики пальцев, как проповедник, и говорит:

— Центров — много. В разных городах, разных странах. Есть международные директивы, принятые еще в прошлом веке. Международные проекты... Глобальные цели.

— То есть это всемирный заговор.

— Есть глобальные цели и глобальные угрозы, — Светлана не реагирует на мое бурчание. — Я бы хотела рассказать тебе больше, но ты совсем новичок. Пойми, дары троицы — это не универсальный дар волшебства, настолько мощный, чтобы открывать школы магии. Одаренных нечему учить. Но одаренных надо изучать. Даже тем скромным инструментарием, каковым мы обладаем. Мы изучаем вас. Вы рискуете. Ради чего-то большего, чем мы сами. Я просто по-человечески прошу тебя поверить мне.

— Я никому «по-человечески» просто так не верю, — я скрещиваю руки на груди. Буду с ней честной, — я поняла, что вы мной довольны и хотите продолжать работать дальше...

— У вашей троицы прекрасный результат, — Светлана перебивает меня, — я распорядилась выписать тебе премию. Так же, ты будешь переведена в апартаменты на поверхности, как только завершится ремонт. Я хочу, чтобы твоя работа была максимально комфортной.

Я молчу. Что-то тихо тикает в одном из зеленых шкафов.

— Твоя любознательность — прекрасное качество. Я в курсе, что ты с первого дня здесь раздобыла карту помещений и отправилась на поиски багра.

Я вспыхиваю. Ну я и дура.

— Я лично распорядилась, чтобы у сотрудников безопасности не было к тебе претензий. Ну, Марина Петровна тебя пожурила, разве что, — Светлана усмехается. — Я рада, что ты с нами, Варвара. Поверь, тебе понравится Центр. Я работаю здесь уже тридцать шесть лет, и он — вся моя жизнь. Это замечательная жизнь. Очень интересная.

— Я не уверена, что хочу, чтобы Центр стал всей моей жизнью, — тихо говорю я.

Светлана смотрит на меня внимательно. В ее лице проглядывает что-то болезненное, будто по мышцам пробегает искра.

— Ты только начинаешь, — наконец, говорит она, — я здесь, чтобы помочь.

Я благодарю ее, и Светлана кивком указывает мне на дверь. Телефон вибрирует: я иду по коридору и изучаю смс, согласно которой на мой счет упала сумма, равная примерно четырем зарплатам в «Морошке».

***

После разговора со Светланой я иду в душ, переодеваюсь в чистое, отправляюсь бродить по коридорам, не зная, чем заняться. Все же, Центр похож на больницу: этими странными запахами, этими халатами дурацкими. Тут не особенно комфортно. Не думаю, что я полюблю это место, Светлана просто плохо меня знает.

Кто меня вообще знает? Я-то знаю?

Я усаживаюсь на пол в холле возле автомата с батончиками, перевожу матери небольшую сумму и подписываю «сюрприз». Понятия не имею, что там надо ей закупать по ее садоводческому календарю, но всегда что-нибудь да надо. Мне никогда особо не нравилась материна ферма: все слишком чисто, вылизано, это не роскошные, хаотические эльфийские сады с цветами, а абсолютно практичный кусок земли, где каждая грядка на своем месте. Все подчинено высшему закону, я там чужеродный бестолковый элемент.

«Варя, ты уверена? Это у тебя на новой работе премия такая? Спасибо золотце моё», пишет мама. Я не знаю, на что еще потратить деньги. Если меня переселят в дом, можно купить телевизор и приставку. И теплые ботинки. Хотя скоро весна... Кеды? Я задумчиво чешу голову.

— Варвара, у тебя все нормально?

Напротив меня останавливаются Ораш, Давид и незнакомый взъерошенный парень в круглых очках. Он выглядит, как ученик волшебника. «Одаренных нечему учить», вспоминаю я слова Светланы. Ораш смотрит участливо: вязаная шапочка сдвинута на затылок, и я вижу лоб Ораша, покрытый мелкими морщинами.

— Да, я просто... Маме деньги перевела, — бормочу я.

— Ты на арене так хорошо справилась. Хочешь пообедать?

Мне нечем заняться, и я иду с коллегами в кафетерий. С мужиками. С дядьками?.. Все они, кажется, серьезно старше меня. Кроме парня в очках, он выглядит студентом.

Кафетерий на поверку оказывается той же столовой, где я обычно обедаю с Кой. Кой тоже на месте: сегодня она в наряде баварской принцессы жует пирожное в углу. Я машу ей рукой, и мы присаживаемся за ее столик, пока Ораш уходит за едой. Парня в очках зовут Стасом: он громко смеется и явно пытается привлечь внимание Кой, но она смотрит поверх его головы и поигрывает прицепленным к телефону пластиковым анимешным персонажем.

— Сегодня мы отмечаем дебют Варвары, — серьезно говорит Ораш, поднося к столику поднос с пятью порциями морса и какими-то пирожными. — Всё удивительно гладко прошло, я не ожидал.

— А чего ты не ожидал-то? — Давид отпивает морс, и на его лице мелькает отвращение. Он напоминает мне актера из какого-то старого фильма, то ли водевиля, то ли оперетты. Я не помню сюжет: помню атмосферу комичности и коварства. Ника про таких говорила «мутный тип».

— Ну, Варвара тут недавно, — не глядя на меня, продолжает Ораш, я ловлю взгляд Кой. Она чуть дергает бровью. — И сразу эксперимент. И с нашим багром. И честно говоря, со смерти Эли...

Кой таращится на Ораша огромными глазами. Ораш ставит стакан на поднос и наконец поворачивается ко мне:

— Ее звали Эльвира Чернова, твою предшественницу. Ей было всего двадцать два года, Светлана раскопала ее через «Тикток».

— Да уж, ну и кузница кадров, — усмехается Давид.

Ораш продолжает:

— Девчонка абсолютно без царя в голове, всё хотела вызвать джинна, чтобы он сделал ее знаменитой. «Хочу яхту и частный самолет», вот была ее главная цитата.

— Ты так говоришь, как будто она заслужила смерть, — очень трагично и громко выпаливает Кой, и я вижу, что в ее глазах слезы. Тушь под нижними ресницами расплылась и вот-вот прочертит по белой щеке грязную полосу.

— Люба, я такого не имел в виду. Я просто рассказываю Варваре ту правду, которую Света предпочитает от нее скрывать, хотя скрывать тут уже нечего. — Ораш допивает морс залпом.

В столовой есть еще люди, но я замечаю, насколько тут тихо.

— Вы все просто забыли о ней, когда Эля умерла, — голос Кой звучит очень тихо, и я вижу, с каким трудом ей удается не разрыдаться. Но все же, я вижу в ее глазах слезы, — и мне запретили упоминать...

—Такова рабочая этика. Нам надо было подготовить нового охотника без лишних драм, — холодно замечает Давид. Я хочу ему вмазать.

Ораш бросает на него недовольный взгляд и явно пытается разрядить обстановку хоть как-то:

— Эля погибла по неосторожности... Варваре желаю жить долго. Вот и всё.

— Ну... Я точно не хочу вызывать джиннов, — я смотрю на Кой, пока она осторожно вытирает уголки глаз, — я вообще не особо что-то хотела, когда сюда попала.

— Что самое большое у тебя получалось вытаскивать? — вдруг с жаром спрашивает Стас. Его глаза горят, он мгновенно переключился и жаждет историй. Ораш и Давид тоже смотрят на меня. Я привстаю и протягиваю руку Кой:

— Пойдем до туалета?

Она мгновенно встает.

— Спасибо, что поздравили с первым днем, коллеги, — я чуть оборачиваюсь через плечо.

И мы с Кой уходим.