Явись

Я сажусь перед стеклом, скрещивая ноги, и мне кажется, что все это — какой-то безумный спиритический сеанс. Поверхность черной массы гладкая, я жду багра, вращая в пальцах телефон. Нервно озираюсь по сторонам, и корю себя за то, что вообще пришла сюда опять.

Я чувствую, что основательно замерзла. Наконец, поверхность жидкости вспучивается и из пузыря появляется человеческая фигура — багор видит меня, и бредет в угол аквариума. Я поднимаюсь и следую за ним, растирая ладони одну о другую. Багор останавливается, шарит в углу: я замечаю среди серых плиток черную панель с рычажками. Надеюсь, он не откроет дверь и не пригласит меня внутрь.

Багор с трудом возится с панелью; черная масса густо стекает по его телу, будто оно само ее генерирует. Я замечаю, что у него тонкие, длинные руки, и его движениях есть нечто паучье. Вдруг раздается щелчок и я слышу гул, которого не было в тоннеле прежде. Багор стучит пальцем по стеклу, и я слышу звук.

— Так тут есть связь с камерой, — бормочу я. Багор делает что-то странное: он будто садится в жидкости напротив меня, словно она может удерживать его на поверхности.

— Да, — говорит он; я слышу его низкий, хриплый голос из динамика откуда-то сверху.

Я скрещиваю руки на груди и смотрю на багра, пытаясь понять, что за выражение на этом лишенном черт лице. Автоматически пытаюсь дотянуться и чую, что ему любопытно.

— Ты постоянно меня сканируешь? Это как-то странно, — с отчетливой обидой говорит багор.

— Привычка, — я снова тру ладони друг от друга, — что это за... жидкость?

Багор делает ленивое движение — похожее на то, что они делают, когда вытаскивают из спины Иглу; машет за плечом, и петля жидкости вдруг выстреливает вверх, формируется, ветвится, как молния. Зависает под самым потолком камеры закрученным узором, потом опадает — пока в воздухе не остается висеть странный круглый блин с пупырышками.

— Похоже? — спрашивает багор, пока я пялюсь на уродливый блин.

— На что?

— На пиццу.

Я глупо открываю рот, не зная, что ему ответить.

— Очень хочется есть, — багор роняет руку, и блин из черной массы плюхается за его спиной на поверхность, — это программируемая жидкость. Принимает любую форму и изменяется, примерно, как Игла.

Я решаю все-таки снова сесть на пол, и багор теперь смотрит на меня сверху вниз.

— Откуда здесь... Такое?

Я тру коленки ладонями.

— С одного из планов, — просто отвечает багор, — группа «Башня» умудрилась засунуть насос в разрез и накачать с тонну этого добра. Я уже месяц исследую материал в этом дебильном аквариуме. А ты пришла исследовать меня?

Он спрашивает со странной интонацией: это не насмешка.

— Меня пригласил Центр. Я выполнила их задание — найти багра, который вытаскивал ангела. То есть тебя. Это был такой тест.

Багор молчит. Он не двигается, и я не могу понять, куда смотрит — его блестящая голова опущена. Черная масса действительно перетекает по нему, как живой жидкий кокон.

— Это было семь лет назад, — наконец тихо говорит он, — я тогда только пришел сюда. Честно говоря, с тех пор я вытаскивал штуки и покруче.

Он что — хвастается?.. «Покруче». Бедная охотница, бедная метла. В троице у багров самая безболезненная, но сложная работа. Багор снова спрашивает:

— Они сказали тебе, чем ты будешь заниматься?

— Сказали, что мы будем работать вместе.

— Конечно, — он улыбается. — Здесь все мастера тонкой и изысканной подачи информации. Восемьдесят процентов местных ученых — ну, честно говоря, моральные уроды. Они ничего тебе не расскажут.

Я внезапно думаю о том, что в теории могу тянуться к нему каждый раз, когда мы так видимся; да хоть сейчас. И на эмоциональном, чувственном уровне выведать все секретики Центра, которые он знает.

— Я сам тебе все расскажу, — говорит багор, видимо, догадываясь, о чем я думаю, — спасибо, что ты пришла. В полночь здесь обход, тебе пора бы возвращаться наверх.

Багор встает и прикладывает ладонь к стеклу. Я тоже встаю и делаю так же; это нелепо и, пожалуй, слишком, но я позволяю себе расслабиться, прикрыть глаза и почуять — и меня сразу же накрывает сильнейшим запахом ванили. Я морщусь.

— Хватит, — говорит багор; я вижу, что он чуть ухмыляется. — Что там было?

— Ваниль?..

— Мой гель для душа. Ты бы знала, как я чертовски хочу в душ.

Я слышу где-то в вдалеке шаги; еле успеваю махнуть багру рукой на прощание и мчусь к лестнице.

В своей комнате, в кровати, перед сном, я лежу и думаю о бедном багре, который так и не назвал мне свое имя, но очень хочет пиццу и в душ. Центр — жуткое место, но засыпая, я улыбаюсь.

***

На следующий день меня сразу подзывает к себе Светлана. Сердце екает, мне кажется, что она догадывается о моих тайных делишках. Но она всего лишь вручает мне черно-белый потрепанный буклет.

— Тебе на почту пришли файлы о технике безопасности, ты их изучила?

Я киваю. Светлана поджимает губы:

— Я хочу, чтобы ты прочитала и этот справочник. Через неделю мы проведем первый эксперимент.

— С багром?

Она уже смотрит в монитор, изучая какое-то письмо, и бормочет мне в ответ «да, конечно». Я думаю о том, как буду стоять по пояс в черной жидкости, и наблюдать, как этот измазанный ею чувак достает Иглу.

— Варвара? Можно тебя на пару слов?

Меня зовет Ораш. Я подхожу к металлическому столу, но он показывает рукой на выход; я снова нервничаю.

— Здесь недалеко.

Ораш открывает соседнюю дверь и приводит меня в прокуренное, тесное помещение с пластиковыми лавочками, как в аэропорту. Запах здесь просто омерзительный.

— Какие здесь... Раритеты, — я показываю на оборванные плакаты, наверное, восьмидесятых годов, развешенные под потолком.

— Эта курилка — для раритетов, — Ораш садится на лавочку, достает сигареты и закуривает, — таких, как я. Значит, Света уже готовит тебя к первому эксперименту...

Я пристраиваюсь рядом с ним, рассматриваю его растоптанные мокасины, четки на желтоватых руках и полосатые цветастые штаны. Думаю, Ораш очень понравился бы Нике.

— Ты уже нашла его?

Внутри меня словно огромный ком проваливается внутрь. Я замираю, глядя, как сигаретный дым медленно рассеивается по комнатушке.

— Да не прикидывайся. Тебя взяли сюда для работы с конкретным багром, — Ораш щурится, — я никому не скажу. Света хотела сделать все по регламенту, но я-то знаю, что такое охотничья чуйка. Тут никакой блокиратор не поможет. Тебе было слишком любопытно, правда? Ну и само это здание... Я и сам тут все облазил, когда устроился сюда.

— Давно это было? — я чуть расслабляюсь.

— В семидесятых. Можно, дам тебе совет?

Я молчу, глядя на его хитрое лицо. Почему-то страх накатывает на меня снова.

— Постарайся особо не стараться. Света будет изучать, насколько сложный получится разрез, насколько хитрый план. Багор будет настраиваться на миры позакрученней да поопасней, он... Амбициозный юноша.

«Юноша».

— А ты сдерживай его намерение. Не включай чуйку на максимум. Направляй энергию в сторону, не поддавайся ему.

Это сложно. Все фишка в вызове в том, что багор и охотник словно играют в четыре руки одну мелодию на пианино, и пихаться локтями просто неправильно.

— Но почему?

— Ты молодая, хорошая девчонка, — Ораш вновь затягивается, — тобой движет любопытство. Если Света сразу поймет, насколько ты хороша, она запихнет тебя в такой же черный аквариум как багра, а то и похуже. Мою коллегу-метлу как-то месяц продержали в боксе вместе с русалкой. Точнее, останками русалки, они ж тут высыхают, как грибы на солнышке... Ты же, наверное, знаешь, насколько метлам тяжело находиться рядом с гостями, в этом суть нашего дара.

Я прижала ладонь к горлу, чувствуя спазм. Впрочем, кто мне обещал другого.

— Почему никто не уходит? Не бунтует...

— Может быть, потому, что одаренность чешет наше чувство собственной важности.

Ораш улыбается. У него мелкие, желтые зубы.

— Почему люди любят власть и держатся за трон? Почему певички-алкоголички не бросают сцену? Если что-то делает тебя особенным, ты хватаешься за это только в путь. А Центр ставит очень благородные цели и задачи; это не айтишке крутое приложение накодить и бабок лопатой нагрести.

Мне не нравится его цинизм. Но я понимаю, о чем он говорит.

— Я буду на эксперименте, буду в вашей Троице. Может быть, мои услуги как метлы не понадобятся и Света не додумается заставлять багра сразу вытаскивать гостя. Но вероятность этого крайне мала.

Он встает.

— Прости, не предложил тебе закурить... Был уверен, что ты откажешься.

Ораш уходит, я рассматриваю дым под потолком и думаю о его совете. Он первая метла, что я знаю теперь помимо Ники. Интересно, что между ними общего, кроме любви к яркой одежде? Я провожу параллель между этим новым багром и Т., и мне кажется, что этот, новый, взрослее, серьезнее, настроен на работу с достойным энтузиазмом. Даже какой-то жертвенностью. Т. же только хотел понтоваться и заработать денег, чтобы моментально их проесть... В этом мы были похожи.

Я поднимаюсь с раздолбанной пластиковой лавочки и топаю в лабораторию.

***

«1.4. Каждый рабочий обязан: соблюдать требования настоящей Инструкции, немедленно сообщать своему непосредственному руководителю, а при его отсутствии — вышестоящему руководителю о происшедшем несчастном случае и обо всех замеченных им нарушениях требований Инструкции, а также о неисправностях сооружений, оборудования и защитных устройств; помнить о личной ответственности за несоблюдение требований техники безопасности; содержать в чистоте и порядке рабочее место и оборудование».

Рабочее место и оборудование. Я кручусь в кресле влево-вправо; неожиданно в воздухе появляется Давид и как ни в чем ни бывало садится за свой ноутбук. А Кой говорила, что телепорт — редкий дар. Может быть, она говорила о даре, когда ты можешь телепортировать других?..

Я изучила технику безопасности и нуднейшую брошюру, которую мне выдала Светлана. Ничего интересного в ней не оказалось, кроме таких же нуднейших таблиц с распорядками дня для одаренных и рекомендациями по питанию. Теперь я понимаю, почему Багор думает о пиццах и бургерах, возможно, его держат на диете? Какие вообще здесь есть пределы по издевательствам начальников над подчиненными?..

Я встаю и отдаю брошюру Светлане.

— Я надеюсь, что ты серьезно отнесешься к тому, что здесь написано. Обо всем, что ты здесь видела и слышала, нужно сообщать мне.

Я киваю. Вот теперь глупо будет, если Ораш меня выдаст.

— Наш Центр — опасное место.

Кой привстает со своего места и смотрит на Светлану с каким-то странным нетерпением.

— Я прям вижу, как Любовь хочет показать тебе парочку местных достопримечательностей, — Светлана быстро просматривает какую-то таблицу, — так, рабочих задач для тебя у меня на сегодня нет, так что можете прогуляться. Кстати, говорят, в столовой сегодня шикарные блинчики.

Лицо Кой расцветает от широкой улыбки; я даже боюсь предположить, что ее так обрадовало. Я хватаю со стола телефон — и бегу вместе с ней в коридор.

Мы спускаемся на этаж вниз и заходим в одну из совершенно безликих на первый взгляд лабораторий: столы вдоль стен, старые шкафчики с бумажными папками. Я не сразу замечаю странную деталь: огромное зеленоватое пятно на противоположной стене, прикрытое сверху защитным стеклом. Я подхожу ближе и вижу в этом пятне размытые силуэты: будто нарисованные карандашом наслаивающиеся друг на друга профили.

— Похоже на картину в жанре экспрессионизма, — бормочу я, подозревая, что наверняка облажалась с термином. Кой встает рядом:

— Наши эксперты назвали этот след темпоральным отпечатком. Время в этой лаборатории как бы загустело, и... В общем-то, мы смотрим на частицы тела русалки.

Я морщусь.

— Русалка подралась с демоном, — Кой выдыхает и складывает перед собой ручки, будто примерный юный экскурсовод, — это случилось лет двадцать тому назад.

— Как это вообще вышло?

— Лаборанты слишком много выпили и открыли боксы с гостями, — тихо отвечает Кой, — случился взрыв. И русалка, и демон, и лаборанты были найдены мертвыми.

— Жесть. Я так понимаю, что вы в Центре можете выпускать ежемесячный альманах со стремными историями.

Кой не реагирует на мою реплику. Я думаю, она считает, что я зря ерничаю, но так я скрываю неловкость и тревогу. Кой ведет меня прочь из лаборатории, но мы не возвращаемся в нашу, идем дальше. По дороге она все-таки заявляет:

—Такие следы специально тщательно сохраняют, чтобы показывать новичкам.

Я плетусь за ней, кривясь от ее вечного морализаторского тона. Конечно, Кой права, и попросту выполняет свою работу, но я все равно чувствую раздражение. Телефон в кармане вибрирует: я аккуратно достаю его и вижу сообщение от «Аквариума».

«Ты придешь сегодня?»

Я не могу ему ответить, потому что Кой приводит меня в знакомое место — ту самую рекреацию со странным серым потолком, где я была в свой первый день здесь. Она стучится в одну из дверей, и мы оказываемся в просторном кабинете. За столом в углу сидит пожилая женщина, холодным взглядом поверх очков и тщательно уложенными волосами напоминающая Светлану, только совсем седая.

— Это Варвара, наша новая охотница, — говорит Кой и встает в углу. Не похоже, чтобы эта бабуля была кем-то из верхушки; сильно подозреваю, что они обитают в офисах на поверхности. Но Кой замирает по струнке, пока женщина медленно поворачивается ко мне и даже поднимается с кресла.

Она подходит ко мне; я пячусь назад, бросая взгляд на Кой. Но, видимо, ничего странного не происходит.

— Варвара, — говорит женщина, прикрывает глаза — и я вдруг понимаю, что она делает: пытается прочитать меня. Еще одна охотница. Видимо, ей плевать на блокираторы. Я чую ее волю, она ощущается осторожной, но когтистой и цепкой лапкой, и я отшвыриваю ее в сторону. Бабуля отшатывается, будто я физически к ней прикоснулась.

— Как ты смеешь, — цедит она.

— Марина, простите, я уверена, что она случайно, — глаза Кой становятся огромными, длиннющие ресницы почти касаются бровей. Я отступаю на еще один шаг:

— Я не понимаю, что тут происходит, — я примирительно поднимаю вверх руки, — меня давно никто не пробовал чуять. Это... Странное ощущение.

Марина, презрительно глядя на меня поверх очков, садится в кресло.

— Я работаю в местном отделе безопасности, — я вижу, что она пытается говорить вежливо, но на деле цедит сквозь зубы, — моя работа проводить вступительную работу с новичками. И она всегда начинается со сканирования.

Я понимаю, что кидать Кой выразительные взгляды бесполезно: меня бесит то, что она и не подумала меня предупредить об этом, и доводит до дрожи мысль, что эта противная бабуля предпримет еще одну попытку залезть в мою голову. Лучше бы она попросила меня раздеться до гола или рассказать, как меня дразнили в школе, право слово.

— Может быть, предпримем еще одну попытку? — почти заикаясь, проговаривает Кой.

— Я увидела все, что мне нужно, — бабуля снимает очки. Я обращаю внимание, что левый глаз у нее будто бы больше второго, и двигается иначе. — Заметила, да? У меня один глаз. В прошлые времена эксперименты были опаснее, чем сейчас. Тебе повезло.

Я не знаю, что ей сказать. Традиционное киношное «мне жаль» прозвучит по-идиотски. Тем более, что мне вообще-то не жаль. Марина продолжает:

— Но ты должна выучить на зубок, что это не обычный офис или декорация, где старики перекладывают бумажки.

Интересно, у кого вообще могло возникнуть такое ощущение?..

— Тебя видели после десяти на нижнем этаже. Что ты там делала?

А вот теперь ясно, к чему все это выступление. Я холодею. Понятия не имею, кто меня мог увидеть.

— Пошла прогуляться, потому что для меня сложно с непривычки так мало двигаться, — отвечаю я после паузы. Сомнительно, что я сойду за спортсменку, но попытка не пытка.

— Ясно, — цедит Марина. Я понимаю, что она просто не может запретить мне бродить по зданию, но, видимо, качать права — ее хобби.

— Так мы пойдем? — снова подает голос Кой, мне становится ее ужасно жаль. Я выдавливаю скомканное «извините» и вываливаюсь вместе с Кой за дверь.

— Ты могла бы меня предупредить, — все же не выдерживаю я, — что это вообще было? Стресс-интервью?

— Я думала, она просто поговорит с тобой, а охотничье сканирование будет позже, — глаза Кой чуть увлажняются, я вижу, что ей неловко, — многие пожилые люди здесь не особенно приучились к новой этике и остались резкими, как в каких-нибудь... восьмидесятых...

— Ладно, это не твоя вина. Понимаю, что странных бабушек мне здесь еще встретится не мало.

Мы бредем по коридору молча. Слава богу, Кой ни о чем меня не расспрашивает; она спокойной бледно-розовой тенью движется рядом.

— Ты хочешь мне что-то рассказать? — не выдерживаю я.

— Я... Нет, ничего, — тихо отвечает Кой, и я понимаю: очень хочет.

Но она молчит.

После русалок и Марины блинчики из столовой — не вариант, поэтому мы с Кой возвращаемся в лабораторию.

Я вспоминаю, что так и не ответила багру, поэтому пишу ему короткое «Приду в 9». Он мгновенно отвечает согласием. Понемногу я успокаиваюсь, но все равно чувствую след бабкиной лапки внутри; хочется отскрести его от себя, мне все еще слишком противно. Слишком много странных и новых ощущений. Случайностей, к которым я никак не могла бы быть готовой.

***

— А потом одноглазая бабуля попыталась меня прочитать, — торопливо добавляю я, жуя пирожок. Я сижу на полу напротив аквариума, а Багор разлегся напротив, будто валяется в ванной и релаксирует после тяжелого дня.

— Я знаю эту охотницу, — хрипло говорит он, — я работал с ней. Очень вредная. Как сейчас говорят, ужасно токсичный человек.

Мне почему-то противно от мысли о том, что он работал с этой гадкой бабкой.

Я доедаю пирожок и замечаю, как рассыпались по полу вокруг меня крошки. Странно, но сегодня мне совсем не страшно было идти сюда, несмотря на запугивания Марины; и не жутко сидеть у аквариума, несмотря на то что я в темном тоннеле, концов которого не видать, и напротив меня в черной жиже лежит голый (а может быть, и нет?..) багор.

— Почему ты не говоришь мне, как тебя зовут? — я спрашиваю его об этом второй или третий раз.

— Я живу тут уже столько лет... И я единственный багор здесь, — серьезно отвечает он, — я уже привык, что меня только так и называют. Это как быть капитаном на корабле, знаешь.

— Но у тебя же есть нормальное имя, которое тебе дали родители. Та женщина из блокнота...

Он резко дергается, упираясь на своей тонкой длинной руке. Я понимаю, что перешла черту.

— Извини. То, что я вижу, случайные вещи. Я не могу их контролировать.

—Да все нормально. У меня... нет никаких трагичных семейных историй, — Багор делает паузу, — скорее всего, ты реально видела портрет моей матери. Просто я не хочу сейчас говорить о ней.

Мы молчим. Я смотрю, как черная жидкость перетекает внутри аквариума, будто заключенная в кольцо нефтяная река.

— Они запугали тебя перед экспериментом? — спрашивает багор.

— Попытались, — бравирую я. Не хочу, чтобы он думал, что я пришла ему ныть. И размышляю: говорить ли багру о том, что сказал Ораш? Могу ли я ему доверять? Внутри он уставший, свыкшийся жить с некоей болью — возможно, чисто физической, но со стороны кажется вполне самоуверенным. «Амбициозным», как сказал Ораш. Я чуть-чуть считываю Багра, будто на секундочку приоткрываю книгу: он нервничает, ему аж дышать трудно. Что-то не так. Я спрашиваю:

— А тебе что сказали об эксперименте?

Он закрывает глаза: лицо превращается в сплошную черную массу.

— Что он на будущей неделе. Первое взаимодействие с новой охотницей, новый этап, все такое. Я не очень хочу работать в троице, честное слово. Меня в этом радует только то, что я смогу больше не залезать в эту черную дрянь и забыть о ней, как о страшном сне.

— Что именно она делает?

— Я потом тебе расскажу. Придешь в мою лабораторию в понедельник? — он открывает глаза и жутко улыбается, но я уже почти привыкла, — нам все равно стоит увидеться официально. А то кто-нибудь выследит тебя по крошкам, как Гретель, и напишет рапорт.

— Тут есть пряничный домик? — я пытаюсь собрать крошки в карман; Багор усмехается:

— Тут чего только нет.

Перед уходом я уже традиционно прижимаю ладонь к стеклу; так же делает и он. На мгновение черная жидкость стекает с одного из его пальцев, и я вижу кусочек белой кожи. Это кажется настолько интимным, что я почти краснею. Я не удерживаюсь и вновь лезу в его голову: он все еще нервничает, а еще — он чертовски смущен. Как мило. Я глупо улыбаюсь.

— Не надо, — говорит Багор, — ты опять?..

— Прости.

— Почему ты все время это делаешь?

На самом деле у меня есть причина. Я прекрасно понимаю, как во мне выросла эта привычка. Багор внимательно смотрит на меня сквозь стекло, и я впервые замечаю, что глаза у него карие, и отвечаю точно так же, как раньше ответил он:

— Я потом тебе расскажу. Спокойной ночи.

Он тихо прощается; я бреду к себе, прекрасно понимая, что происходит. Симбиоз багров и охотников — сложная вещь: они обязательно должны нащупать некую общую «волну», чтобы играть в унисон. На самом деле, это даже сложнее, чем взаимодействие между игроками в спортивной команде или участниками музыкальной группы: это общение на эмоциональном уровне, причем неравнозначное. Я могу считать, чуять багра, а он меня — нет. Зато он может сделать с моей моим даром кое-что иное, то, что не может сделать охотник самостоятельно.

И этот самый симбиоз приводит к тому, что отношения багров и охотников чаще всего становятся... Запутанными. Думаю, многие багры и охотники просто ненавидят друг друга. То, что я чувствовала к Т., когда он решил исчезнуть, было слишком похоже на ненависть. Этот багор, по крайней мере, не заставлял меня ненавидеть.

Возможно, пока.