Явись

Это были тюлевые занавески, с пыльным, сухим запахом: одна чуть прикрывала дверь на балкон, другая — окно в комнату; на обеих цвели очень абстрактные, не определяющиеся никаким биологом серые цветы, и их окружали ярко-красные листья. Балкон, обитый деревом, пах застоявшейся влагой из цветочных горшков. На подоконнике лежал потрепанный блокнот, бесстыдно развалившийся на скетче с женским портретом. Смутный силуэт: женщина сидит в кресле, в руке ее то ли мобильный телефон, то ли пульт от телевизора. Это мама. От силуэта теплое ощущение, хочется улыбаться и глубоко, мерно вздохнуть.

Я просыпаюсь. Лежу, секунду осознавая, где я нахожусь, куда делась квартира с балконом из сна и почему меня там нет. Силуэт женщины стоит перед глазами, и я автоматически ищу рукой мобильник — я обычно кладу его возле подушки — чтобы написать матери, но тут я понимаю, что женщина из сна не она. Это вообще не она, не моя мать. Мать, но не моя.

Я сажусь в кровати и тру обтянутые тонким одеялом колени. Это был не мой сон, и я сразу осознаю явственно и четко, что это сон багра, и красные листья эти оттуда. Такое бывает у одаренных, это совсем не жутко, но мурашки пробегают по моим рукам. Да нет, вообще-то, это жутко. С Т. такого не было и близко; теперь же я начинаю проваливаться в сознание этого багра, и мне это совсем не нравится. Как много еще вещей, которые мне не понравятся, ждут меня в Центре? Я вскакиваю с постели и иду в душ.

Пока по спине бежит горячая вода, я рассматриваю покоцанные голубые плитки в ванной и вспоминаю фрагменты контракта. Я успела немного его изучить: посконный язык подобных документов я ненавижу до зубовного скрежета, но, как ни странно, чтение с раздражением помогает лучше вникнуть в смысл.

Контракт будет длиться полгода. Оклад шикарный. Я смогу каждый месяц переводить деньги маме, чтобы она наконец смогла скопить на новую косилку и, может быть, даже сложить баньку. У меня будет трехразовое питание и апартаменты. По окончании контракта я смогу его либо продлить, либо Центр предложит мне помощь с трудоустройством в «смежной сфере». Какой?.. В вивариуме, что ли?..

Я снова думаю о черной воде, которая «прилетела» вчера от багра. Мне становится жутко. Впрочем, это просто визуальный образ, который мог быть таким же сном, как я видела сегодня, или галлюцинацией (что, конечно, тоже так себе вариант).

Я поставила подпись под контрактом еще вчера, прекрасно понимая, что отчет новой эры моей жизни начнется не с этой корявой загогулины, а с похода в продуктовый супермаркет. Оттуда пути назад не будет.

Рюкзак застегивается с трудом: я взяла с собой два свитера, старенький планшет и пакет белья, а ощущение, будто всю жизнь. Интересно, я всегда была такой аскетичной? Моей жизни с каждым годом становилось все меньше и меньше, увлечения исчезали, привычки пропадали, я выцветала, будто старая полароидная фотка. Я натягиваю рюкзак поверх пальто, выключаю приборы из розеток и закрываю окна. На прощание смотрюсь в зеркало: черты моего лица всегда было сложно различить в полумраке, но сейчас, кажется, все, что я вижу — зрачки. Светлые брови и ресницы будто нарисованы акварелью, размытой полоской проступает жесткая линия рта. Я стала очень похожей на мою маму в молодости, и это странно — я почти не помню ее такой, а теперь будто бы вижу снова — в себе.

Я выхожу и аккуратно закрываю за собой дверь. Стоило бы оставить записку Сорок второму, но я так и не смогла придумать, что именно в ней написать.

И исчезаю, и одновременно проявлюсь — словно мерцаю, мгновенно сменяя эти два состояния.

***

— Вам надо было посадить вторую вахтершу здесь, — бормочу я, пока Кой ведет меня по складам «Пятерочки». Она сегодня молчалива и кутается в стеганое фиолетовое пальто. Но мне кажется, что она рада, что я пришла.

— Телепорт — редкий вид дара, — тихо отвечает Кой, отпирая дверь в подвал, — Валентина Ивановна так и не смогла рассказать, кто ее им наделил. Говорит, что выросла в деревне, а там местные «колдуны» баловались вызовами.

— Жесть какая.

— Центры пытались вычистить все упоминания о том, как вызывать, — Кой ведет меня между рядов огромных коробок и ящиков, подсвечивает путь фонариком мобильного, — но это бесполезно. Всегда найдется болтливая полоумная бабушка-метла или потрепанный блокнот охотника с инструкциями.

— Так Центры сделали из вызовов байку. Свели все это уровня гадания на картах или астрологии.

Кой поворачивается и смотрит на меня снизу вверх, жутко подсвечивая свое идеально накрашенное лицо фонариком:

— Более того, мы придумали медиумов. Чтобы люди считали, что любые «вызовы» — миф. Помнишь моду начала прошлого века? Все эти странные фотографии, где марля изображает эктоплазму?

Доска оуджи, вызов «духов», спиритические сеансы... Кой видит, как я морщу лоб, и тихонько хихикает.

— Это было остроумным решением, как я полагаю, — серьезно прибавляет она.

— Ага, обхохочешься.

Мы идем по темному коридору еще минут пять; вдруг Кой резко сворачивает влево и открывает электронной карточкой узкую дверь. За ней я вижу достаточно просторный темный тоннель, а напротив двери — желтую «Киа». В машине горит приглушенный свет, водитель — пожилой мужчина с юго-восточными корнями — напряженно смотрит на Кой. Идеальный кадр: яркая машина в темном тоннеле, я почти физически чувствую нетерпение водителя. «Что хотел автор показать этой фотографией? — Интригу».

Мы садимся, и машина начинает медленно ехать по тоннелю, Кой с тоской смотрит в телефон. Я сжимаю рюкзак и начинаю нервничать — пока я ехала в магазин и ждала Кой, внутри было пусто и спокойно, будто в полусне. Но сейчас ощущение меняется: может быть, потому что под землей надо кататься в вагонах метро, а не на подозрительных желтых «Киа».

Вся дорога занимает минут десять. Мы останавливаемся, Кой выходит и открывает точно такую же дверь в тоннеле, и мы оказываемся в привычном уже мире застеленных ламинатом коридоров и лестниц. Кажется, я узнаю знакомую рекреацию с серым арочным потолком, но Кой ведет меня дальше, в местный отдел кадров, где я отдаю женщине в циклопических очках свой подписанный контракт; та долго возится, ксерокопируя мои документы. Все так обыденно, что я начинаю забывать, чем именно пришла сюда заниматься.

Потом Кой ведет меня на верхний этаж, туда, где заканчивается лестница и, по идее, находится выход на поверхность: мы оказываемся в просторном помещении со стенами, выкрашенными белой краской, с веселенькой плиточкой на полу, а еще растениями в горшках и рядком лавок. В стенах — с десяток дверей, на одной написано «Столовая», на другой — «медпункт». Кой подводит меня к двери, к которой скотчем приклеена бумажка с цифрой «6».

— Это «роскошная дача»? — хмурюсь я.

— Прости, сейчас уличные апартаменты... Ремонтируются, — Кой отпирает комнату и впускает меня внутрь, — наверное, тебе придется потерпеть пару недель.

Мне не нравится, как она произнесла это «ремонтируются».

Я вхожу внутрь и будто оказываюсь в дешевеньком мотеле из американских фильмов: желтый торшер у стены, покрывало в цветочек застилает просторную кровать. В углу — маленький телевизор, за узкой дверью виднеется душевая кабина. Пахнет туалетным ароматизатором с запахом моря — точно таким пользовался Сорок второй, чтобы перебить запах курева. Я действительно будто в отеле — просто он странненький. Без окон, поскольку под землей.

Кой показывает мне свой телефон:

— Я отправила тебе ссылки на рабочий чат и номера дам из отдела кадров. Им ты сможешь писать по случаю любых бытовых сложностей.

Я начинаю подозревать, что Кой действительно получает удовольствие от того, как вычурно она выражается.

— А что сегодня?

— Сегодня Светлана ждет тебя в нашей лаборатории, — Кой бочком разворачивается к выходу, — ей нужно взять замеры. Может, будут еще какие-то поручения. Располагайся.

Она мельком показывает мне схему подземной части центра и объясняет, как дойти до лаборатории нашей группы.

Я раскладываю вещи и прислушиваюсь к себе: блокиратор Кой работает неплохо, я не чувствую ничего. Убирая в ящик свитер, вспоминаю поход в кафе Каплан. Удивительно, если бы не она, меня бы здесь не было. Продажа сушеных грибов и морошки привела меня в чудесное подземное царство-государство.

Я нахожу лабораторию не с первого раза; путаюсь в этажах, шарахаюсь от неприятного низкого гула, что идет из комнаты за одной из металлических дверей. Я встречаю лишь одного человека: очень худую женщину с высушенным желтым лицом, что обгоняет меня на лестнице.

Светлана меня ждет. Она сидит за металлическим столом в углу: тот же телефон в ярком чехле в пальцах, те же идеально уложенные волосы. Помимо нее в лаборатории я вижу Кой, которая сосредоточенно печатает что-то на клавиатуре компьютера, и Давида. Он тоже смотрит в монитор и не обращает на меня, слава богу, никакого внимания. Неприятный тип.

— Добро пожаловать, Варвара, — медовым голоском говорит Светлана. Я вижу, что она довольна, что я не обманула ее ожиданий. Она добыла свою охотницу, как трофей: почему-то мне кажется, что Светлана именно из таких людей-коллекционеров, и рабочие задачи тут не причем. Посмотрим, ошибаюсь ли я.

Она сажает меня рядом с собой, включает ноутбук. Подсоединяет к нему похожее на принтер устройство; тянет провод и ко мне. Я инстинктивно отшатываюсь.

— Не бойся, это не больно.

Светлана лепит круглый датчик к моему лбу, щелкает клавиатурой ноутбука.

— Что это?

— Снимаю твою активность. Люба, милая, налей Варваре чая.

Кой отправляется выполнять поручение, и я жду, рассматривая экран ноутбука, на котором ползет вверх зеленый график. Что-то внутри меня заставляет программу чертить этот график; что-то, всегда бывшее просто чувством, особенностью, которая скорее портила мне жизнь, чем наполняла ее радостью.

Светлана соединяет кончики пальцев, усмехается. Кой приносит чай в красивой фарфоровой чашке, и я аккуратно пью, стараясь не потревожить тянущийся от моей головы провод.

— Понятия не имела, что дар можно как-то измерить, — тихо говорю я.

— Можно измерить все, что угодно, — бормочет Светлана.

— Всегда считала, что я гуманитарий.

— Ты прекрасная охотница, — Светлана откидывается на кресле назад и смотрит на меня, сощурившись, — твоя бабушка была охотницей?

Не припомню, чтобы мама вообще когда-либо упоминала о дарах в серьезном тоне. В прошлом инженер, она не интересовалась всеми этими «сказками для идиотов».

— Мама в полушутку упоминала, что бабушка была «ведьмой» и могла чуять всякое. Я в это верила, так что, наверное, это правда.

— Дары троицы — багров, метель и охотников — генетические, — Светлана щелкает мышкой и открывает какие-то файлы, — эти дары нельзя получить от гостей, можно лишь от собственных предков.

Кой робко подает голос со своего места:

— Но ведь в семьдесят третьем году в Англии...

— Байки, — Светлана резко машет на нее рукой. Я читала о том, что дары троицы были переданы человечеству давным-давно каким-то могущественным гостем, чуть ли ни богом. Я хочу спросить об этом Светлану, но спрашиваю другое:

— Вы хотите, чтобы я приводила вам гостей? Когда нужно начинать?

— А тебе так не терпится? — Светлана холодно улыбается мне, — конечно, это первостепенная задача. Я даже боюсь поверить в то, каких гостей вы сможете достать с нашим багром.

— Он достал ангела, — говорю я и машинально прижимаю руку к груди. Это очень-очень сложно. И очень-очень больно. — Гостей таких... Масштабов?..

Светлана открепляет провод от моего лба, пихает мне в руку чашку. Я пью и замечаю, что у чая странноватый вкус, но решаю спросить об этом позже.

— Масштабы гостей относительны, Варвара. Нужно будет посмотреть, как вы сработаетесь. Мы начнем с простых экспериментов.

— Хорошо бы только, чтобы вы заранее сообщали, когда они начинаются, — я щелкаю пальцем по краю чашки, — тут же не только чай?

Светлана вздыхает, встает и идет к принтеру.

— Да. Когда пойдешь в туалет, возьми пластиковую баночку, — я смотрю на Кой, и та отводит взгляд, — а потом занеси баночку сюда. Видишь ли, мы собираем разные анализы. Смотрим, как твой организм реагирует на специфические воздействия. Все это абсолютно безопасно.

А лаборатория у них веселее, чем я думала.

— Можно было и предупредить, — я качаю головой.

Светлана вновь садится напротив меня и серьезно смотрит мне в глаза.

— У тебя будет три дня осмотров и анализов, — говорит она, — потом мы начнем ставить эксперименты. Ничего сложного или дискомфортного.

Я не верю ей не на секунду.

— Когда я смогу пообщаться с багром? — спрашиваю я. — Судя по моим ощущениям, вчера он — или она — чувствовал себя не очень.

— Ты сможешь пообщаться с багром тогда, когда я посчитаю нужным, — Светлана улыбается краешками губ, — а сейчас, прошу тебя, сядь за вон тот компьютер и залогинься в систему. Кой должна была выдать тебе логин и пароль.

Я киваю, замечая, как на мгновение исказилось ее лицо, когда я упомянула о вчерашнем; по ее сухой коже словно прошла рябь. Возможно, этот Центр действительно жуткое место, где мучат одаренных: пока мои пальцы вбивали в клавиатуру пароль, я вдруг поймала за хвост, как рыбку в мутных водах, мотивацию.

Светлана сказала, что здесь я узнаю правду о том, кто такие гости и дары. Но кажется, что этот ламинированный лабиринт сам скрывает тех еще Минотавров.

И я хочу увидеть этих Минотавров. Хочу ведь?..

Я вожусь с документами и почтой до вечера: делаю лишь перерыв на поход в туалет — вручаю Светлане баночку с продуктом своих трудов, старательно ухмыляясь, но она даже на меня не смотрит. Около девяти я решаю пойти на ужин и зову с собой Кой. Подозреваю, что та откажется под каким-нибудь экзотическим предлогом, но Кой так рада приглашению, что кажется, будто она только этого и ждала.

В столовой неожиданно уютно: стены выложены плиткой под кирпич, между столами — деревянные колонны. Немного похоже на любой из ресторанов «Му-му», только без толп мамаш с детьми. Я беру парочку пирогов с грибами, куриный суп и гренки — все это пахнет просто потрясающе, и сажусь напротив Кой, которая ограничивается густым брусничным морсом.

— Как ты попала сюда?

Кой отпивает морс и крутит красивый стаканчик в пальцах.

— Мой папа — олигарх, — тоненьким голосом говорит она, — он нанял троицу и вызвал горгону. Мама была против... Себе он взял здоровье, боялся наследственного рака простаты. А мне выдали мгновенное усыпление прикосновением. Папа боялся за мою безопасность, но считал, что настоящие боевые скиллы — не для девочек.

Я морщусь. Черт, я слышала много таких историй: в большинстве своем, вранье. Богатей и троица. Вся семья радуется новым умениям. Потом богатей откидывает копыта от пули в лоб, а его семья таинственно исчезает.

— Папин друг разболтал информацию, и она дошла до Центра. И Центр быстро добрался до троицы. Иногда их... Покупают, чтобы они не бедокурили, — Кой делает большой глоток, — что с ними стало, я не знаю. Мне же предложили работу здесь.

Мы с Никой и Т. мечтали о том, что нас кто-нибудь «купит». Правда, скорее олигарх, чем такой вот Центр. Я жую пирожок, и он удивительно вкусный — капуста, яйцо и лук в идеальном балансе, почти как делает мама. Теперь придется ей врать про работу... Скажу, что Каплан меня повысила.

— Мне кажется, что Центр — совсем не гуманное место, — задумчиво говорю я, вытирая руки от пирожка. Кой мультяшно моргает. — Здесь есть, чего бояться.

— Ты боишься гостей? — спрашивает она. — Боишься даров, других одаренных, троиц? Все это правда жутко. Вы, троицы, вытаскиваете полуразумных существ с иных планов, и никто не может понять, как именно.

— Это...

Я мну салфетку в пальцах, смотрю на плавающие в бульоне кусочки морковки. Я боюсь, да. Я боялась — всего этого в себе. Я не знаю, что ей ответить.

— Центр защищает людей, — горячо говорит Кой, — и щит должен быть сделан из жесткого и прочного материала, чтобы его не пробил враг.

— И кто враг? Троицы? Гости?

— Все, что может навредить. Здесь есть жесткие, сложные люди, вроде Светланы. И она еще не самая...

«Не самая сука». Кой мнется. Она кажется тихой, застенчивой девушкой, но к Светлане у нее явно свои счеты. Спрошу ее об этом потом: пока мы слишком мало знакомы.

— А кто самый? — я начинаю аккуратно прихлебывать горяченный суп.

— В Группе «Башня» много радикальных персонажей, — говорит Кой и прикусывает губу, — много их в отделах, связанных с обменом с иностранными Центрами. Там есть люди, что строили Центр с советских времен; есть те, что раньше работали с криминальными структурами.

— И какие жуткие эксперименты они проводят? — невзначай спрашиваю я. Лицо Кой каменеет, она вновь смешно моргает.

— Я не хожу в такие лаборатории. Я занимаюсь социальными сетями.

Ладно. Или она кривит душой, или сама боится, поэтому старается не лезть, куда не просят; по сути неважно, толку с нее никакого. Я решаю больше не давить на Кой и болтаю с ней о местной еде (еще есть вторая столовая, в уличных корпусах, а еще «чудесные батончики в автомате на минус третьем»), спрашиваю про папку-олигарха (жив и здоров, недавно стал отцом в четвертый раз в третьем браке).

После ужина Кой провожает меня до комнаты, а сама уходит — как выяснилось, она живет апартаментах наверху.

Я наскоро моюсь и ныряю в кровать. Понимаю, что устала чудовищно, и проваливаюсь в черноту.

Чернота быстро сменяется кафелем. Серый кафель стелется перед моими глазами, уходит далеко вперед; я лежу, чувствуя, как все мое тело вибрирует. Где-то под лопаткой колет. Я выдергиваю катетер и пытаюсь встать: но кафель чертовски скользкий, и мои ноги разъезжаются. И я никак, никак не могу посмотреть наверх: меня будто прижимает к кафелю холодная, тяжелая рука.

Тогда я пытаюсь сесть, затем — лечь на спину. С третьей попытки у меня получается. И тогда я вижу его: огромное, массивное, черное бурлящее тело, которое распростерлось надо мной, будто грозовая туча, и оно опускается все ниже, чтобы раздавить меня, размазать о серый кафель. Прикончить, проще говоря.

Смерть уже почти не пугает. Я существую на инстинктах, хотя говорят, что у людей их нет.

Я достаю из-за спины иглу — иронично, по ощущениям она выходит там же, где был катетер. Острый шип из пустоты. Выставляю перед собой, чтобы насадить на нее бурлящее черное; оно рывком падает вниз, и я хватаю ртом воздух, и я просыпаюсь.

Я лежу, пялюсь в темноту, пытаясь понять, где я. Сердце бешено колотится, мне так страшно, что я не могу дышать.

Кто я.

Я встаю, включаю свет и бреду в ванную: смотрю на свое лицо. Я Варвара, и, возможно то, что я сейчас видела, происходит с багром прямо сейчас, прямо здесь, где-то буквально за стенкой. Мне давно не было так страшно.

Не за себя.

Я стараюсь вдохнуть; получается, затем медленно выдыхаю; закрываю глаза и тянусь — но чувствую лишь пустоту. Может быть, это всего лишь сон. Обрывок уже случившегося, игра информации, спутанные сигналы. Может быть, здесь есть какой-то хитрый фон, экран. Я не знаю. Я барабаню пальцами по зеркалу, прижимаюсь его прохладному стеклу лбом, успокаиваюсь.

Я знаю, чем займусь завтра.