Явись

Голова кружится, когда я открываю глаза. Я не сразу понимаю, где я, кто я, и что вообще вокруг происходит; кажется, я просто отключилась в магазине «Пятерочка» с листком розовой бумаги в руках. Это звучит так глупо и комично, что я хмыкаю и наконец прихожу в себя полностью: возвращаюсь в свою странную, будто превратившуюся в постмодерновый комикс реальность.
Я лежу на мягкой бежевой софе в маленькой комнате без окон; в углу — фикус, в другом углу — покоцанный белый икеевский шкаф. Пахнет сладостями, но это не ваниль. Не тот запах и вообще не то ощущение, я вообще не...
Я не чувствую ничего, связанного с дарами. Пустота. Примерно так я себя ощущала еще несколько недель назад, порой глуша чувство алкоголем; чаще просто не впуская в себя. Я будто жила с поднятым забралом много лет.
Я спускаю ноги с софы. Замечаю, что кто-то надел на мои сапоги синие больничные бахилы. В этот момент дверь открывается: заходит румяная девочка-школьница и неловко замирает передо мной.
— Привет, Варвара. Меня зовут Любовь, но ты можешь называть меня Кой.
Я тру руками лицо и прищуриваюсь, глядя на нее. Возможно, я все же галлюцинирую. «Кой»? Серьезно? Мои запасы знаний о языках велики достаточно, чтобы понять, к чему именно отсылка, но я не могу удержаться от мысли, что ей просто очень нравятся карпы.
— Все в порядке, — девочка поднимает вверх руки, — я тебе сейчас все расскажу.
У нее круглое лицо, большие светлые глаза, розовые волосы, заплетенные в две косы. Клетчатое платье целомудренно прикрывает колени, но чуть-чуть открывает полную высокую грудь; возможно, она старше, чем мне сначала показалось.
— К сожалению, Светлана не смогла тебя встретить, она на совещании. — Кой садится с рядом со мной, и я отодвигаюсь на другой конец софы. Вблизи видно, что румянец искусственный. На ней довольно много косметики, которая и создает ощущение юности. — Прости, мне пришлось поставить тебе блокиратор, чтобы доставить сюда.
— Какой блокиратор?
Кой достает из-за спины бутылку минералки и протягивает мне:
— Вот, попей пожалуйста. Блокиратор фонов, — поясняет она, пока я пью, — здесь... Много одаренных, много разных фонящих штук. Плюс, нам нужно было дотащить сюда тебя бессознательную, мы тебе еще не доверяем. Дорога из «Пятерочки» не так проста.
Она чуть улыбается.
— И как вы... Ставите блокираторы?
Кой протягивает мне руку и растопыривает маленькие пальцы в колечках перед самим моим лицом.
— Это мой дар. Горгона, лето 2015-го.
Не знала, что горгоны умеют раздавать такие интересные дары.
— Первый, отключение сознания, я получила еще подростком.
Кой убирает руку и молча печально смотрит на меня, медленно моргая. Я хочу высказать ей, что вообще-то она меня похитила, но смысл мне ее отчитывать? Я сама согласилась прийти.
— Ты сильная охотница, — говорит наконец Кой, — тебя здесь о-очень давно ждали. Почти все время, пока я тут. А я работаю в Центре уже восемь лет, и тут как в университете: бывает страшно, бывает сложно.
— Но после сессии всегда можно напиться в драбадан.
Кой широко улыбается. Но ее глаза остаются грустными.
— Вроде того. А где ты училась?
— Нигде. Это фантазии. — Я расстегиваю куртку и впервые осознаю, насколько мне жарко, — я сначала боролась за права одаренных, потом пыталась зарабатывать на гостях, а еще потом... работала в магазине и каждый вечер смотрела в окно, думая, когда это всё кончится и могу ли я ускорить процесс.
Улыбка исчезает с лица Кой. Я перегнула палку, но она меня подбешивает. Я вполне осознанно провоцирую ее откровенностью.
— Это звучит ужасно. Прости, что тебе пришлось жить так, — с трагичным пафосом, но искренне заявляет она, хотя ей-то за что извиняться, — пойдем, я провожу тебя к Светлане. Она уже должна освободиться.
Мы выходим из комнаты и оказываемся в узком коридоре, стены которого обшиты дешевым ДСП. Под ногами — потертый линолеум, светят квадратные желтоватые лампы.
— Как ты могла догадаться, мы под землей, — размашисто шагая, говорит Кой, — здесь находится большая часть комплекса.
Коридор кончается лестницей. Мы поднимаемся на два пролета вверх, Кой ведет меня мимо нагромождения металлических коробок к широким белым пластиковым дверям. Кой осторожно, бочком входит и пропускает меня.
Пол здесь застелен красным с узорами ковром; я вижу все те же фикусы. Они, как стражи обрамляют впечатляющий стол, за которым сидит Светлана и глядит в экран ноутбука, не обращая ни на Кой, ни на меня никакого внимания. В целом, комната забита старыми шкафами, ящиками, полочками, этажерками, будто пристанище безумного коллекционера. Тут и там торчат кружевные салфеточки, вазочки, сувениры — одинаково безликие и безвкусные. Никогда бы не подумала, что холодная Светлана обитает в таком кабинете, больше подходящем какой-нибудь сентиментальной школьной учительнице.
Она тем временем отвлекается от ноутбука, кидает на меня равнодушный взгляд и кивает на колченогий деревянный стул:
— Привет, Варвара. Устраивайся.
В прошлый разговор Светлана называла меня на «вы», видимо, этот переход что-то значит.
Кой неловко улыбается мне, встает у двери по стойке смирно и пожирает Светлану глазами в ожидании приказа. Видимо, здесь жесткая субординация.
— Можешь идти, Люба, — говорит та, и Кой исчезает за дверью, — как ты себя чувствуешь?
— Как во сне, — я устало тру лицо ладонями и смотрю на Светлану.
Она закрывает крышку ноутбука, встает и присаживается на краешек стола: теперь она смотрит на меня сверху вниз, и мне чертовски неуютно.
— Прости, что пришлось использовать на тебе блокиратор. Иногда мы пользуемся услугами Любови, чтобы чувствовать себя комфортнее.
— Вы... Одаренная?
— Нет. У меня нет дара. Я биофизик, — Светлана одергивает рукава тонкого свитера, — но фоны, создаваемые гостями и одаренными, влияют на организмы и обычных людей.
Никогда не слышала об этом. Нет, естественно, конспирологи болтают и не про такое — к примеру, есть прекрасная теория заговора о том, что вай-фай был разработан для того, чтобы глушить одаренных, но...
— Ты получила сообщения?
Я понимаю, что до сих пор не брала мобильный в руки. На экране цифры — шестнадцать сорок пять. Еще я вижу смс из банка и от Каплан.
«Варвара, спасибо тебе за работу. Жду второго этапа. Я расторгаю с тобой рабочий контракт и высылаю на твой счет сумму...»
— Она меня уволила?!
— Так нужно было сделать, — Светлана поджимает губы.
— Только не говорите, что вы заключите со мной официальный трудовой контракт, — я с силой сжимаю телефон в пальцах, сдерживаясь, чтобы не швырнуть его куда не попадя. Все это заходит уже слишком далеко.
— Заключим, конечно. По документам у нас здесь унитарное предприятие, мы платим налоги. И, конечно, особые отчисления, чтобы нас никто не трогал.
— Откуда вы берете финансирование?
Светлана тонко улыбается.
— Не от государства. Не только от государства. Послушай, Варвара... Ты все узнаешь позже. Пока я хочу обрисовать тебе твой спектр задач, если ты решила остаться здесь.
— Мне кажется, что я ввязываюсь в какое-то рабство, — бормочу я, и понимаю, как по-детски это звучит.
— Здесь действительно все довольно-таки регламентировано и закрыто. Но мы не будем прямо сейчас подписывать с тобой документы о секретности. Если ты захочешь сбежать и пойти разбалтывать о Центре направо и налево, у нас есть способы ненасильственно решить такую проблему в два счета.
— Ну, тогда это реально звучит как рабство.
Я начинаю злиться еще сильнее. Светлана вздыхает.
— Я все забываю, что ты долгое время была активистской и органически, видимо, не выносишь «попадания в систему».
Ага, это она тонко ввернула: мол, полностью в курсе моей биографии. Как и Каплан.
— Идем, покажу тебе лабораторию. Я буду твоей непосредственной начальницей, а ты...
Я встаю, топя в себе желание размозжить каждую из нелепых статуэток в этой комнате.
— Здесь ты сможешь наконец узнать, кто такие на самом деле гости. И почему ты такая. Не понимаю, почему ты настолько злишься... Это должен быть самый счастливый день в твоей жизни. Ты же верила в свою миссию, искала смысл. А теперь дуешься.
Возможно, моя потенциальная начальница просто поехала кукушкой, еще покрепче, чем Каплан. Что ж, есть только один способ это выяснить.
Светлана берет сумочку и выходит прочь, а я иду за ней — в огромную рекреацию со странным сводчатым потолком. Потолок опирается на ажурные металлические колонны, и я впервые задумываюсь о том, когда и зачем было построено это подземное здание: какие-то детали выдают семидесятые годы прошлого века, но колонны напоминают о дореволюционных временах. Я шагаю по серому мраморному полу до арки, в которой расположена тяжелая металлическая дверь, будто снятая с подводной лодки. Светлана открывает ее магнитным ключом, и я оказываюсь в просторном зале с белыми стенами и множеством галогенных ламп.
Это место выглядит... Нездешним. Пока что Центр напоминал старую школу или институт; а это место — стерильное, сверкающее, как палуба космического корабля. Четыре стола посередине комнаты образуют крест, концы которого направлены к металлическим стеллажам у белых стен. Столы заставлены ноутбуками, сканерами и прочими офисными декорациями; но я вдруг вижу между папок огромную стеклянную колбу с чем-то, напоминающим уродливую рыбину внутри. Еще здесь люди.
Кой пожирает меня глазами. Она сидит за крестообразным столом рядом с пожилым лысым полненьким азиатом, и я тянусь к нему мысленно, подозревая, что это он может оказаться багром. Но то ли блокиратор слишком сильный, то ли я ошибаюсь, но пустота.
Светлана легонько подталкивает меня под локоть, и я сажусь на неудобный офисный стул. Мои сухие и шершавые от вечного холода и игнорирования перчаток руки кажутся грязными на фоне идеально белого стола, и я прячу их под стол.
— Давид, не заставляй нас ждать, — говорит будто в никуда Светлана и садится напротив меня.
Тут я впервые в жизни вижу, как человек материализуется из воздуха. Это не страшнее появления демона, например; но меня слегка подташнивает от неуместности, явления того же порядка, что приход гостя, про который одаренные не рассказывают. Давид оказывается сухопарым мужчиной средних лет с невыразительным узким лицом, он одет в костюм и лабораторный халат. Он молча садится рядом со Светланой, та соединяет руки на столе перед собой и говорит:
— Группа, сегодня я представляю вам Варвару Карелину, которую мы ждали в нашей лаборатории лет, эдак, тридцать, — она вдруг безумно улыбается, как маньяк-филателист, оторвавший особо редкую марку.
— А то и больше, — азиат цокает языком, — Рената погибла в семьдесят девятом...
— Ораш, — цыкает на него Светлана.
Затем она достает из сумки стопку листков А4 — я вижу свою паспортную фотографию в углу одного из них. На других бумажках мелькают какие-то таблицы, списки, Светлана кладет все это безобразие в центр стола. Это ведь резюме, и я его не писала. Кой робко тянется к листкам, но их перехватывает Давид.
— «Начала охотиться в семнадцать», — высоким невыразительным голосом произносит он.
— Понятия не имею, откуда у вас эта информация, — хрипло говорю я. Грубее, чем планировала.
— Хочешь сказать, что это не так? — Светлана смотрит на меня, усмехаясь. — Варвара. Наша группа, «Мир», занимается исследованием влияния даров на социум. Но по большей части мы следим, чтобы информация о Центре или одаренных не утекала, куда не надо.
— Проще говоря, это мы чистим борды и форумы, — усмехается Ораш, и я думаю, что он может быть младше, чем мне казалось: морщины на круглом лице разглаживаются. Странно слышать от человека в возрасте слово «борда», и еще хуже оно вяжется с поношенным лабораторным халатом и четками, которые Ораш держит в руках. Я замечаю, что будто бы чувствую от него, все же, какой-то фон, но...
Все это такой абсурд.
— Я боролась за гласность в отношении даров, — я пресекаю свои размышления и стараюсь говорить громче и увереннее, — почему вы пригласили меня работать в такой отдел-то?
— Ты нужна нам как Охотница, — говорит Светлана, — нам нужен твой дар для работы с багром. В первую очередь. Во вторую — мы бы хотели исследовать твой дар, чтобы понять, как сильный охотник ориентируется в крупном городе вроде нашего мегаполиса.
— Это важная научная работа, — подает голос Давид.
Мои мысли путаются. Я морщусь, будто пытаюсь проснуться от дурацкого сна: слишком много вопросов.
— Но почему вы вообще поддерживаете запрет властей?! Вы же делаете адом жизнь таких, как я.
Светлана вздыхает. Бросает странный взгляд на Кой. Та поворачивается ко мне, теребит розовую косичку:
— Программа информационного эмбарго на тематику даров была запущена еще в 1933-ем году. Ряд локальных катастроф, связанных с одаренными, создавал опасную обстановку в преддверии второй мировой войны. Тогда были сформированы центры, закрытые институты для изучения...
— Дай угадаю, твоя должность здесь — Википедия, — перебиваю ее я. Как же меня бесит эта девка.
Ораш встает, молча идет к раковине в углу и наливает мне стакан воды:
— Выпейте, Варвара.
Я делаю глоток; бросаю взгляд на Кой — та сидит, потупившись, и я с ужасом замечаю, что глаза у нее мокрые. Черт.
— Прости, — бормочу я, — я веду себя как сука.
Давид громко хмыкает.
— Центр давно использует такую схему, — Светлана привлекает мое внимание, постукивая телефоном по краю стола. Он облачен в помпезный сиреневый чехол с пионами, такой яркий, что аж глаза болят, — мы ищем тех, кому нужны дары, и через них уже находим людей со способностями. Раньше пробовали мониторить те же самые борды...
— Но слишком много психов, — щурится Ораш. — Нереальный геморрой был.
— Теперь ты себе примерно представляешь, чем занимаемся именно мы, — говорит Светлана, и я отпиваю еще немного воды, — сам Центр же изучает куда больше вопросов. Многие задачи — международные, какие-то — наши...
— С истинно русским колоритом, — вставляет Давид. Он наконец откладывает мое «резюме» и холодно смотрит на меня, — Светлана будет твоей начальницей; Любовь и я — консультанты. Ораш — наша метла.
Так вот откуда этот смутный фон. Их блокиратор — зловредная штука, интересно, можно ли от него избавиться?
— У вас странная структура... Я думала, что у троиц есть свое подразделение.
— Так исторически сложилось, — отвечает Светлана, — отдельные представители троиц есть в разных отделах. Нам удобно собирать их вместе для экспериментов.
— Не терпится посмотреть на вас в деле, — говорит мне азиат, и я вдруг чувствую волну дикого, панического страха, и паникую еще больше, когда не понимаю, откуда он идет.
Перед глазами мелькают волны черной жидкости. Я пытаюсь вдохнуть, и не могу; я вижу, как Светлана и Ораш переглядываются; мои легкие будто стягивает кольцом. Кой тянет ко мне руку, и вдруг все заканчивается.
Я вскакиваю. Я хочу сбежать отсюда к чертовой матери.
— Что это за фигня?!
— Это... Фон, — Кой поднимает на меня покрасневшие глаза, — видимо, ты слишком сильная для моего блока. Иногда вещи будут... Просачиваться.
— Там было много черной... Воды, — я упираюсь ладонями в спинку стула и, наконец, выравниваю дыхание. Все напряженно смотрят на меня и молчат, — но вы, конечно, не скажете, почему я это вижу.
— Всему свое время, Варвара, — говорит Ораш. И тут я все понимаю. Это их багор — Ораш работал с ним, ежели он метла. Не только красные листья и ваниль; этот багор занимается чем-то очень любопытным, если я такое чувствую.
— Это ваш багор, — говорю я, — вот что это. Тот самый, за которым я охотилась. Или он тут не один?
— Сейчас один, — Светлана разводит руками, — зато метел аж четыре. И вот теперь есть вторая охотница. Надеюсь, есть?
Она пододвигает ко мне стопку бумаги. Помимо моего резюме, здесь контракт — я пытаюсь читать его, но буквы пляшут перед глазами.
— Можешь ознакомиться с ним дома. Сегодня мы отпускаем тебя.
— А если я все-таки не соглашусь?..
Светлана опять поджимает губы.
— Будут определенные... Последствия.
— Законного характера, — вставляет Кой.
— А если я соглашусь?..
— Тогда приходи завтра, так же в десять утра, с подписанным контрактом и вещами.
Я откладываю контракт в сторону:
— Чего?!
— Центр — закрытый институт, — несчастным тоненьким голоском поясняет Кой, — мы живем здесь, как в пансионате. Город можно посещать, но это не...
— Тут роскошные дачи на поверхности, — Ораш сует в рот зубочистку и закидывает руки за голову, — вам понравится.
Я решаю все как следует обдумать дома. Сейчас пререкаться с ними бессмысленно. Я забираю контракт и смотрю на Светлану: она ухмыляется. Знает, что я соглашусь, что у меня просто нет причин отказаться.
— Кой тебя проводит, — говорит она, поглаживая чехол в пионах. Ораш показывает мне «мир», когда я выхожу, а Давид даже не думает повернуться.
— Прости еще раз, что нахамила, — искренне говорю я Кой.
— Да ничего, — отвечает она, пока мы пересекаем рекреацию, — ты же находишься в состоянии стресса.
— Еще какого.
Лестница, к которой она меня ведет, оказывается вовсе не той, по которой мы спускались со Светланой. Эта грязнее и захламлена картонными коробками, пакетами, упаковками от еды и прочим мусором, и все это еще и воняет. Я выдыхаю с облегчением, когда мы оказываемся в самом низу: на крошечном пятачке белого кафеля, на котором стоит икеевский письменный стол, а за ним сидит бабушка-божий одуванчик в седых кудельках.
— Добрый вечер, — Кой достает из кармашка карточку, прикладывает к терминалу, который бабушка держит в руках. Я молчу, даже не пытаясь понять, что происходит.
Бабушка коротко кивает, и Кой говорит:
— Я надеюсь, что ты придешь завтра. Здесь... Очень круто. Правда.
— Верю, — я пожимаю плечами. — Я просто трусиха.
— Нет, — Кой горячо трясет головой, — ты смелая. Но тебе придется растить в себе эту смелость, если ты... Захочешь разобраться.
— Вот ты сейчас пугаешь меня еще больше.
Она улыбается.
— Просто не особо доверяй Светлане. Она та еще... — Кой осекается, — а вот Ораш классный, мне кажется, он достиг просветления.
Я даже не знаю, что на это ответить. Вся эта когорта «просветленных» всегда напрягала меня до зубовного скрежета.
— Тебе пора.
Бабушка резко хватает меня за рукав, впечатывает свою ладонь мне в лоб — и я вдруг лечу на пол. Мигает свет, и я оказываюсь в темной комнате, в которой нет ни бабки, ни Кой: только я, нервно сжимающая в руке стопку листов А4.
Я вижу дверь, слепо тяну на себя ручку — и влетаю в забитый людьми зал магазина «Пятерочка». Пахнет хлебом, играет бессмысленная музыка, похожая на саундтрек к "Sims", люди после работы закупаются продуктами.
— Вахтерша, — бормочу я, — вот кто была та бабка.
Я коротко матерюсь сквозь зубы; офисная фифа в бежевом пальто презрительно косится в мою сторону, пока я, еле переставляя ноги, тащусь из «Пятерочки» прочь.