Парнишка
Сама мысль о том, что на величественной горе может обитать такая загадочная птица, казалась невероятной. Но ещё более странным было то, что она не как себе подобные задорно щебетала, а, словно маленький ребёнок, рыдала. Этот звук вызвал у растерянной девушки одновременно удивление и глубокое любопытство.
Но самое поразительное было то, что ночная гостья держала в своих маленьких лапках исписанный лист бумаги. Стоило только Кане разглядеть, что на нём написано, как она потрясённо воскликнула:
— Это же моя переписанная сказка!
Кана точно помнила, как прошлой ночью оставила её в покоях Альмы.
Но как она оказалась у этой голубой птички?
Вопрос висел в воздухе, но ещё более тревожной была другая мысль. Что если это загадочное создание случайно оставит её сказку на виду? А если доказательство её непослушания попадёт прямо в руки матери? Беды точно не миновать. Домна, без сомнения, устроит дочери новую порку наказаний.
Поддавшись панике, Канарейка поспешила потянуться за листом бумаги. Но птичка, словно играя с ней, беспокойно летала туда-сюда и, как назло, не желала расставаться с найденным доказательством. И вот произошло то, чего девушка боялась больше всего. Ночная гостья, дразня её, отлетела на несколько шагов и остановилась, как бы приглашая Кану последовать за ней.
Отчаянно колеблясь, девушка уже собиралась отступить — наложенные запреты категорически запрещали покидать комнату ночью. Но вдруг маленькая птичка неожиданно отпустила страничку и исчезла в темноте. Кана несколько минут терзалась сомнениями, но, решив, что нельзя упускать шанс, и что за одну минуту ночной вылазки ничего страшного не случится, выбралась из спальни через окно и, с настороженностью в сердце, неуверенно направилась вслед за полученной с таким трудом сказкой.
Но стоило девушке только приблизиться, как противная птичка вновь появилась, перегнала Канарейку и, схватив приз, полетела с ним в сторону сада.
Возмущённая такой выходкой, молодая особа импульсивно бросилась в погоню, забыв о строгих наказаниях Альмы. Сердце бешено колотилось в груди, а ноги едва поспевали за стремительным движением птички. Через несколько минут неотступного преследования она оказалась у большого цветочного дерева, где вредная птичка наконец-то замедлила свой полёт и остановилась.
Она устроилась на худенькой руке, которая выглядывала из-за густой тени толстого ствола. Мисс Додсон испуганно застыла, осознав, что она не одна. Сделав шаг назад, она инстинктивно затаила дыхание, стараясь не выдать себя. Но, когда мягкое лунное сияние коснулось его фигуры, её взгляд зацепился за знакомую поношенную чёрную рубашку. Сердце забилось ещё быстрее, и, не веря своим глазам, она радостно вскрикнула:
— Это же ты! — с облегчением выдохнула дама, делая шаг вперёд. — Тот вчерашний больной мальчишка! Я уже думала, что мне всё приснилось!
Сегодня мальчик выглядел не менее слабым, чем вчера. В тусклом свете луны его бледное лицо казалось почти прозрачным, а тёмные круги под глазами были такими глубокими, что их не скрывала даже взъерошенная чёлка. Его худое, бессильное тело едва держалось на земле. Было трудно сказать, связано ли это с серьёзными проблемами со здоровьем или же бедный юноша просто страдал от голода.
Однако незнакомый парнишка так и не успел открыть рот, то ли вообще не собирался, как, взвинченная неожиданной встречей, темноволосая девушка подскочила к нему и обеспокоенно принялась трогать его лоб.
— Жары больше нет. Но кто ты? Почему ты здесь? А эта голубая птичка... она твоя? И почему ты вышел ночью на улицу?
Перед тем как заговорить, парнишка с явным недовольством убрал протянутую руку, а затем, медленно задрав голову, одарил Кану изучающим взглядом своих необычных ярко-жёлтых глаз, которые, казалось, вспыхнули светом на доли секунды.
— Ты на всех незнакомцев так кидаешься? — дерзко спросил он, сразу перейдя на неформальный тон.
— Нет, — ответила растерянно дама, чувствуя, как на её щеках проступает лёгкий румянец.
Это действительно было не похоже на неё — терять самообладание так быстро. Но Канарейка так обрадовалась, что мальчишка не слёг от жара и не мучается в агонии боли, что позабыла о всех правилах приличия.
Между тем парнишка молча наблюдал за ней, и едва заметная усмешка скользнула по его губам, когда он заметил её замешательство.
— Прежде чем спрашивать, кто я, стоило бы и самой представиться, не так ли? — сказал он поучающе, не отрывая взгляда от её лица, как будто стараясь уловить каждую её эмоцию.
Девушка, услышав верное и колкое замечание от ребёнка, покрылась ещё более сильным смущением и, пытаясь хоть как-то исправить неловкое положение, поддалась на откровенную провокацию.
— Кана... — начала она, но резко замолчала.
Только сейчас девушке вспомнились запреты бабушки. Хотя мальчик и не казался ей опасным или страшным, только чересчур наглым для своих лет, но что-то помешало ей продолжить. В итоге она решила назвать другое имя, которое придумала для неё Альма.
— Меня зовут Кана, — сказала она снова, с небольшим колебанием в голосе, словно пытаясь убедить не только его, но и саму себя.
— Кана... — на бледных губах появилась кривая улыбка. — Канарейка.
— Что? — пробубнила дама, с самым шокированным выражением лица за всю свою жизнь.
Как незнакомый мальчик мог догадаться?
Это было невозможно!
Он сделал короткую паузу, наблюдая за её реакцией, затем, нарочито выделяя каждый слог, протянул:
— Ка-на-рей-ка. А не голубая птичка.
Девушка почувствовала, как отступает волна напряжения. Но почему он решил ответить только на этот вопрос? Раз Кана представилась, разве он не должен был тоже назвать своё имя? И неужели это правда, что проклятая птица обитала в их государстве? Разве это всё не просто старые поверья? Может, мальчик пытался её запугать? Но зачем ему это?
— А ты? Как тебя зовут? — с недоумением спросила мисс, неожиданно присев рядом.
Парнишка слегка дёрнулся, заметив её близость, но сразу вернулся в прежнее состояние, стараясь не показать удивления. Он подпер щеку ладонью и, чуть приподняв бровь, задумался.
— Как звать? — протянул он, не сводя взгляда с неё. — У меня много имён. Так что нарекай меня, как хочешь.
После его слов Канарейка жалостно посмотрела на юношу. Неужели он с самого рождения был сиротой и даже не знает собственного имени? И теперь ему всё равно, как его будут звать? Или, может, он привык к тому, что его никто не спрашивает о имени?
Мальчишка, внимательно следя за её выражением лица, заметил её сочувствие и, видимо, это ему не понравилось. Он резко сменил тон и, едва сдерживая усмешку, заявил:
— Да и разве стоит говорить своё имя незнакомому человеку? — озорные огоньки загорелись в его золотистых глазах. — Да и к тому же, я не один, кто вышел в тёмное время суток на улицу. Не ты ли вторую ночь подряд врываешься в сад?
Наглый парнишка всё больше удивлял Канарейку. К вечным колкостям, которые она постоянно слышала от своей кузины, она уже привыкла, так что ей было не в обиду выслушивать подобное. Тем более мальчишка произносил это с некой задоринкой, будто бросал ей смелый вызов, испытывая её нрав.
Действительно, он верно подметил. Но из-за кого ей пришлось нарушить запрет?!
— Да это всё из-за тебя и твоей вредной птицы! — уверенно бросила Канарейка, ловко находя отговорку, и слегка сложила руки на груди.
Затем, чуть приподняв подбородок и расправив плечи, она продолжила:
— Если бы не я, ты бы и дальше так и мучился под этим же деревом. Разве ты не должен меня поблагодарить?
— Поблагодарить? — изумлённо вскинул брови парнишка, в его голосе звучало откровенное возмущение. — Да кто тебя вообще просил меня спасать? Я бы точно не умер! По крайней мере, вчера точно нет!
Ох, ну что за нрав! — подумала девушка, наблюдая за юношеским, но всё же высокомерным лицом, полным уверенности в собственной правоте. Да и она не лучше, раз так капризно препирается с ребёнком.
— Так почему ты здесь? — тяжело вздохнув, Кана попыталась сменить тему, снова задав вопрос, который она уже задавала раньше.
— Я тут живу, — сухо ответил черноволосый юноша.
Сначала девушка невольно подумала, что озорник снова издевается над ней, но, приглядевшись внимательнее, она заметила неподалеку маленькую каморку, где хранились инструменты для ухода за садом.
Неужели он действительно живёт там? — мелькнула мысль в её голове, но озвучить её вслух было бы слишком бестактно. Она решила не касаться этой темы и сразу перешла к другой.
— А ты не боишься выходить ночью на улицу? — чуть неуверенно, но с явным любопытством спросила Кана, уверенная, что мальчишка слышал о страшных преданиях. — Тебя не пугают возможные беды или даже... смерть?
— Беды... Смерть, говоришь... — задумчиво, с едва заметной мрачной усмешкой, повторил юноша. — Это далеко не самое страшное. В жизни есть вещи и похуже.
Канарейку поразил этот взрослый ответ, абсолютно не подходящий для его возраста.
Как тяжела должна быть его судьба, если даже возможная смерть не пугает его?
Она хотела было задать ещё один вопрос, но внезапно мальчишка, не отрывая взгляда, снова заговорил. Его глаза впились в неё с такой интенсивностью, что она почувствовала, как он словно смотрит не в её глаза, а куда-то глубже, прямо в душу.
— А ты? — спросил он, тихо и загадочно. — Почему ты здесь? Неужели твоя жизнь настолько скучна, что ты сама добровольно ищешь бед? Или... твоя жизнь настолько безнадежна, что ты не боишься смерти?
Слова его прозвучали как вызов, словно он заставлял её взглянуть на саму себя, на свою собственную решимость, на её настоящие мотивы. Канарейка замолчала, не зная, как ответить. Это был вопрос, который она сама себе никогда не задавала.
Молчание затянулось, повиснув в воздухе. Мальчишка, видя её растерянность, пожал плечами, словно уже решив, что ответа не будет. Или, может, он его уже знал, но всё равно надеялся услышать нечто иное, что-то, что могло бы изменить его существование.
— Забудь, — сказал он тихо, как будто пытаясь убедить себя, что всё не так важно.
Затем вдруг вытащил из тени большого дерева несколько листов и протянул их ей. В его движениях не было прежней тяжести, только лёгкая отстранённость.
— Это твоё? — спросил он, взгляд его был теперь уже не таким острым, как раньше.
— Да! — воскликнула Канарейка, выхватив доказательства наказа матери, из-за которых ей пришлось нарушить запрет. Но, что странно, она только сейчас вспомнила о них.
Как она могла так легко забыть?
— Но почему они у тебя?
Парнишка самодовольно улыбнулся, да гордо выпятил маленький подбородок, как будто Канарейка задала вопрос, столь глупый и очевидный, что и думать не стоит.
— Неплохая сказка, — неожиданно сказал он, пропустив её вопрос мимо ушей.
— Правда? — восторженно произнесла мисс Додсон, словно обняв исписанные упорным трудом листки.
Стоило парнишке одобрительно отозваться о её любимой книжке, как девушка напрочь забыла о своём вопросе, поглощённая радостью от его похвалы.
— Ну, пойдёт, чтобы хоть как-то скоротать время, — монотонно ответил парнишка, поглаживая голубую птичку, что безнадёжно заплакала от слов хозяина.
В его голосе Кана уловила едва заметные нотки грусти и отголоски одиночества, такие знакомые ей самой. Эти чувства, как нечто тёмное и непонятное, сразу проникли в неё, и, не осознавая, как именно, она неожиданно предложила:
— Хочешь, я завтра принесу тебе ещё?
Впервые за всю их необычную встречу Канарейка заметила, как на невозмутимом лице юноши появилось безмерное удивление. В его ярко-жёлтых глазах блеснул смутный, почти неосознанный свет надежды — такой редкий и хрупкий, что поразил не только её, но и самого парнишку, который в следующую секунду поспешно спрятал лицо, уткнувшись в рукава рваной чёрной рубашки.
Парень продолжал молчать, как будто погружённый в свои мысли, а Кана, ощущая неловкость, витавшую в воздухе, решила последовать его примеру. Она, в том же положении, расположилась рядом с ним, так, чтобы стать частью этой напряжённой, но в то же время удивительно уютной атмосферы, которая незаметно заполнила пространство между ними.
Но стоило только Канарейки закрыть глаза, как её внезапно накрыла волна усталости. Тело стало тяжёлым, и, не успев удержаться, она склонилась в бок, неосознанно опустившись на маленькие колени юноши.
Полусонная, прежде чем окончательно заснуть, девушка почувствовала лёгкое касание холодной руки, убирающей чёрные локоны с её лица — так бережно и одновременно любопытно, словно эти руки хотели изучить каждый штрих её лица, запомнить его и ощутить пальцами.
И в ту самую минуту, когда она уже почти скользнула в забытьё, едва уловимый, ломкий голос прозвучал негромко, но с трогательной нежностью, на фоне печального пения голубой птицы:
— Я буду ждать тебя, Кана...