Будущие в Иерусалиме

Дорога в Вади-Муса была не такой долгой — но выматывающей. Караван двигался без лишних остановок, минуя селения, где даже дети не выбегали смотреть на всадников. Пыль, жара и молчание стали спутниками Эвелин.

Тиберий ехал рядом, не вмешиваясь в её тишину, но каждый вечер обязательно спрашивал:

— Как ты себя чувствуешь?

И она отвечала коротко, избегая взгляда:

— Лучше.

Боль действительно почти ушла. Синяки выцвели, только в боку всё ещё ныло после удара, нанесённого с явной жестокостью. Но больше болело другое — напряжение внутри, которое не отпускало, как будто в этих песках скрывалась сама суть её страха.

Зачем король отправил меня туда? Почему именно туда?

Она не задавала этих вопросов вслух, но они звучали в каждом её взгляде, в каждом утре, когда она просыпалась раньше стражи и смотрела на пепельный рассвет, пытаясь вспомнить.

А память отвечала только ощущением жара, гула в ушах и — имени. Того самого, которое она случайно услышала во дворце. Лар.

Лар.

Каждый раз, когда оно возникало в голове, сердце било в груди чаще. И не потому, что это имя было новое — наоборот. Оно было слишком знакомо.

На третий день дорога изменилась. Камни стали краснее, песок — глубже, воздух — суше. И в какой-то момент, за перевалом, они увидели чёрные пятна на горизонте.

— Остатки, — хмуро бросил один из рыцарей.

Когда караван подъехал ближе, стало ясно: остатки монастыря не остались. Только уголь, ржавые обломки креста и следы копыт, которые давно должны были исчезнуть.

— Кто-то был здесь недавно, — произнёс Тиберий, соскальзывая с седла.

Эвелин шла медленно, вглядываясь в руины. Она не дрожала, не говорила, но пальцы её сжались в кулак. Что-то внутри неё сжималось.

— Я была здесь, — прошептала она. — Я точно… была.

Тиберий обернулся.

— Когда?

— Не знаю. Это как… запах, чувство… — она пошатнулась, словно потеряв равновесие, и он поймал её за локоть.

— Осторожно.

Но она уже смотрела в сторону полуобрушенной стены. Там, под пеплом, торчал кусок доски с выжженной буквой.

Она опустилась на колени, прикасаясь к дереву.

— Здесь… были книги. И… кто-то меня держал за руку.

Мгновение — и снова пустота.

Тиберий стоял рядом, и его лицо стало жестче.

— Мы останемся здесь на ночь. Кто-то должен начать раскопки. Возможно, мы найдём то, что поможет понять. Ты — отдыхай.

Эвелин не спорила. Только села на камень и долго смотрела, как тени падают от заката, длинные и тёмные. Её пальцы всё ещё чувствовали пепел.

Утро в развалинах началось с крика.

Не крика ужаса — восклицания. Один из солдат вытащил что-то из земли под остатками обугленной балки. Металлическое, тонкое, покрытое пылью, но без единого признака ржавчины. Вещь, которая не должна была оказаться здесь.

— Госпожа! — позвал один из рыцарей. — Это... вам стоит увидеть.

Эвелин подошла, щурясь от утреннего солнца. Когда она увидела предмет в руках Тиберия, сердце её остановилось.

Планшет.

Современный, угольно-чёрный, с трещиной на экране и застывшей каплей песка в углу корпуса. Она узнала марку, модель — более новую, чем была у неё в клинике. Его точно не было у неё. Но он был из её мира.

— Вы знаете, что это? — Тиберий смотрел на неё сдержанно, но в голосе была настороженность.

Эвелин молча взяла планшет. Он был холодным, словно чужим. Она провела пальцем по экрану. Пусто. Мёртв. Но когда она перевернула его, внутри защёлкался крохотный звук. Устройство было цело. Просто выключено… или разряжено.

— Это не моё, — тихо сказала она. — Но я знаю, откуда это.

— И откуда?

Она замолчала, не в силах сразу ответить. Внутри всё кипело.

Если это не мой — значит, я не первая. Кто-то уже был здесь. До меня. Из моего времени. Или даже раньше.

— Кто-то попал сюда раньше, — произнесла она наконец. — Возможно, много лет назад. И оставил это… здесь.

Тиберий кивнул медленно.

— Тогда это может быть ключом. И доказательством.

Он взглянул на неё пристально:

— Насколько это опасно, если попадёт не в те руки?

— Очень, — честно ответила она. — Это может быть просто мёртвый кусок пластика… а может, на нём что-то есть. Что-то, что нельзя открывать — никому.

Тиберий передал ей планшет:

— Храни его при себе. Я скажу, что это безделушка из далёких земель. Не хочу, чтобы это обсуждали. Особенно там, — он кивнул в сторону Иерусалима. — Ты понимаешь, кого я имею в виду.

— Понимаю, — прошептала она, сжимая находку так, будто от неё зависела жизнь.

И, возможно, так оно и было.

Ночь застала их в пути, и стоянка вышла короткой, тревожной. Ветер разносил сухую пыль между камнями, костёр потрескивал лениво, а вокруг царила напряжённая тишина.

Эвелин сидела в стороне, подле тёплого камня, держа планшет на коленях. Сердце билось чуть быстрее обычного — будто чувствовало, что сейчас произойдёт нечто большее, чем просто включение старого устройства.

Она глубоко вдохнула, нажала кнопку питания.

Мгновение — ничего.

И вдруг… экран вспыхнул.

Знакомый логотип. Звук загрузки. Она замерла, будто боясь дышать. Устройство очнулось от мертвого сна. Осталось чуть больше половины заряда — 52%. Хватит, если быть осторожной, подумала она.

Она ввела стандартный пароль. Сработало. Планшет открылся.

И она увидела это.

Видео. Фото. Записи. Дневники.

Дата — больше тридцати лет в будущем от её времени.

Пальцы замерли. В горле пересохло. Она листала, вглядывалась, перечитывала — всё быстрее, всё прерывистее.

Имя. Лицо. Чертежи машины, схему портала. Указания, как открылся проход. Голоса. Кто-то был здесь. Кто-то из её будущего. Кто-то, кто знал про неё.

И в какой-то момент она увидела своё имя. И своё лицо — не сегодняшнее, а как будто… предварительно отсканированное. В тех же записях.

Она отпрянула.

Значит, я была частью этого задолго до того, как узнала об этом?

И вдруг пришло странное чувство: это не просто совпадение, не просто артефакт. Это послание. К ней. Предупреждение. Или поручение. А может — и приговор.

Эвелин выключила планшет. Протянула руку, провела пальцами по чёрному стеклу.

— Я расскажу ему, — прошептала она в ночь. — Всё.

Она посмотрела на небо. Тёмное, как таинство.

— Он должен знать.

Она прижала планшет к себе. Осталось 52%. Ни одного процента — на глупость. Он — её доказательство. Но и её ответственность.

Возвращение было молчаливым. На фоне потрескавшего неба Иерусалим поднимался из песка, как мираж — золотой, хрупкий, опасный. Тиберий ехал рядом, не задавая вопросов, но Эвелин чувствовала — он всё понял. Или почти всё.

У неё в сумке — планшет. Он стал тяжёлым, как свиток с приговором.

Королевская стража пропустила их сразу. Они прошли через тихие залы, где камни казались чужими, стены — глухими, а воздух — сгустившимся. В приёмной короля их не заставили ждать.

Балдуин сидел за столом, маска скрывала лицо, но руки были без перчаток — редкость, почти знак доверия. Он поднял голову. В его взгляде — ожидание, тревога… и что-то ещё, почти нежное, когда он увидел её.

— Мы нашли это, — тихо сказала Эвелин, подходя ближе. — Но я не могу рассказать об этом, пока мы не решим, кто будет это слышать.

Он чуть наклонил голову. Его взгляд скользнул к Тиберию, что стоял рядом, выпрямленный, как лезвие.

— Тиберий — мой друг. Я ему доверяю.

— Насколько сильно? — спросила она. — Настолько, чтобы поставить под угрозу не только нашу жизнь, но и всё, что ты защищаешь?

Тишина после её слов повисла как мгновенный каменный обвал.

Тиберий, однако, не дрогнул. Только чуть сузил глаза, и в них зажглось понимание.

— Ты не должна бояться меня, — сказал он. — Я не ищу твоих тайн. Но если от них зависит его жизнь… и наша — мне нужно знать, что ты принесла.

Она вытащила планшет, положила его на стол, не выпуская из рук.

— Это не моя вещь. Но это из моего мира, — сказала. — И то, что там… может разрушить Иерусалим. Не от копий, не от меча. От знания.

Балдуин не отводил взгляда от неё.

— Покажи, — сказал он.

— Покажу, — кивнула она. — Но позже. Только вам двоим. Больше — никому. И клянусь, если оно попадёт в чужие руки… я его уничтожу.

Балдуин медленно встал. Его тень легла на пол, как плащ.

— Мы посмотрим это вместе, — сказал он. — И вместе примем решение, что с этим делать. Если ты доверяешь мне. Если ещё можешь.

Она посмотрела на него долго. Потом медленно кивнула.
Я могу. Я должна.

Когда стража удалилась, двери залы закрылись плотно. Остались трое: король, его друг и чужестранка с глазами, в которых таился иной мир. На столе между ними — планшет. Безмолвный, тёмный, как обломок метеора.

Балдуин стоял, опершись на край стола, чуть откинув голову. Тиберий — поодаль, настороженный, но не враждебный. Эвелин — между ними и чем-то гораздо большим.

— Прежде чем я включу его… — сказала она, с трудом оторвав пальцы от устройства, — вы должны услышать меня. Всё. Не обрывки, не намёки. А правду.

Король кивнул, не перебивая. Его молчание было вниманием.

— Меня зовут Эвелин Ортис, — сказала она. — Я врач. Я родилась в другом времени. В очень далёком будущем.

Тиберий напрягся, но Балдуин лишь глубже вдохнул, как будто слова, подтверждающие невозможное, лишь придали ему покоя.

— Сколько времени отделяет нас? — спросил он спокойно.

Она чуть улыбнулась. Печально.

— Почти тысяча лет. Или чуть больше. Но в моём мире больше нет счёта годам. Там нет королей. Нет храмов. Люди живут под куполами или под землёй, прячась от радиоактивной пыли и болезней, которые мы сами же создали.

Она села, как будто ноги больше не держали.

— У нас были машины, которые могли летать. Дома — до неба. Мы победили чуму, рак, даже смерть — но только для богатых. Мы построили города, где небо — это экран, а еда — порошок из лаборатории. Но за это мы заплатили. Мир перегрелся, высох, и всё обрушилось.

— Почему ты здесь? — тихо спросил Балдуин. — Почему ты?

— Я... была частью одной программы. Нас называли «переносчиками». Мы должны были… забрать знания, увезти их туда, где они смогут выжить. Некоторые — для власти. Некоторые — для памяти. А я… я хотела помочь. Я врач, и больше всего ненавижу — бессилие. Но всё пошло не так. Меня выследили. Я использовала аварийный прыжок, не настроив координаты.

— И оказалась в моём Иерусалиме, — сказал он почти шёпотом.

— Да. Сначала думала, что попала в ад. Потом поняла — это история. И всё, что я знаю, всё, чему меня учили… здесь это может быть грехом. Или чудом.

— Ты говорила, что за тобой охотятся, — напомнил Тиберий. — Кто?

— Древние. Те, кто пришёл до меня и стал частью этого времени. Некоторые — как я. Некоторые… нет. Они жаждут власти. Используют знания будущего, чтобы стать идолами в прошлом.

Балдуин не сразу заговорил.

— Почему ты молчала? Почему не сказала раньше?

— Потому что не знала, кому верить. И потому что в моём мире… за правду убивают. А в вашем — сжигают на кострах.

— А теперь? — Его взгляд был внимательным. Почти нежным. — Что изменилось?

Она посмотрела прямо в его глаза.

— Я больше боюсь не сказать правду, чем сказать её. Потому что этот планшет… — она коснулась устройства, — …содержит не просто воспоминания. В нём — формулы. Карты. Записи. Всё, что может быть использовано… для спасения. Или для уничтожения.

— Ты не одна, — сказал он. — И мы вместе примем решение.

Тиберий всё ещё молчал. Но не отступал. Он остался.

И тогда Эвелин взяла планшет и нажала кнопку включения.

Экран вспыхнул холодным светом, разрезав полумрак залы. Зеленовато-серое сияние осветило лица троих. Впервые Балдуин увидел, как на этой странной доске оживают образы. Слова, схемы, изображения — словно в окно открывалось небо другого мира.

Эвелин провела пальцем по экрану. Привычным движением — так, будто делала это сотни раз.

— Это интерфейс. Здесь — записи, научные статьи, история, медицина… — Она запнулась. — Есть и военные данные.

— Военные? — переспросил Тиберий.

— Чертежи оружия, энергетических систем, вирусов. То, что может уничтожить города, страны. Или… спасти.

Она открыла первый файл — анатомия человека. Слоистые изображения тела, чёткие и цветные, с пометками на непонятном языке.

— Вот то, чему меня учили. Это не магия. Это наука. Я лечу не чудом, а знаниями, переданными через поколения.

Балдуин наклонился ближе. Линии на экране двигались, вращались. Он провёл пальцем — и отдёрнул руку.

— Оно… откликнулось.

Эвелин едва заметно улыбнулась.

— Оно распознаёт тепло и движение. Ты не навредил.

Король взглянул на неё.

— Ты носишь с собой ключ от будущего… и до сих пор никого не просила о помощи. Почему?

— Потому что это не ключ. Это яд и лекарство. Я боялась, что вы захотите использовать это… чтобы побеждать. Завоёвывать. Подчинять.

— А ты не веришь, что можно иначе?

— Я боюсь поверить. Но всё же я здесь. С вами.

Тиберий спросил тихо:

— Сколько ещё таких артефактов?

— Я не знаю. Этот… не мой. Я не знаю, кто его оставил и как он попал сюда. Но он — из моего мира. И в нём слишком многое.

Она коснулась иконки на экране, где хранился аудиофайл. Оттуда раздался голос. Женский, глухой, с едва уловимым акцентом.

> «Объект D-07 зафиксирован в зоне обрушения. Контроль потерян. Перенос выполнен без сопровождения. Предполагаемая точка выхода — 12 век, Иерусалим. Назначение: медицинский специалист. Повреждение корпуса не обнаружено. Время на активацию — ограничено».

Балдуин резко выпрямился.

— Это… о тебе?

Эвелин кивнула. В её глазах на миг промелькнуло что-то близкое к страху. Или вине.

— Да. Я объект. Я — назначение.

Тишина накрыла залу, словно саван.

А потом король сказал:

— Тогда ты больше не объект. Ты — человек.

— Есть ещё одно, — сказала Эвелин, не отрывая взгляда от экрана. — Я… не хотела показывать это. И всё же должна.

— Что это? — Балдуин выпрямился, инстинктивно почувствовав, как воздух в комнате стал другим — плотным, осторожным.

Она открыла новую вкладку. Внутри — строки текста, как из хроники, только на языке, что умела читать лишь она.

"BALDUINUS IV JERUSALEM, LEBRA HANSEN TYPE, DECEASED AGE 24
NOTABLE FOR STABILITY DURING EARLY YEARS.
DEATH LEADS TO SUCCESSION STRUGGLE AND EVENTUAL LOSS OF JERUSALEM TO SALADIN (1187).
KEY CAUSE: POLITICAL DIVISION, INTERNAL STRIFE, MILITARY OVEREXTENSION."

Он не мог прочитать слов, но чувствовал — смысл проникает в неё как яд. И отражается в её лице.

Эвелин медленно перевела:

— «Балдуин IV, Иерусалим. Лепра, тип Хансена. Умер в возрасте двадцати четырёх лет. Известен периодом стабильности в начале правления. Его смерть привела к борьбе за престол и потере Иерусалима в 1187 году. Основные причины: внутренние распри, политические разногласия, военное перенапряжение».

Тишина. Даже Тиберий затаил дыхание.

— Это… история? — выдохнул Балдуин. — Не пророчество?

— Это… уже случилось. В моём мире. — Она закрыла экран и только тогда посмотрела на него. — Но всё ещё может измениться здесь.

Он встал. Прошёлся по комнате — нервно, будто отбивая шагами бурю внутри.

— Ты знала, — тихо сказал он. — С самого начала. Знала, когда пришла в зал, когда лечила… Когда смотрела на меня.

— Да, — прошептала она. — Но если бы я сказала сразу, ты бы не поверил. Или захотел бы знать всё и сгорел.

— И теперь ты показываешь это… почему?

— Потому что ты должен выбрать жизнь, Балдуин. Настоящую. Не ради меня. Не ради чуда. Ради себя. Ради того, что ещё можно спасти. Я не хочу быть миражом. Не хочу, чтобы ты держался за меня, если думаешь, что это… судьба.

Он смотрел на неё долго. Его лицо оставалось почти каменным, но пальцы сжались. И только спустя мгновения он сказал:

— Я не держусь за мираж. Я держусь за тебя. И за правду. Даже если она… вот такая.

Она опустила планшет и бережно спрятала его в обмотку.

— Тогда мы идём в ночь. С открытыми глазами.

— И если я не доживу до двадцати четырёх?

— Я буду бороться. Пока ты дышишь.

Он кивнул.