Будущие в Иерусалиме

Ги стоял у окна. За его спиной, в полутени, расположились несколько человек: пожилой рыцарь в красном плаще, молодой глава одного из городских кварталов, человек из духовенства — высокий, с мрачным взглядом. Никто не называл имён. Лишь нелюдимый свет лампад и запах горелого масла делали встречу реальной.

— Король изменился, — заговорил Ги, не оборачиваясь. — С каждым днём он становится всё сильнее. Я видел, как он держался на последнем Совете. Видел, как стоял, не дрожа, как смотрел прямо, не прячась за маской боли. Это… невозможно. И мы знаем, кто рядом с ним каждый день.

Он повернулся. Голос стал тише, но звонче — как сталь.

— Она не просто лекарь. Ни одна женщина не может исцелить то, что отнимает сама смерть. Ни одна — если только…

Он не закончил. И всё же каждый присутствующий закончил за него в мыслях.

— Говорят, она приходит по ночам, — отозвался рыцарь. — Говорят, он теперь ведёт с ней беседы и смеётся. Смеётся, Ги. После всех этих лет. Кто она?

— Я не знаю, — тихо сказал Ги. — Но знаю одно: если мы не уберём её сейчас, завтра будет поздно. Он уже отдал приказ удвоить стражу. Если она получит больше влияния — мы потеряем всё.

— Ты хочешь устроить ещё один допрос? — спросил человек в плаще. — Открыто? Перед Советом?

— Нет. Этого не будет. Открытая атака даст ей силу — сочувствие, восхищение, миф. Нет. Мы сделаем иначе. Без слов. Без грома.

Он подошёл к столу, взял кусок хлеба, отломил корку.

— Она должна бояться. Она должна понимать, что чужая земля — не её. Что ей не рады. Но это должно выглядеть как случайность. Как… простое зло улиц.

Он взглянул на них поочерёдно:

— Я не прошу назвать имена. Но если кто-то из вас знает руки, которые умеют молчать и исчезать — я приму их помощь. Ни убийства. Ни крови на ковре тронного зала. Только напоминание: ты чужая.

В комнате повисла тишина. Лишь пламя лампады трепетало в воздухе.

И кто-то — никто не знал точно, кто — кивнул.

Поздний вечер. Узкий проход за дворцом.

Она возвращалась поздно — слишком поздно. Балдуин задержал её дольше обычного, задавая вопросы, показывая старые свитки, будто не хотел отпускать. Охрана проводила её до поворота, дальше она шла одна — короткий путь до своей комнаты.

Тень метнулась первой.

Удар пришёл сзади — не сильно, но внезапно. Кто-то схватил её за плечи, рывком потащил в темноту между колонн. Она не закричала. Лишь воздух вырвался из груди. Вторая фигура ударила сбоку — по рёбрам. Затем ещё одна — по животу.

— Чужая, — прошипел кто-то. — Не тебе прикасаться к королю. Не тебе дышать в наших стенах.

Потом — хруст ткани, чьё-то дыхание вблизи, и резкий, грязный удар кулаком в висок. Она упала на камни. Холод вошёл под кожу, как лезвие. Кто-то ударил ногой — по спине, по боку. Её голову мотнуло, кожа раздиралась. Кровь смешивалась с пылью.

Но вдруг — голоса. Охрана.

— Эй! Кто там?!

Тени рассыпались. Один успел скрыться, другой был почти пойман, но исчез, оставив на плаще кровь и грязь. Остались следы — и она.

Её нашли лежащей у стены, сознание ускользало. Лицо не было тронуто — лишь ссадина на виске и багровая полоса под волосами, но одежда была порвана, тело — в синяках, кровь проступала сквозь тонкую ткань.

— Тихо, — прошептал один из стражей, поднимая её. — Не говори. Не сейчас. Мы найдём этих тварей.

— Король не должен знать… пока, — сказал второй. — Если узнает — снесёт полдворца. Мы сами разберёмся.

Они унесли её в тень, в комнату, где зажгли свечи и позвали лекаря. Но уже тогда кто-то из них подумал: «Это не случайность. Это… приказ»

Ночь — тревожная, тяжёлая.

Они работали всю ночь.
Двоих стражников, дежуривших поблизости, допросили первыми — один клялся, что видел движение, но решил не тревожить других; другой признался, что слышал шорох и не придал значения. Их прокляли, но не наказали — пока.

Следы на камне — кровь, обрывок ткани, странный отпечаток подошвы — ничего определённого. Мастер охраны почти не спал. Он знал, что времени мало. Если король узнает первым — всё покатится в пропасть.

— Мы найдём их до утра, — повторял он, как заклинание. — У нас есть несколько часов. Спросите у всех — у поваров, у слуг, у дозорных. Сравните список. Они не могли исчезнуть. Не все.

Но к рассвету всё, что у них было, — это лоскут тёмной ткани и страх в глазах служанки, которая якобы ничего не слышала, но тряслась, как осиновый лист.

Раннее утро. Комната Балдуина.

Свет только начинал проливаться сквозь резные ставни, когда он вышел из часовни и, стоя босиком на мозаике, тихо сказал:

— Позовите её.

Рыцарь склонил голову и ушёл.

Он ждал. Минуту, другую, пять. Вернулись — без неё.

— Она не пришла? — Голос был ровный, но в нём жил лед.

— Госпожа Эвелин… плохо себя чувствует, — осторожно ответили. — Лекарь уже с ней.

Он сжал пальцы. И всё же кивнул.

— Пусть отдыхает.

Он даже сел за стол, коснулся хлеба, попытался выпить вина. Попытался убедить себя, что усталость или жара могли сломить её. Но что-то в груди не отпускало. Не давало покоя.

Спустя полчаса он встал. Не позвал никого — просто направился к её покоям. В коридоре у дверей стоял один из стражей — юноша, назначенный к ней на дежурство прошлым вечером.

— Отойди, — тихо велел Балдуин, но тот не сдвинулся с места.

— Ваше Величество… — Голос дрогнул. — Простите. Но… вам стоит знать. Её… ранили. Сегодня ночью. Кто-то пробрался. Я был на смене до полуночи — меня сменили, и я ушёл. А утром… кровь. На полу. И её лицо.

Балдуин замер. Веки чуть прищурились, но лицо оставалось бесстрастным.

— Почему я не узнал об этом сразу?

— Мы… хотели найти виновных. До того, как вы… — Страж сник, осознав, что сказал лишнее.

— Открой дверь.

— Она спит, лекарь дал снадобье, — пролепетал тот.

Балдуин не повторил приказа. Просто посмотрел. Так, что страж убрался прочь, будто перед ним шагнул не человек, а нечто большее.

Он открыл дверь и шагнул внутрь.

Он вошёл, словно в чужую тайну, шагнул через порог — и сердце пропустило удар.

Запах трав, дымящейся лампадки. В складках покрывала — кровь. Не лужа, не смертельный след, но она была. Тёмная, впитавшаяся в белое.

На узкой койке лежала она. Лицо наполовину скрыто волосами, губы бледные. Правая щека — ссадина, и даже оттуда тянулся тонкий след вниз, к шее. На плече бинт. Пальцы, сжимающие одеяло, чуть дрожали — даже во сне.

Он остановился рядом. Долго не говорил ни слова.

«Я же велел охранять тебя. Подумал, что достаточно скрыть. Что закрою — и они забудут. Глупец. Глупец, Балдуин…»

Он присел рядом на низкий стул, будто боясь прикоснуться. Лишь смотрел.

— Что ты со мной делаешь… — тихо выдохнул он.

Она не шелохнулась.

Он всматривался в её лицо, искажённое болью, следами чьей-то злобы. В этом было что-то невыносимо личное. Как если бы её кровь — уже его.

«Я не должен был впускать тебя. Не должен был держать рядом. Это было безумием. Но теперь… если с тобой что-то случится — я сгорю вместе с этим городом.»

Он наклонился ближе. Не касаясь — лишь дыхание.

— Ты всё выдержала. И шахматы, и ложь, и взгляды… А теперь — ещё и это.

Пауза. Он провёл рукой по лицу — быстро, резко.

— Кто-то очень хочет, чтобы я начал бояться. Чтобы я отвернулся от тебя. Но знаешь, что страшно? Я уже не могу.

Он тихо встал, не разбудив её. Последний взгляд — долгий.

«Если бы ты открыла глаза сейчас — я бы остался. Навсегда. Прямо здесь, у твоей постели, и пусть всё летит к чёрту…»

Дверь хлопнула — не громко, но этого хватило, чтобы Тиберий обернулся. Балдуин вошёл быстро, шаг был резкий, взгляд — тёмный. Маска вновь скрывала его лицо, но глаза горели.

— Где охрана, которую я поставил к её дверям? — голос был холодным, без надрыва. Хуже, чем крик.

— Двое стояли, как велено, — ответил Тиберий, выпрямившись. — Она ушла спать под их надзором.

— Ушли они первыми. — Балдуин подошёл ближе. — Кто-то вошёл в её покои, избил её. Не просто «пугнул», Тиберий. Кровь. Швы на плече. Раны на лице.

Тиберий опустил взгляд.

— Я уже начал выяснять. Пока неясно, как они проникли. Это было сделано скрытно. Быстро. Следов почти нет.

— Почти — не значит «нет». — Голос Балдуина стал жёстким. — Найди мне виновных. До заката. Или я начну снимать головы у тех, кто был рядом. Без объяснений.

Тиберий не вздрогнул, но замер. Он знал — король говорил всерьёз.

— Я всё понимаю. Но ты сам учил меня, что ярость — плохой советчик.

— Это не ярость, — отрезал Балдуин. — Это последняя капля.

Он отвернулся, прошёл к окну, сцепив руки за спиной.

— Я хранил её. Спрятал от совета, от слухов, от грязи... И всё равно кто-то посмел. В моём дворце. В моём городе.

— Балдуин…

— У неё нет ни дома, ни прошлого. Только мы. Только я, Тиберий. И если теперь я не дам ей справедливости — я ничем не лучше тех, кто ударил её.

Тиберий молчал. Это был не просто приказ. Это был выбор.

Балдуин обернулся:

— Не дай мне потерять себя. Найди их.

— Я найду.

На стол легли обрывки ткани — кто-то из слуг нашёл их в закутке у северного входа. Кровь. Капли на камне, затёртые, но не сразу. Следы сапог — тяжёлые, не женские. И больше всего — страх в глазах стража, что охранял покои Эвелин.

— Он сказал, что не видел никого, — прошептал помощник. — Но выглядел так, будто лжёт. Боится. Или подкуплен.

Тиберий откинулся на спинку скамьи. В руке он сжимал перстень — герб семьи де Лузиньян. Не улика. Но тот, кто нашёл его, поклялся: лежал у южного прохода, который ведёт к покоям Эвелин.

Он смотрел на перстень. Слишком легко подброшено? Или Ги уже не считает нужным скрываться?

— Умный подлец, — тихо сказал Тиберий. — Но не безупречный.

Он знал — Ги замешан. Слишком много совпадений. Слишком громкие разговоры на Совете. Слишком жаждущий власти взгляд. Но ни один из тех, кто мог бы сказать правду, не желал быть первым.

А без доказательств — он неприкосновенен.

И всё же что-то подсказывало Тиберию — Ги переступил черту. И не остановится.

Он спрятал перстень обратно в мешочек и поднялся.

— Я добуду имена. Даже если для этого мне придётся запачкать руки сильнее, чем за всю жизнь.