Глава 2 Партия
Крипта под храмом. Допрос. Эвелин вели вниз, по узкой лестнице, выложенной старым камнем. Ступени были неровны, как дыхание пожилого человека, и пахло сыростью — древней, как сама земля. Где-то капала вода. Вниз. Всегда вниз. Крипта была пуста. Только алтарь, свечи, скамья. И он. Священник в чёрном. Высокий, худощавый, с лицом, будто вытесанным из белого мрамора. Его глаза были холодны и ясны, как у человека, который всю жизнь ищет ложь — и всегда находит её. Он не встал, когда она вошла. — Садитесь, — тихо. Она опустилась на скамью. Спина прямая. Глаза — на нём. Он изучал её молча, как ястреб — мышь. — Вы не местная, — сказал он наконец. — И вы не паломница. Ваш язык… слишком чист. Без акцента. Без пыли. — Я странствующая, — сказала она спокойно. — Я помогала людям, пока могла. — Где именно? Пауза. Лёгкая. Но он её заметил. — В деревнях, — ответила она. — Я шла с юга. Люди были ранены. Я делала перевязки. Обрабатывала язвы. Пыталась спасти. — Словами — «язвы»… «обрабатывала»… вы говорите как врач. — Потому что я и есть врач, — прямо. Он приподнял брови. — Женщина-врач. Это редкость. Даже в Византии. Даже среди сарацин. У кого вы учились? — У одного пожилого лекаря. Его больше нет. — Имя? — Оно не имеет значения. Я не хочу лгать. Но и не хочу… рассказывать слишком много. Он наклонился вперёд. Свеча колебнулась. — Почему? — Потому что здесь… — она оглянулась на мрак вокруг, — …иногда достаточно сказать не то слово, чтобы быть обвинённой в ереси. Он замолчал. Потом медленно перекрестился. — Умна. Осторожна. Вы понимаете, куда попали. — Я понимаю больше, чем Вы думаете. Он резко встал. Обошёл скамью, встал за её спиной. Словно исповедник. Словно палач. — Король заинтересовался Вами. Это редкость. Он обычно отталкивает. Или убивает интерес. — Я не ищу ни милости, ни власти. Только возможность помочь. — Помочь? — Он усмехнулся. — Вы спасли человека, которого трое наших лекарей признали обречённым, рана в боку, жар… Но после Вас — он встал. Сильный, как бык. Он наклонился ближе. Шепотом, почти в ухо: — Это не наука. Это чудо. Или — колдовство. Эвелин не дрогнула. — Это были антибиотики. Молчание. Слишком длинное. — Это… трава? — Нет, — спокойно. — Это средство. Лекарство. Мощное. Чистое. Действует быстро. — Где вы его достали? — Я… принесла его с собой. Он вернулся перед ней. Сел. Долго смотрел. — Слишком много загадок. Слишком мало ответов. Вы красива, молода, не похожа ни на одну женщину в Святой земле. Вы говорите, как учёный. Действуете, как знахарь. И держитесь, как человек, привыкший к власти. — Я никому не угрожаю. — Все угрожают. Особенно те, кто скрывает правду. Он поймал её взгляд. — Кто Вы, Эвелин? Она взяла фигуру. Задумалась. Слишком долго. — Я… — вдох. — Я просто человек. Не святой. Не колдунья. Не угроза. Но, возможно… ошибка. Он наклонился ближе. Маска мерцала при свечах, как лик без лица. — Я видел многих, кто пытался солгать. Вас — труднее всего понять. Потому что Вы, похоже, говорите правду, избегая самой главной части. Тихо. Без осуждения. Почти — с интересом. Она посмотрела на доску. — Иногда... говорить правду — опаснее, чем молчать. Даже перед королём. Он откинулся на спинку стула. Долгая пауза. Потом — шепотом: — И всё же я рад, что Вы здесь. Игра становится интересной. — Ваша партия? — Нет. Наша. Фигура щёлкнула по доске. Шаг. Ещё шаг. Как в жизни — каждый ход ближе к развязке. Она кивнула. — Тогда... я играю. До конца. Он встал. И тогда в его голосе прозвучал ледяной тон. — Вы пока свободны. Но следите за словами. И помните: в этом городе мало чудес. Зато много костров. Он повернулся и ушёл, оставив Эвелин в полутемной крипте — с тяжёлым дыханием, пульсацией в висках и чётким осознанием: её мир рассыпается. Но это — только начало. Серрдце дрогнуло. Комната. Тишина. Мысли. Желание остаться. Дверь за ней захлопнулась мягко. Эвелин не зажгла свечу. Села на кровать в темноте. Руки дрожали — не от страха, а от того, что внутри. Слишком много. Мрамор шахматной доски всё ещё был под пальцами. Он сидел напротив, почти не дыша. Смотрел. Вслушивался в неё, как в музыку. Не грубил. Не приказывал. Но спрашивал — так, что хотелось ответить. Хотелось быть понятой. Это было хуже пытки. “Вы не похожи на женщину, которую легко испугать.” И всё же она испугалась. Не его. Не короны. А того, что он видит. Слишком ясно. Слишком близко к правде. Он не знал, откуда она, но ощущал — она не отсюда. Она поднялась, расстегнула плащ. Бросила на край кровати. Села у окна. Прильнула лбом к холодному стеклу. Город внизу был спокоен. Тихий Иерусалим под звёздами, будто чужой сон. Но она была в нём. И он — реален. Он. Король-мальчик с железной маской. Она не ожидала такого. Умный. Острый. Мягкий в словах, но твёрдый в смысле. И в нём было нечто… страшное. Но не в болезни. В грусти, что пропитала его до костей. Одинокий, словно отброшенный самим Богом. И всё равно — держащийся. “Я рад, что Вы здесь.” Это было нечто большее, чем вежливость. Это было признание. Может, даже просьба. Остаться? Она обняла себя руками. Тонкая ночная рубашка не грела. Под ней — холод и дрожь. Не от страха. От чего-то другого. От желания. Быть нужной. Быть рядом. Понять. Спасти — если получится. Или хотя бы — остаться. Она не знала, зачем он позвал её. Почему доверился. Но знала точно: он не враг. И если бы она могла открыть правду хоть кому-то… возможно, ему. Но не сейчас. Пока рано. Пока он — лишь король в маске. А она — лекарь из неведомого века, что пытается жить там, где времени не осталось