Безнадёжные

За мутным стеклом проносятся автомобили: мощные, хищные, разрезающие толщу воздуха, они визгливо сигналят и обгоняют. Гриша их не винит; Серёжа, цепко держащийся за руль обеими руками, водит так медленно, что... Ну, не пешком, но на орловском рысаке точно было бы быстрее.

На самом деле, даже попытайся Серёжа ускориться, старушка-Волга (в которой от Волги остался в лучшем случае кузов) не позволила бы. На предельных 50км/ч она недовольно тарахтит, выхлопная труба чихает чёрной копотью, а под капотом подозрительно стучит. Сквозь всю эту феерию звуков прорывается "луч солнца золотого" в исполнении Муслима Магомаева, и Гриша, невольно выучивший текст наизусть, взвыть готов. Надеяться на разнообразие не стоит: напарник верен музыкальным предпочтениям не первый десяток лет.

В зеркале заднего вида отражаются угрюмо поджатые губы. Девушка, не проронившая ни слова за поездку, обхватывает ладонями плечи и растирает их, чтобы хоть как-то согреться. Модная тонкая курточка поверх школьной блузки вряд ли греет.

Григорий расстёгивает кнопки и стягивает пальто, после чего просовывает его между сиденьями. Пассажирка мажет по нему хмурым взглядом и отказывается брать.

- Барышня, вы б оделись, - благожелательно предлагает Гриша. - Печка не работает.

Поколебавшись, девушка принимает пальто и укрывается им, как пледом.

Волгу резко дёргает, и Григорий чуть не впечатывается носом в торпеду. Серёжа бьёт по клаксону.

- Глаза разуй, зелёный горит! Понабрали узкоглазых в таксисты...

Серёжа не жалует иммигрантов. В графу иммигрантов у него попадают все люди иной национальности, не важно, есть ли у них гражданство, прописка или степень по филологии. Такая неприязнь удивительным образом сочетается с любовью к Этушу и Мкртчяну*.

Жёлтое авто впереди трогается, а Гриша пристёгивается.

- Долго ещё ехать? - напоминает о себе школьница.

- Прилично. А что?

- Меня укачивает. Если мы не остановимся, я сейчас...

- Не смей! - вопит Серёжа. Машина, чутко откликаясь на его возмущение, подпрыгивает и чиркает носом по асфальту. - Это оригинальная кожа, старше тебя! Я её вовек не очищу!

- Вовек, говоришь... Смейте, барышня, ещё как смейте! Может, хоть это заставит его сменить автомобиль! - радуется Григорий.

Тем не менее они тормозят на заправке.

Пока девушка жадно дышит морозным воздухом, а Серёжа зорко за ней присматривает - чтоб не сбежала и не наворотила дел - Гриша покупает невкусный, зато горячий кофе. В одних рубашке и жилете всё же зябко.

Он медленно цедит напиток, чувствуя на себе настороженный взгляд, и мысленно даёт себе подзатыльник.

- Хотите кофе? Или перекусить?

Пассажирка мотает головой.

- Ну и? - грубовато произносит она.

Гриша только поднимает брови.

- Вы ничего у меня не будете спрашивать?

- А что, например? - удивляется он. - Как вы себя чувствуете?

- Нет! Вы же поняли! - она злится. И волнуется. Стандартная реакция. - Ну там, про Ростовщика, или что я загадала...

- Нет, барышня. Во-первых, мы не должны проводить допрос вне кабинета Участия. Во-вторых, дознание просто не в моей компетенции.

Девушка вдруг выпаливает:

- В таком случае я требую адвоката!

От неожиданности Григорий давится кофе. Из Волги доносится приглушённый каркающий хохот Серёжи.

Гриша тщательно подбирает слова:

- Зачем он вам, барышня? Для нас вы - свидетель и отчасти потерпевшая, ни в коем случае не обвиняемая.

- А вдруг я пожелала что-то незаконное? Даже тогда?

- Даже тогда.

Судить несовершеннолетних за сговор с сущностями типа Б.2 в преступных целях не запрещено. Но здесь случай тяжёлый - Гриша не обманывается – и на момент вынесения приговора предъявить его будет уже некому.

- Нет, если адвокат вам необходим, то пожалуйста, имеете право. Я даже помогу подать заявку на юр помощь. В таком случае сие удовольствие растянется минимум на несколько дней, решайте сами.

- Долго трепаться будете? - Серёжа опускает стекло. - Представляете, сколько бензина на простое сгорает?

- Так заглуши двигатель, - злорадно советует Гриша, и напарник прикусывает язык.

Завести Волгу - задача нелёгкая и в тёплом гараже, а на пятиградусном морозе - почти невыполнимая.

И снова: дорога под шинами, Муслим Магомаев из магнитолы.

Постепенно они отдаляются от города: хорда разом отрезает их от единого потока машин. Воздух становится холоднее, асфальт - бугристее, а пейзаж - зеленее.

- Так и знала: в конечном итоге вы увезёте меня в лес.

Серёжа фыркает и неразборчиво бормочет себе под нос, вряд ли что-то пристойное. Григорий мягко качает головой - очевидно, девушка устала от молчания и уцепилась за первый повод поговорить.

- Был бы сентябрь, может, и увезли бы. А сейчас не грибной сезон.

Губы в отражении слабо растягиваются.

- А серьёзно, мы куда? На вашу базу?

- Ты б ещё сказала "штаб-квартиру", - откровенно веселится Сергей.

- Технически вы правы. Но официально наша база называется Центром Нематериального Вмешательства (ЦНВ).

- Ого, значит, мы едем на такой важный объект, - говорит она медленно, - и вы ничего не сделаете?

- А должны? – удивляется Гриша.

В карих глазах в зеркале мелькает тень, но быстро тает.

- Классное место вы выбрали, однако, - сухо комментирует она надпись на указателе с обочины.

ДЕРЕВНЯ «ПЯТНИСТЫЕ КОЛЕНИ»

Серёжа опять фыркает, оставляя напарника один на один с конфузом. Гриша морщится и сжимает переносицу.

- Пятнистые олени, на самом деле, здесь заповедник рядом. А это... Творчество местных художников, пожелавших остаться неизвестными.

- Но всё равно же деревня. Я думала, вы живёте в мегаполисе.

В кои-то веки отвечает Серёжа:

- Тогда бы мы быстро стали Центром Очень-Даже-Материального Вмешательства: любые материальные личности могли бы заявиться к нам на порог и начать вмешиваться в наши дела. А деревня - перевалочный пункт. Надо же мне где-то Волженьку припарковать, - и любовно оглаживает руль.

Асфальт обрывается; колёса стукаются об ухабистую твёрдую землю. Поначалу кое-где встречаются редкие серые кляксы композита, но вскоре и они заканчиваются. Автомобиль мотает нещадно, а вместе с ним и людей внутри. Только Серёжа безмятежно переключает передачу.

Затемно въезжают в деревню. Григорий выходит первый, открывает заднюю дверь и едва успевает поймать вывалившуюся на улицу девушку, ни живую ни мёртвую. Мужчина сочувственно хлопает её по руке: его, уже привычного к Сергею в качестве водителя, и то мутит.

- Знала бы, взяла такси, - шипит она сквозь зубы, не подозревая, что попала по больному.

Волга, обиженно дёрнувшись, уползает к кривым рядам гаражей.

Григорий цепляет маленький фонарик на петлицу, и вокруг них вырисовываются силуэты заброшенных участков, безмолвных изб и недостроенных заборов.

Под руку с девушкой они бредут по тропинке.

- Тут никто не живёт, - констатирует она расстроенно.

- Верно.

- Что произошло?

- Ничего, достойного упоминания. Деревню выкупила Инспекция, уже давно.

Григорий украдкой сжимает и разжимает кулак - пальцы немеют. Похоже, он себя переоценил и продрог до костей.

- Если машина нам больше не нужна, значит, мы почти на месте?

- И да, и нет. Идти нам недолго, но Центр очень далеко отсюда. И по земле до него не добраться.

- Ну не по воздуху же?

- Нет, барышня, не по воздуху: нас ждёт более оригинальная переправа.

- И Вы мне её... прям покажете?

Запинку Григорий списывает на нетерпение.

-Конечно. Видите? - он указывает на высокий покосившийся колодец, в шутку наречённый Пизанской башней. - Нам в сарай сразу за ним.

Подходя к рассохшейся двери, Гриша с неудовольствием отмечает, что их изба выделяется на фоне десятка других: дорожка к ней более утоптана, буйные заросли ежевики выкорчеваны, окна и щели забиты досками, чтобы меньше сквозило. Наблюдение не тревожит, но создаёт напоминание в голове: сообщить отделу дизайна камуфляжа.

Григорий не опасается внезапных гостей - вероятность для постороннего проникнуть в Центр пренебрежимо ничтожна, - но то, что относительно благоустроенный дом облюбуют бродяги, вполне возможно.

Внутри как будто теплее - изо рта больше не вырывается пар. Или Гриша просто выдаёт желаемое за действительное.

Их встречает Серёжа.

- Вы не спешили. - ворчит он. - Ты хоть инструктаж провёл?

Озадаченно нахмуренный девичий лоб и косой взгляд на Григория весьма красноречивы.

- Всё с тобой ясно, тунеядец. Итак, девушка, несколько правил...

- Нашу спутницу зовут Марина, - любезно подсказывает Гриша.

Серёжа осекается. Желваки двигаются под его щеками, выдавая немую злость.

Сергей ненавидит узнавать их имена. Делает всё, чтобы для себя обезличить. До смешного по-детски.

Иногда его напарник слишком некомпетентен.

- С моим именем что-то не так? - уточняет школьница.

- Нет, всё замечательно, - скрипя зубами, произносит Сергей. - Марина, ты в состоянии задержать дыхание секунд на двадцать? Не надо сейчас, позже.

- Могу. А зачем?

- Мы пройдём через двусторонний портал. Его хорошо настроили, но кратковременного пребывания в Нави не избежать. Кислорода там нет. Через две минуты отправляемся.

Он заканчивает сухой доклад и, не дожидаясь пока девушка оправится от шока, возвращается к приготовлениям. Одного у Серёжи не отнять: когда он работает, то отдаётся делу целиком и без остатка, какие бы тревоги его не гложили. Как и сейчас: он включает фонарик, такой же, как у Гриши, фирменный, и направляет луч вдоль щербатых половиц, выискивая аномалии. Намётанным взором он отслеживает, где свет начинает дробиться на спектр, неестественно преломляться, как будто наткнувшись на невидимую линзу - то единственное, чем портал выдаёт себя.

Переход получился качественный, но очень своенравный: он беспрестанно блуждает по комнате, не желая быть найденным. Но Сергей - мастер своего дела: обнаружив границы, он прямо на доски лепит маленькие парафиновые свечи и поджигает их, заключая портал в ловушку.

- А вот это всё обязательно? - осведомляется девушка.

Гриша позволяет себе улыбку; действительно, для человека постороннего действия напарника кажутся танцем с бубном.

- Да, это неотъемлемая часть. Особенно потому, что Сергею Илларионовичу за неё платят.

Финальным штрихом Серёжа ставит в круг из свечей табуретку. Технически она не нужна - но служит подспорьем для людей, непривычных к межмировым перемещениям.

- Смотри внимательно и запоминай, - наказывает Серёжа.

Взбирается туфлями на табурет, делает глубокий вдох, шагает в пустоту и исчезает.

- Вы следующая, барышня, - сообщает Гриша пораженной девушке.

Он провожает её к порталу и, придерживая за руку, помогает влезть туда, где только что был Серёжа.

- Постарайтесь не думать ни о чём конкретном - мысли сильно заземляют.

Марина напряжённо кивает и растворяется в тот же миг, как ступает на воздух.

Оставшись один, мужчина собирает почти потухшие огарки, выбрасывает в дальний угол и носком ботинка ловит взбрыкнувший переход. Тот недовольно вибрирует, но подчиняется и сам подползает под стопы - Григория он давно знает.

Мужчина прикрывает глаза, сосредотачиваясь, и меньше, чем через секунду, его внутренности как крюком вздёргивает вверх, гравитация пропадает.

Всё пропадает.

***

Навь - место специфическое. По правде, Григорий даже не уверен, можно ли её назвать местом; скорее состоянием, ощущением. К пребыванию здесь реально подготовиться, в чём Гриша достиг определённых успехов.

Привыкнуть - никогда.

Тишина здесь осязаемая, буквально. Она сковывает рот, оберегая себя от звуков, заполняет лёгкие, туманит зрение. Она же создаёт подобие земной тверди, ненадёжной и топкой, как болото.

Гриша быстро находит напарника чуть поодаль от себя: тот сжимает плечо Марины, в панике озирающейся по сторонам, и моргает, мол, в порядке всё. Сразу за ними видит и дверь в Явь. Из раза в раз она принимает разные обличия, вот и теперь обратилась форточкой, зависшей посередине ничего, с игриво-розовыми стёклами и растопыренной пятернёй вместо ручки. Гриша сурово хмурится. Всё же портал чересчур своенравный.

Идти к двери нет смысла - она всегда будет недосягаема, как горизонт. Здесь другой трюк: Гриша требовательно вытягивает руку, нащупывая брешь в пространстве, и холодные железные пальцы сами утыкаются в его ладонь.

Всех троих мгновенно переносит в Приёмный зал.

Серёжа как ни в чём не бывало спешит полюбезничать с Олесей Степановной, чьё приветливое лицо, как портрет, никогда не покидало окошка регистрации.

Девушка, бледнее луны, со свистом втягивает воздух и оседает, но не на пол, а прямо в кресло для гостей - недаром оно расположено посреди комнаты. Григорий наливает прохладной воды из кулера и даёт стаканчик Марине. Та в два глотка осушает его.

- Скоро полегчает, - обещает Гриша.

- Обратно так же?

- Не переживайте на этот счёт, - уклончиво отвечает он.

Обратно её не вернут. После кабинета Участия Марину заселят в гостевой корпус, своего рода отель, который станет ей пристанищем на последние дни. Для её спокойствия, и их наблюдения.

- Ясно.

Девушка выглядит расстроенной.

- Покрова Марина Анатольевна, - зачитывает с документа женщина-регистратор, - когда будете готовы проследовать в кабинет Участия и поделиться всей доступной Вам информацией о сущностях типа Б.2, с которыми Вы вступили в контакт, возьмите, пожалуйста, форму на заполнение. Образец и ручка здесь же. Григорий, - продолжает она, бессовестно зажевав отчество, - Подойди-ка сюда.

Заинтригованный, он исполняет просьбу и вместе с Сергеем нагибается к окошку.

- Тут один из ваших объявился, - полушёпотом произносит Олеся Степановна. - Мартовский который.

- А-а-а, Директор зоопарка, - ухмыляется Серёжа. Каждый раз он умудряется придумывать новое прозвище. - Материалы принёс?

- Как всегда. Но не отдал.

Гриша молча хмурится, Серёжа возмущается открыто:

- Это ещё что за фокусы? Почему?

- Сказал, что хочет вручить лично вам. Я его, конечно, заверила, что от меня снимки ни к кому, кроме вас, не попадут, но его это не устроило. Настаивал, чтобы прям из рук в руки.

- Бред какой, - бурчит Сергей.

Гриша не вмешивается, привалившись плечом к стене и наслаждаясь тем, что впервые за последний час чувствует пальцы ног. Калорифер - вещь на все времена.

- По-моему, ему просто нужно встретиться с вами, - замечает Олеся Степановна.

- Мы поняли. Ну, и что Вы сделали?

- А что я могла? Не отнимать же у него силой. Отправила к вашему кабинету минут сорок назад, скорее всего, он ещё там.

- Разумеется, там! Он очень упёртый. Спасибо, что хоть предупредили.

Взмахнув полами одежды, Серёжа покидает приёмную.

Григорий дежурно кланяется женщине, извиняясь за напарника, и обращается к Марине:

- Барышня, вы справитесь здесь? Мне нужно разобраться кое с чем.

- Конечно, - вяло отвечает девушка.

Она поднимается с кресла и отдаёт пальто.

- Спасибо. За всё.

В благодарности кроется что-то ещё: тоскливое и глубинное, но Григорию безразличное. Он легко прощается и направляется к кабинету, предчувствуя назревающую ссору.

И он не ошибся.

***

Завернув за угол, Григорий становится свидетелем такой картины: на скамейке сидит человек в тёмных мешковатых штанах и толстовке, капюшон которой полностью скрывает лицо. Бледные руки держат поясную сумку так крепко, словно ту вот-вот отберут.

Над гостем ястребом навис Серёжа.

- ... Ты добиваешься? - успевает Гриша услышать разозлённое Серёжино, когда его замечают.

Посетитель тут же стягивает капюшон, приглаживая растрёпанную шевелюру, и встаёт. У Серёжи оскорблённо вытягивается лицо, Григорий изо всех сил старается выглядеть не слишком польщённым.

Перед ними - худощавый измождённый юноша с тенями под глазами.

- Здравствуйте, дядя Гриша.

- Здравствуйте-здравствуйте, - ухмыляется Григорий. - Итак, что за пока-не-вооружённый конфликт? Я могу поучаствовать?

- Как будто тебе требуется разрешение, - парирует Серёжа. - Видишь ли, в чём дело, наша рабочая лошадка бунтует и отказывается делиться ценной информацией.

Парень окидывает того взглядом, в котором мешается разочарование в старшем поколении, лёгкое презрение и смирение.

- Я не отказываюсь. Я отдам снимки, но позже. Мне нужно с вами поговорить.

- Хорошо, - соглашается Григорий, - тогда милости прошу.

Он отпирает кабинет и пропускает юношу вперёд, игнорируя недовольство напарника.

- У вас уютно, - осторожно хвалит парень, и Григорий с ним в целом согласен: мягкий диван, фикус в кашпо, кофемашина и пара компьютерных столов создают комфортную атмосферу.

- Мне тоже нравится. Присаживайся, - Григорий указывает на мягкий стул напротив своего рабочего места, на котором, в отличие от Серёжиного, всегда был идеальный порядок. - Чай, кофе, поболтаем?

- Последнее, - чуть улыбается парень. - И, если можно, второе.

Спустя минуту Григорий передаёт ему капучино.

- Спасибо. Не выспался.

Он наконец опускается на предложенное место. Гриша тоже возвращается за стол и отпивает из своей чашки. Он замечает тёмные очки, торчащие из нагрудного кармана толстовки. Круглые линзы призывно переливаются красным.

- А это тебе зачем? Зимой-то.

- Для красоты, - с готовностью включается в диалог юноша. - И чтобы люди меньше спрашивали, почему у меня такой уставший вид.

- Но разве в таком случае люди не спрашивают, почему ты в очках в конце декабря?

- Спрашивают. А я им отвечаю: для красоты.

Григорий хмыкает и с разрешения примеряет аксессуар: тот удобно устраивается дужкой на переносице и сидит, как влитой.

- Вам идёт, - одобряет парень.

- Да? Сергей Илларионович, что думаешь? Как я?

Взгляд Серёжи проходится по нему, как каток.

- Как рецидивист по 121 статье** УК РСФСР.

- Понятия не имею, о чём она, но сердцем чую, что гадость сказал, - сокрушается Гриша и возвращает очки владельцу. - Ну так и почему у тебя такой уставший вид? Есть повод?

- Да ну... Забегался. Дел много в последнее время.

Гриша устраивает подбородок на сложенных руках, раздумывая, куда ведёт русло беседы.

- Если ты не справился с нормой, ничего страшного, - произносит мужчина. - Ты хорошо себя зарекомендовал. Наверстаешь недобор за следующие месяцы, а в документах я раскидаю поровну, бумага всё стерпит.

- Нет же, норму я выполнил, даже... В общем, вот.

Григорий принимает флешку - Сергей недобро косится на их маленькую коалицию из-за высокой кипы папок и прочего хлама - и с видом победителя вставляет в разъём ноутбука. Проверяет единственный файл и медленно поднимает глаза на гостя.

- В три раза больше, чем надо. Ты что же, действительно не спал последние недели?

- Одобряю, - вмешивается Сергей, но в его похвале отчётливо слышится яд. - Живо ещё Стахановское движение***!

Юноша отставляет пустую чашку и впервые смотрит прямо, въедливо.

- Дядь Гриш, Вы сказали, что можете раскидать по месяцам в документах. Здесь как раз на три месяца: этот и два следующих. У меня много планов на ближайшее время... Мне очень нужен отдых. Пожалуйста.

- Нет.

Серёжа возвышается над грудой макулатуры и чуть не молнии метает.

Григорий устало трёт виски и тяжело вздыхает: у напарника и так скверное настроение (да и характер не сахар), а уж слово "отдых" действует на него как красная тряпка на быка - быстро и безотказно.

- При всём уважении, Сергей Илларионович, - глухо выдавливает юноша, - я разговаривал не с Вами.

- И очень зря. Ведь это я заведующий хронологического отдела, а не Григорий Александрович. И будут ли тебя, моего подчинённого, снабжать временем для личного пользования, зависит от меня.

Гриша предпринимает попытку:

- Господа, давайте мирно обсудим...

- Да в чём Ваша проблема? - распаляется юноша. - Я не прошу поблажек просто так, я их честно отработал!

- Честно - это в строго отведённое время, с 9 утра до 7 вечера. А то, что ты ночью где-то и как-то - твоя личная инициатива, которую никто не обязан оценивать. Не хочешь, чтобы твои дни сочлись слишком быстро - изволь трудиться.

- Да даже на официальной работе отпуск оплачивается!

- Господа, господа...

- Значит, хочешь, как на официальной работе? Отлично, тогда давай я - очень официально - буду присылать на твой почтовый ящик расчётные листы. Уверен, твоя мать будет в восторге, когда узнает, - с издёвкой расписывает Серёжа.

Григорий раздосадованно цокает языком - коллега перегнул палку.

Парень просовывает дрожащие кулаки в карманы, словно они единственные могут удержать его от необдуманных действий.

- Да и пошли бы Вы к чёрту, - шипит он исступлённо. - Нахрена мне Ваше время, если я всё равно его трачу на Вас? Говорите мне трудиться, чтобы продолжать жить? Да я лучше сдохну, чем стану трудоголиком в депрессии, как Вы!

В кабинете повисает кладбищенская тишина, пока парень не откашливается и, резко осипнув, не продолжает.

- Если бы не мать, конечно. Вы абсолютно правы. Ей знать не нужно.

Сергей цепенеет и только яростно раздувает ноздри.

- Ты...

Григорий звонко бьёт ладонями по столешнице. Оба спорщика вздрагивают и отвлекаются на него.

- Закончили, - ледяным голосом приказывает Григорий, и его беспрекословно слушаются. - Стоп. Взрослые люди, а развели здесь бедлам.

Те пристыженно молчат.

- Такой тон и выражения по отношению к старшему недопустимы. Ты нарушаешь рабочую этику и демонстрируешь полное бескультурье.

- Прошу прощения, - отзывается юноша. - Больше не повторится.

- Я надеюсь. Сергей Илларионович, я сейчас же выпишу молодому человеку документы на отпуск, а Вы замолвите словечко в хронологическом отделе.

- Но...

- Или я доложу руководству, что ты до сих пор хранишь партийный билет.

Сергей выглядит непередаваемо несчастным. Привязываться к одному конкретному времени в ИД было строжайшим табу.

- Я... Я могу его сжечь, - возражает он неуверенно.

- Ну зачем же идти на такие жертвы? - вкрадчиво спрашивает Гриша. - Всего-то и нужно, что подсобить товарищу.

Некоторое время Сергей разрывается между желаниями и упрямством, но сдаётся.

- Да пожалуйста. Делайте, что хотите.

- Вот и замечательно, - Григорий подмигивает юноше. – Хорошо отдохнуть.

- Спасибо Вам огромное, дядь Гриш!

И радостно устремляется к двери.

- Одну секунду, сударь, - останавливает его Григорий. – А кроме «дядь Гриши» вы никого не хотите поблагодарить?

- Конечно, хочу. Григория Александровича!

И, сверкнув озорным взглядом, уходит.

- Бесстыдник, - качает головой Григорий, с трудом удерживая суровую гримасу.

***

Следующие два часа Сергей демонстративно отрицает существование коллеги - Гриша уверен, если б его стол находился между дверью и Серёжей, тот бы с непринуждённым видом, не сворачивая, прошёл прямо по нему.

Григорий пользуется затишьем, чтобы с головой погрузиться в работу.

Он перечитывает прошение на несколько печатных листов, прежде чем отправить его в отдел зачистки, и кривится от подкатившей мигрени. Ну почему всё это словоблудие нельзя заменить лаконичным "по причине возросшей активности сущностей типа Б.2 в Таком-то районе, требуется провести обработку площади защитными Онисами"?

Тем более, что формулировки не повлияют на результат: обработки в любом случае не предвидится. Чтобы чистильщики заинтересовались, нужно не менее 15 жалоб от потерпевших за пять лет. Сейчас их 14. Срок истекает через 58 дней.

Когда предложения теряют смысл, превращаясь в бессвязный набор слов, мужчина закрывает ноутбук и выходит из кабинета. Ему нужно проветриться. Издалека он замечает на веранде светлый затылок с безупречно уложенной косой и витиеватую струйку дыма. Он стучит костяшками по косяку, чтобы ненароком не напугать.

- Добрый день, Марфа Микулишна.

- Добрый, Григорий Саныч.

Он встаёт рядом и болезненно щурится от яркого солнца. Джетлаг - пожалуй, главный недостаток порталов.

Марфа снова затягивается, и Гриша только теперь видит футуристичный зелёный корпус в её руке и чувствует химозно-яблочный запах. Вроде бы, вейп? Или уже что-то новое придумали?

- Что это?

- Мой сегодняшний обед. Мы только что закончили. - она искоса поглядывает на Гришу. - Мы ж с твоей клиенткой общались?

Марфе Микулишне - моложавой, активной, современной - никто бы не дал больше сорока, хотя женщина уже несколько веков руководила отделом информации. Ни разу не позволила усомниться в своей компетентности.

- Да, мы с Сергеем привели её утром.

- Ясно.

- Как она? - из вежливости спрашивает Григорий.

- Как... А как может быть человек, узнавший, что ему жить неделю максимум?

Григорий уже в курсе; Пакто на спине Марины под проявочным стеклом светилось, как метастазы на контрастной томографии, а значит, времени у неё оставалось немного.

- Предполагаю, не очень?

- На самом деле, гораздо лучше, чем остальные, - возражает Марфа. - Никаких истерик, никаких слёз. Мы с ней очень продуктивно поговорили, она сразу стала сотрудничать. Я от неё получила деталей больше, чем от десятка людей ранее.

- Может, отложенная реакция. Сейчас шок, отрицание, а потом прорвёт.

- Вряд ли. Девочка совсем не удивилась, это не было для неё новостью. Она сказала, что так и подозревала с самой проверки. Вообще сначала боялась, что сегодня её последний ужин, а она не ест после шести. А знаешь, благодаря её показаниям у меня возникла теория, - женщина с упоением переключается на любимую тему, - что за новая хитрость у наших усопших друзей.

Григорий терпеливо слушает - перебивать не позволяет воспитание - хотя интересует его совершенно другое.

- Представь: приходит человек к Ростовщику, желание загадывать, и слышит в ответ: "Хорошо, взамен отдашь мне пять лет". А люди-то уже горьким опытом наученные, просто на слово не верят и требуют клятву, чтобы нигде их не обманули. Ростовщик соглашается, мол, обязуюсь исполнить заветную мечту Ивана Иваныча в срок, иначе не снискать мне покоя. И всё: жертва теряет бдительность.

И смотрит на него снизу вверх, пытливо так. Оттого особенно неловко признаваться, что...

- Если честно, я не понял.

Марфа Микулишна разочарованно отворачивается и выпускает очередное колечко пара.

- Я тоже не сразу. Ростовщики же не помнят своих имён и зовутся выдуманными, это известный факт. Но с кличкой клятва не сработает, поэтому, когда человек отвечает: "Обязуюсь взамен отдать пять лет жизни" - он говорит не имя, а "Вам". Он говорит это одному конкретному Ростовщику, не подозревая, что тот привёл на сделку друзей. Вот и получается, что "Вам" - это не - уважительно - одному, а каждому.

Григорий хмыкает и спиной облокачивается о перила.

- Значит, если ещё четверо прячутся по кустам, то в сумме получается не пять лет, а двадцать пять? Любопытная схема. - он делает паузу и возвращается к волнующему его вопросу. - Марфа Микулишна, Вы сказали, что для Марины новость не стала таковой.

- А? Ну да.

- Почему? Откуда она узнала?

Женщина задерживает на нём странный взгляд.

- По её словам, от тебя.

Чего?

Пояснять Марфа не торопится, и Гриша судорожно прокручивает в голове последние часы. Неужели случайно сболтнул? Если так, то промах серьёзный; чуть не самый серьёзный за сотню лет его работы.

Видя его замешательство, женщина припечатывает:

- Григорий Саныч, ты точно следовал инструкциям? Может, что-то забыл?

И тогда его осеняет – больно, прямо по затылку.

"Мы едем на такой важный объект, и вы ничего не сделаете?"

"И Вы мне её прям покажете?"

Конечно. Григорий не забыл, он не сделал намеренно. Не использовал на Марине Эрайзер.

Эрайзер – последнее и чуть ли не самое важное изобретение отдела технологий. Замечательная вещь, к тому же, в отличии от прототипа, безвредная, сильно облегчила задачу сохранения конфиденциальности. Раньше к каким только манипуляциям не прибегали, чтобы лишней информации в массы не просочилось. А теперь, если нужно доставить в ЦНВ постороннего, одна инъекция, и проблема решена. По окончании действия препарата человек толком не будет помнить всего того, чему ранее стал свидетелем.

Сегодня, оценив скромный временной резервуар Марины, Гриша просто решил не тратить на неё драгоценную ампулу. Самонадеянность сыграла с ним злую шутку. Идиот.

Пока мужчина бранит себя последними словами, Марфа резюмирует:

- Это серьёзная ошибка.

Не поспоришь. Если узнает кто-нибудь из отдела, особенно Серёжа, то не позволит забыть ещё очень долго. Да и последствий не оберёшься.

- Марину я опрашивала одна, - сообщает вдруг женщина, - больше никто не в курсе. И не будет в курсе.

Григорий сначала не верит своим ушам. Потом чувствует, что камень на его душе, неохотно качнувшись, сваливается. Но ненадолго.

- Спасибо огромное, сударыня! Не представляю, как благодарить...

- О, не стоит, - она ухмыляется и, эффектно развернувшись на каблуках, выходит с веранды.

Напоследок, как хлыст, его неумолимо настигает:

- Должен будешь.

* (На всякий случай) Владимир Этуш и Фрунзик Мкртчян - актёры СССР, Муслим Магомаев - певец СССР

** Статья 121 Уголовного Кодекса СССР - за мужеложество

*** Стахановское движение - массовое движение рабочих в СССР за повышение производительности труда (вкратце - добровольные неоплачиваемые переработки во благо социализма)