Безнадёжные

«После прорыва крупнейшего одностороннего портала типа Я-Н (прим. предназначенного для переправы из Явического мира в Навический) в 1-ом году нашей эры (прим. по старому летоисчислению – в 1756-ом году от Рождества Христова) произошла всемирная катастрофа, ныне известная как Большое Перенаселение. После пяти лет борьбы с сущностями типа Б.2 (прим. Ростовщиками) Инспекция Душ была вынуждена открыто вмешаться...»

Надя ищет глазами ближайшую точку – та обнаруживается на следующей странице; закрывает учебник и дважды бьёт им по лбу. Самая малость, что успела отложиться в голове, тут же оттуда выскакивает. Надя скатывается по старому, давным-давно списанному дивану, укладываясь спиной на сиденье, и заталкивает учебник под подушку; ну не историк она, что поделать? Сбоку раздаётся тихий и оттого ещё более безнадёжный вздох – Дарья Михална третий час разбирается с документами и выглядит совершенно несчастной. Надя ухмыляется и начинает ногтями барабанить по тумбочке. Раз-два-три-раз-раз-два-раз-два-три-четыре...

Женщина морщится и сжимает переносицу пальцами. Ритм ускоряется и рассыпавшимся горохом разлетается по маленькому кабинету. Быстрее, быстрее, быстрее. Воспитательница сдаётся.

- Вот что ты делаешь?

- Что я делаю? – Надя смотрит на свою руку, как на чужую. – Это непроизвольно получается, Дарья Михална. Я нервничаю.

- Нет, ты вредничаешь.

- Тогда зачем спрашивать, если сами знаете?

Женщина качает головой.

- Выгоню ведь. Тебя вообще в учительской быть не должно, пойдёшь в общую гостиную.

- Тогда я обижусь на Вас ещё больше.

- Ты всеми воспитателями так крутишь, или только мне повезло?

- На всех остальных я уже давно обижена.

Дарья Михална, ласково прозванная маленькими жильцами детского дома №17 Щукой, на самом деле была мировой тёткой. Отходчивой, юморной, безотказной – последнее часто играло с ней злую шутку, - и уж очень сердобольной; дети часто пытались с комфортом устроиться у той на шее, но безуспешно, ведь Надя ревностно охраняла насиженное место.

Из общего коридора доносится спаренный гогот и топот. Дарья Михална с легко угадываемым облегчением откладывает бумаги и высовывается из-за двери.

- Гоша, Артём, я кому говорила не носиться? Эй, куда побежали? Быстро сюда!

Довольная, она возвращается за стол, за ней плетутся чернявые близнецы. С тех пор, как они пять лет назад поселились здесь, тишина стала привилегией.

- Ну что, - воспитательница напускает на себя суровый вид, - двое из ларца, одинаковых с лица? Куда так спешили? Наверное, уроки делать?

- Нам ничего не задали, - шепелявит тот, что в зелёной футболке.

- Да, - поддерживает его брат в синей.

Надя с интересом наблюдает.

- Да что вы? – делано удивляется Щука. – Вот повезло! А если я позвоню учителю?

Артём с Гошей тушуются, поджимают губы, но стоически молчат.

- Прям партизаны, - хмыкает та. – Жаль, что партизанам мультики на ночь не положены.

Тяжёлая артиллерия, но мальчишки непрошибаемы в своём упорстве. И тогда подаёт голос Надежда.

- Я бы на вашем месте не отлынивала, это может плохо закончиться.

Близнецы стреляют в неё глазами, одновременно зло и заинтриговано. Щука недоумённо морщит лоб.

- Почему? – не сдерживается наконец зелёный.

- Я тоже раньше не делала уроки, и только посмотрите, что со мной стало? – она проводит рукой по ёжику светлых волос и понижает голос до трагичного шёпота: - раньше меня звали Никитой.

Воспитательница недовольно цокает, но не вмешивается и не опровергает, когда маленькие лентяи испуганно поворачиваются к ней.

- Итак, каков конечный ответ? Подумайте хорошенько, что на кону.

- Нам задали! – пищит синий. – Математику! И чтение!

- И Онисовое письмо ещё, - добавляет зелёный.

Дарья Михална благосклонно отпускает их, грозя через час прийти и проверить.

- Чтобы больше такой дедовщины не было, - произносит Щука, едва за близнецами закрывается дверь.

- Между прочим, я Вам помогла. Где моё «спасибо»?

- Ладно, спасибо.

- А не нужна мне Ваша благодарность.

Девушка утыкается носом в спинку дивана и снова слышит тяжёлый вздох.

- Надюш, что ты хочешь? Я ведь уже извинялась.

Воинственный настрой гаснет, но не полностью; Надя с неохотой отвечает.

- Того же, что и все. На экскурсию в музей Инспекции.

- Будет вам экскурсия. Всего через месяц.

- Почему не завтра? Вы обещали, что завтра.

- Да, но произошли... непредвиденные обстоятельства. Никто не застрахован, ты пойми.

- Но Вы обещали. Зачем обещать то, в чём не уверены?

- Технически мне завтра на голову может упасть кирпич. Или, уж прости, тебе. Так что ни в чём нельзя быть уверенным, - веско замечает Щука.

Надя раздумывает с полминуты.

- Хорошо.

- Хорошо?

- Ага. Вы говорите мне, что за непредвиденные обстоятельства, и мы миримся.

От такой наглости Дарья Михална на миг застывает, а после сердито раздувает и без того круглые щёки – выглядит угрожающе.

- Это шантаж?

- Нет, помиримся мы в любом случае, - идёт на попятную девушка, - но быстрее, если расскажете.

- Надюш, а ты не думала, что я скрываю что-то не просто так?

- Думала, - поддакивает Надя, чувствуя, что Щука не против поделиться – нужно только убедить. – Но даю слово, я – могила. Нет, правда, на меня можно положиться: никто ж до сих пор не в курсе, что Катюша курила за школой. И что именно она курила.

- Катя что?!

- Вот видите.

Воспитательница скрипнула зубами и неразборчиво ругнулась.

- А ты специально ждала, пока она выпустится, да? Хммм... И о чём же ещё никто до сих пор не в курсе?

Девушка неопределённо пожимает плечами. Щука жестом бесконечной усталости трёт глаза.

- Чёрт с тобой, приставучка. Сегодня вечером к нам приезжает новый ребёночек.

Надя молча ждёт продолжения. Обычно люди, слыша «ребёночек», представляют себе молочного карапуза с беззубой очаровательной улыбкой, но не когда дело касается Дарьи Михалны: её понимание слова расплывается от скромного дошколёнка до двухметрового амбала, который харкает чаще, чем дышит, матерится хлеще прорабов и, как актёры из Нетфликса, выглядит в свои семнадцать на тридцать пять.

- И из-за него отменили экскурсию?

- Не отменили, а перенесли. Новеньким и так сложно адаптироваться, а если бы мы завтра оставили её на целый день одну... Она бы точно превратилась в аутсайдера. Мы с коллегами решили, лучше сдать билеты и потом поехать вместе.

- Наверное, так и правда лучше. Но почему Вы всем не сказали? Половина дома теперь дуются на Вас.

Женщина невесело рассмеялась.

- Вот как. Что ж, пусть на меня, а не... - она машет рукой, обрываясь на полуслове.

- К ней будут относиться предвзято, если узнают, да?

- Они не узнают, - предупреждающе говорит Дарья Михална, и девушка притворяется, что застёгивает рот на молнию. Тот, впрочем, сразу растягивается в улыбке; она получила, что хотела.

Не успевает Щука вернуться к документам, как у неё звонит телефон; она суетливо прижимает его к уху, прикрывая ладонью динамик. Пять «угу» и два «ага» спустя она кладёт трубку, смахивает документы в ящик стола, меняет тапочки на туфли.

- Они уже у ворот. Переоденься во что-нибудь официальное. И, пожалуйста, - женщина выделяет последнее слово, - проследи, чтобы все были доброжелательны. Девочке сейчас нелегко.

- А причём тут я?

- То есть, не причём? Жаль, - нарочито расстраивается Щука, - мне казалось, ты имеешь авторитет.

У Нади нет выбора, кроме как согласиться.

***

Детский дом №17 имени очередного епископа, который, разумеется, никогда бы не понял шутку про приход в церкви и уж точно не имел склонности к педофилии, ещё двадцать лет назад ничем не отличался от сотни таких же по Загорному Краю. А потом объявился нынешний мэр с презабавной формой ОКР – он жить не мог без числа семнадцать. Семнадцатую школу настиг капитальный ремонт, в семнадцатую больницу закупили дорогущее оборудование, в семнадцатую библиотеку завезли книги помимо тех, что упоминались в списках литературы на лето. Перепало и семнадцатому приюту; Надежда сама не видела, но слышала от местных старожилов, что приятное глазу здание с сиреневым фасадом, крепкая, даром, что старая, мебель и регулярная санитарная обработка от тараканов, - это новшество, а не закономерность. А ещё многим недоступная роскошь. Пожалуй, слишком многим; горячо любимый губернатором детдом был маленьким, прямо крошечным. Три этажа – два верхних отведены под мужские и женские спальни и санузлы, на нижнем находятся столовая, гостиная, медпункт и технические помещения – и неостеклённая лоджия (вот уж не пришей кобыле хвост). При большом желании здесь вряд ли удастся расселить и сотню воспитанников, потому пополнения, особенно такие внезапные, под конец года, случаются нечасто.

Надежда тщательно готовится к встрече: как и просила Щука, надевает самую официальную - и единственную – чёрную юбку, школьную блузку и туфли, пока повседневные джинсы с футболкой отправляются в прикроватную тумбочку. Надя на секунду задерживается пальцами на деревянной дверце, там, где дешёвый лак почернел, оплавился и вздулся пузырями. Когда-то там было выцарапано слово, но теперь его не разобрать. Девушка встряхивает головой, заставляет себя отвлечься и обходит спальню по кругу, зорко следя за каждой  соседкой – если Щука поручила ей организовать порядок, то так и будет. Комната условной перегородкой разделена на две половины – Детскую и для Юниоров. С последними проблем почти не возникает, а вот малышей надо проконтролировать: сёстры Паиньки уже при полном параде доплетают друг другу косички, Мариша слюнявит палец и пытается оттереть пятно со штанов – вроде успешно, - Спичка вальяжно идёт к выходу, её мятая рубашка болтается поверх юбки.

- Стоять! - Надя догоняет. - А заправить?

- Тебе надо, ты и заправляй, - буркает Спичка, зло сверкнув тёмными глазами из-под чёлки.

С каменным выражением лица Надежда скручивает низ чужой рубашки, пропихивает за резинку колгот, разворачивает наглую пигалицу к себе спиной и душевным толчком придаёт ускорение до двери.

- А теперь шагом марш.

Она направляется дальше, игнорируя неубедительные возмущения; помогает расчесать колтун Миле, застёгивает молнию на кофте Цыганки. Но у последней кровати ждёт неприятный сюрприз – Лиза лежит на голом матраце, откинув простыню, пощипывает кожу на запястье и явно никуда не торопится.

- Ну что, отдохнули на дорожку – и в путь? – предлагает Надежда, слабо, но всё же надеясь решить вопрос мирно.

Её даже взглядом не удостоили.

- Отстань, Блатная.

- А ты не оборзела так со старшими разговаривать? – вмиг суровеет девушка. – Тушу свою поднимай и вперёд. У нас сбор на первом на этаже.

- Я знаю. Но не пойду.

- Вот так новости, - Надя присаживается рядом. - А надела всё самое нарядное ты, как я понимаю, тоже, чтобы не пойти? Логично, сама всегда так делаю.

На неё наконец смотрят, с чистейшей укоризной. Терпение кончается.

- Так, побунтовали – и хватит. Неужели ты не хочешь познакомиться с новенькой?

- Там будет директриса.

- Конечно, а как иначе?

- Я её не люблю.

Отношения Лизы и Ларисы Степанны (по должности - директрисы, по натуре – крысы) действительно не сложились с самого начала – вернее, с того начала, с которого Лиза попыталась удрать. Год назад, зимой, девчонка собрала пожитки в простыню, спрыгнула из окна спальни в сугроб, чудом не разбившись, и почти перелезла через забор. К несчастью, именно тогда Лариса Степанна решила перекурить и застукала беглянку с поличным. С тех пор обе не терпели друг друга. Надя щёлкает пальцами в воздухе, словно нащупывая мысль, и с чувством произносит:

- Видишь ли, Лиза, не любить директрису приюта – то же самое, что хулить бога в очень религиозной стране, - заметив недоумение слушательницы, уточняет, - крайне чревато.

- Всё равно. Останусь тут.

«Надюш, в 11-12 лет у детей самый переходный возраст, они такие уязвимые, - увещевала недавно Щука: - с ними ласково нужно, мягко...». Дарья Михална ещё много чего сказала тогда, но уяснила Надя лишь одно – с мелкими надо выкручиваться без рукоприкладства. Она тяжело вздыхает.

- Давай так. Если сейчас ты послушаешься меня – дам вкусную шоколадку, если нет – невкусных люлей. Выбор за тобой.

Выбор Лизе не нравится; она морщится, но спрашивает:

- А у тебя есть шоколадка?

Надя вытаскивает батончик Сникерс, полученный от Щуки, из потайного кармашка в подоле, разрывает упаковку, ломает надвое и отдаёт бОльшую часть девочке. Та оживляется и сразу же съедает – глазурь даже не успевает подтаять и испачкать ладонь.

- А вторую?

- Обойдёшься, - в доказательство Надежда запихивает и свою долю в рот. – Мы опаздываем.

Под конвоем Лиза послушно встаёт и – слава Инспекции - покидает комнату.

К тому времени в гостиной почти все собрались. У ближайшей стены колышется неровная шеренга девочек, у противоположной – как по линейке выстроены мальчишки, над ними бдит огромный шкаф с грозной физиономией. Он замечает новоприбывших и бросает Наде:

- Здорова, Блатная.

- Привет, Морда.

Морда – авторитет среди парней, он здесь последний год, как и Надя. Но если с ней считались из-за благосклонности воспитателей и директрисы, то у великана весом за центнер нашлись другие рычаги давления. Девушка редко с ним сталкивается и не знает имени, только прозвище; скорее всего, он её тоже.

Она переставляет девчонок с места на место, организуя ряд по росту, отводит Лизу в конец, а сама вклинивается в середину. Жирная, которой пришлось потесниться особенно сильно, бормочет что-то про «грёбаных шестёрок», но с появлением в комнате Щуки и Рыжего – ответственного за мужской этаж – волнения унимаются. Воспитатели пересчитывают детей, и когда взгляд Дарьи Михалны задерживается на Наде, та чуть разводит руками – как тебе, мол? Женщина украдкой показывает большой палец. Хлопает дверь в коридоре, узнаваемо стучат по плитке каблуки, сопровождаемые незнакомой глухой поступью. Гости останавливаются на пороге, и Надя осторожно выглядывает из-за Жирной.

Крыса, низенькая рыхлая тётя с одутловатым лицом, на котором никак не может прижиться улыбка, цепко держит обеими ручками перед собой маленькую блестящую сумку. Позади маячит худощавая фигура в тёмно-синей олимпийке и спортивных штанах. И для кого, спрашивается, наряжались?

- Здравствуйте, дети, - берёт слово Лариса Степанна.

Воспитанники приветственно гудят.

- В нашей большой семье пополнение, - продолжает с несвойственной ей доброжелательностью и приторностью и тянет спутницу за собой в центр гостиной, под самую яркую светодиодную лампу, вмонтированную в потолок. – И, хотя ваша новая сестра тут не задержится, она очень надеется на тёплый приём.

Надя смотрит на «сестру» и с изумлением думает, что на вид дала бы ей лет двадцать, не меньше. В ниспадающем белом свете чужое лицо кажется одновременно устрашающим и измождённым. Глаз будто нет – настолько густая тень от бровей зашоривает их.

Директриса ждёт с полминуты и уже без призрака улыбки подсказывает:

- Поздоровайтесь.

Снова гудят, тише и разобщённее. Крыса поворачивается к новенькой.

- Не хочешь представиться?

Девушка дёргает головой, что может сойти и за нервный тик, и за «не хочу».

- Что ж, тогда я. Добро пожаловать, Светлана!

Надежда сомневается, что той здесь когда-либо понадобится имя; высокая и сутулая, с чёрным хвостом ниже пояса, провалами вместо щёк и большущими синяками под глазами, она выглядит как человек, у которого кличка появится ещё до ужина.

- Она что, отсталая? – тихо хмыкает Цыганка, подтверждая догадку.

- Куда мне встать, Лариса Степановна? – впервые заговаривает Света. Голос у неё низкий и сиплый.

- Дарья Михайловна, позаботьтесь, - даёт отмашку директриса, скомкано прощается и уходит, посчитав свой долг выполненным.

Щука торжественно вручает новенькой стопку домашней одежды и комплект постельного белья. Судя по росту, Свету определят в начало, первой или второй... Стоп. Сто-стоп-стоп, почему они с Щукой направляются сюда? Нет, она же не будет...

Дарья Михална ставит девушку рядом с Надей, подвигая Жирную, и чуть не подмигивает. Таких толстых намёков ещё не видели эти стены, но Надя усиленно изображает дурочку.

- Ну что, поможете девочке обустроиться? – задаёт вопрос в воздух Щука и под тяжёлым Надиным взором ретируется.

- Идём, - сквозь зубы говорит Надежда и подталкивает новенькую к лестнице.

Группа малявок на всякий случай покорно засеменила впереди.

Они поднимаются, очень медленно – всё из-за новенькой, которая глазеет по сторонам вместо того, чтобы шагать. Она досконально изучает щербатые бетонные ступени, пожелтевший пластик потолка, сизые дешёвые обои, номинальные ненадёжные перила. Надя отчего-то чувствует неловкость, словно лично к ней в гости наведался придирчивый ревизор. Ишь какой комнатный цветочек, пятизвездочные отели подавай! Между прочим, у них лучший приют в городе!

- Шевелись, не одна здесь, - буркает она и напирает сзади.

В спальне Надя указывает на одну из двух свободных кроватей, ту, что напротив замурованного - спасибо Лизе - окна.

- Это твоя. Обживайся. Ужин через полтора часа.

Задерживаться ради новенькой она не станет. Уходя, замечает, как к Свете, всецело занятой пододеяльником, крадётся Игла. Ну и пусть; Надя не нанималась в няньки. У неё своих проблем достаточно - хотя бы итоговые экзамены через полтора месяца.

Последнее, что Надежда видит, стоя на пороге, - Света переодевается в казённые штаны и лонгслив. Оба её предплечья от запястий до локтей плотно забинтованы медицинской марлей.

"Это не мои проблемы", - повторяет Надя, возвращаясь в кабинет Щуки. До ужина ещё полтора часа, как раз можно доделать геометрию.