Люби меня молча

Вечером, когда дом погрузился в полутемноту, Мине медленно подошла к шкафу в кабинете Камиля. Она уже видела, где он хранил пистолет — всегда спрятанный за медицинскими журналами, с ключом в боковом ящике. С дрожащими пальцами она достала оружие. Это был единственный шанс положить конец страху. Не для себя — для Мустафы и его семьи.

Хатидже, заметив её у выхода, тревожно спросила:

— Куда ты?

Мине взглянула на неё с твёрдым взглядом.

— Сделаю то, что нужно. Я верну им покой. Но одна.

Она не сказала больше ни слова и покинула дом.

Здание тюрьмы стояло мрачно в ночной тишине. Всё было заранее оформлено — Мине нашла юриста, оплатив ускоренное прошение об освобождении Фарида по состоянию здоровья, как он однажды намекал в одном из писем. Всё было фикцией — нужной только ради того, чтобы освободить его… и раз и навсегда покончить с этим кошмаром.

Когда Фарид вышел, его глаза сразу наполнились огнём. Он не ожидал увидеть её. Он не ожидал свободы. Он не ожидал… пистолета в её руке.

— Мине? — он приподнял бровь, хитро улыбаясь. — Ты пришла за мной?

— Я пришла, чтобы ты оставил нас в покое. Мустафу, его семью. Меня.

— Зачем же пистолет? — усмехнулся он, подходя ближе, но она тут же подняла оружие.

— Не подходи. Я серьёзно.

Он остановился, но взгляд его был не испуган, а… тёплый.

— Я изменился, Мине. Здесь, в тюрьме, я понял многое. Я скучал по тебе. Я мечтал, что ты вернёшься. Вот оно — сбывается. Мы снова вместе.

— Нет, Фарид, — её голос дрожал, но она не отводила взгляда. — Мы не вместе. И никогда не будем. Я пришла, чтобы закончить всё. Не ради тебя, а ради тех, кого люблю.

Он вдруг замолчал. Взглянул на её лицо. На её руки. На глаза, в которых больше не было прежнего страха. Перед ним стояла не та Мине, что дрожала под его криками и ударами. Это была женщина, которая научилась защищать себя.

— Значит, ты его действительно полюбила? — медленно произнёс он.

Она кивнула. И в этом кивке было всё: боль, прошлое, победа.

— Хорошо, — тихо сказал Фарид. — Тогда отпусти меня. Я уйду. Навсегда.

Она медленно опустила пистолет. Фарид прошёл мимо. Остановился на секунду.

— Ты стала красивее. Глубже. Но уже не моя. Жаль.

Он ушёл в ночь.

А Мине стояла посреди дороги, сжимая пистолет в руке, чувствуя, как впервые за долгое время с плеч сваливается камень страха.

Ночь была тиха, как после шторма. Мине вернулась домой уже ближе к рассвету. Дверь тихо скрипнула, когда она вошла. Хатидже, словно сторож, сидела в зале, ожидая её.

— Всё хорошо? — спросила она, поднимаясь.

Мине кивнула и вернула пистолет туда, откуда взяла. Плечи её дрожали, но в глазах был твёрдый свет.

Мустафа вышел из своей комнаты. Он заметил её с порога и быстро подошёл. Его пальцы коснулись её лица, плеч — он искал раны, следы опасности. Она покачала головой: нет, всё цело. Он взял её за руку и крепко обнял, не в силах скрыть тревогу, копившуюся в нём весь вечер.

— Всё кончено, — прошептала она, — но он свободен.

Мустафа сжал челюсть, но ничего не сказал. Его глаза говорили сами: тревога не покинула его сердце.

На следующий день, когда в доме только начали готовить завтрак, зазвонил телефон Мине. Неизвестный номер. Она колебалась, но ответила.

— Мине, — раздался голос Фарида. — Это я. Нам нужно встретиться.

— Зачем? — холодно спросила она.

— Просто хочу поговорить. Спокойно. Без угроз. Без манипуляций. Это важно.

— У меня нет к тебе ни слов, ни интереса.

— Тогда пусть это будет ради твоей совести. Я не хочу уезжать из города, не сказав того, что должен. Пожалуйста. Я жду у старой кофейни, где мы впервые встретились.

Он отключился. И в этой фразе — «где мы впервые встретились» — прозвучала нота прошлого, которое она так долго пыталась вычеркнуть. Мине села на край кровати, задумавшись.

Мустафа наблюдал за ней. Она подняла взгляд и сказала:

— Он хочет увидеться. Один раз. И, думаю, я пойду.

Мустафа отрицательно покачал головой, его глаза вспыхнули. Но она осторожно взяла его за руку.

— Я не одна теперь. Я сильнее. Я просто хочу закрыть эту главу навсегда. И ты знаешь — у меня теперь есть причина быть храброй.

Мустафа неохотно кивнул. Он не мог запретить — мог только ждать.