Глава 15
Мы шли по кладбищу в абсолютной тишине. Были слышны лишь наши шаги и шелест листьев колыхающихся от ветра деревьев. Макс и Кирилл, как только узнали о наших планах, тут же заявили, что поедут с нами, мы с Никитой отправились сразу, а они заскочили в цветочный, где и задержались.
— Мы... пришли.
На могилах родителей были свежие алые розы, вероятно, их принесли бабушка и дедушка.
Земля из насыщенного цвета угля, как в день похорон, стала утоптанной с коричневатым оттенком. Странно, но это меня успокоило, ведь значит, что они здесь не в постоянном одиночестве.
Деревянные мрачные кресты навеяли душевную дрожь и холод, скользящие по нитям моего разума, сердца и конечностей. Воняло сыростью и цветами вперемешку со страхом. Мне казалось, что вот-вот рухну и больше не очнусь, а буду лежать рядом с ними.
Я не могла долго стоять – ноги совсем не были способны удерживать меня. Тогда я села на колени между могилами родителей и не в силах сдерживать себя завыла, опираясь руками на землю и прислоняясь к ней головой. Каждый новый вой становился громче предыдущего, но менее протяжным. Дрожь от горла передавалась до кончиков пальцев ног и рук и лишь в самом низу живота задерживалась, будто ударялась о его стенки и с двойной болью возвращалась.
Никита долгое время стоял где-то в стороне. Я не знала, сколько времени провела в таком положении, но неожиданно почувствовала тёплые руки на своих плечах. На секунду мне показалось, что они принадлежали отцу, сил оглядеться не хватило, пришлось довериться памяти. Моё тело дрогнуло, когда поняла, что его руки могут касаться лишь червей и зарыты на несколько метров под землёй. Я встала с колен, мне не было дела до того, что они, локти и лоб были грязными. Никита всё ещё не убирал ладони с моих плеч, он повернул меня к себе лицом и попытался струсить грязь с моих волос, но и это не удалось. Моя голова была опущена вниз, что облегчило ему задачу, и хоть как–то он всё же улучшил мой внешний вид.
Его руки спустились до моих лопаток, а тело прижалось немного ближе. Дыхание было размеренным, ровным, а вот моё не выровнялось, и всё так же быстро подымалась и опускалась грудная клетка. Постепенно я стала успокаиваться и нырнула носом в складки одежды между рёбер, стараясь закрыться в нём и больше не отходить, будто он крепость. Только слёзы не собирались останавливаться. Они лишь делали всё возможное, чтобы намочить его футболку и мои тяжёлые волосы.
— Наверное, мне тяжело тебя понять и даже нереально, но я точно знаю, что ты потеряла самое дорогое, что только может быть у человека. Не люблю об этом распространяться и надеюсь, что ты не станешь кому-либо это передавать. Я вырос в детском доме. Не могу сказать, что у меня не было детства, оно было, но крайне жестоким, — Никита говорил серьёзно, мне даже показалось, что для него это какая-то исповедь. — Но лишь до лет двенадцати я существовал в этом месте. Мне повезло, что я попал туда ещё с дома малютки, то есть был с самого начала...
Я слегка отстранилась, а он будто ожидал этого и, опустив голову, сделал несколько шагов назад.
— Мне очень жаль, — пыталась я хоть как–то поддержать его.
— Вот именно этого я и боялся. Терпеть не могу реакции на моё прошлое! Либо долбанная жалость, либо мерзкое отвращение, а у тебя, видимо, ещё и всё вперемешку!
Он грубо отвернулся, словно я ранила его огненной стрелой, пронзающей его плечо и разворачивающей на сто восемьдесят градусов. Не стала долго стоять на одном месте, хоть и была удивлена его мнением о себе, девушке, которую он знает от силы несколько часов. Преодолев расстояние в несколько шагов, я обняла его, и из моих уст послышалось тихое "извини, я так не считаю".
— Однако мрачновато. Мы точно двигаемся в правильном направлении?
— Кирилл, веди себя тише, ты не в цирке находишься, хотя даже там нужно проявлять уважение к артистам, а здесь, блин, умершие, поэтому помолчи, пожалуйста, — где-то вдалеке прерывисто говорил Макс.
Как только мы их услышали, то хватка наших рук ослабла, и, сглотнув ком, стоящий в горле, я отошла от Никиты, вмиг действия, шедшие до их прихода, показались мне неправильными, спонтанными и даже глупыми. Я ринулась навстречу Максиму и Кире, внимательно осмотрела каждого с ног до головы, что было довольно странно и не культурно. В их руках было два букета кроваво-красных пионов. Голые зелёные ветви каждого из них были перевязаны чёрной атласной лентой, а каждый лепесток в моей голове ассоциировался с каплей вязкой красной жидкости, стекающей по стеблям и тихо, едва не заметно падающей на землю.
Я взяла букет у Кирилла и медленно подошла к могиле матери. У креста лежала её фотография, прижатая к земле гладким камнем. Помню тот день, когда был сделан этот снимок.
Мне было лет пятнадцать-шестнадцать. Мы всей семьёй поехали на окраину города отмечать мамин день рождения. Как сейчас помню эту зелень самых различных оттенков, высокие стволы деревьев с пышной крупной листвой, золотые колоски, переливающиеся на солнце, мелкие капли росы на травинках, щекочущие кожу щиколоток. Мама была безумная рада тому, как мы проведём этот день, но вот я тогда была вовсе не в настроении и желание праздновать отсутствовало, но ради неё я сдерживала себя и натягивала милую улыбку. Моим подарком должна была быть фотосессия. Да, мои умения были довольно не развиты, но ведь позировать перед близким тебе человеком легче, чем перед неизвестным фотографом, которого ты впервые видишь. Да, есть люди, которым удобен второй вариант, но мама относилась к первой категории. Реакция моей мамы на подарок показалась неожиданной. Она с ребячьим визгом кинулась мне на шею, а затем, неуклюже пританцовывая, с серьёзным лицом начала поправлять прическу, при этом смотря в экран телефона, выполняющего роль зеркала.
Фотографии получались довольно неплохими, но вдруг камера никак не хотела фокусироваться на том, что нужно. Я психанула, наорала на всё, что только меня окружало, и ушла подальше от родителей.
О чувствах мамы я тогда и не подумала. Мне показалось это какой–то катастрофой. Любому человеку было бы обидно, что в его день рождения кто-то ведёт себя, как последняя тварь. Но мама просто подошла ко мне и протянула фотоаппарат.
Её добрая нежная улыбка внушала доверие, светлые длинные волосы вздымались ветром и пытались задержаться на лице и шее. Кожа настолько нежная, что казалось, будто каждый волосок для неё — тонкое лезвие и вот-вот разрежет статную шею. Тогда бы ярко-алая кровь разлетелась повсюду: на маленький носик, аккуратную родинку над губой, бледные щёки, нежно-розовый сарафан и блестящие золотые серьги с белыми камнями.
Мама не упрекала меня, хотя скорее всего ей было более, чем не приятно. Она крепко обняла меня и сказала:"Там просто настройки сбились. Не переживай ты так". Предложив не задерживаться и продолжить съёмку, мама побежала к прошлому месту фотосессии. Тогда-то и была сделана эта фотография...
Макс долго стоял возле меня и смотрел на земляные насыпи. Подойдя к папиной, он сел на корточки, глубоко вздохнул и на выдохе положил букет у его фотографии.
А вот она была сделана совсем недавно, во время очередной фотосессии для нового плаката. На ней он в чёрном строгом костюме и белоснежной рубашке, сочетающейся с такими же по цвету зубами, которые едва ли видны за лёгкой улыбкой. Ярко выраженные скулы делали лицо чётче, а насыщенные чёрные волосы придавали элегантности. К сожалению, фотография чёрно-белая, и не видно его поблекших карих глаз. Мама говорила, что в молодости они были яркими, бросающимися во внимание, а вот с годами они становились бледнее, но своей красоты вовсе не утратили. Говорила...
— Тебе легче?
Я не сразу поняла кому принадлежит этот голос, но повернув голову влево, увидела его хозяина. Макс. Его глаза. Мне показалось или кожа под ними на самом деле была влажная? Спрашивать я не стала, дабы не привлекать на него внимание остальных.
— Да, мне намного легче. Спасибо вам огромное, — отвечала, пытаясь не заплакать.
***
Ночь. Время раздумий и мечтаний. Время самых спонтанных поступков. Время творческого взрыва. Время необдуманных решений. Время признаний и тайн. Ночь — самое лучшее время.
Луны за окном не было, поэтому все комнаты дома погрузились во мрак. После похода на кладбище было трудно отойти. Кирилл напоил меня чаем с ромашкой, прежде чем уехать. Его забота — одно из милейших явлений в мире. Он может не серьёзно относиться к чему-либо, психовать из-за мелочей, порой вытворять что-то непонятное, но он всегда поможет тебе, если это необходимо. Не то, что...
Звонок. Два часа ночи, кто будет звонить в такое время? Смотрю на экран телефона и вижу имя "Данил". Только подумала о нём, и он тут же позвонил. Лёгок на помине.
— Алло. Что-то случилось?
— Нет. Прости, разве я тебя разбудил? Знаю, что нет, ведь у тебя стоит статус "онлайн" в соц. сетях. Я просто подумал... Извини меня, — я не понимала, чего он хотел, мне стало беспокойно.
— За что?
— Я так мало времени провожу с тобой. Клянусь, мне очень стыдно перед тобой. Просто столько всего навалилось. Боже, звучит, как будто я оправдываюсь, но это не так. Нет, блин, это именно так. Мне просто страшно. Страшно, что могу навредить тебе, страшно, что что-то не так скажу, и тебе станет ещё хуже. Я боюсь.
Мой мозг отказывался понимать хоть что-то из сказанного, но, немного подождав, все слова и их значение расшифровались, и я вновь услышала его голос.
— Ты сможешь завтра подойти к моему дому часов в шесть вечера? Или мне к тебе?
— Я приду...