Глава 12
Неделя тянулась, как сыр на итальянской пицце — медленно, плавно и без сложностей. Однообразные занятия в школе, дом, в которой всё ещё трудно входить, а расставаться с ним ещё нереальные, тренировки, помогающие ненадолго забыться. В голове были мысли лишь о родителях, было трудно думать о чем-то ином; сложно было сосредотачиваться на уроках, репетициях и даже простых разговорах по телефону. Укутавшись в папин свитер, я забывала есть, пить, позабыла о том, что нужно убираться, хоть иногда приводить себя в порядок, мне стали интересными сигареты, они поддерживали мой покой, помогали расслабиться. Только вот не один человек говорил, что я не умею курить, делаю это неправильно, что может привести к не лучшим последствиям. Наплевать, может быстрее умру.
В душе снова поселилась кромешная темнота, окутывающая сердце, в котором была маленькая иголочка, заставляющая на каждом вздохе сгибаться от душевной и физической боли.
Я хотела сходить к родителям на кладбище. Меня вечно что–то останавливало, но больше всего мной манипулировали нотки страха, спрятавшиеся где-то там, между рёбер. Я боялась увидеть земляные насыпи, кресты и знать, что подо мной лежат мама и папа. Мне казалось, что они не захотели бы увидеть меня такой ущербной...
Но ведь нужно, чтобы они знали, что я жива и практически здорова. Вот бы всё это оказалось глупым сериалом. Тогда по сюжету я должна встретить прекрасного юношу, узнать, что он миллиардер, выйти за него замуж, а в конце бы оказалось, что мама и папа живы, что им просто нужно было, к примеру, скрыться от конкурентов.
Конкурентов... Даня звонил ежедневно, пытался подбадривать, рвался приехать, но я его останавливала. Слишком стыдно впускать его в это царство чудовищного беспорядка и разбросанного белья.
Юля и Кирилл готовятся к экзаменам, выпускному. Времени у них категорически мало, но мы всё равно созваниваемся. Один раз даже прошлись до парка, но это было недолго, потому что я жаловалась на головную боль, Юле нужно было что–то решать с мамой, а Кирилла забрал отец на встречу с семьёй главы какого-то их бизнес–партнёра.
Мои очередные размышления прервала вибрация мобильника, которая способствовала тому, что телефон так и наровился упасть с прикроватной тумбочки. Не особо хотелось брать трубку, но я это сделала по рефлексу и уже через несколько секунд услышала голос Кирилла.
— Привет, Аню... Аня, — Боже, эта форма имени, которой он хотел ко мне обратиться... Когда я слышу её, то она отбивается от стенок моей головы эхом голосов родителей. Нужно привыкнуть к этому. Просто привыкнуть.
— Да, Киря. Ты ведь что-то хотел, так ведь?
— Мой отец просит прийти тебя к шести часам вечера, сможешь? — с какой–то нерешительностью сказал голос из трубки.
— А зачем? С собой нужно что-то взять?
Спросив изначально у отца, Кирилл передал мне, что брать с собой ничего не следует, а о цели визита он и сам не знает, и папа не говорит.
Через полчаса я уже была у их дома. У ворот меня встретил Кирилл и просто крепко обнял. Он опустил свою голову на мою, его руки находились чуть выше талии, а мои, как у маленькой девочки, обвили его шею. Я буквально вжалась в него. Мне давно не было так хорошо. Места соприкосновения наших тел, несмотря на тёплую майскую погоду, не становились горячими, температура моего холодного тела выровнялась. Он будто отдал мне через объятие немного энергии, тепла и воодушевления. Когда мы отстранились друг от друга, то мне стало проще дышать, чем до прихода к нему. Бывает же, что одно действие или фраза может полностью восстановить тебя.
— Ань, мне почему–то не хочется этого разговора, у меня плохие предчувствия, отец ходит сам не свой... — прошерстив рукой свои волосы, он опустил голову и перекатился с одной ноги на другую.
— А о чём твой отец хочет поговорить?
— Не спрашивал, — он положил одну руку в карман, а второй указал в сторону ворот. — Ладно, не буду тебя загружать, это всего лишь мои загоны. Пошли?
Схватив края своей белой строгой рубашки, я поджала губы и пошла вслед за ним. Мне нравился отец Кири, Владимир Андреевич был чем–то похож на моего отца. Строгий взгляд пронизывающий тебя до костей, который смягчается при виде тебя, его глаза начинают блестеть искрами приветливости, крепкое телосложение, помогающее почувствовать себя дюймовочкой, грубоватые руки, способные удержать тебя при падении, приветливо обнимающие по встрече. Боюсь, что, когда я его увижу, то не смогу сдержать слёзы.
Мы прошли в гостиную, обставленную кожаными чёрными диванами и креслами, на фоне бледных оранжевых кирпичных стен висели профессиональные чёрно–белые снимки зданий, а в центре комнаты находился широкий резной стол из дуба.
На одном из кресел сидел Владимир Андреевич, с задумчивостью листая какие–то бумаги. Его лицо было сосредоточено на них, но мысли, как будто были далеко от белых листов с информативным мелким текстом. При виде меня он слегка улыбнулся, отложил скучные бумаги в сторону и показал мне рукой на соседнее кресло.
— Здравствуй, Анечка. Как ты? — с каким–то глупым выражением лица спросил он.
— Пап, прости, что перебиваю, но я отойду, мне звонят, — засуетился Кирилл и исчез в дверном проёме.
— Да, так даже лучше... Что же это я... а, так как ты? — после этих слов он облокотился об спинку кресла и сложил руки перед собой, предварительно скрестив их.
— Я... уже лучше, наверное. Мне... просто... тяжело без них, — сказала я на выдохе и почувствовала режущую боль в области висков. — Тяжело без той обстановки, уюта, советов... Жизнь немного пустая.
— Понимаю. Кириллу было лет девять, когда умерла его мать, но всё же он с трудом перенёс её потерю. А ты всю жизнь росла с ними, без особого внимания бабушки, дедушек, без сестёр или братьев. Значит, ты — единственная из нас... носишь это горе.
Я не знала, что ответить. Неужели, он для этого позвал меня? Чтоб спросить о моём состоянии? Немного глуповато. Даже не немного.
Я услышала едва уловимое приближение Кирилла. Он встал у входа в комнату — решил подождать, пока мы закончим разговор.
— Собственно зачем я тебя позвал? Вы ведь с Кириллом давно дружите, общаетесь, помогаете друг другу. Вы же можно сказать живёте вместе. Так вот, не хотела бы ты узаконить это?
В этот момент было ощущение, что глаза опухли, и веки не могли их больше сдерживать, от чего те резко вылетели и смотрели на человека впереди меня. Брови вздёрнулись так, что на лбу образовались складки. В голове кипела лава злости и обиды, от этого лицо приобрело насыщенный бордовый оттенок. Я хотела просто дать пощёчину и уйти от него подальше, но внимание перевелось на Кирилла.
Его руки, будто прилипли к голове, зубы были настолько стиснуты, что скулы чуть ли не вылетали. В его серых глазах пылали ярость и стыд. Он залетел в комнату, как ошпаренный. Грудная клетка с бешеной скоростью поднималась и опускалась. Казалось, что его разорвёт на части, и нам не удастся его собрать.
—ДА ЕСЛИ БЫ Я ЗНАЛ, О ТОМ, ЧТО В ТВОЕЙ ГОЛОВЕ ТАКИЕ МЫСЛИ, ТО И САМ НЕ ПОДХОДИЛ БЫ К ТЕБЕ И АНЮ НЕ ПУСКАЛ! — из его рук полетела белая ваза, разлетевшаяся на кусочки прямо у ног его отца.
— Во–первых, не стоит говорить со мной в таком тоне. Во–вторых, ты собирался жениться на какой-нибудь бедной простушке или быть может Анечка плоха для тебя? В–третьих, вам обоим нужна поддержка и кто, как не вы друг другу, способны её оказать? Щенок неблагодарный!
— Я же тебя даже знакомил с Юлей! У неё родители далеко не бедные, семья не связана с криминалом. Да ты же сам сказал, что она хорошая!
— Сказал и сейчас говорю, что хорошая, но она не нашего уровня, она не б...
— Не богатая значит. Да неужели ты настолько ущербен, что готов разжиться на девочке, недавно потерявшей своих родителей? Боже, вот мама никогда в жизни не поступила бы подобным образом, потому что она любила меня. Слышишь?! Любила! И если бы не твои чёртовы любовницы и бумажки, то она и сейчас была бы жива! Додумался же ты связаться с маньячкой! Я так надеялся, что ты изменился, что ты стал человеком, но, видимо, зря...
Я стояла в оцепенении и не могла ничего сказать. Я знала о смерти его мамы. Она неимоверно любила семью, отдавала им все свои эмоции, чувства, а вот Владимир Андреевич... Был период в его жизни, когда он просто запутался, изменял ей с одной женщиной. Но это было недолго, он одумался, остался в семье, но вот та женщина, оказалось, психически нездорова. Она пришла в дом и выстрелила маме Кирилла прямо в сердце. Конечно, Владимир Андреевич сожалел о своём поступке, ведь понимал, что это всё из-за него, но теперь я понимаю, что не такой уж он и хороший человек. Я верила в то, что люди могут ошибиться, но вынести из этого хоть какой-то урок, измениться в лучшую сторону. Не его случай...
Кирил взял мою руку, аккуратно обвёл меня вокруг стёкол, а затем мы рванули, что есть мочи, подальше от этого дома.
Убегая, я видела лицо Владимира Андреевича, оно было наполнено тоской и сожалением. Быть может он не хотел такого исхода?
Пробежав около трёх минут, мы остановились. Руки были на дрожащих коленях, мы согнулись и жадно заглатывали воздух. Всё вокруг казалось размытым. Пелена слёз отчаянья мешала смотреть на дома, дорогу, людей. Да и это было неважно. Мне так хотелось узнать, что сейчас чувствует Кирилл.
Его лицо скривилось, руки были сжаты в кулаки так, что виднелись белые костяшки, русые волосы взъерошены, а лицо стало бледным как снег.
— Ань, может просто походим по городу?
Я подошла поближе к нему, посмотрела в телефоне время и поняла, что сегодня я должна была прийти на встречу, которую я ждала уже целую неделю.
— У меня были небольшие планы, давай осуществим их вместе?