Вырвала страницу - пеняй на себя

I've got another confession to make:
I'm your fool.
Everyone's got their chains to break
Holdin' you.
Were you born to resist
Or be abused?

Foo Fighters — «Best of You»

У Чужой не было имени. У неё его больше не могло быть, не после всего случившегося, и уж тем более не здесь.

Она не помнила ничего до момента, как очутилась в этом пустынном месте. Взор был затуманен, и в одно мгновение расплывчатые очертания вокруг приняли острые углы и прямые черты, оказавшись голыми стенами и серым потолком, а под ногами раскинулся залитый бетоном пол.

Отныне весь мир ограничивался лишь нескончаемыми коридорами, и различались они лишь цветом освещения, формой ламп и наличием либо отсутствием разнородного мусора и дверей. Последние были самым интересным из всего скудного окружения, предоставленного Чужой: их вид, количество ручек — единственное, что вносило хоть какое-то разнообразие и вселяло полуживую надежду на то, что пребывать здесь всю оставшуюся жизнь не придётся и что рано или поздно она сможет выбраться из офисоподобного лабиринта.

Однако ни одна дверь не открывалась, сколько раз она ни дёргала за ручки, и встречавшиеся завалы хлама часто вынуждали развернуться и поискать другой путь. Поначалу Чужая пыталась оставлять метки, чтобы понять, не ходила ли по одним и тем же проходам, но очень скоро поняла, что никак не может оставить след ни на одной из поверхностей. Тогда она стала заострять внимание на встреченных дверях и даже зарисовывала ручки на найденных кусках картона, пробовала классифицировать их по форме, цвету, материалу и вывести из их сочетаний какую-нибудь логику, которая поможет найти выход, но коридоры не повторялись, либо же обстановка в них каким-то образом менялась, и она шла и шла, и никаких перемен на этот счёт не предвиделось.

Пару раз Чужая натыкалась на узкие тоннели, которые отличались от приевшейся обстановки. Возможно, они соединялись меж собой или вообще вели в какие-нибудь совершенно иные комнаты. Ужаснее всего было предполагать, что один из них мог вывести на свободу, но узнать, что именно они из себя представляли, было невозможно. По всей длине их плотно пронизывали блестевшие в полутьме то ли нити, то ли провода, и стоило Чужой приблизиться хотя бы на расстояние вытянутой руки — всё вокруг протестовало и деформировалось, устремляя к ней острые обломки стен, пола и потолка. Кроме того, эти «клубки» часто искрили, что и без риска застрять и покалечиться казалось опасным.

«Здесь вряд ли можно умереть. По крайней мере, не так... Хотя боль тут есть,» — Чужая мельком взглянула на рассечённую лодыжку.

Чуть не попалась Джин. Она не могла понять, сколько времени прошло после погони и шло ли оно вообще. «Кровь» наверняка уже давно должна была свернуться, но из-под кожи по-прежнему выходил не то багровый дым, не то туман, не то пыль. Хорошо хоть следов не оставалось. Так её нашли бы в два счёта.

Чужая успела смириться с тлевшим одиночеством, глубоко засевшим в ней. Случайные встречи с Джин подбивали держаться подальше от любых звуков и признаков жизни. Надежда найти что-либо, способное потревожить застывшее безразличие, должна кануть в небытие. Как и сама Чужая. Но почему-то она ещё здесь.

«А что, если я... буду жить вечно?..» Порой охватывало такое отчаяние, что хотелось рвать горло и звать, молить найти себя. Мысли терзали не хуже острых клешней, клыков, когтей, жвал, клювов или... что там было?

Иногда внезапно и непредсказуемо накатывали истерики: переполняла ненависть и злоба к чему-то или кому-то. В ярости Чужая кричала, металась от стены к стене, от поворота к повороту, разбивала кулаки, царапала голый бетон, ломала ногти и вырывала волосы, громила хлам, если попадался под руку, барабанила в двери, силилась вырвать из них ручки.

Но окружение оставалось неизменным, а она «просыпалась» охрипшая и скованная дикой болью в мышцах, в очередном коридоре среди тысячи тысяч таких же. Чужая не осознавала, кого проклинала, куда и как перемещалась, и даже боль от всех повреждений, которые получала во время «пробежек», не давала шанса запомнить хоть что-нибудь, что могло в теории помочь отыскать выход.

Она могла подолгу лежать среди замершей тишины, забыв дышать, и задыхалась; или ползла, если находились силы. Казалось, в груди был крохотный тлеющий фитиль, который время от времени вспыхивал, и кто-то точно наслаждался, как она сгорает заживо, ведь не позволял догореть. Пламя тухло, но не до конца — уголёк забавлял.

«Может, Джин всегда знает, где я. Охота — лишь развлечение, не более. Если нет — странно, что я всё ещё прячусь».

Выживать становилось сложнее и... безнадёжнее. Голода просто не существовало, но тело слабело и так. Возможно, его необходимо было подпитывать силой духа, но откуда ей взяться?

Время шло, перетекая от одной вспышки гнева к другой. До недавнего происшествия.

Чужая брела по очередному коридору, такому же бесполезному, что и все предыдущие. Стоит допустить пару ошибок — обязательно попадётся Джин. И мгновенная смерть станет лучшим из возможных исходов.

«Ты здесь?..»

Бархатистый голос подкрался из-за спины, и всё существо задрожало, подёрнулось мелкой рябью. Страх смешался с благоговением, из груди вырвался вздох облегчения. «Куда, ради чего иду? Зачем продолжаю бежать? Я не хочу, чтобы это продолжалось,» — Чужая ощутила, будто нечто внутри болезненно надорвалось, и она бы могла разреветься, но...

Она замедлила шаг и посмотрела за плечо — пока кругом было спокойно, лишь по полу проходила дрожь. До ушей донёсся хруст бетона, напомнивший о чём-то забытом. Из-за поворота стали расползаться трещины.

«С меня достаточно,» — Чужая сглотнула и отвернулась, продолжая вяло перебирать ногами.

«Я знаю, что ты здесь».

Голос звучал, словно разносился прямо в голове, но она понимала, что в действительности Джин подползала по проходу, где уже вовсю начал трескаться пол.

Пока не хватало решимости замереть окончательно, но с каждым шагом она была ближе, чтобы со всем этим покончить. Джин настигнет, и всё. Жизнь бессмысленна, когда у тебя нет имени, нет цели, нет памяти. Вся суть Чужой осталась где-то там, и возвращения туда не было. Здесь она лишь незваный гость, засидевшийся за столом с объедками.

Она успела краем глаза увидеть кончики щупалец, а потом рухнула. Всепоглощающая бездна раскрыла пасть. Над головой схлопнулась широкая трещина в полу, осыпав голову серым снегом. Похоже, место захотело избавиться от неё самостоятельно.

***

«Что, если "ад" — искорёженные сознания всех тех, кому ты делал плохо при жизни?» Чужая приоткрыла отяжелевшие веки.

Актовый зал, пьеса, невозможные маски, до смешного искажённый парень, который, наверное, её любил, и подруга, которая, конечно же, её предала, и ещё одна... кто? Нет, такой там точно не было. И вообще всего этого не было. Но страх отчего-то сковывал по-настоящему.

Чужая присела и стала массировать голову кончиками окоченевших пальцев. Её, насквозь мокрую, трясло, но не от холода — образы, мелькавшие перед глазами, являлись чем-то большим, чем галлюцинациями, пусть воспоминания о них и меркли сильнее с каждым мгновением.

Раньше здесь не происходило ничего подобного.

Окружение оставалось неизменным, ровно таким, каким она заставала. Однако при встречах с Джин серые грани в одних местах складывались, ломались и сужались, чтобы в других — расступиться в стороны, растечься или вообще рассыпаться при сближении с громадиной; любой свет мерк, и в пустой тьме светились, таращились глаза: то пять, то десять, то три... Чужая не была уверена, сколько их было на самом деле, но хватало даже беглого взгляда, чтобы ощутить, как много в них было желания подавить, пожрать, уничтожить. Когда Джин уходила, всё возвращалось на круги своя, якобы её здесь не было.

«Тесно?! Да чтоб тебя раздавило, тварина!» Она распахнула глаза, переполняемая непониманием: когда желание сдаться и наконец прекратить бессмысленную агонию успело перерасти в такую наглую дерзость?

Чужая рискнула осмотреться. Голые стены отныне не сжимали в равнодушных объятиях, закрытые двери не пестрели тщетностью попыток их открыть, потолок не давил неотвратимостью ограничений. Бесконечная чернота мягко нависала сверху, подобно вуали, а вокруг разливался слабый свет от гладких плинтусов, напомнивших ей аварийные дорожки в самолётах.

За спиной был тупик. Чужая встала, наклонилась и скрутила сочившиеся водой волосы. Кисти рук дрожали. Закапало на пол, стук показался ужасно непривычным, даже несмотря на то, что почти сразу отдался острой болью в районе обоих запястий. Она кое-как отжала одежду, под ней натекла лужа.

Хотелось увидеть себя. Недавнее происшествие... определённо всколыхнуло память о былом. Присев на колени, Чужая склонилась над тёмной гладью, но та осталась безответна. Слишком темно... или пусто? Она зашагала прочь, полагаясь на петлявшие дорожки. Лодыжка больше не болела. «В любом случае, это всё ещё я».

За очередным поворотом яркие линии стали отдаляться друг от друга, пока не очертили знакомый до ряби в глазах голый бетон, подпиравший потолок, и затерялись среди разношёрстной ветоши. Осточертевших глухих дверей пока не появилось, и эта сквозная комнатка казалась даже приятной: серый облагораживался и теплел в приглушённом рыжем свете лампы. Потом глаза наткнулись на тело, прислонённое к стене.

«Нет, просто нет. Не может быть... не должно быть».

Ни рук, ни ног. Из-под закрытых век спадала багровая дымка. Рот был зашит чем-то напоминавшим обыкновенную нитку. Чужую парализовало.

«Настоящий садизм,» — она прерывисто задышала и стала медленно подбираться ближе. Черты изуродованного лица смутно напоминали кого-то безумно важного. Имена стёрлись, но пробудились невнятные воспоминания о недавней встрече. Как?.. Она думала, что пережитый страх позади, но колени задрожали, будто Джин была в двух шагах и собиралась повторить содеянное.

Прикасаться к телу, тратить бесценное время для возможного побега было недопустимо, но Чужая не могла оторвать взгляда от посиневшего лица со впалыми щеками и фиолетовыми пятнами под стежками, скреплявшими обескровленные губы.

«Раны свежие. Или нет? Как давно Джин...?» Окончание вопроса увязло в полчищах мурашек, притаившихся на затылке. Чужая прислушалась к собственному сердцебиению, раздавшемуся среди бесконечного пустынного пространства, с которым она успела примириться, но найденное... выбивало из колеи.

Пусть никто не услышит, слова хлынули, обжигая горло, их было не остановить:

— Мне так жаль! Прости! — Чужая присела и порывисто схватила худые плечи, не веря, что взаправду извиняется. Она всхлипнула. — Т-ты была такой же жертвой...

Мир, ставший привычным, однообразный и одинокий, надломился, когда раздалось хриплое мычание. Чужая вскрикнула и отскочила. «Ещё жива?! После всего?!»

***

Джейн чувствовала себя простывшей, плечи саднили и чесались от свежих царапин, голова болела так, словно она и не спала вовсе. Ко всему прибавилось ничем не обоснованное беспокойство. Она почти не помнила, что ей снилось после полуночного разговора с Мойрой, но нечто определённо осело в душе, раз появилось нестерпимое желание... пообщаться?

Джейн забыла, когда в последний раз ощущала эту потребность, тем более столь сильную, что, казалось, если она сейчас же не обмолвится с кем-нибудь хоть словом — вакуум в мозгу раздавит череп.

С первого этажа доносилась приглушенная возня, а в нос пробирался запах жжёного масла и сладкой сдобы: Мойра готовила завтрак. Чрезмерно переживая, как бы миссис Игл не унеслась на работу в ближайшие мгновения, Джейн небрежно вскрыла пластырь, хрустнув бумагой, и налепила его на царапину у колена. Борозды на плечах были неглубокими — успели затянуться.

«Я сама себя расцарапала. И всё из-за шока после смерти Лис, — формировала разъяснение Джейн, стуча пятками по крутой лестнице, — и чувства вины. А ещё от волнения перед киношкой. Так бывает. Я в порядке. Просто отвыкла,» — она несколько раз глубоко вдохнула и выдохнула, удерживаясь за край перил, прежде чем нетерпеливо вбежать в кухню.

— Мой-... миссис Игл! Доброе утро, — Джейн нервно схватилась пальцами за стул, едва не подавившись слюной от стыда.

Мойра в недоумении обернулась, приподняв шипящую сковороду над плитой. Обветренные губы растянулись в тёплой улыбке, бледное смуглое лицо обрамляли каштановые лохмы, выбившиеся из хвоста.

— Доброе, бедняжечка! Я смотрю, тебе стало получше.

Джейн кивнула, пусть это и было правдой лишь отчасти.

— Было здорово выговориться, миссис...

— Я ведь говорила, — перебила Мойра, глухо стукнув по конфорке, — что ты можешь звать меня по имени, когда мы не в школе. — Она продолжила следить за оладьями, почти сразу закашляла и прикрылась локтем.

В голосе с хрипотцой не было раздражения или недовольства — ощущалась глубочайшая нежность. Его звучание уже несколько раз успокаивало, даже когда казалось, будто выбраться из бездны не было ни единого способа. В ходе ночного разговора Мойра приоткрыла свою душу и пригрела Джейн на плече, разбитую и вывернутую наизнанку. После этого невозможно было воспринимать её, как прежде. И хоть они почти не знали друг друга, кружка какао, слёзы и откровенность с обнажённой уязвимостью меняли многое.

Под рёбрами снова шевельнулась острая жажда произнести хотя бы пару слов и услышать что-нибудь в ответ.

— Конечно, я помню. Просто... Мойра. Так странно, — Джейн усмехнулась, отводя глаза к фотографиям над столом. Это смущение совсем не походило на то, которое пригвоздило к полу в классе, когда Эбби объявила, будто Люк ей кузен. Оно щекотало, обволакивало изнутри. Произносить одно лишь имя взамен «миссис» и фамилии, но оставаться в заданных возрастом рамках общения было до чёртиков необыкновенно.

Проигнорировав солнечный блик прямо у себя над лицом, через стекло смотрела улыбчивая Табита, лохматая чёлка топорщилась во все стороны. Джейн ответила ей хмурым взглядом: уши резанул очередной приступ кашля за спиной. Принимать состояние миссис Игл как должное стало невыносимо, и, более того, после произошедшего ощущалось предательством.

— Мойра, что с Вами? — выдохнула Джейн, обратив пытливый взгляд к содрогавшимся плечам.

Раз миссис Игл могла нарушить личные границы и высказать, что замкнуться в себе — это дорога в никуда, то и ей можно... попробовать помочь.

«Лис, мне вовсе не сложно "лишний раз открыть рот", поняла?» — в мыслях промелькнул скорее вызов, нежели вопрос. Однако, как и несколько часов назад, Джейн почувствовала, будто пытается дозваться пустоты.

Термиты в лёгких угомонились, и миссис Игл придирчиво осмотрела и скомкала кухонную салфетку.

— Ты про кашель? О, не беспокойся. Просто нервное. Ну или скорее из-за смены погоды, у меня так бывает. Или лёгкая аллергия. Сезонное.

Оладьи недоверчиво зашкворчали. Серые глаза скользнули по пепельнице на подоконнике. Пустая. Значит, миссис Игл прибрала бычки с ночи и больше не курила... а что, если от недавних избавилась тоже?

— Простите, если лезу не в своё дело, — Джейн не могла поверить, что собирается отчитывать взрослую женщину, — но Ваш кашель звучит жутко.

— Да, приятного мало, — Мойра хмыкнула, отвлекаясь на готовку.

— Вы кашляете давно? Вряд ли ведь «простудились» прямо перед моим приездом.

Мойра мотнула головой, хвостик легонько щёлкнул её по шее:

— Сдаётся мне, недели две... Или три. Не важно. Вроде хуже не становится — волноваться не о чем.

— Странно, что так долго не проходит. И это не похоже на грипп. Вас не смотрел доктор?

Мойра вздохнула, стряхивая зажарившиеся оладьи на тарелку.

— Нет. Может, схожу как-нибудь... Если не пройдёт в ближайшее время.

Тревожность, с которой Джейн проснулась, вновь дала о себе знать, сердце забилось глуше. Была бы здесь Табита — наверняка настояла бы на походе в больницу.

«Нет. Моя безучастность не приведёт к новой смерти».

— А вдруг что-то серьёзное? Вы ведь курите!

Миссис Игл хохотнула.

— Милая, лет пятнадцать уже. И всё ещё жива-здорова. Иногда то, что вредно, не так опасно, как говорят.

Глаза, полные чернил, встретились с растерянными и опасливыми, и весёлость тут же исчезла, подтянув две очаровательные родинки к середине смуглой щеки, подальше от уха.

— Да ладно, не пугайся так — меня напугаешь.

— Мойра, Вам и сорока нет, а Вы говорите про «смену погоды». — Джейн медленно наполнила лёгкие. — Я прошлым летом ездила в Калифорнию, и это была реально сильная смена, но на какой-нибудь кашель даже намёка не появилось. А тут — всего лишь скачок температуры после холодного августа. За полмесяца Вы бы привыкли. Мне страшно. Ваш кашель такой же, как и в день моего приезда, без улучшений. Может... — Джейн сглотнула, отыскивая на донышке нутра крупицы смелости.

— «Может»?.. — тоном, типичным для учительницы, переспросила миссис Игл. Её пальцы будто остервенело вцепились в край блюда с оладьями.

— Может, и хорошо, если Вы испугаетесь. Потому что тогда пойдёте к врачу скорее, — выдала Джейн и чуть не захлебнулась в конце. Она подняла голову, чтобы стоически смотреть прямо в глаза, поскольку была серьёзна. Хватит жертв. Если она может что-нибудь сделать или, куда легче, просто сказать — больше в стороне не останется.

Мойра могла бы прекратить разговор и поставить Джейн на место. В конце концов, кто она такая, чтобы читать нотации учительнице? Однако та лишь смерила её взглядом, а после с щелчком отключила плиту.

— Что ж, лишний раз провериться никогда не помешает. — Она подхватила оладьи и поставила их на стол, не проявив никакого недовольства.

Джейн потупилась и поспешила открыть банку с джемом, чтобы хоть как-нибудь поучаствовать в приготовлении завтрака. Крышка приветливо хлопнула.

«Возможно... я хотя б чуть-чуть искуплю вину,» — решила она, садясь за стол. Нос щекотнул яркий апельсиновый аромат.

Лиса Арендт мертва, и тут ничего не поделать. Но Бренда и младший братик или сестрёнка Лисы по-прежнему здесь, а значит... Может, ей всё-таки стоит взять себя в руки, достать чёртову бумажку со дна сумки и завтра же поехать в Виктин, а с автовокзала — прямиком в участок... Джейн мысленно одёрнула себя: «Пожалуй, в участок не обязательно... Лучше только к Бренде. Она должна знать. Если не ради неё, то ради ребёнка... Но что, если вдруг... я только хуже сделаю?.. Твоей матери и... себе?».

«ПЛЕВАТЬ!»

Голос Лис расколол голову надвое. Взгляд помутился, на глаза навернулись слёзы, в ушах зазвенело. Джейн сжала вилку, впившись ногтями себе в ладонь.

«Как удобно! Так удобно! Забыть! Как мать обожает Тео!» — Лис была в бешенстве.

Джейн разжала руку, вилка зазвенела по полу.

— Дженни? — Голос Мойры звучал из-за толстого слоя стекла.

Хотелось как можно быстрее дать понять, что волноваться не стоит, однако не получилось произнести ни звука — язык онемел, зубы крепко сжались, рот вовсе не смог открыться.

Джейн через силу натянула маску спокойствия, в бессилии цепляясь за краешек сознания. «Сейчас!.. Постойте...» Ужасно не хотелось показаться слетевшей с катушек истеричкой снова. У миссис Игл полно своих проблем, и легче не станет, если к ним прибавится забота о припадочном подростке. «Сколько можно?..» — Джейн старалась вернуть контроль над собственным телом. Сердце почти колотилось о рёбра, а в груди расплывалось облако давящей боли.

Грязный. Мерзкий. Жалкий. Ублюдок... Тео. Забыть о нём было невозможно. Как и о слепоте Бренды. «Ненависть» — недостаточно ёмко для того, что испытывала Джейн. Хотелось вырвать волосы, расцарапать лицо, выдавить глаза... ему. И выбить зубы чем-нибудь тяжёлым... ей? Нет!

Джейн задержала дыхание, пытаясь игнорировать пестрящие перед глазами точки. Кажется, снова придётся извиняться и оправдываться, но делать было нечего, раз уж совладать с Лис не вышло. «Нужно быть в порядке и в нём оставаться. Быть в порядке и в нём оставаться». Шум в ушах не давал понять: Мойра всё ещё поблизости или убежала к Майерсам вызывать скорую.

Вспомнился образ из давнего кошмара. Лис душила её. Обеими руками, не мигая, сидя сверху, впиваясь в кожу. А потом... они рухнули вместе, их окутала тьма.

Теперь, после всего произошедшего, с трудом верилось, что это был лишь дурной сон. Плечи сохранили память об острых ногтях.

«Почему ты не убила меня той ночью? Было легко...» Лиса будто задумалась над вопросом и отвлеклась — Джейн стало отпускать. Она сделала глубокий вдох и зажмурилась. Затем разлепила глаза и повернулась в сторону, откуда слышала хрипловатый голос в последний раз.

Мойра с лёгкой улыбкой положила перед ней новую вилку и села рядом, как ни в чём ни бывало подцепила пару оладий и окунула в джем ложку. Не похоже, что она паниковала или вообще была чем-либо обеспокоена.

— Простите, — растерянно выдавила Джейн, разминая затёкшие плечи, не совсем понимая, за что именно извиняется. Неужели миссис Игл ничего не заметила?

— Да ладно тебе, не страшно. Я ж сказала: на удачу.

— Что?..

Мойра рассмеялась.

— Вилка упавшая. Не знаешь такой приметы?

— Да как-то нет... Не часто роняю, видимо. — Джейн едва сдержалась, чтобы не вздохнуть так, будто гора свалилась с плеч.

— В таком случае, не бойся делать так почаще. Но желательно не у нас — у многих ручки из керамики, — миссис Игл усмехнулась, красноречиво стуча ногтем по прибору цвета металлик, со светло-зелёной рукояткой с принтом в виде цветков апельсина. — Ешь давай. Я старалась.

«У нас». Мойра могла сказать «в моём доме» или просто «тут», но выразилась иначе. Джейн опустила вновь повлажневшие глаза. Вилка на замену была из того же сервиза. Сердце наполнила теплота. Похожий был у бабушки Лисы, утончённый и классический.

***

«Я не помню твоего имени, но точно знала тебя. «Первая». Буду звать тебя так, пока не вспомню. Ты была здесь раньше меня».

То, что Первую оставили в живых, наталкивало Чужую на сомнения: будет ли Джин великодушна, если бросила мучаться ту, которая ничего сделать даже не успела? С ней-то она обойдётся куда хуже, а страшнее участи, чем у Первой, представить было трудно.

Прежде всего нужно было найти безопасное место, а потом проверять, онемела она или нет. Однако Чужая почти сразу принялась рвать нить дрожащими пальцами и чуть не расплакалась, убедившись, что за рядами зубов трепетал язык.

— Спасибо... — плаксивый голос прозвучал в полутьме.

Первое, что она произнесла после долгого молчания. И только за этим последовал вполне разумно вопрос: «Кто ты?»

У Первой явно не было глаз, и Чужая могла притвориться кем угодно, но соврать не хватило совести, а признаться — смелости. Кроме того, здесь сознание путалось, и она по-прежнему была не уверена, кто есть на самом деле.

— А ты не узнаёшь?

— Я ничего не вижу...

Первая своим лепетом напоминала ребёнка, и хриплый тихий голосок раздавался снизу, если только не опуститься на уровень её головы. Не видя тела, было легко поверить, будто она действительно такого роста.

— По голосу. Нет?.. — У Чужой задрожали губы. Она напряжённо вглядывалась в закрытые веки, из-под которых сочились тёмные потоки цвета крови, и не знала, чего хочет услышать.

— Нет. — Первая печально склонила голову. — Я не помню.

Самым сложным было взять её и унести подальше от места, которое Джин наверняка запомнила. А ещё игнорировать жгучее желание говорить. Потому что им обеим лучше молчать.

Чужая кое-как превратила свою кофту и лохмотья из ближайшей кучи хлама в трещавшую по швам перевязь и взвалила на спину Первую так, чтобы та могла удержаться без рук и ног — благо, от одной из них хотя бы остался кусок, выходящий из таза, и благодаря этому она «сидела» с правой стороны устойчивее. Каждый шаг давался с трудом, хоть Первая и весила как пара-тройка собраний фантастики, и часто приходилось поправлять перевязь и переводить дух.

Наконец, однообразные коридоры вывели их туда, где Чужой бывать не доводилось. Сначала она ощутила утомлёнными ногами лёгкий наклон и не сразу себе поверила: на первый взгляд, перед ними, по бокам и позади по-прежнему серели плиты со множеством дверей в статичном свете, от которого уже побаливали глаза, однако стены расходились всё сильнее... пока не оборвались.

Чужая еле смогла сдержать не то испуганный, не то радостный возглас: они оказались на пологом холме, ступни с непривычки неловко ткнулись носами кед в мягкую землю и увязли под тяжестью Первой. За их спинами зиял тёмный прямоугольник, через который можно было вернуться в бесконечный лабиринт офисов. Чужая даже оборачиваться не хотела.

Перед взором раскинулась «долина» из десятков путей и развилок прямо у подножия — никаких потолков, с высоты можно разглядеть каждый тупик, поворот и переход. И пусть это представляло новый сегмент коридорных мытарств с бесполезными, вечно закрытыми дверями, теперь хотя бы можно было хорошенько изучить сверху то, что предстояло пройти. Может, даже прикинуть максимально короткий и лёгкий путь?

Вес Первой стал отчётливее давить на плечи, и Чужая поняла, что настало время передохнуть. Она как можно аккуратнее упёрлась коленями в траву и развязала плотно затянутую перевязь. Сразу стало намного легче.

Несмотря на внезапную остановку, Первая не стала ничего спрашивать и просто молча легла на бок. Чужой не хотелось лишний раз затевать разговор: когда они говорили, каждый раз отчего-то заканчивался либо печалью, либо граничащим с яростью раздражением.

«А это интересно... — думала она, опускаясь на траву в паре шагов от своей поклажи, — я уже забыла, каково чего-то хотеть, о чём-то мечтать, уставать...»

Чужая не сразу осознала, что веки стали слипаться, и ещё долго глядела на изуродованное тело перед собой: образ то расплывался, то становился чётким снова; а когда поняла, что вот-вот уснёт, противиться было поздно.

«Раз уж отыскала тебя в этом аду... Не потеряю больше,» — промелькнувшая мысль напомнила сырное фондю, подцепленное в миг перед тем, как глаза окончательно закрылись. Тягучая нить, закручиваясь, устремилась в глубину сонного небытия.

— Э-эй...

Нить лопнула. Сон был чутким. Тихий голос прорвал его ткань не хуже, чем грохот от подрыва всех осточертевших офисов.

Чужая вскочила, встала на четвереньки, попыталась подняться и снова упала на локти и колени, суматошно завертела головой по сторонам.

— Эй, ты ещё тут?..

Её сон — убийственная роскошь для обеих, их могут найти, поймать и... Как она могла себе позволить так сглупить?! Чужая проморгалась и подавила порыв прикрикнуть на Первую. Что с неё взять, раз ничего не видит и не понимает, и ни при каких условиях не станет надёжной напарницей?

— Что? — Чужая зыркнула исподлобья.

Воцарилось молчание, словно та не ожидала ответа. Она лежала на спине. Видимо, завалилась, когда решила, что осталась одна. Нетерпеливый вздох окончательно привёл в чувства.

— А ты... не видела?.. Может... Ну...

Чужая сжала кулаки, выдрав отдельные травинки, очень некстати в голове зароились едкие слова, их ни в коем случае нельзя было произносить вслух: «Как же...»

— Что?! Говори, давай! Я что, зря тебе рот распустила?

И снова тишина. «... ненавижу...» Чужая стиснула зубы, силясь совладать с желанием схватить Первую за плечи и хорошенько встряхнуть. На пару мгновений заложило уши.

— Ты ведь... много ходишь, да?

— Ну да.

Стало не по себе. Мысль, злобно скрёбшая корень языка, растворилась, осела на нём горьким привкусом, даже не закончившись. Её вытеснило подозрение, щедро пропитавшееся страхом: «Чего ты хочешь? Что спросить? На что намекаешь?!»

— Скажи, может... Ну... Может, ты... там где-нибудь?.. — Первая поджала губы, будто каждое слово давалось с большим трудом. — Может... видела где-нибудь...

— Видела что? — Пальцы Чужой взрыли податливую землю подобно иглам. «Это не я! Никогда!» Пара ногтей наткнулась на что-то твёрдое и холодное.

— Мои глаза?.. — Дыхание Первой стало прерывистым.

Всё раздражение вмиг сошло на нет. Страх улетучился, уступая жалости. Пальцы застыли на месте и перестали ощупывать найденный камень. Он ей ни к чему.

— Слушай, если бы я увидела... обязательно бы их принесла.

Чужая сглотнула, внимательно наблюдая за Первой, и отряхнула руки. Из-под опущенных век по впалым щекам продолжали сочиться багровые потоки и, не достигая ушей, отрывались от кожи, растворялись в воздухе.

Первая стала плакать. О слезах не могло быть и речи, и потому плач представлял из себя хриплые всхлипывания, чересчур напоминавшие одышку.

Если у них в груди были сердца, в те мгновения у Чужой оно болезненно сжалось. Она села рядом, боязливо коснулась торчавшего острым утёсом плеча. Из него тоже сочилась местная «кровь», улетучиваясь куда быстрее, чем та, что шла из глаз.

— А ты так сильно... хочешь видеть, да? — в голосе Чужой засквозила надежда. Значит, у них был шанс. — Я найду их. Если возможно. Очень постараюсь. — Она с трудом верила собственным словам, но, кто знает, вдруг действительно удастся? Ради Первой. Очень хотелось взглянуть ей в глаза, но взгляд упирался в пропитанные красным туманом ресницы.

— Я просто... Хочу увидеть, как это всё закончится.

Пространство между ними за миг схлопнулось и разверзлось. Произнесённая чушь обожгла крутым кипятком. «Как же ненавижу таких, как ты!» Лицо и ладонь опалило.

— Что ты несешь?! — Горло резанул вскрик. — Тебе до конца ждать ещё долго!

Пальцы засаднило. Чужая заметила, что теперь стоит, возвышаясь, на ногах. По торчащей скуле Первой расплывалось красное пятно, присыпанное грязью. «Нет! Это не я!» — Окаменев, она с ужасом поглядела на собственную руку. Пустую.

Первая утихла, и, если бы грудь не продолжала судорожно подниматься и опускаться, легко сошла бы за мёртвую.

Чужой хотелось уйти и никогда не приближаться, но кто в таком случае защитит её от Джин? Сдерживая ревущее отчаяние, она плавно опустилась на четвереньки, прикусила язык. «Прости меня. Прости меня,» — скреблось внутри черепа. Слова так и рвались наружу, но что, если Первая даже не поняла, что произошло?..

Ослеплённое лицо нахмурилось, и обескровленные губы наконец разомкнулись:

— Нет. — Первая больше не плакала, голос звучал приглушённо, словно она боялась говорить громче. — Этому... давно пора закончиться.

«Чушь! Бред!» — Каждая мышца лица напряглась до предела, Чужой хотелось перебивать и спорить, но она лишь яростно мотала головой и отряхивалась. Первая почти шептала:

— Не знаю, как долго я здесь. Не хочу, чтобы всё продолжалось... Не хочу быть здесь. Не надо... пожалуйста.

— Возьми себя в руки...

Чужая привыкла говорить это совсем по-другому, почти приказывая; сейчас же в просьбе даже можно было отказать. Она ужасно боялась услышать ещё одно «нет».

Вновь опустившись, присев вплотную к Первой, Чужая прикрыла глаза. Им обеим нужно отдышаться. Нестерпимо жгло веки. Она стала тереть их, не понимая, откуда там вообще взялась вода.

Здесь не было воды. По крайней мере, пока она не выжала волосы и одежду.

Первая прислонилась виском к её бедру, и тогда Чужая стала давиться слезами, надеясь, что не издаёт ни звука. Внезапно по изуродованному лицу пробежало подобие улыбки:

— Рук у меня нет. Но ты, похоже, можешь помочь.

***

Оладьи оказались столь вкусными, что смогли приглушить головную боль, залютовавшую после очередного вторжения призрака Лис. Однако такой хороший завтрак не мог отвлечь от накативших размышлений.

Сегодня предстояло выйти из школы и, вместо того чтобы отправиться домой к Мойре, пойти смотреть кино с одноклассниками. Джейн как никогда осознавала, что за всю жизнь так и не освоила общение со сверстниками. Конечно, пока у неё была Лиса, пока Лиса везде и всюду звала с собой и за собой, их окружало множество людей. Далеко не все хотели знакомиться лично с ней, однако, благодаря интересной подруге, всегда с готовностью выслушивали и не избегали общения, даже когда они были по отдельности. Только вот...

В прошлом сентябре Бренда Арендт отпраздновала полгода отношений с Теодором, и Лис узнала об этом. Тот самый «проходимец», который посмел заявиться к ним домой в день святого Валентина, по итогу оказался не «просто коллегой». В тот день Лиса сбежала в один из дальних уголков парка, села на скамью и отказывалась возвращаться. Джейн еле совладала с её рыданиями, они просидели там до самого вечера. «Я всегда думала, будто была на первом месте... А она меня предала,» — просипела подруга, когда в поле зрения замаячила знакомая кафешка на углу. Джейн крепко обняла её, чтобы приободрить: «Это не предательство. Она просто... боялась сказать. Прости её». Лиса замотала головой и вновь сорвалась в слёзы. С тех пор всё, что она успела построить за пока ещё недолгую, но, без сомнения, блистательную жизнь в Виктине, стало рушиться.

А ведь всего парой месяцев ранее, в апреле, после выставки, в которой Лис участвовала с пейзажами, Джейн искренне говорила: «Мне кажется, в тебе есть нечто чудесное. У тебя дар влюблять в себя людей!» Это было в другой жизни, когда будущее представлялось совершенно безоблачным и безмерно интригующим. Тогда подруга возмутилась и попросила не нести чепухи, а Джейн ответила умилённым смехом.

Быть может, у Лисы и был такой дар, но, стоило ей узнать о тайне матери, он перестал работать. Либо попросту утратил очарование, благодаря которому никто не хотел, да и не мог принимать поведение и слова Лис в штыки. Но в прошлом учебном году всё изменилось.

***

В одно прохладное декабрьское утро Мелисса Вуд не пришла на первый урок. В школу приезжала скорая. Как выяснилось, актриса театрального кружка упала в обморок, пока спешно поднималась по лестнице. На следующий день Мел не явилась. И на следующий за ним тоже. Джейн предчувствовала: над Лисой сгущаются тучи, но не хотела признавать случившееся виной подруги.

В ту же неделю проходила репетиция пьесы под черновым названием «Жанна д'Арк: безумие яростного великолепия» по очередному сценарию Лис. Пока постановщица руководила на сцене, раздавала указания и уверенно высказывала замечания, Джейн сидела с края первого ряда. Время от времени тяжёлые взгляды прожигали затылок. Не выдержав, она перешла за кулисы, и хоть смотреть в её сторону никто больше не мог, тревога не уходила. Каждый раз, когда из зала слышались неразличимые шепотки, сердце Джейн колотилось. Лиса же держалась, как обычно, будто не замечала затаённой настороженности.

— Стоп! Сто-оп! Давайте заново. Эндрю, что у тебя с лицом? Так, по-твоему, выглядит человек, который только что с удовольствием отправил деву на костёр? Кэтрин, перестань закатывать глаза каждый раз, когда к нему обращаешься! Да, он ублюдок, но ты, вообще-то, смертный приговор выслушиваешь. Бог ты мой, это уровень какой-то школьной пьесы, ну нельзя...

— Это она и есть! — внезапно рявкнул Луи, расставлявший декорации.

Лис осеклась и обернулась в зал. Он с вызовом смотрел ей в глаза и собирался сказать что-то ещё, но почему-то не спешил. Джейн в шоке выглянула из-за кулис и осознала, что прямо сейчас на Лису устремились взгляды всех присутствующих. Не на Луи, грубо перебившего постановщицу.

Молчание продолжалось несколько долгих мгновений, и с каждым стуком пульса в ушах Джейн отчётливее открывалась истина: это конец.

Продолжая строго смотреть со сцены, Лис смахнула фиолетовую прядь с лица. В зале по-прежнему висела тишина. Она подала голос:

— Допустим, да. И что? Мы вроде как всегда тут к лучшему стремимся, нет? — Она повела выбритой бровью, хрустнув заломленной в руке тетрадью с записями.

— «Стремиться к лучшему»? — хлёстко переспросила Кэтрин, стоявшая на сцене в паре шагов от них. Джейн и Лис вздрогнули от неожиданности, но, если одна тихо отпрянула поглубже за кулисы, вторая развернулась к актрисе лицом. За её спиной, в зрительном зале, тут же разнёсся ропот. — Скажи-ка, ради чего? Чтоб лечь в больничную койку? Как Мел?

Джейн обмерла. Казалось, на Лису вот-вот набросятся с обеих сторон и растерзают на куски. Лицо подруги окаменело, но она снова заговорила, рискнув обратиться ко всем разом:

— Слушайте. Мелисса просто не выдержала актёрских нагрузок. Это нормально. Не каждый профессионал такое выдерживает. Это приходит с опытом.

— Чёрт, Арендт, ты себя слышишь? — встрял Бен. — Какого чёрта мы вообще должны что-либо «выдерживать»?! Это школьная сцена! Как все нормальные школьники, мы должны тащиться сюда после отстойных уроков и кайфовать! Развлекаться! Так было раньше. А теперь...

— Чего? Развлечения? — перебила его Лила. — Я хожу сюда, как на каторгу! Почаще тебя, ага! Потому что вместо того, чтоб идти домой, мне приходится по десять раз показывать ей, — она со злобной улыбкой ткнула пальцем в сторону Лисы, — эскизы с правками и по сорок раз переделывать декорации с Луи! Не удивительно, что Мел в больнице — у нас не режиссёр, а тиран!

Репетировавшие Эндрю и Кэтрин отошли подальше от Лис, которая теперь стояла посреди сцены в полном одиночестве, с видом ничуть не хуже, чем у той идеальной версии д'Арк, которую успела нарисовать в своём воображении. Лису загоняли в угол, им даже не понадобилось куда-либо её оттеснять.

— Меня обвиняете? — прорычала Лис. — С чего бы?! Я только условия предъявила, Золушку могла сыграть любая! Вы сами в тряпочку молчали всё время, пока Мел худела! Это было её желание!

— Не гони! — встрял Бен снова, подорвавшись с кресла. — Ты только и делала, что над ней измывалась!

— Да! — подхватила Дора. — Помните тот случай в столовке? Она буквально запретила ей есть!

Это была не совсем правда. Как-то раз в октябре Мелисса проходила мимо очереди и случайно задела поднос, из-за чего стакан с вишнёвым соком упал и разбился, забрызгав Джейн брюки и обувь. Лис прилюдно отчитала Мелиссу, заметив у той взятый на обед бургер, и довольно грубо посоветовала заменить на салат. А ещё назвала её задницу «жирной». Одежду в теории можно отстирать, и Джейн не собиралась злиться или расстраиваться, но Лиса-таки довела Мел до слёз.

С тех пор ради пьесы она стала есть куда более умеренно, хотя и без того ранее заметно урезала себе порции, а Джейн всё чаще приходилось укрывать неприязнь и опасение во взгляде, когда Лис общалась с ней с глазу на глаз.

Никто ни разу не пробовал сказать постановщице, что она перегибает палку или, тем более, что Золушка может быть какой угодно комплекции, пока актриса играет хорошо. Никто не пытался вступиться за Мелиссу. Как и Джейн. Стыдно.

— Если вам... что-то не нравится, — голос Лис дрожал, но звучал звонко; гордая осанка ничуть не изменилась, — вас здесь никто не держит.

Джейн не выдержала, встала на ноги — они не слушались — и сделала несколько неуклюжих шагов к ней. Это конец.

— Вот как? — Эндрю вопросительно уставился на багровевшую Лис. — Может, свалить стоит тебе? Всё было хорошо, пока ты не возомнила невесть что и не стала всеми командовать.

Джейн ощутила, как по ней снова заскользили чужие взгляды, но заставила себя остаться на месте. Некуда бежать, прятаться бесполезно.

Лиса поджала губы. Казалось, она начала задыхаться. Джейн еле удержалась, чтобы не взять её за руку, поскорее вывести отсюда и больше никогда не возвращаться.

С громким хлопком Лис отшвырнула тетрадь и выпалила:

— Чего?! — Серо-зелёные глаза бешено метались от одного члена кружка к другому. — Вы что, забыли, сколько я для вас сделала?! Да без меня!.. Тупые сценки!.. На вас никто не ходил! А теперь?! Ходят! Мест не хватает! Полгорода!..

По её лицу катились слёзы, она жадно глотала воздух, озиралась по сторонам. Отовсюду смотрели люди, которые решили окончательно от неё избавиться. Откуда-то на сцену поднялся Пол, сносный актёр с замечательными эскизами и, что на тот момент было куда важнее, парень Лис. Его лицо было белым, как болванка для карнавальной маски.

— Лисси, — позвал Пол еле слышно, усердно игнорируя ядовитые взгляды, — пойдём. Пожалуйста.

— НЕТ!!! — взревела она и машинально ухватилась за край занавеса, упала на колени.

Джейн затрясло от ужаса. Она бросилась к подруге, силясь разжать ей пальцы. «Нет! Нет!..» — Лис рыдала и не отпускала. Пол, сгорая от стыда, присел рядом и стал помогать.

Бен вздохнул с тяжестью и попросил нарочито высокомерно:

— Пол. Выведи свою девушку отсюда. Пожалуйста.

Всё. Теперь Лис была просто «девушкой» одного из них. О титуле режиссёра-постановщика можно было забыть.

Они вывели дрожавшую заплаканную Лис в пустой коридор и, идя по обе стороны, не говорили ни слова, заботясь лишь о том, чтобы она вновь не впала в истерику. Лиса шла, понурив голову, иногда обтирая с лица влагу, всхлипывая, что-то бормотала, и не замечала ничего и никого вокруг.

— Джейн, мне очень жаль... — неловко прервал тишину Пол, касаясь затылка, когда они вышли из школы. — Прости их.

Джейн с недоумением выглянула из-за макушки отчуждённой подруги.

— За то, что из кружка нас выгнали? Ну... я там почти ничего не делала. Можно сказать, только на бумажках состояла. Мне за Лис обидно, ужасно...

— Да что ты за человек такой?.. — перебил он с горечью в голосе.

Джейн приподняла брови и опасливо уставилась на Пола. Он молчал.

— Какой? О чём ты?

— Не бери в голову. — Пол вздохнул. — Сам не знаю, что сказать хотел...

Джейн поджала и без того тонкие губы и перевела взгляд на лицо подруги, но та смотрела лишь под ноги. Зато плакать прекратила.

— ... и за то, как тебя обозвали... Прости их. Они не со зла, правда. Просто... у них накипело. И пока не ясно, что там с Мелиссой...

Джейн понимала и разделяла их чувства, но совершенно не представляла оскорбления, которое для неё подобрали. Уточнять не захотелось. Возможно, какими-нибудь словами и кидались, только вот она так сильно боялась за Лис, что ничего не слышала.

Стоило ребятам из кружка решиться перечить Лисе — и Джейн вновь обратилась бледной тенью, какой была раньше. Позже она узнала, что кто-то из театралов окрестил её «верной собачкой Арендт».

***

Случай с Мелиссой окончательно подорвал авторитет Лис, и с тех пор, как их выгнали из школьного театра, круг общения заметно сузился. Тем не менее, некоторые друзья были возмущены исключением талантливой постановщицы из кружка и даже соглашались с тем, что Мел сама виновата, раз довела себя до такого ужасного состояния. И хоть Лиса продолжала одаривать общением всех, кто пока от неё не отвернулся, и по-прежнему вызывала восхищение талантом к рисованию и пению, Джейн чувствовала, что с подругой стало что-то не так.

Раньше она никогда не отталкивала людей от себя, а теперь могла на ровном месте нагрубить или обидеться. Кто-то переживал и пытался вернуть расположение, другие с лёгкостью отказывались от дружбы, и неудивительно: когда человеку нужна помощь, с ним порой становится очень тяжело. Джейн точило чувство вины: понимая, что Лис бесповоротно меняется, она ощущала навязчивое желание дистанцироваться, лишь бы не видеть глубокого разочарования в её глазах, даже когда та притворялась, будто ей весело.

Всё стало гораздо хуже, когда месяца через полтора после скандала с театралами в жизни Лисы разразился новый, куда сокрушительнее: мать объявила, что собирается за Тео замуж. Помимо любви, на то была ещё одна веская причина. Тем вечером в Лис что-то окончательно сломалось.

Бренда и Теодор сообщили «радостную» новость во время ужина в присутствии Джейн. Видимо, надеялись, что таким образом смогут избежать особо бурной реакции. Как же они ошибались, продолжая улыбаться и держаться за руки, пока ждали ответа Лис.

— Ребёнка нужно планировать, когда вы уже женаты... и желательно не первый месяц, — стиснув зубы, процедила она, вцепившись в край стола.

— Ты, конечно, прости, но мы сами разберёмся, что и как делать, — непоколебимо заметила Бренда и, помолчав, небрежно добавила: — Тебя, кстати, я не планировала тоже. И, вроде, ничего страшного.

Джейн устремила взгляд к напряжённым пальцам подруги, их костяшки побелели.

Вот бы Бренда взяла слова обратно! Раньше Лис боготворила мать за то, что у той нашлись силы уйти от скверного мужа и обеспечить дочери счастливое будущее, а теперь, сидя напротив с побелевшим лицом, не могла поднять озлобленных глаз.

— Чушь... — Выдохнула она, голос едва заметно дрожал от ярости. — Вы хотели меня.

— Мы захотели оставить тебя, — с расстановкой пояснила Бренда, — и поэтому поженились.

— Нет. — Лиса мотнула головой, потом снова. — Всё не так. Ты всегда говорила... что хотела меня.

Джейн с Теодором встретились взглядами. Забавно, что мужчина с внешностью деловитого педанта-интеллектуала, совсем взрослый и ни от кого не зависимый, был напуган не меньше школьницы.

Бренда нарочито делала вид, будто разговор не вёл к катастрофе.

— Лисси, да что с тобой такое?

— Н-ничего.

Стаканы с недопитым пуншем качнулись. Солонка качнулась. Джейн оцепенела, смотря за тем, как на мгновение накренилась высокая ваза с красновато-малиновыми цветами, которые принёс Тео.

Бренда недовольно сложила руки на груди:

— Подумаешь, какая трагедия! Дженни вот тоже не планировали, и что с того?

— Я НЕ ТАКАЯ, КАК ОНА!!!

Всё поехало и заскользило, грохнуло и взорвалось. Стол перевернулся. Нечто укусило Джейн в икру.

Когда находишься в эпицентре зарождающейся бури, собственное имя — последнее, что хочешь услышать. И безумно странно сразу после ощутить что-то сродни презрения к себе.

Она толком не помнила, как ушла, не оглохнув от криков, не изрезав ступни осколками вазы и посуды и даже не потоптавшись по остатками пищи и напитков. Джейн скорее сбежала — только на полпути домой, шаркая подошвой по асфальту с наледями, поняла, что забыла в чужом доме шапку, а по икре, устремляясь к отогнутому голенищу полусапога, ещё бежала кровь.

Лис вернула шапку на следующий же день в школе, вместе с извинениями за «ублюдскую выходку» матери и «дурацкую вазу», чей осколок порезал Джейн ногу. Она приболела и охрипла после незапланированной вечерней «пробежки», но, по сравнению с её, голос Лис звучал куда хуже, будто та больше никогда не сможет петь и звонко смеяться.

Хотелось надеяться, что пару дней или, в крайнем случае, недель спустя подруга станет прежней, узнает Теодора получше и поймёт, что в грядущей свадьбе и скором пополнении в семье нет ничего ужасного, и жизнь продолжится своим чередом, а также со всеми помирится и продолжит озарять мир своим особенным светом.

Но этого так и не произошло.

***

Двадцатого февраля, в воскресенье, Лисе исполнилось шестнадцать, это был её последний день рождения. На неделе она, не предупредив, провела ночь вне дома и в очередной раз поругалась с матерью. Вместо того, чтобы в качестве наказания отменить вечеринку, Бренда куда-то уехала на выходные вместе с мужем, оставив все хлопоты приготовления дочери.

Джейн надеялась, что их с Полом помощь приободрит Лису, но той словно было всё равно. Втроём они украсили первый этаж квартиры, заказали и приготовили еду с напитками, купили торт и свечи, подобрали любимые компакт-диски.

Из приглашённых десятерых пришли почти все, даже пара человек, воздержавшаяся от «декабрьского бунта» в театральном кружке. Лиса не звала их, но Пол был уверен: она хотела, чтобы Джейсон и Мелисса пришли.

Когда в дверях появилась Мел, Лис чуть не выронила начос. Точёное лицо пришедшей болезненно белело в складках тёмно-синего шарфа, напоминая барочную жемчужину. Отставив тяжёлую миску, Лиса с радостным визгом кинулась к ней, крепко сжала в объятиях и стала просить прощения. Они говорили так долго, что Мел вспотела, хотя ещё не до конца оправилась после экстремальной диеты и потому вечно мёрзла.

Джейн застыла посреди кухни с ананасом в руках. Пол потрепал её по спине, чтобы забрать фрукт, и она смущённо прыснула и отвернулась к окну, пытаясь совладать с накатившими чувствами. Радость смешалась со страхом: не верилось, что Лиса Арендт с искренней улыбкой проводит гостям быструю экскурсию, вышагивая под руку с Мелиссой Вуд, которая не держала на неё никакого зла. Магнитофон начал проигрывать Heart-Shaped Box, и после первого риффа на душе у Джейн полегчало. Она ненадолго прикрыла глаза и, плавно покачиваясь, продолжила расставлять закуски.

Когда пришли все, они уселись за стол, развеселились и разговорились. Вечер проходил лучше, чем Джейн могла себе представить: Лиса выглядела счастливой, Пол открывал одну бутылку газировки за другой, коробки с пиццей пустели, болтовня и смех не утихали. Но в какой-то момент Джейсона угораздило вспомнить:

— А, Лис! Слышал, у тебя мама замуж вышла. Поздравляю!

Лис отвлеклась от вопроса Мел, скривила губы и нехотя кивнула. Джейн ужасно захотелось перевести тему, но, прежде чем она подала голос, он спросил:

— Ты бы хотела, чтоб у тебя был сиблинг?

— Нет, — выплюнула Лис, едва не брызнув слюной.

Все, кто сидели рядом, растерянно умолкли вместе с Джейсоном, а потом постепенно затихли и остальные. Музыка на фоне разбавила повисшее в воздухе напряжение.

Пол привстал, перетягивая внимание на себя, поднял пластиковый стакан и откашлялся. Его радостное лицо контрастировало со всеобщей настороженностью.

— Лисси, с Днём рождения! Ты классная, я люблю тебя.

Лис плавно расправила плечи, скованно заулыбалась. Джейн едва ощутимо коснулась её предплечья под скатертью, чтобы точно отпустить неприятную ситуацию.

Каждый поднял свой напиток невзирая на то, что реакция Лисы определённо вызывала смятение. Пол вновь прочистил горло, чтобы продолжить:

— Знаете, я ведь тоже сначала не хотел ни братика, ни сестру — вообще никого! Мне было достаточно старшей, она и так без конца таскала моих динозавров и висела на телефоне с подружками, пока я пытался заснуть, — Пол сделал паузу, хитро прищурившись, кто-то усмехнулся. — Когда родители сказали, что нас станет больше — о-о-о... Я устроил истерику и поклялся, что спущу ребёнка в канализацию, когда его привезут!

Стол разразился смехом, даже Джейн не удержалась. Пол никогда раньше такого не рассказывал. Прикрывая рот, она повернулась — стул Лисы пустовал. Сквозь ритмичное звучание Break The Spell послышался топот по лестнице, а затем громко хлопнула дверь на втором этаже.

Гости стали перешёптываться: кто с волнением, кто — с недоумением. Пол опешил, но, прежде чем опуститься на место, неловко махнул рукой:

— Ей не всегда заходят Стоуны...

— Возможно, Лис пошла переодеться, — пытаясь не выдавать внутренней дрожи, Джейн потянулась за начос, чтобы прикрыть неуверенность в голосе. — Или принесёт-покажет что-нибудь.

Получив объяснение, ребята вскоре продолжили праздновать как ни в чём не бывало и будто решили впредь не заботиться о взбесившейся подруге, пока та сама о себе не напомнит.

Прошло пять минут, десять, двадцать... Наконец, где-то полчаса спустя, Пол позвал Джейн к лестнице, подальше от гостей.

— Пожалуйста... Проверь её, — попросил он тихо, кивком указав наверх.

Джейн захлопала глазами, пытаясь игнорировать приставучий бит A Kind Of Magic. Кто-то хлопнул в ладоши, и до неё наконец дошёл смысл услышанного.

— Не хочешь сам? Ты ведь её парень.

— А ты — лучшая подруга. Что, если она там и правда переодевается? Дженни, я волнуюсь.

Она кивнула, и Пол ушёл развлекать гостей.

Поднимаясь по лестнице, Джейн чувствовала, словно с каждым шагом ступни наливались свинцом, а в груди креп страх: «Мы что... оба боимся её? Тупо. Это ведь наша Лис».

Она тихо постучала.

— Войди, — послышалось из-за двери.

— Лис, прости, что вторгаюсь. — Джейн закрыла за собой. — Ты отошла и куда-то пропала. Все тебя очень ждут, Пол... заволновался и послал меня. Кхм. Вдруг ты тут раздеваешься и всё такое.

Из-за частых ссор в доме ночёвки здесь стали проводиться реже, но комната по-прежнему ощущалась чересчур знакомой. Запрокинув голову, Лиса сидела в лопнувшем кресле-мешке, сбоку на пол осыпался наполнитель. Лицо подруги блестело в свете люстры.

— Значит, не так уж волновался... — Она фыркнула. — И ты якобы сама не пошла бы без чужих указаний, просто ждала, когда кто-нибудь пошлёт.

Джейн молчала, тревога обволакивала лёгкие, воздуха стало не хватать, и она задышала почаще. И учуяла резкий запах.

— Лис, что это?

— Да так, решила немного расслабиться. Тупые вопросы выводят из себя.

Она лениво махнула рукой в сторону тумбы.

— Ты выпила?..

— Угу.

Джейн смерила взглядом пустую бутылку и не обнаружила больше ни одной.

— Это всего лишь пиво. Я уж решила, что ты так пьяна, что не можешь думать. Как ты вообще её достала? Кто купил?

— Я сама, — Лис тщеславно хмыкнула. — Мне продал один парень... из ларька на углу. Такой хороший мальчик...

Джейн поняла, что подруга не намерена вставать и спускаться, но уходить не собиралась, хоть происходящее и приносило сплошное беспокойство.

— Если вскроется, его оштрафуют или даже уволят.

— Да уж. Точно. Ну, сам виноват... Я применила на нём свой... «да-ар», — Лис неуклюже присела и в насмешку изобразила магический пас ладонью перед собой, наблюдая за Джейн, — а он поддался. Идиот.

Джейн нахмурилась. Она замечала пару раз, как Лис кокетничает с незнакомцами ради выгоды. Точно уловив ход её мыслей, подруга скучающе скользнула взглядом к стене:

— Ты, наверное, представила, что я с ним гуляю, чтобы он продавал мне всякое дерьмо?

Почему Джейн вообще должно было волновать, шло ли за флиртом Лис что-нибудь ещё, пока она не видела?

— Ни о чём таком и не думала! Мне не верится, что ты бы стала изменять Полу.

Лис мрачно рассмеялась:

— О, правда? Почему же?

— Он у тебя очень хороший, — Джейн осеклась, поймав её взгляд, и тут же добавила: — и предательства ты терпеть не можешь.

Лиса скривилась и поднялась на ноги, уставилась на стену позади Джейн, прежде чем вернуться к виноватым серым глазам.

— Обернись. Посмотри на картину.

— М-может вернёмся ко всем? Я ж уже кучу раз тут всё видела.

— Я сказала: посмотри.

Джейн пожала плечами и развернулась. Сбоку от двери висел один из пейзажей Лис. На полотне изображался городской парк в разгар весны, в котором они часто зависали после школы.

На картине виднелись поросли кустарника, с одного края огибавшие затопленный водой овраг, который многие ошибочно принимали за озеро. Над ним длинные ветви ивы касались водной глади, а под их кроной расположился рыболов, разложив снасти на скамье неподалёку. На переднем плане пестрели желтовато-белые цветы с острыми лепестками и пара пустых скамеек с видом на водоём. Небо было практически безоблачным, лишь парочка темнела на горизонте. Солнце клонилось к кромке леса вдалеке.

— Лис, я её на выставке рассматривала. Отлично нарисовано. Легко могу представить, как сижу там и подмерзаю из-за того, что сбросила с плеч куртку. Скорее бы снова сходить к иве...

— Смотри внимательнее.

Джейн вгляделась в мазки. Можно было представить каждое отлаженное движение кисточки, если уделить должное внимание. Лис за спиной молчала.

В это время музыку снизу включили погромче. Магнитофон по-прежнему играл альбом Queen, рок-н-ролл звал танцевать.

— Чего ты хочешь? Пошли, все заждались.

— Аргх! Им и так хорошо! — Лис, кажется, пнула стеллаж с куклами — резные дверцы звякнули стёклами. — Ненавижу... — она умолкла, будто прикусила язык.

Джейн ни на шутку испугалась. У Лисы сегодня День рождения, отчего она такая недовольная? Позади раздался глубокий выдох.

— ... ненавижу, когда льстят. И когда делают вид, якобы у меня талант.

Она за мгновение оказалась у стены и небрежно ткнула в картину пальцем.

— Ты что, не видишь?!

— Лис, осторожнее!

Джейн вгляделась в фигуру рыбака. Тот сидел... неестественно: слишком узкие плечи, ноги вывернуты под неправильным углом. И то, что всё это время представлялось снастями, оказалось мешаниной мазков, в которой ничего конкретного не различалось.

— Это, по-твоему, нарисовано хорошо?

— Я... не обращала внимания раньше. Но какая разница? Это мелочи.

— Ха! Смотри ещё.

Лиса принялась истыкивать пейзаж. Ива оказалась не такой уж печальной и изящной: её листья — кое-как нанесённые прерывистые линии-пунктиры; ствол в неуклюжей попытке имитировать просветы подкрашен наугад более светлыми оттенками, чем кора; даже россыпи цветов теперь смазывались и ощущались недорисованными.

— Погоди, — у Джейн голова шла кругом, картина воспринималась куда хуже, чем пару минут назад. — Наверное, это... Как ты говорила однажды? Импрессионизм?

— Никакой не импрессионизм! До тебя не дошло? Вы все льстите, говорите, какой талант, а это не так. Вы просто не хотите замечать очевидного: это в лучшем случае посредственность, я — посредственность! Дженни, даже ты!

Лис схватила осушённую бутылку за горлышко и в ярости ударила по полотну. Джейн вскрикнула, закрыв лицо руками. Остатки пива брызнули на картину и обои, осколки со звоном разлетелись, на слое краски остались порезы.

— Зачем ты так?!

— Потому что хочу, ясно?! — крикнула Лис и разрыдалась, её лицо горело. — Мой день, не мешай веселиться!

Лис отшвырнула остатки бутылки под кровать и рухнула, уткнувшись в матрас лицом.

Сердце Джейн неистово билось, глаза бегали по комнате. В воздухе висел въедчивый запах дешёвого пойла. Ей хотелось успокоить подругу, но больше — сбежать. Однако оставить её в таком состоянии не могла.

— Что это там у тебя?.. Чей-то подарок? — Джейн попыталась отвлечь Лису. Из приоткрытого шкафа торчало что-то пушистое и белое.

Подруга пробормотала нечто нечленораздельное, что можно было трактовать как разрешение посмотреть. Оказалось, дверью зажало модный полушубок. Стоило взять вешалку в руки — нежнейший мех светло-голубоватого оттенка скользнул меж пальцев. В душе Джейн затеплилась тихая радость: Лиса с лета мечтала о таком, стоило им увидеть нечто подобное на витрине бутика в Монтерее.

— Я не буду носить эту хрень.

Скрипя кроватью, Лиса присела на край и утёрла рукавом слёзы.

— Но почему?

— Подарок ублюдка Тео.

— Но... разве важно? Ты его так хотела!

— Ага. Просила его у мамочки, — Лис чуть ли не прорычала последнее слово, — а она растрепала своему...

Джейн погладила искусственный мех, сожалея, что неприязнь к отчиму пересилила.

— Примерь, — неожиданно приказала Лис.

— Зачем?..

Однако Джейн надела вещь, понимая, что не стоит ждать пояснений. Злить подругу сильнее совсем не хотелось — хорошо, что она, вроде как, больше не собиралась разнести комнату.

Полушубок оказался ей почти впору: как нужно, покрывал ноги до колен, хорошо сидел в плечах, только немного висел в зоне груди.

— Отлично. — Лис удовлетворённо кивнула. — Забирай.

— Что?! Нет! Я не могу!

Джейн стянула с себя чужой подарок и откинула на кровать, будто что-то опасное. Лиса посмотрела пронзительно.

— Ты возьмёшь его или я его спалю.

— Что?..

Подруга метнулась к письменному столу и достала из ящика зажигалку, подхватила полушубок и, держа на весу, щёлкнула колёсиком. Язычок пламени чарующе осветил её хорошенький подбородок и мстительно горящие глаза.

— Стой! Не надо!

Джейн даже не заметила, как шубка вновь оказалась в её руках, а сама она плюхнулась на край постели рядом с Лисой.

— Я бы правда его сожгла.

— Я верю.

— Никогда бы не надела его после того, как...

Лис что-то промычала и прижала ладони к лицу, заплакала навзрыд.

Джейн крепко обняла её, ничего не понимая. Всё нутро онемело. Она слишком вымоталась, чтобы по-настоящему остро ужаснуться прерывистому рассказу о том, как в салоне, во время примерки полушубка, Теодор откровенно пялился на Лис, касался её спины, груди, колен и прочего под видом осмотра покупки.

— И он делает так постоянно! Пока в пижаме, пока в школу... — Лиса сотрясалась в рыданиях, крепко держась за Джейн, пока та слушала и молчала. — Я ей столько раз говорила! Она не верит! Говорит, выдумываю! Что я просто хочу разрушить их брак!..

Джейн оставалось лишь гладить её по лопаткам и волосам. Ей казалось, скажет хоть слово — сама впадёт в истерику: «Нет, всё не может быть так. Он ведь сразу тебе не нравился. Что, если?.. Нет, не можешь же ты ошибаться... Он... чудовище».

— И она вышла за него! У них будет... ребёнок! Вышла только из-за этого!.. — Лис захлёбывалась, глотая воздух, но не умолкала. — Как и со мной! Она должна была... прервать...

— Что?..

Джейн отстранилась от Лис, лица обеих влажно блестели. Смысл последних слов дошёл до неё не сразу.

— Лис... Лисси... — Джейн всхлипнула и смахнула ненавистные слёзы, — тебя бы тогда ведь не было!

— Плевать! Зато она бы окончила колледж!

— Лис, она оставила тебя...

— Лучше б выбрала нормальную жизнь, а не отца!

Джейн снова обхватила её руками и процедила, сдерживая плач:

— Нет... Я... рада, что мама выбрала тебя. Лиса. Она так решила. И я... очень рада. Значит, так и... должно быть.

Лис вывернулась из рук и оттолкнулась, отползла к стенке, её взгляд источал ненависть, голос задребезжал:

— Она ужасная дура, что уже дважды так залетела! Мне не важно: брат будет или сестра, пусть сраный эмбрион сдохнет!

Сердце Джейн оборвалось. Она таращилась на подругу, не в силах поверить, что действительно услышала столь злобную, отвратительную мерзость.

Кажется, это был предел её прочности. Ладони и ступни уподобились камню. Поднявшись, она смогла дойти лишь до двери — дальше ноги нести отказались. Джейн осела на пол и... закрыла глаза, отказываясь воспринимать что-либо ещё.

Когда она пришла в себя, в доме было тихо. Лис обеспокоенно топталась рядом, рылась в какой-то сумке на молнии. Джейн наклонила затёкшую шею, и с её лба сползло мокрое полотенце. Голова кружилась и болела.

Подруга тут же присела к ней, стала спрашивать о самочувствии. И, убедившись, что скорую вызывать не надо, пробормотала:

— Пожалуйста, не говори никому о том, что я... тебе тут высказала. Мама всё равно не верит, а он... пока не натворил ничего похуже.

Джейн недоверчиво замотала головой, в горле пересохло.

— Где все?..

Лис дала ей воды.

— Ушли. Когда ты отключилась, я взяла себя в руки, умылась, спустилась и попросила разойтись.

— Но вечеринка...

— Да плевать. Они и так неплохо без меня успели развлечься.

Лис звучала обиженно, но у Джейн не нашлось ни сил, ни желания её переубеждать. К тому же, гости правда праздновали так, будто человек, у которого День рождения, был им вовсе не нужен.

Со стороны лестницы в прихожей хлопнула дверь, и после послышались торопливые шаги.

— Я принёс льда, — запыхавшийся Пол показался в проёме и протянул мороженый пакет своей девушке. — Ох ты! Джейн, ты как?

На нём была забавная шапка с вязаными рогами, как у быка.

Когда Джейн совсем полегчало, ей предложили остаться на ночёвку, но жизненно необходимо было вернуться к матери, в свою комнатку, укрыться подальше от безумных кощунственных желаний и неутихавшей ярости, гнетущего разочарования.

Лиса упаковала новенький полушубок в пакет и в сопровождении Пола отправила Джейн домой.

Было поздно.

***

Любое воспоминание о Лис приносило боль. Были ли у них вообще моменты, способные перекрыть весь ужас, который пришлось пережить или стерпеть? Куда делось всё хорошее?..

Джейн успела понять: легко одурачить того, кто сам с радостью готов во всё верить, и впредь решила соблюдать бдительность.