Неприятный разговор
Прошло три дня после начала моего заболевания и ссоры с Ребеккой. Более сорока пропущенных звонков и более пятидесяти смс от нее же. Сидя за компьютером, я слышал вибрацию и видел имя на дисплее: «Бекки», но откладывал телефон в сторону, надевал наушники и погружался в свой мир. Мир Алекса Нила Фарелла, в котором существует только его собственное я, вкусная еда и хорошая музыка. Я не вел себя глупо, нет. Я хотел, чтобы она поняла, что я могу выжить без друзей, что мне и в одиночестве, собственно, неплохо. А если честно, то я хотел внимания с её стороны. Мне хотелось, чтобы она переживала за меня, ведь, так я бы понял, что важен и нужен ей. Она и переживала, но мне этого было мало. Жуткий собственник – а это не есть хорошо. Ладно, я вел себя глупо, окей.
Мама все эти дни пыталась достучаться до меня. «Надо ходить в школу, все самое важное пропустишь», – говорила она. Ну, а я, конечно же, кивал ей в знак одобрения, а сам стоял на своем. У меня была ужасная антипатия к такому месту, как школа. От одного слова уже становилось неприятно. Ну, думаю, главную роль во всем этом спектакле играл мой ужасный скверный характер и не менее ужасное поведение. Я вечно ворчал, как старый дед, вечно был всем недоволен, мог спокойно послать незнакомца или знакомого куда подальше, не следил за своим лексиконом, ни дня не мог прожить, не выкурив хотя бы одну сигарету, а это в мои шестнадцать-то. Мнение матери и отца, конечно же расходилось. Мама считала, что во всем виноваты они с отцом, что воспитали как-то не так, не углядели где-то и что-то когда-то не проконтролировали. Отец же, считал, что во всем виноваты гормоны и переходный возраст – это, наверное, самая лучшая отмазка для родителей, которым просто хочется закрыть глаза на это все и не думать о том, что это именно они виновники такого поведения их чада. Маму уважал больше, хотя бы за то, что она с легкостью принимала свои ошибки и была готова их исправить.
В не любимой мною школе ситуация была не лучше. Там меня вместе с характером и поведением ненавидела половина учительского состава, кроме учителя искусства, мистера Фрейзера. Он был моего роста, отличного телосложения и легкой сединой на голове. После бесед на уроках, я еще задерживался у него в кабинете, и мы говорили обо всем на свете. Он прекрасно понимал меня, говорил, что я действительно очень умный и талантливый парень, просто ленюсь и не вижу никакого просвета в будущее. Он пытался объяснить мне, что без усилий не будет результата, хотя я это и сам понимал, но возраст брал свое. Мистер Фрейзер не видел во мне того Алекса, которого видели остальные учителя, ученики и даже родители. Этот человек видел во мне только положительные стороны, а отрицательные обосновывал, как этапы взросления, без которых просто невозможно обойтись. Он видел для меня будущее, а я не видел его для себя. Я уже был потерян в столь юном возрасте. Я действительно не знал, кто я такой. Одни говорили одно, а другие – другое. Сколько людей, столько и мнений. Например, Бэтти Саливан – капитан команды поддержки, говорила, что я грубый, невоспитанный хам, лентяй, бездарь, лодырь и еще куча синонимов к этим словам. Можно было подумать, что сама она святая, ей-Богу. Лэйт Уондер - капитан футбольной команды, говорил, что я идиот, ничего не добьюсь в жизни, что футбольная команда мне даже не светит и, что Бекки явно нужно найти друга намного лучше меня, ведь, она вся такая идеальная, а я нет. В этом-то и была проблема. Я её полная противоположность, а противоположности притягиваются, как говорят. Непонятно, кто и когда это сказал, но все привыкли в это верить.
Я почувствовал, что кто-то нарушил мое одиночество. Глазом на спине, скорее всего. Странное дело – несмотря на громкую музыку в наушниках, всё равно почувствовал нарушение моей идиллии.
На пороге стоял мой отец.
— Почему ты не постучал? — я был очень зол, ведь, он нарушил мой покой.
— Дай подумать, может, из-за того, что кто-то глухой? — он сделал явный акцент на последнем слове.
— Извини, я был в наушниках, – я указал на них.
— Там Бекки внизу, может, спустишься или позвать ее сюда?
— Скажи, что я умер.
— Значит, я тебя воскрешу, — в комнату зашла Ребекка.
Отец вышел из комнаты и закрыл за собой дверь. Ребекка взяла стул и села рядом со мной. Мы долго смотрели друг другу в глаза. Затем она заговорила.
— Что происходит? — спросила она медленно и шепотом.
Действительно, что происходит? Куда это все катится?
Я посмотрел на нее, как можно более драматично.
— Я не знаю, — ответил я.
— Ты игнорируешь меня, зачем? Зачем? — спросила она, повысив тон.
Я отвернулся от нее.
— Бекки, просто я думаю, что тебе действительно не стоит дружить со мной, я грубый, надоедливый, хам с глупыми шутками, меня все ненавидят, я худшее, что когда-либо случалось с тобой.
— Кто сказал тебе весь этот чертов бред, Фарелл? — она повернула мое лицо на себя, так, что мы теперь смотрели друг другу в глаза. — Я никогда не перестану дружить с тобой, никогда! Ты для меня не просто друг, ты намного больше, правда, — она заплакала и прикрыла лицо руками. Я крепко-крепко прижал её к себе.
— Бекки, не плачь, пожалуйста.
— Алекс, ты единственный настоящий друг, ты такой один, — она говорила это моему плечу, шмыгая носом. — Ничего ты не хам, ты прекрасный, Алекс, я не хочу представлять свою жизнь без тебя.
Она плакала, а я прижимал её к себе и гладил по голове. Какой же я идиот! Вся эта моя трехдневная афера обернулась мне слезами Бекки. Это так ужасно – видеть, что из-за тебя кто-то плачет. Всё равно я был жутким эгоистом и собственником, поэтому и спросил у нее:
— Кевин звал тебя на завтрашний бал?
— Да, но я сказала, что иду с тобой, — она приподняла голову и посмотрела на меня, я улыбнулся.
— Ты безумно красива, даже когда плачешь, — я не знаю, зачем сказал это. Чувства заиграли.
— Я выгляжу, как Джокер, — она улыбнулась.
Я смотрел на ее улыбку и просто не мог не улыбнуться в ответ. Как же я хотел позволить себе взять ее за руку и никогда больше не отпускать, но я боялся испортить все, что и так еле-еле держится. Я бы хотел взять ее и сбежать из Финикса, куда-нибудь в Лос-Анджелес. Самое лучшее для самой лучшей.
— Мне пора, — вернула она меня с небес на землю.
— Да, иди, спасибо, что зашла.
— Прекращай это все, Алекс, это явно не твое, — сказала она и ушла.
Действительно, это все не мое. Что же тогда мое?
В понедельник, идя по школьному коридору, замечал на себе кучу взглядов. Обычно такого не было, на меня мало кто обращал внимание, а сейчас целый избыток. Ребята перешептывались между собой, а потом, заметив мой взгляд на себе, переставали. Дело было в том, что меня взяли в школьную футбольную команду, куда я хотел попасть ради колледжа. С моими оценками он мне явно не светил, но благодаря футбольной команде, я мог даже получать стипендию. Я очень долго пытался попасть туда. Вот и просвет для моего будущего. Для многих было шоком то, что взяли именно меня.
Мы сели с Бекки за самый удаленный столик во время ланча.
— Все так обсуждают тебя, — сказала Бекки, оглядевшись по сторонам.
— Да, но мне плевать, — сказал я, хотя мне было совершенно не плевать
— Вот и правильно, обращай внимание только на одобрительные комментарии в твою сторону.
— Алекс! Я слышал, тебя приняли в нашу команду, это очень круто, — послышался этот убогий голос Кевина.
Возможно, мое отвращение было вызвано именно ревностью, но черт его бы побрал, он действительно казался гадом. Короткая стрижка, волосы, будто перекисью осветлил, до жути ущербная сережка в ухе, самые обычные карие глаза и противный голос. Чем он всем так нравился? Возможно, неплохим телосложением, но это же не так важно, да?
— Да, это неожиданно было, — как можно более спокойно ответил я.
— Говорят, ты два года пытался попасть в нее, — с фальшивой улыбкой на лице сказал он.
Держись, Алекс, просто держись.
— Да, именно так.
Господи, когда он уйдет?
Он придвинул к нашему столику еще один стул. Для себя, видимо.
— Бекки, не возражаешь, если я присяду поговорить с Алексом?
Ребекка посмотрела на меня, затем на Кевина. Она думала.
— О, да, конечно, я уже собиралась идти на экономику, пока, ребята. — Резко сказала она и вышла из-за стола.
Зачем она это сделала? Не было у нее никакой экономики, ложь это все.
— Каково это – ждать чего-то? — спросил Кевин с ухмылкой.
Явно хотел унизить меня, а я хотел ударить его. Нужно было держать себя в руках. Потасовка с новым лучшим учеником плохо бы сказалась на моей, и без того убогой, репутации.
— Это паршиво, Кевин.
Я встал из-за стола, громко задвинул за собой стул. Каждую секунду, проведенную за разговором с этим уродом, я стал ненавидеть. Во мне бушевало пламя злости и несправедливости. Не знаю почему, но я стал сравнивать себя с ним. Я не последний падонок, но учусь плохо. Он последний падонок, но при этом отличный ученик. Дело тут даже не в знаниях, а в характере. Если ты можешь строить из себя прилежного ученика – ты им и будешь. К сожалению, все строится на «если ты можешь строить из себя». Я не мог ничего из себя строить. Назревал вопрос: где эта справедливость?
— Да ладно тебе, я просто хочу подружиться, — как можно более дружелюбно произнес он.
Я же знал, что все его слова фальшивы. Притворная маска порядочного молодого человека.
— Ты хотя бы себе не ври, окей?
Я направился к выходу из столовой.
Идя на улицу, я долго думал: как же к таким людям притягиваются другие люди? Насколько нужно быть слепым, чтобы подпустить к себе такого человека? Что такого он вешает на уши, что все тянутся к нему?
Зависть? Нет. Скорее, ярко выраженное отвращение, упомянутое и ранее.