Марионетки не созданы для реальности.
Отражение в зеркале расплывалось, превращая контур силуэта в нечёткие пятна. Полумрак окутывал стены небесного цвета, словно шелковистый занавес скрывал сцену. На фоне играла скрипка, которая давала возможность расслабить мышцы тела. Изобилие абстрактных картин прекрасно дополняли обстановку и помогали разобраться в своих мыслях.
Жаль, что не мне.
— Что является твоим страхом?
Руки тряслись, но я не обращал на это внимания. Это не важно. По крайней мере я попытался внушить себе это. Губы замерли на полуслове. Стоит ли?
— Сомнительный вопрос, правда? — с тенью улыбки спросил он, подкидывая бирюзовый камень в воздух.
Самоуверенный лжец.
Я кивнул. Перебирая пальцы и покусывая вишнёвую губу, я старался сосредоточиться на его утонченном образе, что так притягивал своей подозрительностью.
Шелковистые волосы цвета золотой мишуры поблескивали, когда пальцы небрежно касались густой, вьющейся чёлки набок. Висок был слегка подбрит, оголяя вид на серебряную серёжку паукообразной формы. Мраморное лицо без единого изъяна было поистине прекрасным: азартные акварельные глаза, которые скрывают густые тенистые ресницы, синеватые губы, слегка впалые щёки. Идеальный претендент на роль сердцееда.
— Он... Он был реален.
— Кто «он», Энди? — его руки сомкнулись в замок. Он с интересом наблюдал за моими движениями. — Расскажи мне о нём.
— Чтобы ты снова начал убивать меня таблетками до потери сознания? — сквозь зубы спросил я.
— Зачем мне это делать?
— Может, потому, что ты психиатр?
Дрожащие руки нервно застывали в разнообразии жестов. Недоверие всё больше охватывало меня с головой, словно туман.
Я резко встал с мягкого кресла, пытаясь вслушаться в высокие аккорды, которые слабым эхом отражались в моём сознании.
— Твой личный, — бархатистый голос был схож со звуками флейты, на которой любила играть она.
— Поэтому тебе нельзя доверять. Все иллюзии являются моими личными плодами воображения! Откуда мне знать реальный ты или выдуманный?!
— Ты начинаешь терять самоконтроль, — спокойно произнёс он, пристально разглядывая мои широкие глаза. Мною властвовало волнение за свои мысли.
Он умеет их читать лучше, чем я сам.
Я вздохнул и подошёл к зеркалу в обрамлении поддельной бронзовой рамки, которую покрывал рельеф древних иероглифов. Всматриваясь в пустоту, я отчаянно пытался найти своё отражение.
Его нет.
Бескровные пальцы неуверенно дотронулись до прохладной глади. Сквозь тело прошёл невидимый ток, гипнотизируя. Я закрыл глаза и отдался чувству невесомости.
— Его зовут Зефир. Красивый, таинственный, непредсказуемый... Завораживающий взгляд и голос. Он беззаботно смеялся и боялся мира, — ресницы подрагивали, а уголки губ приподнялись в лёгкой улыбке. — Мы... Мы слишком похожи.
Переведя взгляд на фигуру в белоснежном халате, я замер в ожидании ответа.
Потоки ветра лавировали между моими спутанными прядями, причиняя боль продрогшей коже. Искусанные до бесчувственности губы сжались.
— Ты не веришь мне, — вырвалось с моих губ быстрее, чем мои мысли.
— Почему?
С наигранной улыбкой я замолчал и вновь перевёл взгляд на зеркальную поверхность.
— Он не поймёт тебя.
— Уходи отсюда.
— Твой взгляд.
— С ним что-то не так?
— Фальшь, — презренно прошептал я и сжал ладонь в кулак. — Ты переполнен ей. Двуличие. Наигранные роли. Я ненавижу это. И её тоже.
Резко развернувшись, я упал на мягкий ковёр и сел в позу лотоса. По коже прошла волна блаженства и дрожь, окутывающая во мрак.
— Я не хамелеон.
Рассматривая тонкие нити узора, что красиво окутывали стену, я всё больше сомневался в своих мыслях. Приторный аромат лепестков роз поглощал меня в глубину нейтральности и отсутствия.
— А я не сумасшедший, — прошептал я, всё так же всматриваясь в нежный фиолетовый цвет.
— Это самовнушение. Мы все сумасшедшие, только с разными уровнями поражения.
Комнату окутала убивающая тишина. С каждой секундой я всё больше уплывал из реальности в иной мир, словно моя душонка испарялась в музыке, которая не помогала расслабиться. Режущий звук обжигал голову, создавая ощущение нимба, который сжимался и давил на виски. Казалось, что струны вот-вот разорвутся от касаний смычка, но этого не происходило.
— Ты веришь в это? — спросил я у неё, нервно смяв край футболки в кулаке. — Это казалось таким реально нереальным*... Но, знаешь, я привык. Привык тонуть, падать, срываться в пропасть видеоигры с бездушными звёздами. Мечтать и захлёбываться в волне её локонов. И думать. Много. Чтобы сводило мозг от прилива бесполезных отбросов, как и их образ, слова, мнение, на которое плевать мне. И другим. Даже тем, кого не было или нет. Это существование вне мирового аквариума, где все рыбки трепетно убивают друг друга и прячутся от него на глубине сознания планет. Это схоже со словом «сумасброд», только между ними нет никаких связей или нитей. Это гениальный минус всего, что существует и не бывает. Реальность — сплошная иллюзия независимости. Мы все жалкие пешки в руках безумцев с масками равнодушия на лицах, хотя так яростно жестикулируем в пустоту, которую называют свободой. И вы не исключение... — слова вырисовывались в картины прямо на стенах, смешиваясь воедино разнообразием цветных клякс и пазлов.
Проводя указательным пальцем по линии рисунка, я затаил дыхание. Адреналин заставлял разжаться и выплеснуть себя из тела, словно магическую пыльцу, которая бывает лишь в детском воображении.
— С кем ты разговариваешь? — с восхищением в глазах спросил он Феликс, потирая на руке невзрачный перстень.
Сомкнув губы, стеклянным взглядом голубых глаз я окинул его гибкое, сутулое тело. Его туман пронзал насквозь, толкая в неизвестность и страх оказаться первым проигравшим. Голос вновь пропал, не давая издать хотя бы крик.
— Тебе не нужен голос, ты ничего не докажешь.
— В его пальцах твои нити, помнишь?
Резко повернувшись к противоположной стене, я зажмурился. Острая боль впилась в рёбра, не пропуская кислород.
— Меня от тебя тошнит, — хрипло произнёс я, облизывая пересохшие губы.
— Правда?
Не ответив, я продолжил осматривать помещение, словно в первый раз. Тот же полупрозрачный столик для чаепития, та же нежная кружевная ткань, закрывающая вид наполовину. Привычный набор постановочных декораций с ультратонкой росписью. Хрупкий фарфор, миниатюрная корзинка и печенье с нежным кремом внутри, которое не исчезает никогда.
Что происходит?
Внутри что-то сжалось, словно во время невесомости. Мною заиграла уверенность.
— Почему ты молчишь?
— Не хочу, — пожала плечами я.
С искрами в глазах я подошла к манящему аромату выпечки и молча протянула руку. Лицо озарила искренняя улыбка.
— Хочешь печенья? — спросила я, рассматривая лакомство со всех ракурсов.
Закрученные на концах пряди скрыли его черты лица, как только последовал кивок. Я с безразличием коснулась его замёрзшей руки и отпрянула, откусывая воздушный кусочек.
— А где Зефир? — вспоминая последние отрывки событий, словно несовместимые кадры кинофильма, произнесла я.
— Его нет, — им владело спокойствие и раскрепощённость.
— Нет?
— Ты рисовала на стенах и разговаривала сама с собой. Красиво, грациозно, мило...
— Н-но это была не я. Или... — в замешательстве я подняла сосредоточенный взгляд, который спустя секунду сменился испугом. — Я не помню...
Лицо Феликса озарило непонимание и задумчивость. Опустив взгляд в пол, я сдерживала жгучие слёзы. Где мои воспоминания?
— А что ты помнишь, Энди?
— Я... У меня случился срыв. Я хотела спать. Знаешь, бесконечность часов. Не важно где и при каких обстоятельствах. Просто наслаждаться тишиной и волшебством, тонуть в собственных мыслях. Без людей, без психозов и без тебя, — отвернув голову в сторону, я не содержалась. Ресницы окутали прохладные капли чувств, которые показывали мою слабость. — Я потерялась в бесконечном мире, где нет слов «время» и «реальность». Я... Я запуталась, понимаешь? — шёпот переходил в беззвучную жалость и тошноту.
— Дыши.
— Нет! Хватит! Хватит лгать! Ты знаешь, ложь убивает меня! — выкрикнул я, падая на пол.
— Я не лгу тебе.
— Правда?! Тогда какого чёрта Зефир до сих пор не стоит рядом со мной, если он был?! Я касался его дрожащей ладони! — с губ слетали судорожные вздохи, превращаясь в шумный вакуум истощения.
— Это была твоя ладонь, Энди.
С безумием в глазах, я опустил взгляд на трясущиеся ладони, что вызывали отвращение и испуг. Глаза расширились, а лёгкие сжались под давлением, не пропуская невидимые пузыри воздуха.
— Он сидел в заброшенном шкафу! Он б-боялся! Он... Он рыдал, сжимался в страхе, прятался от меня!
— Нет, Энди. Это ты пряталась от выдуманного силуэта и кричала до потери пульса, задыхаясь от слёз, — растерянно говорил он, всматриваясь в мои два океанических стекла, которых вот-вот изуродует трещина.
— А... А конфеты? Карамель! Приятный шелест фантиков, блеск фольги, п-приторный... Приторный аромат!..
— Карамель — это неотделимая часть тебя. Ты не помнишь? Я каждый день ставил вазон со сладостями.
Беспорядочно переплетая пальцы между собой, я тяжело дышал, чувствуя привкус кровавых слёз безысходности.
— И я постоянно засыпал после них... — хрипло протянул я, шатаясь из стороны в сторону. — Значит... — тишина эхом пронеслась по кабинету, переплетаясь с нотами, что вылетали со струн скрипки. — Там был порошок! Ты пичкал меня снотворным, после которого я каждый раз умирал в душе! Ты знал об этом, но продолжал наблюдать за моей болью!
— Не всегда фантазия является действительностью.
— Заткнись! — истерично выкрикнул я, с мощным ударом о стену. Запястье пронзила острая боль. Я вскрикнул и сжал зубы. — Не трогай меня!
— Но я не касаюсь тебя...
Не слушая его слов, я вновь врезался в твёрдое препятствие, не чувствуя собственное тело. Или нет?
Чувство, словно я прозрачное нутро или невидимый полтергейст внутри себя, который затерялся в невесомости, разъедало изнутри. Избивая руки в кровь, я отчаянно кричал, задыхаясь от обиды и ненависти.
Удар. Ещё один. Боль. Много убивающей боли.
Казалось, что я сломаю преграду и упаду в глубокий космос, что снится мне каждую чёртову ночь, предупреждая о скором срыве в неизвестность. Закрою глаза и окажусь между парящими звёздами, которые помогают забыться, как дорогое вино для элитного общества. Будто увижу тебя и захлебнусь до дрожи от переизбытка океана эмоций.
Потому что никто не прыгнет за мной, чтобы помочь.
Невольно упав, я закрыл глаза и провалился в темноту. Тяжёлое дыхание отдавалось пульсацией в висках и болью в рёбрах. Лёгкие сдавливало под высоким давлением, а кожу обжигал холод.
— Энди?
Я резко открыла глаза и, хлопая спутанными ресницами, с испугом прокручивала последние события в глубине сознания.
— Что произошло? — шёпот отражал весь ужас, что сжимался в крепкий узел боли.
В воздухе повисло молчание, пронзающее внутренний мир до кончиков пальцев. Разум утонул в море пустоты с эмоциональной пеной. На мягком ковре хаотично разбросаны части печенья, которые секунду назад были сжаты в ладони.
— Феликс?
— Я...
Сквозь слабость и нежелание, я подползла к стене и опёрлась спиной. Разъедающая опустошённость убивала, а слёзы перекрывали доступ к реальному миру.
— Где мои мысли и воспоминания? Почему это всё происходит со мной? — с губ сорвался судорожный всхлип. — Почему это не может остановиться хотя бы на секунду? Ты... Да ты даже представить себе не можешь каково чувствовать себя актрисой иного измерения, которое стирает воспоминания, словно графит. Когда... Когда ты выпадаешь из реальности, замечая лишь созвездия и их цветные переливы, схожие со смертельным испытанием. И ты всегда должен гадать что ярче горит в этот самый момент: Солнце или Луна, потому что без этого ты задохнёшься, растаяв в таком особом ритме. Ощущать, как запястья натираются от тугих нитей, а лёгкие впиваются в рёбра... Когда тобой манипулируют, как беспомощной куклой для детского театра! Марионетки не созданы для реальности. У них нет внутреннего космоса, звёзд и планет, создающих цветные галактики. Они существуют, но их не замечают. Никто, ничто, пустота, — голос надрывался, а тело тряслось от водоворота эмоций.
Боль, ставшая чем-то большим, чем просто праздник.
— Я считала тебя другом, а ты оказался очередным ублюдком с маской невинности. Рано или поздно хамелеоны теряют окрас.
Пустым призрачным взглядом парень прожигал стену, сжав посиневшие губы, с которых слетали судорожные вздохи. Руки дрожали, а кристальные глаза блестели от передозировки эмоций, что вырывались наружу. Напряжённое тело сжалось.
— Ты думаешь, я не марионетка? Всё своё безумное существование я ходил с меткой «бездушного кукловода», маньяка, который сошёл с ума! Постоянно лишний пазл с придуманной историей. Нелепость создавала иллюзию защиты реального и такого ошибочного внутреннего мира! Мне приходилось выживать в собственном теле! — срываясь на хриплый крик, он схватился за взлохмаченную чёлку и сжал её глянцевые пряди меж подрагивающими пальцами.
Уверенный силуэт испарился в аэре словно дымка лилейного тумана с эйфоричными нотками дождевых капель.
— Меня угнетали, называли убийцей и смеялись, когда я вновь и вновь тонул в убивающих воспоминаниях! Он оборвал себе крылья, выдёргивая каждое перо собственноручно. Он мечтал о волшебстве и невесомости. И ощутил их... Предатель! Все предатели! — захлёбываясь, он согнулся пополам и слабо выдыхал прозрачный пар.
Он сломался. Тот, кто являлся идолом в госпитале для потерянных в неизвестности душ, разбился в дым, словно грациальный хрусталь.
— Он равнял себя с птицами. Хотел парить над океаном, когда мир окутывает тьма, — ломанный шёпот с ужасом проговаривал каждое слово, медленно терзая мою душу, где с каждой секундой часть цветного космоса потухала, погружаясь в черноту эмоций.
Медленными шагами я подошла ближе и неуверенно села напротив него, слабо касаясь его блестящих прядей и поглаживая по голове. Каждый его подавленный полустон и дрожащий вдох сковывали рёбра прочным кольцом нейтральности. С хладнокровным взглядом я задумчиво разглядывала сломанное тельце, осознавая, что мне плевать на его чувства.
Феликс поднял красные от слёз глаза, пронзительно всматриваясь в мои и проваливаясь в их пропасть с обрыва. Он прекрасен даже такой. Его образ никуда не исчез, не испарился, он всё также глубоко внутри, смешивает краски со слабым дыханием и дрожью в теле.
— Что с ним произошло? — голос был монотонным и режущим разум до невозможности. Пустым взглядом я прожигала его заплаканное лицо, пытаясь найти ту самую невидимую ухмылку, что каждый раз вырисовывается на безупречном лице парня.
Он не мог. Не мог измениться так внезапно. Этот трагичный вид не был его частью. Не был чем-то большим, чем просто ролью, пусть даже и фальшивой.
Это не его роль.
— У него получилось взлететь... — тихо проговорил он и опустился на колени, закрывая лицо трясущимися руками.
Руки меркло окольцевали беспомощное тело Феликса, едва прижимая его к себе. Слушая мимолётные всхлипы, я без эмоций смотрела в стену с хладнокровной пустотой внутри.
Мой космос души и чувств потух, не успев загореться огнями ощущений.
— Он взлетел, н-но вниз... Вниз... — монотонно повторял он, задыхаясь от сжигающей боли, что невидимым кольцом замкнула в океане ложных, но реальных воспоминаний. — Говорят, что ангелы — это птицы... Птицы, которые летают по асфальту, в отражении луж и... И м-мечтают о свободе в атмосферном пространстве.
— Говорят... — задумчиво произнесла я.
Запутанный в халате парень стал большим, чем просто самоуверенным психиатром. Он крепче прижался ко мне, испуганно прячась в моих запутанных локонах и что-то проговаривая невнятным безумным шёпотом. А я пыталась понять одну из миллион внутренних мрачных планет и систему собственных чувств, которых не существовало, наблюдая за временным пространством, что плавно таял на ветру.
Мы жалкие марионетки с пустыми душами, жаждущие получить желанную свободу своей грязной кровью, сходим с ума, растворяясь в иллюзиях лжи.
Прим. от автора:
Тавтология была использована, как неотъемлемая часть острого бреда пациента.