Желуди
И это все, что ей осталось. Глядеть с холма на обнесенный оградой райский сад, видеть в голубой дали небес смелые белокрылые росчерки. Где-то там, внизу, осталась прошлая жизнь. Учитель. Лазарет. Отчужденность, наваливающаяся с каждым днем все сильнее и сильнее. Она думала, что оборвав последнюю нить, она сможет освободиться от прошлого, сможет резким движением выдрать испачканный чернилами лист и начать писать свою жизнь начисто. Но вот она снова стоит на холме, глядя на потерянный Рай, как голодная смотрит на пищу. Маленький шалаш под дубом, желуди, стучащие по его крыше. Словно Чиго заглядывает иногда.
Его больше нет. Она дала ему яд, она убила его, и он это знал, но принял смерть из ее рук так же безропотно и доверчиво, как всегда принимал лекарства. Знал ли он? Знал. Не подлежит сомнению. Почему же испил из чаши? Хотел ли он умереть на самом деле или просто пал невинной жертвой ее свободы? Отдав ей свой внутренний лес и своих змей, отдав ей все, что у него было. Она убила его, но все равно словно в который раз послужила слепым орудием его воли.
В серый, туманный и мглистый час перед рассветом она закапывает желуди в холодную землю, надеясь, что хотя бы несколько из них прорастут. Будто этим что-то можно исправить, будто это вернет его. Но нет. Можно убить его, можно оставить его, улыбающегося ей вслед, мертвого, можно оставить позади все последние ночи в душистой траве, можно не повторять вслух его слова, но как изгнать его из своей головы, как забыть эти зеленые глаза? Чувство свободы, наполнившее ее в тот краткий путь от лазарета до Эдемских Врат, исчезло, испарилось, будто его и не было. История еще не дописана. Не все концы еще обрублены.
И что ей остается делать? Как закончить эту главу и перейти к следующей? Как обрубить все концы, что связывают ее с ремеслом целительницы? Остается лишь ждать и надеяться, что рано или поздно произойдет нечто, и она сможет повернуться к Эдему спиной так же безразлично, как каждый день она поворачивается спиной к Серединным Землям. Ждать, слушая, как дождь тихо шуршит по крыше шалаша, как большой кот, сворачиваясь на ней.
Это случается таким дождливым вечером.
Сначала шорох крыльев. Взмах, два, пауза. Пролетка. Снова два взмаха и пролетка. Опять и опять. Знакомый, ритмичный рисунок полета, она знает, кто нашел ее, кто явился к ней ближе к ночи, и чьи золотые крылья она увидит, если посмеет высунуть нос из шалаша. А она посмеет. Маленькая запуганная девочка, вечная ученица, сомневающаяся в своем предназначении, осталась там, в Эдеме. Здесь, в маленьком шалаше под дубом, живет Целительница и Отравительница. Две грани одной сущности.
Она выступает смело, глядит, не отводя взгляда, с прямой спиной. В лекарском балахоне, с распущенными волосами, с расправленными серыми крыльями. Она не летает уже много дней, но впервые не пытается их спрятать. Это там, в Эдеме она была ни на что негодной, это там нужно было завоевывать любовь, оспаривая свою грязную кровь и грязные крылья. Здесь же, на этом маленьком пятачке на вершине холма, под огромным дубом она сама себе хозяйка. Она хозяйка своего маленького райского сада, пока не взошедшего из-под земли.
Учитель приземляется прямо перед ней, и если бы день не был таким дождливым, он бы поднял тучи пыли. Но так лишь порыв ветра заставляет ее покрыться мурашками. Она смотрит твердо. Он — сурово. И в руках его карающим пламенем горит меч, огненный и опасный. Меч, что несет в себе семя Истинного Света, Света, не прощающего изменников. Что она может против него? Маленький ножик для сбора трав с закругленным кончиком — плохой противник Огненному Языку. Ангелы Мщения пользуются похожими, только сильнее, и пламя у них алое, а не золотое.
– Аста, ты сошла с пути.
– Да.
Она могла бы сказать, что не сошла с пути, а нашла свой. Могла бы возразить или оправдаться. Но к чему ложь, к чему это все? Она не обязана ему что-то доказывать, не теперь, когда они — части разных миров. Последняя встреча. Выйдет ли она из нее живой? Она могла бы испугаться. Учитель, доброе сердце, милосердное. Но в его глазах горит Истинный Свет, и ни одна стена его не остановит, он просто сделает то, что нужно. Личное отношение легко затянется, как рисунок на песке, смываемый волнами долга. Она свободна от долга перед Светом. Она имеет долг лишь перед собой.
– Ты — отравительница. И беглянка.
– Да.
В голосе его слышны раскаты грома, в поступи его — мерная дрожь земли, а зрачки его отражают свет меча. Аста скрещивает руки на груди, врастает корнями в землю, и змеи вокруг нее вьются и шипят, пусть и невидимые, но весомые. Она цельная и праведная на своем пути, уводящем все дальше и дальше от уроков под старой яблоней, которые он ей давал. Она не двигается с места, когда он делает шаг к ней, еще один, сокращающий расстояние до невыносимости, неумолимости, но они оба видят, как ее фигурка удаляется прочь по тропе, что показали ей змеи.
– Я думал, что старание и послушание не дадут твоей грязной крови взять верх, я думал, что прилежней ученицы не найти. Но ты лгала мне, вынашивая свои коварные планы, ты напала на невиновного, убила того, кого должна была спасти.
– Я сделала это.
Она берет на себя вся вину, она берет всю боль и ненависть, она знает, что наказание последует, но не страшится его. Где-то за своим левым плечом она чувствует незримое присутствие, смеющиеся зеленые глаза, горячие, слишком горячие руки, которые плавят кожу, как пламя свечи плавит воск. Она стала такой же стойкой, как и он, и маленькие ростки, посаженные им в нее, проклевываются, прорастают, видят свет, который она зажгла для них, покинув Эдемский сад.
Учитель резко вскидывает руку, золотые крылья хлещут по ее глазам, ослепляя, отбрасывая. Рука так неудачно подворачивается, слышится хруст, но Аста лишь сильнее сжимает зубы, не издавая ни звука. Валится в грязь, носом прямо в холодную землю. Она чувствует, как сильная рука Учителя хватает ее за основание крыла, она знает, что сейчас произойдет, и страх, так долго откладываемый, накатывает на нее приливной волной, сносящей все на своем пути. Она открывает глаза в ужасе, коротко вздрагивает, видя прямо перед собой зеленый росток. Дубовый росток. Маленький проросший желудь.
Короткий взмах пылающего меча, и тени перепрыгивают с кочки на кочку, как рыбки в воде. Кровь заливает землю, смешиваясь с дождевой водой, горячая с холодной, жизнь и смерть, боль и исцеление. Крик подхватывают птицы, срывающиеся с ветвей Серединного Леса, Аста дергается вперед, из последний сил, вне себя от страха и боли, пытаясь уйти от источника страданий, но безжалостная нога в тяжелом сапоге прижимает ее к земле.
Она зажмуривается, что есть силы. Жалкий обрубок крыла, срезанного под корень, пульсирует болью, слезы катятся из глаз сами по себе, но ничто не уймет эту боль, ничто не снимет ее. И она больше никогда не взлетит.
Никогда!
Еще один взрыв боли. Взрыв ненависти, злости, непонимания, обиды. Он отнял у нее последнее, он отнял у нее полеты, и больше ей никогда не взвиться в небеса. Он отнял у нее последние воспоминания, как она и хотела, но… Разве заслужила она этого? Разве не стоило ей разрушить все до основания еще много лет назад? О, как она была слепа! Ангелы, дети порядка, Учитель, милосердное сердце, в грязи, в дождь прижимает свою маленькую ученицу к земле, истязает ее, чувствуя себя правым! Не бывать этому!
Она чувствует, как тугая, пульсирующая волна вырывается из самых глубин ее естества, волна злости, волна огня. Она так долго копила обиду, она так долго копила гнев, и теперь, наконец, она даст ему волю. Она так долго спала, и теперь настало время проснуться!
Звук рвущейся плоти. Короткий вскрик. Аста медленно приподнимается на локтях. Она так хотела его смерти, она так желала мести ему, но… Что произошло? Нужно сесть, нужно перевернуться так, чтобы не потревожить свежие, сводящие с ума раны. Только собрав всю волю в кулак, она медленно переворачивается, поддерживая себя на локтях. Желтые глаза горят в наступившем мраке, как два фонаря, раздвоенный окрашен кровью. Большие сильные руки с когтями на пальцах задумчиво проходятся по лезвию меча карающего, ничуть не страшась огня.
– Что ж, признаю, это была неплохая плата. И неплохие эмоции для светленькой. А что крылышки такие замаранные? Это поэтому я тебя услышал, да?
Он невысок и гибок, а еще смертельно опасен. Прежде она никогда не встречала таких, как он, но она знает, как они себя называют. Эти вкрадчивые и завораживающие движения… Он словно хлыст, рассекающий плоть. Хлыст, захлестнувший шею Учителя. И теперь златокрылый заливает кровью землю под ногами нежданного спасителя, с каждой каплей оставляя все меньше чернил для этой главы жизни. Осталось лишь дописать до точки…
– Я… Я не знаю. Я просто… У меня грязная кровь.
Голос дрожит, горло сжимают спазмы, боль то затихает на некоторое время, становясь вполне сносной, то внезапно накатывает, заставляя мысли мутиться, а взгляд темнеть. Ей бы упасть сейчас на спину, смотреть в темное, дождливое небо, но нельзя, потому что… Это же демон! Они опасны, и труп Учителя тому — прямое подтверждение. Как бы миролюбиво он не выглядел, он может наброситься в любую секунду, они умеют лишь разрушать и убивать, они… Дикие. Такие же, как она. Что теперь она умеет, кроме разрушения и убийств?
– Кровь, значит, грязная. Тогда понятно, почему вызов подействовал. А я-то все голову ломаю, с каких пор наши бравые и милосердные призывают демонов, чтобы друг друга калечить? А имя у тебя есть, кровожадная ты пернатая?
Она закрывает глаза и закидывает голову к небу. Капли дождя ложатся на кожу маской, стекают по щекам, смешиваясь со слезами. Никто из ныне живущих не знает ее имени. Никто из ныне живущих не знает о ней. Последняя кровь вытекает из ее прошлого, а вместе с ней кончаются и чернила для этой главу. Пора вылить остатки и взять новые. Алые. Огненные.
– Денна.