Целительница

Здесь никогда не бывает полной тишины. Кашель, хрипы, шорохи и стоны. Шерстяные одеяла. Лекари в коричневых хламидах, заляпанных выцветшими пятнами. Кровь, мази, железо и травы, пыль, кружащаяся в воздухе, надежда на скорое исцеление и бетонная плита безысходности, придавившая слишком многих. Каждый раз, переступая порог, Аста зажмуривается и задерживает дыхание, словно совершая нисхождение в само царство смерти.

Вспышки глаз из темных углов. Равномерное постукивание пестика о ступку. Скрежет трущихся друг об друга безжалостных жерновов.

Аста отбегает всего на секундочку, прячется за ближайшую занавесь, с шумом задергивает ее. Шорохи десятков ангелов мгновенно откликаются на разорвавший тишину звук. Кто-то надрывно кашляет, слышен звук, с которым приземляется кровавый плевок. Ведро или миска? Скорее миска.

Она натягивает на себя грубую мешковину, заново перевязывает длинную косу, наспех переплетая ее трясущимся пальцами. Есть вещи, к которым невозможно привыкнуть до конца. Душистый горошек, попавшийся в супе. Камушки, забивающиеся в ботинки при любом удобном случае. Смерть.

Вдох. Выдох. Отдернуть занавесь с таким же резким шумом и, собранной, спокойной, выйти к Учителю. Его глаза темнеют от печали, ведь у него доброе и сострадательное сердце. Не такое, как у нее. Не тронутое Тьмой.

Он молча бредет вперед, стараясь не оглядываться на больных, и она знает, что после он снова улетит далеко-далеко отсюда, будет играть на своей прекрасной и нежной флейте до самого заката, а может даже дольше. Сидеть в высокой траве, вдыхая ее забивающийся в горло запах, запах тепла, и ветер станет разносить печальные ноты дальше и дальше, пока они не достигнут…

– Астарта, знакомься, это Чиго. Твой новый… Подопечный.

Слишком мало времени, чтобы выбрать правильное слово. Пациент — слишком безнадежно и безлико, а подопечный… Аста успевает ухватить, как морщинки на мгновение прорезают лицо Учителя, но тут же исчезают, словно тень скользнула. Но она ведь знает, что он недоволен собой. Подопечный… Учитель никогда никого не хвалит.
Черные волосы в беспорядке, спокойный и немного грустный, очень и очень худой. Эта ночная рубашка, выданная лазаретом, только подчеркивает его беззащитность. Листья запутались в волосах. Смотрит снизу вверх, а в глазах, словно огромный вековой лес шуршит ветвями. Чиго… Он не из ангелов.
Аста приветливо кивает, раздумывая, какое же впечатление производит она сама. Они точно ровесники. А он точно болен очень серьезно, хоть и не истекает кровью, и не кричит от боли, но этот взгляд, взгляд человека, хранящего последнюю искру, знающего, что рано или поздно и она угаснет на ветру.

Аста садится на кровать. На самый краюшек, просто чтобы было удобнее. Учитель растворяется в темноте, доставая флейту на ходу. Легкие шаги, шаги того, кто не хочет тревожить покой, кто не хочет разлить воду, сохраняемую в ладонях. Аста протягивает руку. Зеленые глаза, зеленые, как трава, темно-зеленые. И пальцы горячие-горячие. Она зажмуривается крепко-крепко, в темноте плывут разноцветные круги. Вдох и выдох. Это дар самого великого Света — отдавать себя, не получая ничего взамен, дар, отнимающий боль. Чужие пальцы ободряюще сжимаются, и плечи Асты будто сами собой дергаются вверх, в бессильной попытке отгородиться от непрошенной, но приятной, несвоевременной, но необходимой ласки. Она знает, что с ним. Он знает, что с ней. Это баланс, это обмен, он отдает ей себя, и берет ее взамен. Она не разнимает рук, когда вновь открывает глаза.

– Ты не боишься, — задумчиво подмечает она, не замечая, что говорит вслух.

Он пожимает плечами, острыми и узкими, совсем мальчишескими, и от этого неловкого движения бросает в жар. Сила, заточенная в яйце. Сила нового рождения.

– А ты?

Она по капле вливает в него живительную, чистую силу, хоть и понимает, что это бесполезно. Он сильнее ее, он древнее ее, он умнее ее и лучше. Пусть и не давал присяги Вечному Свету. Зеленые глаза смотрят вопрошающе, и ей кажется, что они знакомы так давно, как стоит этот мир. Одинокая сосна, растущая на скале, о которую бьются неумолимые волны океана, бескрайний дубовый лес, по которому спешит путающийся сам в себе звонкий ручеек. Свет возвращается. Он возвращает его.

– Я? Я… В порядке.

Слова так неуклюже перетекают через горло, через губы, рвутся наружу, но, вырвавшись, падают тяжелыми камнями, которые он подхватывает своим теплым взглядом. Острые ключицы и длинные пальцы. Сможет ли она исцелить его? Сколько времени понадобиться, чтобы настроиться на него? Словно струна, она резонирует в такт ему, расслабленные мышцы и гулкие долгие ноты внутри. Почему именно он?

Где-то вдалеке сухо трещит гром. Но дождь будет еще не скоро.