.
Red Earth & Pouring Rain - Bear's Den
Она моргает, смотря на него в недоумении, ещё в образе, хлопая длинными накрашенными ресницами, тигровыми, почти багряными, пахнущая дымом и кокосовым маслом, всё ещё влюблённая в неотесанного мальчишку, умеющая лишь плакать и то - не по-настоящему, но до дрожи. Трясётся, делая шаги, оступается, будто и правда лишилась крыльев, так необходимых ей для того, чтобы хоть что-то чувствовать. Растерянно прижимает руку к грудине, пытаясь вдохнуть - она разучилась.
Тео касается ледяных пальцев, он сверкает зрачками, и Тильда завидует тому, что он живой, беспрекословный, неприкосновенный. Цельный. Она отдёргивает ладони, полные искусственного снега и, зажмуриваясь, вспоминает, как ложатся на веки льдинки, лучи, поцелуи, спадая лихорадкой на щёки, выискивая редчайшие веснушки.
- Матильда? - её имя звенит, как чужое. Девочка, девушка принимает его, как цветок, шипастую розочку, покачиваясь, переминает босыми стопами.
- Я переоденусь и выйду, подождешь? - он кивает.
- Куда я денусь?
Тео взбегает по шаткой лестнице, он мигает ей провалами зеркальных радужек, плывя по её обрывам, выступам, откосам, пытаясь коснуться огнëм улыбки. Забыв на секунду, что пламя её не трогает.
- Извини, - шевелит губами, сдёргивает с вострых плеч тяжёлую накидку, вынимает в гримёрной комнате из волос серые шпильки, смотрит в кривое зеркало, не замечая других девчонок-актрис, которые на несколько лет младше её, но которые почему-то глядят свысока.
Кто-то говорит о том, что на улице идёт снег, первый за эту зиму. Смеясь, Матильда закутывается в красное пальто, сверкает колким взглядом, на бегу расправляя искусственные локоны, выскакивает под звездопад. Она зовёт Тео с улицы, кличет любовно и будто бы жалобно, он ловит её за локти, его шёпот заполняет маленький сад за театральной школой, щиплет, как мороз, только в несколько солнц горячее. Она проникается им, наклоняясь к мальчишке как можно ближе, смущая и согревая одновременно.
- Безумная, - он смеётся, заставляя мир вокруг вздрогнуть.
- Небо осыпается. Ему хорошо.
- Метель, Огненная, замёрзнешь.
Она кивает, расцепляет ладони и падает назад, в ангельскую тишину, Тео качает головой и подставляет под рыжую макушку колени, не зная, что дома у Огненной в тысячу раз холоднее.
Снег присыпает быстро, слепляет кровавые ресницы, тает с красной помадой на губах, ладони Тео мёрзнут - он тянет их к юной актрисе, обнимает тонкие пальцы, пожимает их единым касанием, Тильда застывает, считывая каждый импульс, вдох, выдох, вздох, прислушиваясь к дыханию над ней, сердцу, где рождаются слова.
- Это последняя репетиция?
- Да.
- Ничего не меняли?
Она качает головой - во взгляд попадает дорога, размытые огоньки фар, кольца на длинных пальцах, часы на запястье.
- Ты же видел.
- Честно? Я смотрел только на тебя. Ты вновь не обретёшь крылья, - он смеется ей в плечо, - идём, заболеешь.
Тильда поднимается одним движением, она бросает взгляд на снежное отражение, подмечает собственные следы, Дилан Тео обещает проводить до дома.
- Я отказываюсь любить. Отказываюсь от свободы, воли, лиши меня неба.
Лиши меня неба.
Не крыльев.
Он не послушал.
- Это просто роль.
- И всё же, - она идёт, поскальзываясь, собирая волосы, уворачиваясь от прохожих, понурых и угрюмых, поднимая ладони к небу и повторяя: «не крыльев».
- Лиши меня сердца. Сильнее ветра мне уже не стать.
Под стать тебе я научусь горевать по тому, кто любить не умеет. И никогда бы не сумел.
Волнуюсь.
- Ты же хорошо знаешь свою роль, вновь была великолепна.
- Знаю, но поможешь? - Тео улыбается, Тильда отворачивается, потому что это её сбивает, разрушает, сталкивает с землёй, черной под вуалью снега. Это сильнее, чем мурашки, дрожь на сцене, уязвимость перед всеми под странным, гулким светом, театральным эхом. - Это несчастье, Дилан, - откликается.
- Видел.
- Чувствовал?
- Я плакал.
- Я тоже.
- У тебя блестели глаза.
- Я не должна была. Это не вписывается в образ, Жаклин сделала мне замечание.
- С какой страницы?
- С двадцатой.
- Я тебя не люблю.
- Разлюбил?
- Никогда не любил.
- А крылья?
- Всё ложь. Только вера твоя - настоящая.
- Значит, всё правильно, - Тильда вскидывает подбородок, зрачки-огонёчки согревают широкие плечи, жгут щёки, переносицу, тонут в зрачках-сердцевинках с разноцветными ободками. Актриса обхватывает ладонями лопатки.
- Ты тоже так считаешь? - его голос сбивает снежную вату в облака, возрастает рокотом пустынной улицы.
- Я хотела отказаться от роли.
- Что? - Тео оказывается рядом в одно мгновенье, близко-близко, пошатывается стеклянный воздух. Тильда опускает веки, чувствуя знакомую боль, ноющую, таящуюся в глубине рёбер - он водил по ним пальцами. Он целовал их через красную ткань, когда она дышала ему в макушку. Тогда он был ненамного выше её, а сейчас она с трудом достаёт до его плеча. - Когда?
Когда? Когда? Когда?
Когда ты бросил меня в выпускном классе, сказал это так чётко, без сомнения, будто никогда и не любил, отказаться от себя, от смысла, от семьи, от сердца, от этой будущей роли и от всех прошлых, от всех существующих в мире ролей.
Тео поворачивает актрису к себе, она осторожно скидывает его руку с плеча, они останавливаются. Дорога рябит вдалеке.
- Когда узнала, что у меня не главная роль.
- Ты замечательна в любой роли.
- Не в этом дело.
- А в чëм?
- Не важно... Незачем, - он снова кивает. Она закрывает глаза на секунду, рядом с ним - вечность, ресницы гладят красные щёки. Тео обводит её черты лица взглядом, словно хочет запомнить, чтобы нарисовать. Она знает, каково это, смотреть и бояться дотронуться, пытаться сделать хоть что-то, чтобы стать ближе, но куда?
- У тебя и сейчас.
- Что?
- Блестят глаза, - его пальцы гладят её брови, вздрагивая, Тильда больше не шевелится, боясь, что Дилан Тео в силах превратить её слёзы в росу или иней.
- Поэтому. Жаклин не нравится, что я чувствую всë по-настоящему. Она говорит, это выглядит жалко.
- Она не понимает. У неё не было крыльев.
- У тебя тоже, Дил. У тебя тоже их не было.
Поэтому ты и разлюбил меня.
Не полюбил.
Она делает шаг, его касания плавятся на бледной коже жгучим светом, Тильда сжимает зубы и облизывает губы, стирает остатки помады замёрзшими ладонями, улыбаясь небу и Крылатому мальчишке напоследок.
- Спасибо, что проводил.
- Не за что, талантливая. Когда выступление?
- Я напишу.
Огонь волос вспыхивает перед самым лицом Тео, Матильда хлопает тяжёлой дверью, не падая только потому, что упирается в неё торчащими лопатками, бросает голову на грудь, медленно проваливаясь вниз, ломаясь от боли, вспоминая шрамы, сжимаясь. Её собственный смех звучит в ушах, переливаясь плачем, искусственным рыданием, словом «люблю».
Как он мог забыть? Не понять. Зачем снова пришёл?
Ей казалось, она кричала о Тео всему миру и выжила только благодаря тому, что всё же не перестала любить. Рыдания вырываются метелью, сковывают стужей, опоясывают кисти, и шелковая кожа горит, будто от прикосновений. Или их отсутствия.
Тильда зажимает рот ладонью, потому что не знает, дома ли Джорджия.
Пальцами. По ткани. По коже.
- Ты в любой роли замечательна.
На неё наваливаются чувства - свои и чужие, не отличить. Шум дороги и леса прорывается через пелену, трель звонка. Она смотрит на имя из трёх букв. На том конце в трубку тоже кто-то плачет. Тильда бежит в комнату на втором этаже - она сама выбирала, хотелось быть ближе к папе.
- Ты чего? - она не узнает собственный голос, - тише.
- Мне страшно.
- Приехать?
- Не надо, у тебя скоро спектакль, экзамены, - актриса сжимает телефон, запирает дверь на ключ, ложится на кровать, закрывает глаза. Слышит, как хлопает входная дверь, чувствует, как напрягаются мышцы, перекатывается на бок, поджимает колени в груди и делает рваный всхлип в подушку так, чтобы было не слышно. Пытается стать ещё меньше.
- Говори, говори пожалуйста, - глотает слёзы, голос Л. льётся, как музыка.
А в голове крутятся слова, снова одни и те же...
Я играю любовь, Тео. НЕлюбовь. Я вспоминаю себя. Тебя.
Откуда мне ещë знать, что это такое?