Гвендарлин. Наследницы магии

Шестнадцать лет спустя.

Ингрид осмотрелась и попыталась понять, где она. Всё вокруг было ей незнакомо, но при этом ощущалось как-то по-родному, словно она позабыла о доме, в котором выросла.

Цвета в этом мире значительно различались от тех, что она привыкла видеть каждый день.
Мир казался иным. Здесь воздух был другим и дышалось им легче. А солнце возвышалось далеко в небе размером поменьше,  чем на земле. Его белый свет словно не тянул атмосферу Гвендарлина. Планета была прохладной.

Пустынно растелились песчаные холмы, а где-то впереди граница разделяла золотистый покров от молодой, ещё зелёной заросли.

Несколько истоптанных троп привели на небольшой холм. Здесь возвышались белые колонны, пожелтевшие от времени. От них почти ничего не осталось. Только развалившаяся крыша, что едва держалась на столбах,  украшала беседку. На основании пророс мох и продолжался на каменной плите, разбавляя то, что осталось от некогда белоснежного пола.

Девушка слезла со спины и взглянула. Глаза у неё были сильно яркими, светлыми, словно кукольные. Таких на Земле не встречали. Сиреневые, с оттенком византийского, они смотрели печально, блуждали в фокусе.

На свету женщина выглядела старше. Она прищурилась в ответ на заходящее солнце и мягко улыбнулась. Ветер потрепал ее длинные тёмные волосы, в которых терялись две белоснежные пряди.

На груди засверкало круглой формы украшение. На его глади отразилась белая лошадиная морда. Темными губы смешно подвигались, разжёвывая что-то с большим аппетитом. Это была трава, и, ощутив ее вкус у себя во рту, Ингрид не растерялась. Частицы песка и крупной пыли поскрипели в зубах, но это не помешало ей насладиться едой.

Внезапно ощутила себя и в смятении начала брыкаться. Взглянула на отражение и не поверила, что видит четырёхногое животное вместо своего привычного лица. В попытке понять, как она оказалась в теле коня, краски сгущались. Мысли и неуправляемое сознание смешались с происходящим. Это было кино, фильм, который она была вынуждена наблюдать, не являясь его участницей.

— Anlo ivon-aron, livintum gvi-s-gоnon.* — Сказала женщина и убрала светлую прядь волос к темным.

Ингрид не поняла ни слова из того, что сказали ей. Ни Снег, ни Анита не выдали этого. Плечи последней дрожали в белом кружевном платье, которое успешно загрязнилось и стало тяжёлым. Не спеша, она подошла к плотно упакованному грузу, который висел на боку у скакуна. Достала оттуда старый спальный мешок и несколько маленьких сумок, внутри которых лежала еда.

Ингрид ещё не привыкла к новому телу и смотрела так, будто впервые видела хозяйку.

Пока Анита возилась с костром, едой и устройством ночлега, Снег просто стоял, не в силах двигаться. Он наблюдал за своей наездницей и был совершенно неразговорчив, как обычно.

Женщина наклонила голову набок и вопросительно взглянула.

— Get ivon? — Ингрид не знала, что на это ответить.

Конь фыркнул и кивнул. Это показалось девушке самым естественным действием, которое она могла предпринять в абсурдной ситуации. Анита рассмеялась, заметив в поведении Снега что-то забавное. Затем она замолчала.

— Ila ogdom mil-ar...* — Вновь неизвестной Ингрид речью заговорила женщина. 

Мысли и виды на начало огромной пустыни затмились темной звездной ночью. Провал в помяти, куда погрузилась Ингрид, длился всего несколько секунд. Это было похоже на то, когда просыпаешься и понимаешь, что тебе снилось многое, но помнишь ты очень мало.

Внутри Снега возникла тревога. Он то и дело фыркал, брыкался, смотрел по сторонам, словно ждал подвоха. Вот-вот должно было что-то произойти, но он не знал, что именно. Сознание девушки задавалось тем же вопросом, когда в ней повторялись эти эмоции. Она не помнила, как попала сюда, и как вчерашний вечер перешёл в напряжённое утро. Переживания всё равно сидели в ней, но казались как будто чужими.

Анита стояла как деревянная. Чересчур спокойно вела себя и смотрела иначе, грустно, будто прощалась с ним навсегда. Она прикоснулась к его щеке, и тот почувствовал сожаление, горечь расставания, которые передались и самой Ингрид.

— Ratta! — повелела она. — Ratta tumavi!* Возвращайся к своему хозяину!

Снег понимал, чего она хочет. В тот момент он бы ответил, что она и есть его хозяйка. Но не стал. Ингрид тоже не стала вмешиваться в прощание двух друзей. Её унес от проклятой беседки глухой галоп, поднимая над следами пустынную пыль.

Внезапно силы иссякли. Снег резко остановился, будто забыл кое-что и взглянул назад.

Их было видно. Маленькие, но всё же люди стремительно приближались к беседке. Аниту заметили среди колонн. Она спустилась с холма. Кто-то держал её с обеих сторон, не позволяя делать лишних движений. А кто-то положил на колени, унижая ту, которую уважали.
 
Враги издевались над ней, как умели. Несмотря на то что разглядеть их лица, кроме мелькающих силуэтов, было невозможно, Снег понимал. Происходило что-то страшное, от чего внутри Ингрид проснулось неприятное жжение. Боль пронзила её душу. Слёзы потекли по прохладной коже коня, когда уже не живую Аниту убирали, как мусор посреди дороги.

Ингрид выдернули из странного сна, что чуть не свалилась с кровати. Одеяло уже лежало на полу, обнажая бедра и плечи. Тело сотрясло в холодном поту. Мороз прошёлся по коже, и слезы с мокрой постелью стали ощутимее.

Девушка поднялась и присела на край маленькой кровати. Абсолютная темнота в тесной комнате говорила о том, что утро не за горами. Ветер временами постукивал по тонкому стеклу, просачивался через небольшие щели и колыхал занавешенную ткань.

Ингрид пыталась прийти в себя после тяжелого сна. Он оставил след не только на мокрых щеках, но и в сердце. Она чувствовала этот груз, который лег на её душу за ночь. Ей стало страшно, ведь это не поддавалось логическому объяснению. Сон не имел к ней никакого отношения и не возвращал её в личное прошлое. Просто случайно проявила свою креативность и не позволила ей выспаться. По крайней мере,  так думала Ингрид.

На ощупь нашла ручку и распахнула дверь. Она открылась со скрипом, провожая девушку в небольшой коридор. В соседней комнате маленькой квартиры спала её мать. Она была чуткой женщиной и просыпалась от любого шороха, поэтому Ингрид приходилось передвигаться осторожно, не задевая ничего, что могло бы издать звук.

Так она добралась до ванной и медленно прикрыла дверь. Щёлкнула задвижка. От ярких ламп заболели глаза. Разных форм и размеров мушки меркнули и быстро исчезли, будто их вовсе и не было.

Девушка поспешила к белоснежной раковине, окруженной белоснежными стенами. Вода полилась, разбрызгивая холодные капли по поверхности. Набрав в теплые ладони немного жидкости, она умыла лицо. Ещё раз и ещё, пока капли не превратились в ручьи и не начали течь по подбородку, замачивая местами черную майку.

Лучше не стало. Ощущение от странного и пугающе реалистичного сна не покидало её. Напротив, теперь оно стало очевидным и ярким, будто бы это произошло в её жизни вчера. Конечно, Ингрид понимала, что с ней что-то не так, но всё же надеялась на скорое исчезновение тяжести в груди.

Выдохнув теплый пар в холодную комнату, она поправила скатившуюся черную лямку и взглянула в зеркало. Оно помутнело и покрылось каплями воды, но в нём всё-таки можно было разглядеть уставшее отражение.

Темно-каштановые волосы были собраны в косу, а некоторые из них прилипли к лицу, подчеркивая овальную форму. С гладкого подбородка все еще падали капли. Их свежесть ощущалась на багровых губах, пухлых и симметричных. Карими глазами Ингрид оценила опухшие веки. С ними ей было суждено отправиться в школу, что не сильно радовало.

Она не любила навязчивые расспросы, которые сыпались не только от мамы, но и от друзей. Её покой и радость заключались в тишине и понимании, о которых она не распространялась.

***

Солнце поднялось над Миннеаполисом, возрождая в нём жизнь. Северная синица приземлилась на подоконнике старого дома. Она не боялась и не спешила покидать выбранное ею окно, рама которого с минуты на минуту должна была подняться. Вскоре так и произошло. Аккуратно схватив хрупкое тельце создания, Ингрид внесла его в комнату.

Её ждали насыпанные на картонку семечки, свежевычищенные девушкой перед завтраком. Оставив птицу клевать зернышки, Ингрид тоже пошла есть.

Кухня была наполнена ароматом яичницы. Мария хорошо умела поджаривать её снизу, чтобы желток сверху не сворачивался. Её единственная дочь не любила сырое яйцо, но молча ела его каждое утро.

В детстве они были очень близки. Это было время, когда их семья казалась полноценной и счастливой. Но после развода родителей отец ушел, и теперь Ингрид было тяжелее вспоминать его лицо. Временами она смотрела на старую фотографию и понимала, что ничего не чувствует. Ни любви, чтобы скучать, ни ненависти, чтобы презирать.

— Что ты делала ночью? — спросила женщина, подливая масло в сковородку. — Я слышала шум. Что-то случилось?
 
— Кошмар приснился, — тихо ответила девушка в надежде, что мать отстанет.

— Ужастиков насмотрелась. Вот что бывает, если до поздней ночи перед телевизором засиживаешься.

Ингрид всегда казалось, что её отношения с матерью не такие, какими должны быть. Если раньше у них всё было хорошо, то со временем стало очевидно, что лучше ей молчать, игнорируя упрёки и недовольство матери. Ингрид всеми силами пыталась избегать конфликтов, которые ей сильно осточертели. Но иногда ей становилось тошно от собственных попыток, от чего хотелось выплеснуть всё, что накопилось глубоко внутри.

— Мам, я сегодня поздно приду, — сказала она и тут же насторожилась.

— Нет. — Мария даже не взглянула на неё.

— У моей подруги сегодня день рождение. Мы хотим устроить ей сюрприз.

— У подруги? — Теперь она обратила внимание на дочь, готовую к любым обидным словам, которые заденут её. — Сколько раз я тебе говорила, что эти твои отношения с подружками ни к чему хорошему не приведут?! Ты им никто, так же как и они тебе! Они с лёгкостью обидят тебя, не успеешь ты понять, что произошло!

Чтобы прекратить неприятный поток, Ингрид уронила вилку о холодный кафель. Прибор приземлился, звеня и затыкая утреннюю ссору. Тишина возникла внезапно, и так же резко была разбита вновь возобновлённой фразой:

— Ты вернёшься сразу же после занятий!

— Я останусь вместе с подругами, мам. — Девушка почувствовала ком, что медленно подступал к ноздрям и глазам. — В этой жизни не все должно быть так, как ты хочешь.

Недоеденная яичница так и осталась на столе. Вилку никто не поднял. Девушка ринулась к входной двери, чтобы поскорее покинуть место, где ей было тяжело находиться. Ингрид нелегко было каждый раз возвращаться туда, словно это был не её дом, а пыточная, где она знала, что обязательно будет больно.

***

Ингрид уже четвертый год избиралась старостой класса и не уступала лучшим представителям школы. Даже если к ней не проявляли уважение, то хотя бы притворялись. Искренность чувств ребят её особо не волновала, если они не создавали проблем.

По-настоящему дружить удавалось только с единицами, ведь проявить свое истинное «Я» было нелегко. А когда получалось, это значило её уязвимость и слабость. Подобное могло бы погубить влияние в школе, так же как опрометчивость губит дело. Пока все считали её безэмоциональной и правильной занудой, все было хорошо. Если упаковка твердая, то хрупкое содержимое не пострадает, так она считала, и была довольна этим раскладом.

Панорамные окна второго этажа Миддл Энтони, международной школы Миннесоты, выходили на служебную парковку. Несколько автомобилей учителей, которые успели приехать раньше обычного, прекрасно отражались на чистых стеклах. А с другой стороны – невыспавшееся лицо, которое слабо улыбалось при мысли о предстоящей встрече. В её жизни и так всё было темно и серо. Ей нужен был этот день с его встречами.

 Внезапно из своих предвкушений она вернулась в реальность. Во дворе, среди зелени и забетонированной площадки, её внимание привлекла машина. Она мягко покатилась огибая кисло-лимонный кабриолет, и, приметив местечко в тени, припарковалась. Чёрный, отливающий идеальным свечением, Лексус, выглядел словно совершенство. Ингрид не сводила с него глаз, ожидая, как покажется новый преподаватель, ведь этот автомобиль она на парковке школы раньше никогда не видела.

Ожидание не оправдалось, когда их машины вышел не то мальчишка, не то паренёк. Он был одет в широкие шорты и темно синее худи. Вольно шагал в сторону главного входа, играясь с ключами, чем и начал раздражать возмущённую Ингрид в свой первый же день.

Дорогая машина на учительской парковке, принадлежащая ученику, была грубым нарушением правил. Она не собиралась это оставлять без внимания. Ужасное чувство внутри, которое шептало ей о справедливости, быстро овладело ею.

Через минут десять она стояла рядом с автомобилем, наблюдая, как свет переливается на его поверхности. Вскоре к ней присоединились и другие ученики, которые тоже хотели поглазеть. Но почему-то держались на расстоянии, не пытались подойти ближе, как на это осмелилась Ингрид.

— Бу! — прямо под ухом выкрикнул парень, отчего девушка развернулась и с недовольным лицом уставилась на него.

— Стэн! — ответила она и попыталась восстановить сердцебиение. — Ты напугал меня.

— Прости, — извинился парень.

В его голосе девушка чувствовала столько тепла, что была готова греться в ней всю жизнь. Его очаровательная улыбка и заразительный смех заставляли щёки Ингрид гореть. Её разум и действия не соприкасались, когда речь шла о том, кто сильно действовал на её сердце.

— Прощаю, — улыбнулась Ингрид, не скрывая радости от встречи с одноклассником.

— Что ты здесь делаешь? Тоже пришла посмотреть на Лексус? Он классный. Ты так не думаешь?

— Машина дорогая, — тихо ответила она.

— Она моего друга. Он сегодня переводится в нашу школу. Ты его не видела?

— Он мне как раз и нужен... — начала девушка, но её слова были перебиты вниманием к новенькому.

Тот не спеша шел в её сторону, так уверенно и быстро, что за мгновение оказался напротив. Сейчас его лицо было выставлено на показ и не выражало ничего хорошего. Он был выше, что было очевидно, ведь девушке пришлось поднять глаза, чтобы встретиться с его безразличием.

— Отойди, — сказал он и прошел мимо.

Новенький сел в машину и завел её. Но даже так Ингрид решила, что не сдвинется с места, пока не объяснит ему, что здесь нельзя парковать машину. Она настроилась на всевозможные исходы разговора и была морально готова к тому, что ей придется столкнуться с тем, кто возомнил себя крутым.

— Тебе нельзя парковать здесь машину, — сказала она, заглянув к нему в окно.

Он уставился на неё с тем же выражением лица. Только на этот раз его широкие тёмные брови взлетели и сразу опустились на прежнее место.

— Ты кто? — спросил он сухо.

— Кто я? Я Ингрид, староста. И тебе не стоит парковать здесь машину. Это место предназначено для учителей. Парковка для школьников находится на заднем дворе. — Она говорила спокойно, но с раздражением.

Иногда она дёргала руку, которой хотела немедленно сопроводить его из этой школы.

— Нет. — Коротко ответил он, чем напомнил ей мать. — Я купил это место. Отныне я буду парковаться здесь. Есть возражения?

— Что значит купил?

— Заплатил деньги и приобрёл. — Усмехнулся он, внимательно взглянув на неё. — Точно так же, как купил эту машину.

— Да кто возьмёт твои деньги? — Выплюнула девушка, не подумав.

Ему не показалось. Он действительно услышал это от какой-то замухрышки, которую видел впервые в жизни.

— Тебе, если что, тоже могу заплатить. — Едкая ухмылка, от которой стало не по себе, возникла на его лице. — Если хочешь купить форму парковщицы.

 Глаза девушки расширились. Она не ожидала такой наглости в своюй адрес.  Но сделать что-то уже было поздно. Ингрид решила, что серьезно возьмётся за то, чтобы у всех учеников были одинаковые права. Она не позволит ему больше вести себя с ней подобный образом.

*****

Перевод с языка «Aite».
Носят жители Гвендарлина. 

Anlo ivon-aron, livintum gvi-s-gоnon. – Это хорошее место для ночлега.

Get ivon? – Все хорошо?

Ila ogdom mil-ar... – Ты сегодня странный...

Ratta tumavi! – Беги отсюда!