Глава 16. Точка невозврата
От лица Джулиана:
Вспышка исчезла так же быстро, как появилась. Я обернулся — пустота. Лишь толпа, музыка, лица, которые кружились перед глазами. Ни камеры, ни фотографа.
— Ты видел? — процедил я.
Рони уже поднимался, но его охрана только растерянно качнула головами.
— Чёрт, — пробормотал он. — Слишком много народу. Кто угодно мог быть.
Я сжал стакан так, что стекло едва не треснуло в руке.
Кого угодно — это значит, что завтра фото окажется в руках тех, кому оно совершенно не нужно. Прессы. Конкурентов. Или... хуже.
Я поднялся. Девушка рядом что-то лепетала, пытаясь вернуть на себя моё внимание, но я оттолкнул её. Всё вокруг вдруг показалось липким, грязным, ненастоящим.
— Найди его, — бросил я Рони. — Любой ценой.
— Джул, может, это просто... —
— Найди.
Я знал, что уже поздно. Фото сделано. А сделанное фото всегда найдёт путь наружу.
И меня бесило не то, как это будет выглядеть в глазах мира. Меня бесило то, что это коснётся её. Ванессы. Она увидит — и решит, что я действительно такой, каким меня всегда описывали.
Я выдохнул, заставляя себя собраться. Никакой паники. Никакой слабости. Только холодный расчёт.
Музыка лупила в виски. Я сидел, стиснув зубы, чувствуя, как злость медленно переливается в кровь вместе с алкоголем. Журналист исчез, но след от вспышки остался в глазах, как ожог.
Я заказал ещё один бокал — и второй следом. Алкоголь не помогал. Пустота внутри только росла.
Рони пытался отвлечь — громко шутил, хлопал по плечу, показывал мне девчонок, которые буквально рвались в VIP-зону. Они тянули руки, смеялись, шептали свои имена, но я слышал только один голос. Её голос. Ванессы.
Чёрт, я ведь пришёл сюда забыться. А вышло наоборот.
— Расслабься, Джул, — Рони подмигнул. — Сегодня твоя ночь.
Я усмехнулся. Ночь? Да хоть целая жизнь. Всё равно — дерьмо.
Я поднялся, схватил бутылку прямо со стола и сделал несколько глотков из горла. Огонь пронёсся по горлу, и в тот же миг на колени мне опустилась брюнетка в коротком платье. Она смеялась, прижималась, будто я был её единственной целью на свете.
Я не двинулся. Пусть. Пусть будет так, как все ожидают. Пусть думают, что я кайфую, что я такой, каким меня привыкли видеть.
Музыка заглушала мысли. Но ненадолго.
Каждый раз, когда я закрывал глаза, я видел её. Ванессу. И то, как она захлопнула передо мной дверь.
Я схватил девушку за руку, отстранил её грубо, чем вызвал возмущённый смешок подруги рядом. Неважно. Всё это неважно.
— Ещё виски, — сказал я бармену, хотя он и так видел: мне уже хватило.
Толпа вокруг ревела, вспышки телефонов мелькали чаще, чем мне хотелось. И вдруг я поймал себя на мысли, что в этом хаосе теряется грань. Где вечеринки, а где чья-то чужая игра против меня.
Но уходить я не собирался.
Я хотел утопить в этом шуме всё, что жгло меня изнутри. Хоть на пару часов.
От лица Ванессы:
Я вошла в стеклянный офис, и первое, что ощутила — свет. Слишком яркий, слишком честный, будто хотел сорвать с меня все маски и выставить мою усталость на показ. Люди вокруг спешили, разговаривали, улыбались, как будто ничего не изменилось. Как будто мир всё ещё был целым.
А мой — раскололся.
Вчера я отключила телефон, спрятала ноутбук, закрыла все окна. Дом погрузился в тишину, и только она смогла удержать меня от того, чтобы развалиться окончательно. Я думала о его словах. «Да. Я виновен». Я повторяла их снова и снова, пока они не врезались в череп так глубоко, что казались частью меня.
Я почти уговорила себя, что сегодня смогу дышать. Смогу работать.
Лифт довёз меня на этаж, двери разошлись, и я прошла по коридору с лицом, которое больше напоминало маску. «Доброе утро», — сказала кому-то, даже не заметив, кому именно. Всё было будто во сне, гулкое и неестественное.
Я вошла в кабинет, бросила сумку на кресло и потянулась к папке с документами. Но взгляд зацепился за газету на столе. Кто-то оставил её прямо на моём рабочем месте, и первое, что я увидела — его лицо.
Джулиан.
Он стоял в клубе, рядом с девушкой в блестящем платье. Его рука лежала у неё на спине, слишком близко. Фото было сделано в том самом моменте, который фотографы любят больше всего — когда можно дорисовать любую историю.
Я замерла.
Меня словно ударило током. Сердце колотилось в висках, в горле встал ком. Я слышала только одно: «Да. Я виновен». Эти слова снова ожили во мне, накладываясь на картинку.
Я сжала газету в пальцах так сильно, что хрустнула бумага.
Он. Опять он. И снова я — дура, которая верит.
Я смотрела на снимок и чувствовала, как внутри что-то ломается.
Всего пару дней назад он стоял передо мной, с этим холодным, жестким взглядом и сказал: «Да. Я виновен». Слова, которые разрезали мою душу, выжгли сердце. Я не могла решить, что больнее — сама фраза или то, что он сказал её так, будто действительно верит в это.
А потом он ушёл. В тот же день. Ушёл в клуб, будто сбросил с себя тяжесть, будто выговорился — и свободен.
А я?
Я осталась одна, с пустотой внутри и со своей любовью, которая вдруг стала похожа на приговор.
И теперь газета.
Фотография.
Заголовки, которые кричали громче любого обвинения: « Главный холостяк нашего города Джулиан Пирсон в отношениях? Мистер Пирсон был замечен в ночном клубе с обворожительной брюнеткой!»
И его лицо. Улыбка. Девушка рядом. Её волосы падают на его плечо, его рука лежит слишком близко, и этого достаточно, чтобы картинка врезалась в меня, как нож.
Больно.
Так больно, что дышать тяжело.
Как он мог?
После всего, что сказал... после того, что признался, коснулся меня, целовал... после того, как я почти позволила себе поверить. Я же... я влюбилась. По-настоящему. И теперь это чувство жгло меня изнутри, превращая каждое дыхание в пытку.
Я сжала газету в кулаке, не замечая, как бумага рвётся и выкинула в мусорное ведро.
Он — чудовище. Настоящий мерзавец.
И всё ж это чудовище продолжало жить во мне, пульсировать в каждой мысли.
Сердце билось, будто пытаясь вырваться наружу, но я почувствовала, как вместе с этим движением выталкиваю из себя и часть боли.
Джулиан Пирсон. Его имя отныне должно стать чужим. Я решила — всё. Больше никаких слёз, больше никаких мыслей о нём. Он — самое ужасное, что когда-либо происходило со мной.
Я закрыла глаза и глубоко вдохнула. Пусть его образ исчезнет так же быстро, как эта газета скользнула в ведро. Пусть память о нём не будет отравлять мои дни.
Сейчас моя цель ясна: выкинуть его из головы и сердца навсегда.