Глава 7
Солнце окончательно завалилось за горизонт, оставляя за собой багряный шлейф. Окрашенные облака вырисовывали на небосклоне расплывчатые линии. Они тянулись до самых первых звезд, тая у молодого месяца. Тонкий серп отсвечивал белизной, но не был в состоянии осветить щебенку, по которой мы шли. Тени росли и расползались, как плющ у бабушкиного дома. Все сливалось в единое целое, становилось неприметным и вырастало в размерах.
Мы свернули с дороги и вышли на равнину. Поля с густой травой превратились в океаны. Не осталось ничего напоминающего зеленый цвет, только черная гладь. Кожа покрылась мурашками от вечерней росы. Чем дальше мы шли, тем сильнее намокали носы кед. Я не хотела жаловаться и продолжала пробираться сквозь мокрую траву.
Темнело с удивительной скоростью, и воображение разыгрывалось все сильнее. Видневшиеся вдалеке загоны казались электрическими столбами, а их проволоки превратились в провода. Деревья обратились в безмолвных великанов. Они одиноко стояли, не в силах пошевелиться. Над их головой еще изредка пролетали птицы, даря свою последнюю песню на этот день.
Мы двигались практически бесшумно, лишь шелест наших шагов выдавал нас. Подошва обуви была тонкая, и я ощущала все неровности земли. Из-за густой травы было трудно предугадать, где может скрываться ямка или маленький выступ, и я доверилась Майку, слепо шагая рядом с ним. Его рука крепко держала мою, не давая повода усомниться в том, что он не позволит мне упасть. Я впитывала его тепло, согреваясь, как снаружи, так и изнутри. На секунду я закрыла глаза и с наслаждением тех неповторимых ощущений, когда кожа касается кожи, вдохнула свежий воздух.
Его рука была такая сильная, но касалась так нежно, что я задумалась о таком простом и обыденном, как прикосновения.
Настолько разные и уникальные. Некоторые могут быть выражением близости и доверия, а другие как проявление вежливости и тактичности. Приветственное рукопожатие, дружеское объятие или невербальный способ выразить любовь — это все является важной частью взаимоотношения людей.
В голове вспыхнула недавняя сцена, случившаяся на крыльце. Пальцы грубо держат плечо Майка. Его расслабленное тело не вызывает ни грамма волнения, но в глазах Райна нельзя отыскать и долю благоразумия. Меня начало потряхивать. Я видела, как в кулак сжалась его правая рука. Сама мысль, что мог устроить старший Миллер из-за одной фразы, вводило меня в шок.
Мы остановились у ступенек моего дома.
— Ты замерзла? — Майк посмотрел в мою сторону.
— Нет. Все хорошо, — тихо ответила я и взглянула на парня — его взволнованный вид умилял.
— Даже в сумерках видно, как ты трясешься.
— Тогда давай дождемся темноты?
— Я все равно буду это знать. — Майк отпустил мою руку, и я мгновенно ощутила окутывающий холод.
Мы стояли в тишине. Небо сменило свою палитру с багряного на глубокий синий. Теперь было видно намного больше звезд. Их как будто рассыпали по всему небосклону. Некоторые из них соединялись в кучки, вырисовывая знакомые созвездия. Другие же в бесконечном безмолвии одиноко сверкали красными, голубыми или белоснежными отливами.
Мы одновременно проговорили свои имена и синхронно замолчали.
— Мне жаль. — Я решила продолжить, потому что должна была высказать все, о чем думала весь день.
— Не надо. — Майк отрицательно покачал головой, но меня это не остановило.
— Тогда наши отношения превратятся окончательно в одну большую дыру!
— Мы оба зашли слишком далеко. — Сосед запустил руку в свои каштановые вьющиеся волосы и тяжело выдохнул.
— Да. Но я дальше. Я слышала ваш разговор с Райном. Вы стояли у загонов, а я... Ох, это неважно! — Речь все больше и больше сбивалась, мне не хватало воздуха. — Я хочу сказать, что у меня был выбор. — Голос стал словно ржавая железяка.
— Эмили, — предпринял Майк еще одну попытку приостановить мои жалкие усилия извиниться. — Хватит, я понял.
Я замотала головой, в горле совсем пересохло. Мне нужно было сделать глоток воды или хотя бы отдышаться, но я продолжала говорить, как будто это маленькое наказание могло что-то исправить...
— Сказать или не сказать. По крайней мере, черт возьми, была возможность выразить свою поддержку. Но я использовала эту информацию как способ задеть тебя.
Тело затряслось еще сильнее, в голове снова и снова проигрывалась эта злополучная ссора. То, как потемнели его глаза, как на секунду дернулся кадык и сжались челюсти. У меня тогда не хватило сил посмотреть на него, так и сейчас: уткнувшись взглядом в мокрые носы кед, я не смела поднять глаза. Щеки снова пылали от стыда. Я больше не чувствовала прохладу вечера, внутри все горело. А от осознания того, что даже после тех сказанных в саду слов, он продолжает и дальше смотреть на меня все таким же мягким и ласкающим теплом взглядом, становилось только хуже.
— Эмма. — Майк аккуратно положил ладонь на мое плечо и слегка сжал.
Я прикрыла глаза и судорожно выдохнула. Даже такой незначительный жест принес успокоение. Все же прикосновения такие разные. Они могут утешать, приносить боль, одурманивать или запугивать. Как можно сделать одно и то же действие рукой с разным итогом?
— Просто хочу, чтобы ты знал. — Я слегка отстранилась от парня, и он сразу же убрал руку.
Мне все еще было не по себе от того, что Майк вот так просто прощает меня. Это казалось несправедливым. Неправильным.
— Хей, я знаю. — Друг помолчал секунду и продолжил: — А еще я знаю, что комментировал то, что не должен был.
— А я влезла в душу с расспросами про брата, — горько усмехнувшись, ответила я.
В сгущающихся сумерках было видно, как растягивается в улыбке лицо Майка, и уголки моих губ тоже начали приподниматься.
Вечер очаровывал нас своей сладостью расцветающей липы и дарил мягкую прохладу, которая исчезнет с первыми лучами солнца на следующий же день. Сумерки окутали все близлежащие пастбища с нарастающей в тишине нежностью. Воздух напитывал наши легкие свежестью и ароматом цветов. Мы стояли в тишине, упиваясь атмосферой наступающей ночи.
Я посмотрела на рядом стоящего парня. Лицо скрывала нарастающая темнота. Тени мягко ложились на его скулы, губы, подбородок. Они сползали на шею и грудную клетку, окрашивая одежду в мрачные тона. При таком освещении волосы казались черными. Они были так небрежно разбросаны, что хотелось их поправить. Но это все испортило бы, ведь они так красиво ниспадали волнами на лоб.
— Майк, — окликнула я друга.
— Да?
— Ты знаешь, что ты невероятный? — Я смущенно посмотрела на силуэт парня.
Майк мягко рассмеялся и покачал головой: «Это не так...»
— Майк...
— Эмили, с чего бы мне быть невероятным?
— Ты, вообще, читал свои работы?
— К сожалению, я их написал... — Парень тяжело вздохнул, и на секунду на его лице появилась тусклая улыбка.
— Не говори так... — Я замялась, но через секунду размышлений продолжила: — Ты же меня не обманул?
— Что? — Голос Майка сделался серьезнее.
Я посмотрела на белый потрепанный конверт, который вот-вот растворится в темноте. Пальцы нежно проходили по складкам бумаги, поглаживая шероховатости материала.
— Ты сказал, что отправил некоторые свои работы, да?
— Ну да... — неуверенно ответил Майк.
— Но этот конверт... Тут такие замечательные работы! — Я вспомнила Призрачную красоту, и в нос снова ударили прованские травы.
— Честно говоря, я думал его отправить.
— А почему передумал?
— Не знаю. Показалось, что это недостаточно хорошо. — Майк вяло пожал плечами.
Мы снова затихли. Я смотрела на неровные прямоугольники света, которые покрывали остывающую землю. Окна были зашторены, потому тусклые лучи светильника еле доставали нас.
— Наверно, мне пора... — Очнувшись словно ото сна, я встряхнула головой.
— Да, пора.
И как будто соглашаясь с чем-то, мы кивнули друг другу, но так и не сдвинулись с места. Я продолжала держать работы Майка, слегка поглаживая бумагу. Парень внимательно следил за моими действиями, пока я смущенно поглядывала на него. Лицо совсем накрыли тени, только его глаза слега поблескивали на фоне звездного неба. Там больше не было ничего серого или голубого. Только чарующая темнота.
— Тогда, наверно, до завтра, да?
— До завтра, Эмили.
Нервно сглотнув, я кивнула и со скованностью в движениях поднялась по ступенькам. Пальцы все еще крепко, но с нежностью сжимали бумагу.
«Конверт!» — пронеслось в моей голове.
— Майк! — Я резко развернулась. Сосед еще не успел сделать и десяти шагов. — Забыла про конверт!
— Оставь себе.
— Но...
— У меня он все равно будет валяться в мусорной корзине.
На этих словах Майк развернулся и размеренно зашагал по траве, а я, ошарашенная, с его работами в руках продолжала стоять у входной двери.
* * *
Вчерашний день внес много перемешанных воспоминаний и сумбурных мыслей. Я сидела посередине кровати в окружении разбросанных подушек и скомканного одеяла.
Солнечные лучи проникали через не очень плотные шторы. Свет рассеивался и уже не так бил по глазам. Это могло стать отличным лайфхаком, который продлил бы мои сновидения на еще битый час. Но сна не было ни в одном глазу, а механические часы показывали полвосьмого.
Сама мысль, что я могу проснуться в такую рань, вызывала дрожь в теле. Но реальность такова, что даже если приведу себя относительно в порядок и плотно позавтракаю, то на часах все равно будет лишь восьмой час.
И доказав теорию на практике, я в черном спортивном топе и с таким же цветом шортами завалилась на кровать. Волосы волнами спадали на плечи, как растопленный шоколад. Я небрежно их смахнула, заправляя передние локоны за ухо. Рука снова самопроизвольно схватилась за телефон. Сеть стандартно не ловилась, и я в молчаливом протесте заблокировала экран. Пальцы спустились к полу и из-под кровати вытащили полупустой чемодан. Книги и кассеты были сложены в небрежные стопки, наушники спутались с проводами зарядок, а в углу аккуратно лежал фотоаппарат. На последнем я задержала взгляд.
«Чем я думала, когда брала его?» — Я потерла переносицу и поморщилась от наступающих мыслей.
Уже как год не брала фотоаппарат в руки, но в день сборов я не сильно задумывалась над вещами. Руки сами взяли пленку и положили в чемодан. Тогда мне совсем не казалось странным воскресить свое хобби.
— Видимо, это лето прекрасно подойдет, чтобы поставить свою жизнь на паузу и заняться любимыми вещами... — еле слышно сказала сама себе, улыбаясь.
Я внимательно разглядывала свой фотоаппарат, словно он не мой и представляла интересные композиции, которые могли бы получиться дома или на улице.
«Что бы такое сфотографировать? С чего начать?» — Мысли вскружили мне голову, и я, окрыленная вдохновением, перебирала одну идею за другой. Но вдруг за секунду я посерьезнела, села на колени и выпрямилась. Во всех идеях фигурировал Майк. От этих мыслей попахивало чем-то нездоровым.
«Откуда взялся такой фанатизм к соседу, Эмили?» — Я нахмурено вертела в руках камеру и продолжила размышления. — «Но если отвечать на свой первый вопрос, то определенно руки. Его руки».
Выходя из комнаты, я прихватила клетчатую рубашку и на бегу ее надела, пока спускалась по лестнице. Фланелевая ткань приятно касалась кожи. Она же и защитила меня от утренней свежести, когда я, кое-как обувшись, выскочила на улицу.
Налитые росой бутоны гнулись от тяжести, словно покорно приклонялись перед величественным сиянием солнца. Тело пробирала приятная дрожь. Я закрыла глаза и почувствовала на коже тепло проснувшегося светила, и запах травы, и влажной земли, и... И было что-то еще. Едва уловимое. Такое родное и сокровенное, что вызывает звонкий смех и заставляет заливаться горькими слезами. Это что-то далекое, давно забытое.
«Как детство. Мое детство».
Я резко открыла глаза, в груди что-то защемило, а к горлу подкатывался ком. Мне хотелось оплакать этот аромат лета, тот самый, из далеких теплых дней. Я словно посмотрела через призму времени, а эти злополучные шесть лет растворились в толще пространства.
«Что произошло? Что тогда произошло?» — Мысли волнами накатывали на меня, выдержать их напор не хватало сил. Пришлось сжать челюсти и посильнее закрыть глаза, чтобы хоть как-то побороть подступающие слезы. «Ничего. Не произошло абсолютно ничего! — Я замотала головой, как будто отрицая что-то. — Ничего».
С трясущимися руками я взяла фотоаппарат и проверила пленку. Глаза застилала пелена, но пальцы твердо зажали рычажок и прокрутили на пол-оборота. Я почувствовала легкое натяжение ленты в бобине и судорожно выдохнула.
«Какой будет первый кадр? Точно не руки Майка. Какими изящными они не были, я не сотворю себе очередного кумира!» — Я яростно вздернула подбородок и выровняла фокус.
В объективе фотоаппарата солнечные лучи по-особенному ярко играли в каплях росы. Нежные лепестки отливали всеми цветами радуги, даря свое свежее благоухание.
«Пионы — вот мой первый кадр! — Раздался щелчок. — Фото моих любимых цветов».
* * *
Я в последний раз глубоко вдохнула, заглушая спутавшиеся мысли в голове.
«Нужно подождать, все само уладится. Так всегда было... — Внутренний голос звучал неуверенно, но меня он все равно убедил. Было бы настоящим преступлением продолжать грустить в такое замечательное ясное утро!
Взгляд прошелся по полям, и я увидела, как вдалеке наскоку дедушка ловко подгонял стадо овец. Ему не надо было даже держать поводья, лошадь и без этого послушно двигалась, перебирая своими мощными копытами.
— Старик-то еще в седле! — Голос бабушки прозвучал так неожиданно, что заставил подпрыгнуть на месте.
— Привет. Не заметила, как ты подошла. — Я ласково улыбнулась.
Слегка поседевшие волосы были разделены на пробор и собраны в незамысловатый пучок. Ветер игрался с передними прядями, пока лучи солнца окрашивали корни в цвет серебра. Морщины лишь легонько касались загорелого лица, прокладывая маленькие бороздки у светло-зеленых глаз и тонких губ.
На первый взгляд, казалось, что эта бойкая пожилая женщина решила обойти все законы физики и упрямо не признавать существование времени. Но это было только на первый взгляд. Глаза продолжали излучать огонь и нерастраченную энергию, но их цвет явно потускнел за эти несколько лет. Руки покрылись выпирающими венами, а шею украшали новые складочки кожи. Принять это было не трудно, куда тяжелее — наблюдать за этим.
— Ты у себя тоже так рано встаешь? — Бабушка заправила мои волосы за ухо и нежно погладила по щеке тыльной стороной ладони.
— Нет, для меня это в диковинку.
— Это все из-за свежего воздуха. Он здесь особенный: обмытый утренней прохладой.
— Да, из-за него лето совсем по-другому ощущается...
— Ох дитя, надеюсь, тебе здесь наскучит не так быстро... — Бабуля еще раз погладила меня по щеке и уже бодрее добавила: — Пойду-ка я. Еще надо посыпать курочкам.
— Чем я могу помочь? — Мои глаза устремились к бабушке, а руки заламывали друг друга в трепетном волнении.
— Детка, ну чем же ты мне поможешь? Мне бы самой понять, что следом делать.
— Но Майк же помогает! — чуть с упреком проговорила я.
Бабушка задумалась, а я терпеливо ждала. Стало немного обидно от мысли, что и сегодня никому не понадобится моя помощь. После этого особенно легко будет думать о своей бесполезности и никчемности.
— Даже не знаю, Эмми...
— Неужели ничего нет? Прямо совсем? Может, кого-то покормить или напоить, что-то прополоть или прорвать? Полить, в конце концов!
— Знаешь, мы с дедом думали съездить кое-куда. Обговорить покупку одного скакуна и обсудить другие дела. Удовольствие не на один час... — Бабушка снова замолкла, размышляя о чем-то. — Можешь пока что побыть на хозяйстве. Если что-то пойдет не так, обращайся к Майку. Что думаешь?
— Отлично! — Я облегченно выдохнула, хоть бабушка и продолжала неуверенно на меня поглядывать.
Пройдя краткий инструктаж под названием «что где лежит и кто как ест», я с нетерпением ждала, когда смогу приступить.
Ждать пришлось недолго: дедушка не любил затягивать с делами, а с предложенным планом согласился в одночасье.
* * *
— Эмми, зерно! Ты же помнишь? — Бабушка в который раз озабоченно на меня посмотрела.
— Помню-помню... Все я прекрасно помню! — Я просунулась в открытое окно пикапа и еще раз чмокнула бабушку в щеку.
Машина аккуратно, но быстро сдала назад, развернулась и уверенно поехала по грунтовой дороге, оставляя за собой столб пыли. Я продолжала до неприличия широко улыбаться, пока пикап не скрылся за поворотом.
Чувство ответственности прочно въелось в душу, а совесть превратилась в надзирателя. Я принялась кропотливо выполнять поручения, но буквально полчаса спустя стало ясно, что объем работы был уж слишком переоценен. Посыпать зерна птицам, комбикорм — утятам и цыплятам, свежесорванный клевер — кроликам и жеребцам не такое и великое дело.
Налив холодной воды псам, я села на ступеньки дома и наблюдала, как шумно они лакают. Начинало опять припекать, и я сняла рубашку, а волосы собрала в высокий хвост.
Голова удрученно опустилась на колени. Дедушка с бабушкой приедут не раньше обеда, а все дела были уже переделаны. Оставалось только напоить лошадей, но это нужно было сделать хотя бы к полудню, а то и позже.
Изнывая от безделья и наступающей жары, я зашла в дом. На кухонной столешнице стоял графин с водой. Стекло красиво отсвечивало золотые блики, разделяя свет на радужный спектр. Я открыла холодильник и, достав лимон, выжала одну половинку. Вода превратилась в мутную субстанцию, и я со стаканом и камерой в руках пустилась в блуждания по дому, выискивая что-то примечательное. Первый этаж не таил в себе никаких загадок, и я поднялась по деревянной лестнице наверх. Пройдя гостевую комнату, мой взгляд остановился на закрытой двери.
— Как странно! — Я удивленно нахмурила брови.
Стесняться было некого, и размышления вслух не выглядели абсурдно. Но что на счет двери, то это было действительно странно. Сколько я себя помню, эта дверь никогда не закрывалась. Даже когда пугала своей мрачностью в дождливые дни, и под покровом ночи, когда тебе нужно было спуститься в туалет и пройти этот бесконечный коридор, и даже в светлое время суток эта комната вызывала мысли о потусторонних мирах.
Со временем детские фантазии сменились скептицизмом и здравым смыслом. И конечно, нежелание оказаться трусом, особенно перед кем-то, поспособствовало преодолению этого страха.
Я зашла в комнату и поставила стакан на запылившийся подоконник. Окошко было маленькое, а шторы и вовсе не давали возможность отогреть эту комнату солнечными лучами.
Хотя это было трудно назвать комнатой, скорее — настоящий музей или архив. Здесь хранились все документы, брошюрки, карточки и другие важные и не очень бумаги. Шкаф монументально возвышался в этой небольшой комнатке. Его деревянные панели не могли выцвести из-за недостатка света, поэтому охристая масляная краска сохранила свой первоначальный вид. На толстых полках стояли книги и фотоальбомы. Я взяла в руки один из альбомов и начала внимательно рассматривать фотографии.
Здесь я еще совсем маленькая: крохотные красные сапожки, синие штанишки и такого же цвета дождевик. На фотографии я обнимаю огромного пятнистого дога, а на заднем фоне виднеется еще недостроенный амбар.
На следующей фотографии я уже сижу на ступеньках нашего дома с парадного входа. Рядом со мной маленький мальчик. Его копна каштановых волос была прилежно уложена, но некоторые непослушные кудри все равно выбивались.
Я растянулась в улыбке. Волосы Майка остались все такими же непослушными и мягкими. Не исчезли и ямочки на щеках. Хоть скулы заострились и стали явно выраженными, это не мешало им появляться каждый раз, когда он улыбался. Кардинально переменилась только форма носа: из маленькой кнопочки преобразился в прямой. Но даже если изменилось бы все лицо, Майка можно было узнать по одним глазам. Эти два серо-голубых зеркальца души, то становились цветом грозовых туч, то принимали вид ярко-синего океана, то окутывались дымкой, как раннее туманное утро. Они всегда смотрели прямо в душу, лаская изнутри теплом.
В детстве я часто заглядывала в его глаза, потому что еще ни у кого не видела таких красивых. Мое мнение до сих пор не изменилось, но все-таки сейчас я понимаю, что дело далеко не в цвете...
Тело — это оболочка, но что спрятано за ней? Кто смотрит на тебя через иллюминаторы телесной материи? Бессмертная субстанция? Или целая система нейронов?
Я посмотрела на хихикающую себя рядом с мальчишкой. Волосы аккуратно заплетены в косички. Со временем они потемнеют и станут гуще, а до тех пор придется довольствоваться слегка выгоревшими от солнца концами. Но это явно никак не сказывалось на моей счастливой улыбке, ведь эта фотография была сделана в первый день лета. После девяноста двух жарких и беспечных дней я пойду только в первый класс, а Майк — во второй.
Чего ожидать от будущего, мне подскажет соседский мальчик. Нет никаких поводов для волнений.