ОБЫКНОВЕННЫЕ БОГИ. Мастер смерти

Ужин проходил, как обычно: мама рассказывала о том, что миссис Ричардсон отдала свою младшую дочку в музыкальную школу на класс виолончели, а ей всего девять, и, может, Ноа тоже следовало поучиться музыке; папа молча слушал и быстро жевал — у него намечался ночной перелет в Глазго.

— Я не буду играть на пианино! — в который раз заныл Ноа. Мама собиралась читать ему лекцию о том, что игра на музыкальном инструменте дисциплинирует ум и тренирует мелкую моторику, словно ему было три года, и мелкая моторика рук — именно то, что нужно подростку в его положении.

— Я слышал, что семь классов музыкалки ничего нормальным людям не дают, кроме высокомерия, а вот курсы по программированию спустя столько же лет обеспечивают квартирой, машиной и счетом в банке с четырехзначными суммами.

— Послушал бы маму, Ноа, — вставил свое отец.

Ноа вздохнул. Никакого толку от этих родителей, одно только название — «взрослые». Мама всегда предлагает странные вещи и относится к нему, как к недоразвитому (Ноа надеялся, что она не считает его дураком), папа в редких случаях соглашается с мамой, но чаще только отмалчивается, а потом ругается, что мама чересчур заботится о ребенке и это уже слишком и он уже самостоятельный и хватит над ним кудахтать, Эбигейл.

Что было бы, думал Ноа, вяло жуя бедро индейки в оливковом масле, если бы он сейчас сказал, что ему предложили не просто в интернат для одаренных поступить, а в ученики к богине смерти пойти? Решили бы, что сын окончательно спятил.

В самом деле, даже от обычного подростка такие новости стали бы пропуском в больницу Святых Сердец, а уж от Ноа Галлахера и подавно — билетом в ирландский эквивалент госпиталя Святого Мунго.

Мальчик не знал, почему ему хочется бросаться метафорами из «Гарри Поттера», но подозревал, что они с ним не последний день. И когда он согласится на место ученика Морриган (если, если согласится, дубина!), отсылки ко всем известным книгам о магии будут преследовать его вечно.

Интересно, а сколько ему придется учиться божественному делу?

Интересно, а долго ли будет ненавидеть его Морриган?

Интересно, а он тоже сможет призывать клятых птиц или сможет превратить их в кого-то менее противного? Например, в кошек. А что, кошки милые, у них мягкая шерсть и пушистый хвост, и они тоже, как будто, хранители врат в подземное царство. Правда, это прерогатива египтян, но кто их будет спрашивать, верно?

— Так что это за интернат такой, сынок? — спросила мама, вырывая Ноа из его размышлений. Тот похлопал ресницами, переводя взгляд с заинтересованного маминого лица на макушку отца. Папа в спешке допивал кофе.

— Ну, я, э, там это...

Вот же проклятущая Морриган! Если уж она сумела заткнуть бесконечные вопросы отца, могла бы посодействовать и здесь: оставить подсказки, сделать намек матери, чтобы та сама догадалась, что это за школа такая особенная, куда так хотят получить ее мальчика...

С придумыванием на ходу у Ноа всегда были проблемы, потому он и попадался всякий раз, когда в школе случалась локальная катастрофа. Может быть, все школьное руководство и перестало винить беднягу Галлахера во всех бедах в стенах учебного заведения, если бы ему удавалось придумать нормальные оправдания. Но тот всегда начинал заикаться, мялся и терял слова по дороге от мозга до рта, а потому оставался немым наблюдателем и слушателем: смотрел на то, как бьет из сломанной трубы вода в мужском туалете, и слушал, какими характеристиками награждает его директор Грофф.

— Мне про него доктор Раш рассказал! — нашелся, наконец, мальчик. — Обещал буклет дать в следующий сеанс, а тут я неподалеку от школы гулял, заметил его вместе с миссис...

— Адамс, — подсказала мама.

— Да, с ней. Она попросила проводить ее к дому, познакомить с вами, буклет вот прислала...

— Так что там за интернат, птенчик?

Ноа чуть не взвыл. Ну не получалось у него фантазировать сходу, не дано было! Он помянул богиню недобрым словом (самым плохим, какое смог вспомнить, и тут же пожалел об этом — вдруг она умеет читать мысли и в данный момент сканирует его мозг, слушает, как он выкарабкивается из всей этой чепуховой неразберихи с придуманными интернатами).

Тьфу ты, кенгуру ж ее!..

— Филлип никогда об этой школе не упоминал... — задумчиво произнесла мама.

— Ну, доктор Раш сказал, что у них там как раз открылся набор на новый учебный год, — залепетал Ноа, — они как раз набирают ребят, которым исполнилось уже четырнадцать лет, а до этого времени смысла не было мне предлагать, я же маленький был, а теперь уже можно, и вот доктор Раш предложил мою кандидатуру тамошнему директору, и я ему понравился, и, наверное, я хочу там учиться даже, там интересно и учитель... ну, миссис Адамс будет у меня преподавать сама, вот.

Отец встал из-за стола до того, как Ноа закончил свою сбивчивую и ни разу не правдоподобную речь.

— Главное, чтобы там была хорошая дисциплина, — коротко бросил он. — Эбигейл, я подумаю обо всем в дороге, позвоню уже из Глазго. Надеюсь, в почтовом ящике уже лежит эта брошюра про школу. Если у них есть сайт, скинь мне адрес в Фейсбук, хорошо? Все, мне пора.

Он кивнул Ноа с самым серьезным лицом — обыкновенно оно означало «сиди тихо, веди себя спокойно, не доставляй проблем матери», но потом еще и поджал губы, что уже значило «поговорим после моего возвращения, юноша, и чтобы ничего плохого за время моего отсутствия не случилось».

Потом папа поцеловал маму в щеку — поскольку Ноа сидел за столом и все видел, — и, подхватив свой дорожный портфель, ушел из дома. В командировках он проводил от двух до пяти дней каждый месяц — в силу своей профессии юрист-консультанта ему приходилось разъезжать по разным городам и решать вопросы с компаниями клиентов и конкурентов его фирмы.

За время его отсутствия (чаще, чем Ноа хотелось бы, и в этом не было его вины, честное слово!) с мальчиком случалось что-нибудь необъяснимое — вроде того случая с туалетом или летающим деревом (даже не спрашивайте), или соседским малышом Робертом (он пропал на день — его унесли пикси или фейри, маленькие человечки с длинными ушами, в которых Ноа ни черта не разбирался, а потом вернули обратно, но соседка сказала, что это Ноа с ее сыном заигрался). В общем, почти каждый раз, когда папа возвращался из командировки, его ждали очередные удивительные новости, главным героем которых обыкновенно становился его непутевый сын.

Теперь же, с открывшейся правдой про существование богов, Ноа очень-очень хотел бы, чтобы в эту папину поездку Каслбар не потрясло что-то запредельно ужасное вроде извержения вулкана (которого на территории Ирландии не было) или появления тумана от Туата Де Дананн (которые, оказывается, жили и здравствовали на самом деле).

— Я помою посуду, а ты посмотри брошюру про свою школу в почтовом ящике, — сказала мама и тоже поднялась из-за стола. Ноа покивал и поплелся во двор.

Хорошо, что мама послала его! — даже со своим близоруким зрением Ноа успел заметить, как огромная ворона, размером с табуретку, не меньше, снялась с жерди калитки дома Галлахеров и взмыла в небо. Почту, что ли, принесла? Или за ним следила? Морриган не могла прислать кого-то поменьше?!

— И это называется, незаметность... — заворчал Ноа, ловя себя на мысли, что это начало входить у него в привычку. Он подошел к почтовому ящику, заглянул внутрь и, без удивления обнаружив там два конверта, вытянул оба.

Брошюра про выдуманный интернат — быстро же они сообразили это дело! — и письмо для Ноа. От доктора Раша.

Мальчик нахмурился, повертел в руках простой конверт с написанным от руки адресом и, поймав нехилый эффект дежавю (он же не Гарри Поттер, ну ей-богу), потащился обратно в дом.

Мама почти справилась с посудой, так что Ноа оставил ей брошюру (сам пробежался глазами по неинтересному описанию, посмеялся только с «С нами ваш сын станет самим собой!») и ушел наверх, в свою комнату. Письмо от психотерапевта, оказавшегося Единым, жгло ему руку даже через рукав худи.

В спальне Ноа первым делом закрыл окно и занавесил его (чтобы никто, даже вороны, не подсматривали!), затем привычно бросил к кровати кеды с потными носками (чтобы духи, скрывающиеся под ней, сбежали от запаха куда-нибудь в темные уголки или на тот свет) и уселся с ногами прямо на подушку.

Конверт был с сургучной печатью (это слово Ноа узнал от того же доктора Раша), и его пришлось вскрывать канцелярским ножичком.

Из конверта выпал бежевый лист бумаги и... пуговица. Мальчик повертел ее в руках — металлическая, но не из дешевого металла, а, может, из старинной меди или серебра, с узором по гладкому толстому бочку и кельтским знаком, что вился через три дырочки в центре.

— Фигня какая-то, — прокомментировал Ноа, отложил пуговицу и взялся за письмо.

«Мой дорогой друг! — начиналось оно. — Я надеюсь, сегодня вечером ты будешь спать хорошо, и духи тебя не потревожат — пуговица, которую я приложил к письму, это не фигня какая-то, а амулет, отгоняющий злые силы».

Ноа недоверчиво покосился на серебристую бляшку. Амулет, окей, но почему в виде пуговицы?

«Тебе нужно хорошенько все обдумать. Обычно новый ученик Бадб уходит из семьи совсем, память о нем стирается из сознания его близких, и он посвящает себя служению мертвому искусству. Так было бы и с одной из девочек, которых отобрала богиня: четырнадцать из них мы вернули бы в семью, а пятнадцатую оставили учиться у Бадб.

Но твой случай — особенный, и я пересмотрю порядки, заведенные нами давным-давно (я уже говорил, что нам нужны новые традиции). Если ты согласишься стать учеником Бадб, твои родители и все, кто тебя знают, не забудут о твоем существовании. Все это лето ты будешь учиться по ускоренному курсу у Бадб, возвращаться по вечерам домой и спать в своей постели. А в сентябре, с открытие учебного года, отправишься в высшую школу богов — но об этом мы поговорим позже.

Летом ты будешь возвращаться домой к родителям. Они будут ждать тебя и помнить. Получится этакое обучение в интернате (но мы не будем рассказывать Эбигейл и Уильяму, в каком именно).

Я хочу, чтобы ты подумал об этом как следует. Твой талант, о котором ты, возможно, еще не подозреваешь, раскроется, как только ты пойдешь учиться к Бадб. С ним ты станешь только сильнее и сможешь привести кельтский пантеон к большому будущему.

Ты скажешь, что это не твои проблемы, я понимаю...»

Ноа усмехнулся и энергично закивал.

«...но, имей в виду: если ты откажешься, и Бадб возьмет к себе в ученицы кого-то из девочек (думаю, она очень хочет взять Марту Доэрти)), то мировой порядок не получит нового витка развития еще четыреста лет. И, кто знает, к каким последствиям может привести эта отсрочка.

Ты можешь задаться вопросом, почему я открыл тебе правду только сейчас (это мы не успели обсудить с тобой на сеансе — давай, все-таки, считать нашу беседу одним сеансом, это никому не повредит).

Прочти это внимательно, Ноа Галлахер. Ты — самый удивительный мальчик, которого я встречал за последние несколько поколений. А удивительным детям подчас достаются нелегкие судьбы. Их готовят, тренируют, дают необходимые знания, которые в итоге приводят их к великим свершениям и открытиям. Но при этом их лишают детства.

Таковы традиции, таков наш порядок.

И я не хотел, чтобы тебе, Ноа, досталась эта судьба. Я хотел подарить тебе счастливое детство, наполненное разными событиями, участником которых ты бы не стал в стенах замка богини Бадб.

Я уверен, что поступил правильно, но сейчас тебе предстоит решить свою дальнейшую судьбу самостоятельно.

Я сделал свой выбор, и от него не отказываюсь.

Сделай свой и ты.

Твой друг, Единый.

P.S. Непросто выбирать свою судьбу в четырнадцать лет. Но я бы не взвалил это на твои плечи, если бы не знал, что тебе все по силам.

P.P.S. Ты все еще можешь называть меня доктором Рашем, если тебе так будет удобно»

Ноа моргнул, и крупная тяжелая слеза сорвалась с его ресниц и упала прямо на последние строчки письма, стирая слово «выбор». Он и сам не знал, почему вдруг раскис: показалось, что с ним говорит сам психотерапевт, своим спокойным голосом, внушающим доверие.

Ноа быстро стер с щек дорожки от уже побежавших слез и отложил письмо на прикроватную тумбочку, обещая себе подумать обо всем «как следует». Пуговицу он положил туда же, выключил лампу и, как был, в уличной одежде, впитавшей всю пыль из многовекового замка богини смерти, закутался в одеяло.

Новости новостями, а сон — вовремя.

***

В эту ночь, как и пообещал доктор Раш, мальчика не доставали ни духи, ни призраки, ни иные существа потустороннего мира, и наутро он проснулся бодрым, как никогда.

Он спустился вниз в той же одежде, в которой был вчера, застал маму за готовкой завтрака — яичница с беконом, две сосиски и тост — и промямлил что-то вроде «я х-чу пст-пать в интернат».

— Да, мы с папой тоже все просмотрели, — кивнула мама. Ноа потер глаз и только тогда удивленно покосился на лежащую на кухонном столе брошюру. Та уже была заляпана маслом и хлебными крошками.

Когда это родители успели посовещаться на его счет? Должно быть, Морриган действительно подкрутила что-то в их мозгах, что они так быстро приняли решение. Обычно у них уходило от недели до двух на то, чтобы взвесить все «за» и «против», когда дело касалось их сына.

А это вмешательство в чужое сознание оставляет какие-то глюки? У Ноа была уйма свободного времени, которое он тратил на просмотр фильмов и чтение популярной литературы из жанра научной фантастики, и потому теперь мог прикидывать, насколько игры с сознанием сказываются на самом сознании смертного человека.

Морриган, может, и не знает, но у его родителей было весьма скудное воображение и ограниченное стереотипами современного общества мышление, которое могло пошатнуться от грубого вмешательства извне.

— Миссис Адамс приедет вечером, чтобы утрясти все официальные вопросы и подписать бумаги, — рассказывала мама, пока они завтракали. — Она прислала письмо на почту — странно, что есть у нас люди, которые до сих пор пользуются обычной почтой, да? Мы с твоим папой посовещались и тоже думаем, что согласны на твое обучение. То, что мы прочитали в брошюре, нам понравилось, а миссис Адамс обещала рассказать все детальнее. И если ты согласен, мы не видим никаких преград. Можешь учиться там с этого года.

— Только мне надо пройти ускоренный курс перед поступлением, — сказал Ноа, вспоминая письмо доктора Раша.

— О, миссис Адамс написала, что курс будет проходить в твоей нынешней школе, заниматься будете у доктора Раша. Я бы еще поговорила с Филипом чуть позже, конечно, но сейчас все вроде понятно. А ты как?

— А?

Мама отложила вилку и нож в сторону и потянулась, чтобы погладить Ноа по щеке.

— Птенчик, смени-ка одежду. Эту кофту давно пора постирать.

— Это худи, мам.

— Как скажешь.

***

Морриган явилась ровно в пять вечера, как и обещала. Ноа ждал ее во дворе, боясь, что она прилетит на своих клятых воронах и попадется на глаза маме (хотя здравый смысл, насколько он мог быть здравым, диктовал ему, что богиня смерти уж точно сможет нафокусничать и выдать облако из ворон за какой-нибудь автомобиль).

Богиня прибыла, как и ожидалось, птичьим экспрессом и опустилась перед Ноа на землю, отряхивая рукава своего платья от пуха. Выглядела она еще более устрашающе, чем вчерашним днем, и мальчик поежился. Сутки вдали от нее — и вот он уже забыл, какой она может быть пугающей.

— Решил?

— Да.

— А родители?

— Тоже согласны.

— Мрак.

Ноа никак не отреагировал на последнее слово — и без подсказок ясно было, что богиня смерти таким раскладом недовольна совсем, ведь она-то прочила себе в ученицы кого-то... не мужского пола, как минимум. А тут, вот: получите, распишитесь, Ноа Галлахер, совсем-не-девочка и совсем-не-послушный-ребенок.

Они зашли в дом — причем Ноа отступил на пороге, когда богиня, щелкнув языком, шагнула перед мальчиком и чуть не наступила ему на пятки, — и мама захлопотала на кухне.

— Чаю, миссис Адамс?

— Спасибо, не стоит.

— Кофе?

— Миссис Галлахер, — Морриган вздохнула, потерла висок рукой, увешанной черными кольцами (на одном из них был тот же узор, что Ноа видел на пуговице-амулете). — У меня не так много времени, и я бы хотела решить все вопросы побыстрее.

Куда ей спешить, Ноа понятия не имел — она же богиня смерти, что у нее там за дела такие при свете дня могут быть? — но промолчал и опустился на стул рядом с мамой.

— Итак, вот форма заявления от родителей, которую вам надо заполнить, если вы согласны отдать свое чадо к нам на обучение, — деловито начала Морриган, выуживая словно из ниоткуда листы бумаги и подавая их маме.

Ноа смотрел на вроде бы официальные документы из-за ее плеча и диву давался: подумать только, у его поддельного интерната есть и герб, и настоящие печати, и куча людей, указанных в заявлении и договоре: директор, руководитель фонда, обеспечивающего деньгами школу, классные руководители и учителя по математике, физике, химии, истории, биологии, ирландскому и кельтскому языку, а также мастер по фехтованию, ближнему и дальнему бою, учитель стратегии, доктор философских наук, экзорцист (экзорцист?!), учитель валлийского пения, медицинский работник, репетитор по иностранным языкам, библиотекарь и он же — учитель по древним рунам, а также собственный переводчик с гэльского на ирландский английский и британский английский и обратно.

— Подготовка у вас внушительная, — очень неуверенно прокомментировала мама. Ноа покивал, хотя в этот момент ему хотелось ругаться и удивляться в голос: откуда все это взялось за одну только ночь?

Он успокоился, вспомнив, что имеет дело с богами (это раз) и в замке богини Морриган останавливается время (это два).

— Я жду заполненные документы от вас к концу недели, — сказала Морриган и поднялась на ноги. — Оставьте их в своем почтовом ящике, мой секретарь все заберет. А сейчас позвольте забрать у вас Ноа для ознакомительной беседы.

— Но я... — начала мама и тут же осеклась. — Да, конечно.

Она снова чересчур быстро на все согласилась, и мальчик заподозрил нетерпеливую Морриган в очередном вмешательстве в ее мысли, но сопротивляться не стал. Надо, так надо. Главное, чтобы мамины мозги потом не превратились в кашу.

Они вышли из дома — Морриган вновь шла впереди, Ноа плелся позади, — и остановились во дворе дома мальчика.

— Нам с тобой нужно подписать договор, — сказала богиня. — Подойди ближе, я не буду тебя есть. Пока что.

Она взмахнула рукой, и к ним в тот же миг слетелись все вороны в округе Каслбара. Удивленный испуганный вопль Ноа потонул в шелесте их крыльев, а затем все они — Морриган, кричащий Ноа и вороны, образовавшие черное облако, — взлетели в воздух и скрылись на западе.

Клятые птицы отпустили их на холме, где Ноа побывал только вчерашним вечером. Замок богини, о котором мальчик не подозревал все четырнадцать лет своей не самой обычной жизни, стоял на месте, будто был здесь всегда.

Морриган бросила «не отставай» и первая прошла сквозь в его массивные закрытые двери. Ноа вздохнул и шагнул следом. Эх, не везло ему на учителей.

Одним достаются добряки Дамблдоры, другим — мистеры Браннеры, третьим — вообще львы Асланы. И только ему, бедному-бедному Ноа, досталась злобная Морриган, она же Бадб, она же... наверное, все другие имена могущественной богини войн, битв и смертей.

Ноа рассуждал об этом всю дорогу до знакомого уже зала — на этот раз он вошел через арку на первом этаже, минуя широкую лестницу. Кто вообще пользовался той дверью, за которой вчера прятался мальчик? надо будет спросить об этом у его нового учителя... когда-нибудь попозже, когда она перестанет его ненавидеть так, что аж уши горят.

— Нам надо подписать договор, — повторила Морриган, поворачиваясь к Ноа у самого своего трона.

— Вы это уже говорили, ага, — без задней мысли ответил мальчик, и богиня зашипела.

— Поязви мне тут, — процедила она и щелкнула пальцами.

Зал замка, стремительно растворившись в воздухе — исчезла люстра с хрустальными каплями, арочные окна с льющимся сквозь них светом, трон и старая каменная плитка под ногами, — превратился в темную гостиную с камином и дорогой мебелью, обтянутой все той же несчастной кожей. Фетиш у этих богов на нее, что ли?..

— Садись, — приказала Морриган. Ноа тут же упал в кресло перед стеклянным журнальным столиком и только потом стал крутить головой.

Обстановка выбранного Морриган кабинета напоминала, скорее, очень дорогую гостиную какого-нибудь аристократа. Если бы кресла и ковры на полу были зелеными, он решил бы, что находится в настоящей гостиной Слизерина. Образ Бадб из этой концепции даже не выбивался.

— Прочти внимательно, подпиши, — сказала Морриган, колдуя растерянному Ноа свиток и перо. Старинный свиток и старинное перо. Они появились прямо из воздуха, аккуратно легли на столик перед мальчиком и застыли, ожидая внимания. Бумага была теплой — будто только что грелась над огнем в камине, — а кончик пера — таким острым, что мог уколоть до крови. Ноа взял в руки бумагу, развернул и чуть не ахнул в голос.

Перед ним был настоящий серьезный договор.

— Что-то не так?

Морриган уселась в кресло с высокой спинкой за массивный письменный стол. Все ее манеры, вся обстановка кабинета, в который она поместила Ноа, казались чересчур, прямо как у доктора Раша. В драных джинсах, уличной худи и пыльных конверсах Ноа был здесь явно лишним, ярким нелепым пятном в центре упорядоченной картинки из книжки.

— Она спрашивает, что не так, — заворчал Ноа себе под нос, вчитываясь в строчки договора.

Я, Ноа Йен Галлахер, четырнадцати лет и двести девяносто одного дня от роду, ирландец по отцу, ирландец по матери, видящий духов, живущий на два мира, слышащий Эмайн (чего?), обещаю следовать заветам Единого, внимать Великой Королеве, Госпоже Воронов Морриган (Бадб Неистовой, Немайн Ядовитой, Фи Злобной), учиться ее ремеслу и мертвому искусству, слушать ее и следовать всем ее наставлениям.

Великая Королева, Госпожа Воронов Морриган (Бадб Неистовая, Немайн Ядовитая, Фи Злобная) обещает научить меня своему ремеслу и мертвому искусству, показать грани мира и отвести в Эмайн, дабы вернулся я уже преисполненный божественной мудрости.

Договор действует до момента моего совершеннолетия и расторжению не подлежит.

Число

Подпись сторон

— Э-э-э... — протянул Ноа, перечитав свиток трижды. — А вы уверены, что это нормальный договор? Условия у него какие-то размытые...

— Да что ты? — сощурилась Морриган (Бадб Неистовая и далее, далее по списку). — У тебя разве есть выбор? С богами не спорят, мальчиш-шка. Подписывай.

Резонно, подумал Ноа. И обидно. Но вслух лишь сказал:

— У меня нет чернил.

Морриган осклабилась.

— В жилах твоих текут отличные чернила. Надеюсь, подпись у тебя короткая, жаль будет растрачивать кровь попусту.

— Угх, — выдавил мигом побледневший Ноа. На что, еще раз, он дает свое согласие? Почему он вообще соглашается?..

Он об этом пожалеет.

Мысль была ясная, словно небо в погожий денек, и понятная, как математический пример для первоклассника. Но, во-первых, он уже принял решение (ночью, как и предсказывал доктор Раш), а во-вторых, его родители уже тоже дали свое согласие. Да и учиться в обычной школе Ноа не нравилось совершенно. Чем обучение у богини будет хуже?

Скучнее явно не будет.

Ноа вздохнул и заскреб пером по бумаге. Первая же буква собственного имени на строчке с подписью принесла ему острую боль в руке — казалось, всю ее пронзило несколько десятков игл, все они впились ему в кожу, а некоторые провернулись под ногти и залезли в самую мякоть.

— Блин, что за фигня! — зашипел он сквозь стиснутые до скрежета зубы. — Это так и должно быть? Мне больно!

— А ты думал, договор с богиней смерти можно подписать безболезненно? — прорычала Морриган. — Ты не штаны свои старые отдаешь, а годы жизни в обучение мне!

— Пи*дец вы тут аттракционы устраиваете с самого начала, — не сдержался Ноа. Морриган пропустила бранные слова мимо ушей, будто ее совсем не волновал словарный запас, не подобающий ребенку его возраста.

— Подписывай, немного осталось.

Немного. Одна буква Н уже принесла Ноа страданий на целую неделю нытья, а таких в его имени было одиннадцать! Надо было придумать подпись покороче, запоздало подумал он, чувствуя себя совсем, как Гарри на наказании у Амбридж.

О далась ему чуть легче: поскольку невидимые иглы уже впились во все поры на коже его правой руки, взбудораженная адреналином кровь бежала быстрее и выкачивалась в перо тоже быстрее.

Н О А Г А Л Л А Х

— Серьезно, это очень больно, я сейчас умру, — заныл Ноа. Богиня смерти перед ним сидела, не богиня смерти, а боль в руке была оглушающей, нестерпимой, уничтожающей любой страх, и плевать мальчик хотел на Великую Королеву Морриган.

— Там две буквы осталось! — чуть не взорвалась богиня. Ноа вскинул голову и встретился с ней взглядом. Несколько секунд они смотрели друг на друга — Морриган с привычной, легко читаемой злостью, Ноа — с вызовом.

И вдруг богиня успокоилась.

— Оставляй так, — сказала она. — Этого хватит.

— Точно? — сощурился Ноа, по-настоящему боясь, что от боли его руку так скрючило, что он не сможет разжать пальцы и бросить треклятое перо.

— Точно, — кивнула богиня. — Мне достаточно было и первой буквы твоего имени, подписанной твоей кровью.

Вот стерва!

Ноа вспыхнул, бросил перо, откинул в сторону свиток договора. Если бы умел, испепелил бы усмехающуюся богиню прямо на месте, но ему такие фокусы были — пока — не под силу.

— Могу идти? — процедил он сквозь зубы.

— Да, можеш-шь.

Ноа встал с кресла, неуклюже вышел из-за столика и даже деланно поклонился.

— До свидания, учительница Морриган.

Богиня издевку не вернула, хотя за собственной злостью Ноа мог просто не заметить ее взглядов.

— Придешь через два дня, — сказала она. — Я пришлю за тобой ворона.

— Как скажете, учительница Морриган.

Богиня вновь взмахнула рукой — пропал журнальный столик, свиток с договором, ужасное перо, пропали ковры под ногами, книжные полки, уставленные тяжелыми фолиантами, пропал письменный стол богини.

Ноа моргнул — и оказался перед закрытыми вратами замка на холме. Сплюнул на его каменные ступеньки, пнул их для верности и пошагал вниз, аккуратно сжимая правую руку. Боль, как ни странно, успокаивалась в его венах и стучала уже где-то внутри, словно утекла вместе с кровью по кровеносной системе в запястье, а оттуда — в предплечье.

В следующий раз, с осторожностью подписываясь на бумаге, Ноа поймет, что теперь не может написать свое имя целиком: рука тормозит после Ноа Галлах и не хочет добавлять окончание фамилии.

«Теперь так будешь подписываться, — прозвучит у него прямо в голове издевательский голос Морриган. — Вечно».

Вот же стерва!