МАРС

Первый луч рассвета осторожно проник сквозь массивные окна библиотеки, прорезая пыльную тьму. Потоки света окрасили книжные стеллажи в янтарные оттенки, словно время решило замедлиться, уважая ту хрупкую тишину, в которой мы проснулись.

Я открыл глаза и первым услышал её дыхание — ровное, спокойное, почти музыкальное. Дельфин лежала, прижавшись ко мне щекой, её ладонь всё ещё покоилась на моей груди. Внутри меня всё будто защемило — странная смесь вины, волнения, нежности и растерянности. Мы больше не были просто двумя студентами. Между нами теперь было что-то гораздо большее.

Я аккуратно поднялся, стараясь не потревожить её, натянул футболку и тихо облокотился на край деревянного стола. Голова гудела от недосыпа, но мысли были слишком ясными. Как будто ночь расставила всё по своим местам. Как будто теперь — не было пути назад.

— Эй... — голос Дельфин был сонным, немного охрипшим. — Который час?

— Утро, — я посмотрел на часы. — Уже почти семь.

— Боже... — Она резко села, оглядываясь. — Быстрее собираемся! Нас могут застукать!
Мы поспешно собрали бумаги, натянули куртки. И только вышли из библиотеки, как в коридоре послышались чьи-то шаги. Повернув за угол, мы столкнулись с охранником.

Это был мужчина лет шестидесяти с седыми висками и добрыми, но уставшими глазами. Он остановился, глядя на нас, как на привидения.

— Вы что, черт побери, делаете здесь? — прошептал он с неверием. — Вы... здесь ночевали?

Мы с Дельфин переглянулись. Я первым собрался:

— Да, засиделись. Архив, документы. Мы не заметили, как стемнело.

Охранник снял фуражку, выдохнул, провёл ладонью по лбу.

— Господи... Я же должен был проверить каждый этаж. Но... у меня вчера внучка родилась. Голова не тем была забита... Простите, дети.

— Всё в порядке, — быстро отозвалась Дельфин, стараясь скрыть неловкую улыбку. — Мы сами виноваты.

Он махнул рукой, словно прогоняя неловкость.

— Никому не скажу. Только обещайте — больше ни дня здесь по ночам.

— Обещаем, — кивнули мы синхронно.

Мы вышли из университета через боковую дверь. Город медленно просыпался: машины лениво ползли по шоссе, где-то открывались кофейни, и утренний воздух был холоден, но живительный.

Мы молча шли рядом до перекрёстка. Возле светофора она остановилась и, посмотрев на меня, чуть улыбнулась. В её взгляде читалось многое: растерянность, тепло, и что-то новое, ещё не сформулированное.

— Я... позвоню тебе вечером, — сказала она тихо.

— Хорошо.

Она ушла в одну сторону, я — в другую. Но мысли о ней не отпускали. Вчерашняя ночь крутилась в голове, как яркий сон, который невозможно выбросить из памяти. Её прикосновения, дыхание, её голос в темноте... Это стало чем-то большим, чем просто эмоция. Это стало якорем.
Дома я весь день пытался сконцентрироваться. Лекции шли фоном, термины в тетрадке сливались, а я мысленно снова и снова возвращался в библиотеку. Только вечером, когда стемнело, я открыл ноутбук и начал заново копаться в документах.

Позже мы созвонились с Дельфин.

Она сидела в своей комнате — на фоне мягкий свет, анатомические плакаты на стенах, чашка чая в ладонях. Выглядела усталой, но настоящей. Родной.

— Привет, — сказала она, чуть смущённо улыбаясь.
— Привет. Как ты?
— Думаю. О многом.

Мы оба замолчали. Я чувствовал, что надо говорить, но с чего начать?

— Я нашёл адрес, — наконец произнёс я, развернув экран и показав ей строчку на документе. — Это старый, но, похоже, действующий. Дом Джейкоба Рида.

— Он... ещё там живёт?

— Похоже, да. И я должен туда поехать.

Она чуть нахмурилась.

— Один?

— Да. Мне нужно это сделать. Не ради конфликта. Ради понимания. Он знал обо мне, знал об Айзеке — и всё равно нас не было в его жизни. Ни имени, ни письма, ни попытки.

— А если он не признает?

— Тогда хотя бы посмотрю ему в глаза. И скажу всё, что не сказал матери. Что сдерживал все эти годы.

Она долго молчала. А потом просто сказала:

— Я понимаю. Но если ты поедешь... я должна знать, где ты. Обещай, что напишешь.

— Обещаю.

Я отключился и долго смотрел в потемневший экран. Завтра будет день, когда я встречусь с прошлым лицом к лицу. Может быть, ничего не изменится. Может, наоборот — всё рухнет. Но я больше не мальчик, который боится правды.

Я — Марс. И я готов узнать, кто оставил меня однажды. Даже если после этого придётся снова собрать себя по кускам.