feelings inside
Я много думал о смерти. О том куда попадают демоны после неё. И вообще, умирают ли они? Может их души плавают где-то в мире. Может мы отправляемся гореть в ад... Но что если ада то и нет? Я читал множество книг у гениев, но так и не нашел более четкого и точного ответа на этот вопрос. Одни говорят, что мы испепеляемся и просто исчезаем из мира, другие, что людей распределяет в ад и рай за их проступки. Ну, а что с демонами? Куда девать их? И могут ли они вообще иметь право находится хотя бы в аду? Если человек совершает самоубийство, то он значится грешником и его отправляют прямиком в ад. Ну, а если демон? Для демонов ад как рай, так куда их направят если они намеренно убьют себя? И можно ли считать меня суицидником, если я целенаправленно пью таблетки ухудшающие моё здоровье, но сдерживающие мою истинную форму?
Голова начинает раскалываться когда в мои мысли пролезают подобные, раскладывающиеся на много групп, а далее и подгрупп, вопросы. Тогда я просто перечеркиваю все и стараюсь забыть, и со временем у меня получалось, но когда здоровье стало заметно подадть и я едва находился при смерти, то эти вопросы вгрызались в мой мозг. Я просто не мог перестать думать об этом. Ладно думать, меня более добивало то, что никто не может дать точный ответ на них. И я морально убивался. Это было адом.
А что может быть хуже ада? Исчезнуть навсегда? Ох, я бы посчитал это раем во плоти, ведь если я просто исчезну, то мне не нужно будет ни думать, ни переживать о чем-либо. Это было бы просто прекрасно. А тогда что есть рай? Правда ли там все так хорошо и прекрасно? Рай он от того, что там дают свободу и право выбора, или же потому, что там все по светлым правилам? Если так, то это не рай, а колония. То это ещё хуже, чем ад. Тогда что из них реально ад, а что рай? Может быть все наоборот?
Я просто хватаюсь за голову, цепляясь за пряди волос и со всей силы тяня их вниз.
Почему я не могу перестать думать о смерти? Почему она так заманчива, когда речь идет о полном исчезновении? А вдруг мне не позволят так спокойно покинуть этот мир за мои грехи и оставят где-нибудь бродить? Этого я не вынесу. Если останусь в живых после смерти, то продолжу самобичевание и мысли о моих поступках просто убьют во мне меня самого.
Облокачиваюсь на дверь. Воздух кажется спертым. Я задыхаюсь в этой духоте, а потому вставляю в скважину ключ и делаю два оборота, открывая дверь в свою спальню.
И вправду, если не исчезну полностью, и сознанием, и телом, то чувство сожаления и вины просто загрызут меня. Я едва ли справляюсь с ними сейчас, когда ещё жив. Ну, а когда умру, то поводов для горечи станет ещё больше. Так может мне совершить то, чего я желаю сейчас, пока жив, что бы не сожалеть на случай если умру? Ах, звучит заманчиво, но боюсь, что последствия после моих слов будут ещё болезненней, чем хранение их в себе. А потому остается лишь молчать.
С другого конца коридора я слышу крик охраны, но даже не думаю оборачиваться. Мне нет до них дела. Открываю дверь, спеша зайти.
Но если у меня хватит духу пережить последствия? Жалкое и противное сомнение забралось в глубину моего сердца, давая малую и такую же жалкую надежду. А что если отец поймет меня? Что, если Келли не будет смотреть на меня с таким же отвращением, как и на других мужчин? Может ли быть, что мне повезет? Хоть раз, но повезет?
Чья-то рука хватает меня за бок и затаскивает в комнату, после бросая и спеша, закрывает дверь на замок.
Я устоял на ногах. И с раздражением поворачиваю голову, смотря на наглую особу, посмелевшую зайти в мою комнату и проявившую дерзость, что считается оскорбительной. За стеной, в коридоре, мы слышим как побегает охрана. Видимо они не заметили нас.
— Что вы себе позволяете? — яростно начинаю я. Это девушка. И это я понимаю по длинным, огненно-рыжим волосам, стекающим по её плечам, и пышному, атласному платью. Костюм павлина. Яркий, вызывающий всё и вся. Слишком наглый.
Она медленно поворачивается ко мне лицом. Голубые глаза смотрят с недоверием и опаской, будто что-то проверяют. Возможно, что меня. Её взгляд дико мечется по мне. И я уже морально готовлюсь к нападению, но заместо этого, она, не спеша касается своей маски, развязывая ленточку сзади. Аккуратно убирает деревянный предмет. И тогда я вижу её лицо. Бледное-бледное. Она будто и не жива вовсе. Длинные ресницы, тонкие, треугольной формы брови, слегка вздернутый нос. И что-то в ней кажется знакомым. В её взгляде есть и отчужденность и родственность. Будто я уже видел её раньше.
— Эндо, — её робкий, дрожащий голос будто тянется ко мне. Я ощущаю в её словах боль. И кажется она сейчас заплачет. — Это ты?
Меня поражает голубизна её глаз. Такая невесомая, необъятная, как само море. Боль и нежность в её глазах нельзя исчерпать. Они блещут этим чувством. И я сам заражаюсь им. Мне становится одиноко, как никогда прежде. И от этого чувства я сам хочу зарыдать.
— Мы встречались раньше?
И её тянущаяся ко мне рука остановилась. Что-то в ней остановилось. Так резко, что я пожалел о заданном вопросе.
— Так это ты, — шепчет она самой себе. Прижимает руки к груди. Грустно улыбается. Меня завораживает её боль. Её прикрытые ресницами глаза, её бледная кожа, но в то же время яркий, вызывающий цвет волос. Она кажется необыкновенной. Кукольной. Девочкой из сказки. — Ты меня не узнал? — скрежа зубами, продолжает она. Я открываю рот что бы извиниться, но она продолжает вести монолог, перебивая меня. — Ах, как же. Я ведь так изменилась. Так выросла. Тут хочешь, не хочешь, но не узнаешь. — я хмурюсь. Но ненадолго, ведь следующие её слова пробирают меня всего. — Не извиняйся. Ты не виновен.
Она поднимает лицо, смотря прямо в мои глаза. Она собрана. Теперь я ничего не могу в них прочитать. Они будто закрылись для меня. И это вводит в заблуждение. Я в замешательстве, ведь совсем не знаю кто она.
— Это я, — делает шаг ко мне, щурясь. — Хэни.
И все мысли смывает волной. Моя голова пустеет. Я четко помню, что делал с ней. Её голос, руки, лицо, полное боли и любви, походка, запах тела и волос: — все это проскальзывает с невероятной точностью в моей памяти. Я отступаю назад. Нет, это не та Хэни которую знал я. Её волосы были короткими, а лицо ещё совсем детским, словно у гадкого утенка. Её лицо было усажено веснушками, которые никогда не сходили. А в глазах той Хэни была такая ребяческая, собачья привязанность. А не вот это все.
Я мотаю головой, не в силах высказать возражения.
Девушка хмурится. Озадаченно хмыкает. Её сердце кажется готово разорваться на части от такого.
Она берет подол платья, вытирая им лицо. Тогда я вижу проблески бледных рыжих пятен на её щеках и носу.
— А так?
Нет. То, что у неё веснушки ещё ничего не значит. У многих есть они, поэтому не факт, что это именно Хэни. Я вновь возражаю, только в этот раз уверенно говоря.
Кусок полотна вываливается из её рук. Теперь он испачкан в косметике. Но её совершенно не волнует этот факт. Руки девушки быстро двигаются, обхватывая свою длинную и пышную шевелюру. Она поворачивается ко мне спиной, убирая все волосы и даря обзор на её спину с идеально ровной осанкой. Мой взгляд мечется по её коже. Три не больших пятна, не похожих на родинки, но похожий на какие-то коровьи пятна, не много темнее оттенка кожи.
Я вспоминаю как обводил эти не ровные круги кончиком пальца. Как прикасался к ним губами. И тогда меня бросает в жар.
Это что, и вправду она? Почему мне так не верится в это? Я был абсолютно уверен, что она уже погибла, или же отправилась жить мирно. Я совсем не ожидал увидеть её здесь. Я уже давно забыл о ней. В моей жизни она осталась слащавым кусочком юношества. И я не собирался к нему возвращаться.
Руки отпускают волосы. Они медленно опускаются на её спину, переливаясь под светом луны. Тогда её профиль ещё красивее. Она ненадолго останавливается ко мне боком, смотря с серьезностью. Вспоминая прошлую Хэни, то её взгляд никогда не был настолько холоден. И если она и была серьезна, то сквозь маску всегда пробивалась улыбка. Такая наивная и мягкая. Как облака.
— Так это и вправду ты.
Я все ещё не верю в это. Это кажется сном. Наверно именно поэтому, глядя на мое точно такое же бледное лицо, она задирает нос, ухмыляясь. Так гордо. Будто только что выиграла целую войну.
— Я рада видеть тебя.
Её лицо озаряет улыбка. Моему сердцу тесно в груди. Я в замешательстве. Я совсем не ждал её и честно говоря, мне не очень то и приятно её появление. Именно поэтому я морщусь, но как полагает вежливости, отвечаю тем же.
— Не надо врать.
Её голос ровный и четкий. Она ни на секунду не сомневается. И это... пожалуй это красиво. Она легко приближается ко мне, и мы вместе усаживаемся на кровать. Я совсем не хочу этого, но не могу возразить ей. Все же, она пожалуй единственный человек воспринимавший меня всерьез и ставший для меня опорой.
— Честно говоря, я и не думал, что мы встретимся снова.
Я говорю ей правду. Ведь с Хэни никак иначе. Она и раньше читала меня как открытую книгу, и лгать ей было просто бесполезно. А потому она и могла понять меня. С ней никогда не было недомолвок. Она знала о чем думаю я, а я о том, что она. Это позволяло ей чувствовать себя не много, но счастливой, а меня открытым. Именно это и было прекрасным в наших отношениях.
— Вот как, — выдыхает она. — А я потому и пошла, что знала о том, что ты будешь тут. — она тараторит это настолько быстро, будто боясь, что воздуха ей вот-вот не хватит, или язык её остановится от страха. — Ведь я до сих пор...
Её голос обрывается. В полной тишине я слышу её сбитое дыхание. Она сжимает подол платья. Уверен, что она сейчас плачет. «Сколько же в тебе сил, Хэни? Насколько ты храбрая, раз хранила все эти чувства столько лет? Твоя сила удивительна, ты знаешь? Я покорен ею.» Это я хочу сказать, но язык не поворачивается.
— Я столько лет пыталась тебя забыть, но ничего... Никто. Я так отчаянно бросалась под пули, что бы умереть и забыть о тебе, но постоянно возвращалась целой, когда мой отряд почти полностью разбит. Я влюбляла в себя мужчин и спала с ними, но... Но какого черта ты постоянно преследовал меня? — её голос срывается на крик. Он оглушает меня. От её слов мне трудно дышать. Я ощущаю всю её боль. — Как ты мог? Черт возьми! Чем ты меня опоил? Почему я не могу забыть тебя? — она сгибается, прижимаясь лицом к коленям. Плачет. — Почему эти чувства лишь сильнее? Почему? Даже когда ты убил моего брата. Почему я не могу ненавидеть тебя? Скажи мне! — её высказывание превращается в мольбу. Она в отчаянье. Ей больно и страшно, она считает себя предателем, ведь любит того, кто убил дорогого ей человека. Как жестоко. — Пожалуйста. Умоляю тебя.
Я смотрю на полусогнутую фигуру. В горле пересохло. Его дерет. Её слова и радуют и пугают меня. То, что она чувствует сильнее любви. Это уже похоже на одержимость.
— Скажи мне что-нибудь, — горько выдавливает Хэни. Я щурюсь. Сердце начинает колоть. Это так больно. — Не знаешь что делать, потому, что в твоих мыслях до сих пор она? — не много обиженно и грустно, словно ребенок которому не купили щенка, лепечет она. — Какой ты болван. Ведь до сих пор не признался. — со слезами смеется девушка. И слыша её смешок мне почему-то ещё больнее. Я не знаю как описать эту боль. Она долга, липкая, медленно растекающаяся по моем органам, словно мед. А ещё колющая, каждый раз, когда я слышу тихий всхлип. — Эй, идиот. — она прислушивается ко мне. Видимо проверяет, а жив ли я вообще и слушал ли её. — Обними меня.
Это не жестокий приказ, как говорит Келли. Это просьба. Но она настолько пропитана страхом, что я откажусь, что я теперь просто не могу этого сделать.
— Я не могу. Прости.
Она сильнее сжимает ткань в своих руках. Как ей больно сейчас? Сильно? Сможет ли она принять это? Ведь это так жестоко с моей стороны. Она излила мне душу и то, что терзало её все эти года, а я... а я мягко говоря послал её. Я выкинул её чувства. Взял и растоптал.
— Ты стал таким жестоким. — подмечает она. Поднимает голову, но я не вижу её лица. Она будто специально прячет его за прядями волос. — Но это правильно. Больше ты не подчиняешься чужим желаниям. Ты такой молодец.
Наверное, из других уст это слышалось бы слащавой ложью. Но слыша это от Хэни я рад. Ведь она говорит правду. И я так рад этому. Так рад.
— Тебе пора уходить.
Боится ли она уйти сейчас? Наверняка хочет остаться. Хочет вновь побыть со мной. Пусть даже не в постели, просто так, поговорить. Она ведь так безумно влюбленна в меня.
— Хах, пожалуй ты прав.
Встает. Направляется к открытому окну. Её волосы колышет слабый ветерок. Отблеск голубой луны на её бледном теле. Красивая. И я хочу ей чего-то пожелать, сказать то, что возможно её приободрит, но совершенно не знаю что. Она сказала правду. Когда дело касается её, то я не знаю что делать. Так забавно.
Она оборачивается, но лишь на секунду. И на покрасневшем от слез лице я вижу всю ту же гордую улыбку. Это так красиво. Боже. Она так выросла. И стала такой прекрасной.
***
Мое поведение отвратно по отношению к ней. Я все понимаю. Я не считаюсь с её мнением и желаниями, мне важно лишь то, что волнует меня. И даже если она будет против, то я просто возьму и заберу её. Разве это не эгоистично? Она просит меня отпустить, но я даже не думая слушать её продолжаю делать то, что желаю. Отнесу её куда захочу и когда захочу. Правильно ли это? Пфф, конечно же нет.
И я понимаю почему её глаза загораются отвращением когда она видит меня. Она сразу становится напряженной, как на иголках. Хорошо хоть, что она воспринимает меня всерьез, а то если она думала обо так, как о том юноше, Эндо кажется, то я бы просто не вытерпел. И если говорить о нем, то он в принципе не помеха, но когда Келли говорит с ним, то я так и хочу оттолкнуть его, дать пощечину или ещё чего.
Я хорошо понимаю, что это всё не игрушки. Я настроен серьезно, но пока я веду себя так по детски, то она никогда не поверит мне. Что ж, это даже забавно. Есть время поиздеваться над её чувствами~.
И если говорить прямо о Келли, то да, я влюблен в нее. Влюбился в её лицо поднятое к нему, в её сбитое дыхание после тренировки, в морщинки между бровей когда она хмурится, в сдержанность и холодность, в её худые руки и темно-серые волосы, в идеальность одежды и манер, в её крепко сжатую ладонь на рукоятке шпаги и в голос. Я влюбился в неё с первого взгляда. Как только она отдала приказ заключить меня в камеру. Но ещё больше я полюбил её тогда, когда она из-под челки смотрела на мою сломанную руку и шрамы, когда её рука едва дрогнула, и когда её бледное лицо было поднято в небо. Тогда её щеки порозовели, и стали тем же цветом, что и почки сакуры во дворе. Тогда то я и смог расчувствовать её настоящие чувства. Такие нежные. Невинные.
Я прикрываю глаза. Смотрю на окна и отсчитываю примерно то, где может быть она. Раз. Два. Три...
Но я так же прекрасно понимаю, что мои чувства сейчас кажутся слащавыми. А потому я не буду их слишком навязывать. Пожалуй, я бы тоже не поверил в то, что в меня так быстро влюбились. Хотя. Я же тот ещё красавчик.
Легонько приоткрываю окно. Слева стоит кровать, а чуть дальше неё столик с бумагами и какими-то папками, справа расположился шкаф и несколько полок с книгами, но я не на интерьер пришел сюда посмотреть. За столом из темного дерева сидит девушка. Её осанка остается ровной даже сейчас, перечитывая какие-то бумаги и ставя печать. И в этот момент я понимаю, что смотрел бы на неё так вечно.
Но если бы у меня была эта вечность... Взгляд Келли не много рассеянно падает на меня, после чего она сначала пугается, а потом невероятно злиться, но не только от моего присутсвия, но ещё и от слов.
— А, так ты ещё не спишь. А я надеялся поглядеть на тебя в ночнушке.
Она мигом соскакивает со стула, роняя несколько листков на пол. Мигом достает шпагу, отчего через несколько секунд орудие направленно на меня. Ухмыляюсь.
— Что тебе нужно? — шипит она. От неё исходит злость и раздражение, закладывающие мне уши. Никогда не чувствовал столь сильную враждебность ко мне. Это даже не привычно.
— Я беспокоился за твое здоровье, леди, — не много щурясь и улыбаясь, отвечаю я. Её не веселит этот ответ. Наоборот она сильнее напрягается. Если я задену её, то она просто лопнет от напряжения внутри. — Зачем же так враждебно?
— Ты будешь казнен. Ты же знаешь это? — хмыкает девушка. Она все ещё направляет на меня оружие.
— Ну и пусть, — так же легко выбрасываю я. Раздраженность убавляется. Как легко её потушить. Точно так же, как и зажечь. — Встреча с тобой того стоила, леди.
Как я и ожидал. Келли морщится, будто только что съела что-то кислое. Её хмурое лицо заставляет меня улыбаться. Даже когда злиться она мила. Словно маленькая собачонка, огрызающаяся на незнакомого ей человека. Оо, так мило.
— Слушай, я буду сидеть здесь и все. Можешь меня обыскать если хочешь, я не против, но только позволь остаться.
Если бы вы только видели как её передернуло. Наверняка она прокляла меня тысячу, а то и миллион раз. Я прямо вижу как её начинает трясти от ненависти ко мне. Интересно, как далеко она зашла в своих мыслях разделовая меня?
— И с чего мне это делать? — едва держа себя в руках, выдавливает маленькая принцесса. Она точно не хочет оставлять меня здесь. Ей по душе будет прикончить меня или отдать охране. Зачем ей возиться со мной? Ведь так?
— У нас с тобой общие интересы. Я буду помогать тебе.
Она щурится. Я поднимаю руки вверх, якобы сдаваясь ей. Я бы уже давно сдался, но если бы сделал это раньше, то она бы просто проткнула меня своей шпагой. А сейчас... Да принципе ничего не поменялось. Что мешает ей проткнуть меня сейчас? Пфф, абсолютно ничего.
***
На сколько сильной может быть боль? Прямо сейчас она буквально уничтожает меня изнутри. Видя её заплаканное, красное лицо я готов сделать все, лишь бы ей стало лучше. И даже вспоминая её вновь, стоящую около телевизора, сжавшуюся от страха и презрения, мне стыдно за себя. Я так ничего и не смог сделать. Отнес её в комнату и оставил одну. А что мне оставалось? Пусть она и говорила, что это не так, но я сделал ей больно. Вновь.
А после всю ночь глаз не мог сомкнуть. Моя голова просто разрывалась от мыслей в ней. Я прокручивал все, что делал, но так и не мог понять когда именно я допустил ошибку. Может ли быть, что я слишком поторопился? Может она ещё не готова? У меня даже в голову не пришла такая мысля, когда я целовал её.
После бессонной ночи я отправился на пробежку. Утро было отвратительно теплым, воздух спертым, а потому и охладить свою голову я не смог. Меня лишь ещё больше это разозлило и в дом я зашел раздраженным, но это до того момента, пока не увидел Глорию на кухне. На её талии был нежно-розовый мамин фартук и такая детская шапочка, шедшая в комплекте с фартуком. И наверное я бы и улыбнулся увидев её милую моську, но вот только мысли... Они жестоко схватились за все мои конечности и отправили меня подальше от неё.
Душ, раньше под которым я таял и мог расслабиться, казался отвратным. Воздух в нём быстро нагрелся и тоже стал спертым. Отвращение не только к себе, но и ко всему остальному долго меня преследовало. Но ровно до того момента, пока я не услышал два робких стука в дверь и голос Глории. Оправдание. Её голос дрожал и кажется она говорила чепуху, которую несколько раз переформулировала и изменяла. Но меня это задело. И я вновь почувствовал себя паршиво. Ведь это я должен просить прощения. Я должен на коленях извиняться перед ней, целовать её руку. Ведь это я виновен.
И дослушав её речь я мигом пошел вытираться полотенцем. Я должен сею же секунду извиниться перед ней. Но она ушла. На столе меня встретила тарелка с едой и аккуратно свернутая записка. Она и сейчас со мной.
Две недели я пытался с ней встретиться, но получал вялые и не уверенные ответы от Дэни и Шонны. Избегает меня? Понятно. Возможно ей нужно время. Так я подумал. Но две недели казались для меня не кончаемой длинной жвачкой. Каждый день был мукой. Я то и дело открывал диалог с ней, писал сообщения и стирал, так и не отправив. Заставка на телефоне — наша совместная фотография, мозолила мне глаза. Иногда мне казалось, что я просто сойду с ума, ведь везде видел её. Даже в своем доме. После её последнего нашествия на него, мне стало невыносимо быть даже там. Я не мог спать на своей кровати, ведь тогда, в ту ночь, оставил её именно на ней. И теперь каждый раз ложась я думаю о том, какие мысли посещали Глорию лежа здесь. И от этого и больно, и не выносимо тоскливо.
И вот в очередной раз я стучу в дверь, стоя на пороге дома Дэни. Мне страшно от того, что я снова получу отказ, но ещё больше я боюсь, что она пропустит меня, сказав, что Глория ждет. И я боюсь увидеть её лицо, искаженное тем же ужасом, что и тогда, когда она меня увидит. Ведь это нормально беспокоится о таком?
Дверь открывается и я вижу нахмуренное, полное злости и раздражения лицо Дэни. Её волосы кажутся взъерошенными. Выглядит взбешенной. Неужели они поругались?
— Так, вы уже достали, — она хватает меня под руку, таща за собой в гостиную, где в другую руку берет ладонь Глории. — Вам, ребята, не кажется, что пора разобраться с тем дерьмом, что вы натворили? — она не кричит. Нет. Эта от части грубая, но любящая женщина разговаривает спокойно и четко, но с заметной агрессией и угрозой. Её тон напоминает тот, когда получаешь нагоняй от мамы. — Если продолжите молчать, то его станет больше. А потом и я не смогу помочь вам в его уборке. А потому валите-ка сюда и поговорите.
Она запихивает сначала Глорию, которая явно не была готова к такому и требует отпустить её, а потом меня, загораживающего ей выход. Дверь закрывается. Мы остаемся здесь совсем одни, стоящие напротив друг друга.
Глория выглядит взбешенной и удивленной. Дэни явно не делала такого раньше. Но, в кой-то веки она взяла инициативу в свои руки.
Волосы девушки были распущенны. И я лишь подтверждаю свою теорию о том, что они дрались. Лицо её покраснело. Возможно, что из-за меня. Я узнаю на ней свою футболку, которую одел на неё в одну из непогод. А она так и не вернула её мне. Но видя Глорию в ней сейчас, то я просто не могу злиться и смущаюсь. Она ей идет.
— Прости меня. — я опускаю свой взгляд в пол. Не могу посмотреть ей в глаза. Просто не могу. — Из-за меня все это и случилось. Будь я не много внимательней, то заметил бы, что тебе не уютно. Сделал тебе больно. Вновь заставил вспомнить прошлое. Надавил на старые раны. О боже, я так отвратителен. Извини. Мне правда очень жаль.
Я не поднимаю своего лица и взгляда. Сейчас мне невероятно стыдно и страшно, что она прогонит меня. Что не сможет простить. А ведь такое может быть. Она может закричать на меня, послать к черту или вообще потребовать расставания. Одна мысль об этом убивает меня.
— Ты идиот! — орет Глория. Её голос точно слышно в других комнатах. У меня закладывает уши от её крика. — Какого черта ты извиняешься перед такой эгоистичной тварью, как я, которая избегала тебя, наплевав на твои чувства и врала?!
В её словах столько злости. Так она винит себя, в то время, как я осуждаю себя. Что за колесо сансары? Боже.
Со страхом поднимаю свой взор, все ещё сомневаясь, а должен ли? Но вижу, что она с тем же опасением смотрит на меня. Оба боимся услышать отказ, оба виним себя и оба чувствуем себя идиотами.