Глава 2: кажется, я все еще здесь
Я снова сижу над дневником.
Четвёртая попытка за утро — и каждый раз одно и то же. Начинаю писать, перечитываю первую строчку... и чувствую, как внутри что-то закипает. Будто тонкая, едва уловимая дрожь пробегает по позвоночнику, а потом резко сжимается кулак — не на бумаге, а где-то глубже.
Я рву лист, как будто вместе с ним могу вырвать раздражение. Но оно всегда возвращается.
Появляется неожиданно, почти незаметно — как чей-то чужой голос за спиной:
«Ты врёшь. Опять врёшь. Слова ничего не значат».
И я верю. Потому что правда — это не текст. Это тяжесть в груди, будто вдох застрял где-то посередине. Это зуд в пальцах, желание сорвать кожу. Это страх того, что, если вслух прочесть то, что на самом деле внутри, — уже не получится отвернуться.
Доктор Барнетт сказал, что записи — единственный способ научиться себя слышать.
«Слышать — не путать с голосами, что приходят ночью, или с лицами, что искажаются у прохожих», — уточнил он.
Он говорил, будто отделял всё ненужное — скальпелем.
Чёткий, собранный, с лёгкой сединой на висках и лицом, которое не улыбается просто так. В его кабинете всё дышало контролем: от идеально ровных стопок бумаг до блестящей таблички с выгравированным именем — Доктор Ноа Барнетт.
Он не смотрел с сочувствием. Он не успокаивал. Он будто вытаскивал меня из трясины — быстро, уверенно, без лишних слов.
— Ты боишься себя.
— Ты не доверяешь реальности.
— Ты держишь гнев под кожей, потому что он — последнее, что осталось тебе.
Он знал всё. Даже то, что я сам предпочитал забыть. Про ту детскую вспышку, когда я ударил — и не смог остановиться. Про то, как в голове стало пусто, как в ушах звенело от собственного дыхания.
Он спросил, как часто я думаю о том, что это может повториться.
Я промолчал.
Он не настаивал.
— Пиши, — сказал он. — Каждый день. Хочешь — рви, сжигай, выбрасывай. Но сначала — напиши.
Я не уверен, что это работает. Но пока никто не предложил ничего лучше
Я отложил ручку и откинулся на спинку стула. Закрыл глаза.
Комната встретила тишиной. Холодной, как воздух в помещении, где давно никто не смеялся. Всё здесь делилось на зоны: идеально чистый стол с раскрытой тетрадью, мятая одежда на стуле, бутылки с водой у кровати... и угол — заваленный смятыми листами. Целая гора неудачных попыток быть честным.
Стук.
Я вздрогнул. Один, осторожный. Будто человек по ту сторону боялся потревожить.
Потом — голос:
— Элиас? Это Ривер. Можно?
Я поспешно сунул тетрадь в рюкзак. Не потому что было стыдно — просто не хотелось, чтобы кто-то видел. Чтобы кто-то читал. Чтобы кто-то знал.
— Да, — голос мой прозвучал тише, чем я хотел. Почти неуверенно.
Дверь приоткрылась, он заглянул внутрь.
Дверь приоткрылась, и в проёме появился высокий блондин Он слегка растрёпал свои волосы , осмотрел карими внимательными глазами комнату, но без оценки. Никакой насмешки, только лёгкое напряжение и осторожность. Он заметил угол с бумагой, но почему-то ничего не сказал.
— Я подумал... — начал он, почесав шею, — может, сходим куда-нибудь? Прогуляться по городу. Показать тебе кое-что. Ты ведь толком ничего и не видел.
— Думаешь, мне это нужно? — я не поднялся, просто смотрел на него из-под лба.
Он пожал плечами:
— Может, и не нужно. Но хуже не станет. Погода хорошая. Там есть одно место. Думаю, тебе понравится.
Я молчал.
Во мне боролись две части. Одна — оставалась на стуле, хотела спрятаться, переписать страницу, пока не получится нормально. Другая — медленно тянулась к двери. Не ради прогулки. Ради того, чтобы просто рядом был кто-то, кто не требует объяснений. Кто просто идёт рядом.
— Хорошо, — выдохнул я. — Пять минут. Я спущусь.
Ривер коротко кивнул. Почти улыбнулся — облегчённо.
— Жду внизу.
Когда дверь закрылась, я снова оглядел комнату. Всё оставалось прежним. Только я — нет.
Я провёл рукой по затылку,растрепав немного эти темные и непослушные волосы.
Ну ладно, — подумал я. Раз в клиниках психам разрешают выходить на свежий воздух, значит, и мне это не помешает.
Я не улыбнулся. Но впервые за утро не вырвал лист.
---------------------------------------------------------------------------
Мы шли молча.
Ривер не пытался заговорить первым — и за это я был ему благодарен. Он просто шёл рядом, не слишком близко, не слишком далеко. Будто чувствовал ту дистанцию, которую я выставлял между собой и остальным миром.
Город, где я когда-то проводил каждое лето, теперь казался чужим. Узкие улочки с выцветшими фасадами, облупленные вывески, витрины старых магазинов, даже птицы — всё будто смотрело на меня другими глазами.
Иногда — искажённые лица прохожих. Лица, словно тронутые жаром, растекавшиеся, как краска под дождём.
Я избегал взглядов.
Прямой контакт почти всегда провоцировал приступ.
— Здесь всё кажется вырезанным из какой-то другой жизни, — сказал я, сам не понимая, зачем нарушил тишину.
— Потому что в каком-то смысле так и есть, — ответил Ривер. Он не обернулся, продолжая идти чуть впереди, будто ловя ветер лицом. — Город старый. Он слишком давно живёт в своём ритме, чтобы меняться ради новых.
Он бросил на меня короткий, спокойный взгляд.
В нём не было ни тени обиды. Сейчас и не скажешь, что когда-то я сломал ему нос — даже шрама не видно. Только в профиль — лёгкая кривизна, незаметная для тех, кто не знает.
— Рив... прости меня, — слова застряли в горле, но я всё же выговорил их. — За тогда.
Я боялся, что он скажет, что не может простить. Или, что уже давно всё равно.
Но он вздохнул и, неожиданно, усмехнулся:
— Мы были детьми. И если уж на то пошло — я тогда был тем ещё уродом. Не стоило говорить, что родители тебя бросили. Это было... подло. Особенно, учитывая, как всё вышло в итоге.
Он резко остановился и ткнул пальцем себе в нос:
— Глянь, он теперь чуть кривой. Зато у меня есть изюминка. Так что — спасибо.
И, похлопав меня по плечу, добавил:
— Я правда рад, что мы сейчас вместе.
Я не ответил.Просто кивнул.
Иногда благодарность — это не слова. Это то, что остаётся внутри, когда кто-то остаётся рядом, несмотря ни на что.
Иногда мне казалось, что мы не могли быть родственниками. Он — яркий, живой, умеющий видеть хорошее. А я...
Я — словно испорченный негатив старой фотографии, где цвета стёрты, и всё замерло между вспышками.Я не был уверен, правильным ли было решение забрать меня в эту семью. Но он — уже точно не сомневался.
Мы свернули за угол, и я увидел парк.
Кованые ворота, увитые плющом, словно шрамами времени. За ними — аллея, ведущая к фонтану в окружении каменных скамеек.
Слева — пальмы вперемешку с хвойными и деревьями с серебристой листвой. Справа — аккуратные цветники, деревянная беседка. Всё казалось... слишком. Слишком аккуратно. Слишком выверено. Как на открытке, которую никто не посылает.
Но здесь было тихо.
И запах — свежий, словно только что прошёл дождь.
— Giardino di Luce, — сказал Ривер. — Сад света. Так его назвал человек, построивший этот парк больше века назад. Толи английский толи еще какой-то герцог. Смешно звучит, да?
— Герцог? — переспросил я.
— Ага. Имя у него было классическое, как у всех тогда: Фридрих или Леопольд, я точно не помню. Он приехал откудо-то там и влюбился в итальянскую художницу. Она приехала сюда в поисках лучшей жизни, вроде как,а он — решил подарить ей её родину в миниатюре. Парк стал свадебным подарком для неё .
Он замолчал, будто перебирал в памяти детали.
— Плохой я экскурсовод, — пробормотал. — Но точно помню: жили они недолго. Герцога застрелили на фронте, а она не выдержала потери. Покончила с собой. Завещала сохранить парк для будущих поколений.
— Романтично и трагично, — сказал я. Это напоминало миф о Висячих садах Семирамиды — только этот сад был не легендой. Он был здесь, передо мной: колонны, кованые беседки, статуи, оливковые деревья... Всё — словно отражение её тоски по дому.
Ривер усмехнулся:
— Ну, тут хотя бы без надгробий. Пойдём, покажу кое-что.
Мы пошли дальше, в тенистую часть парка.
Воздух становился гуще, прохладнее. Листва шуршала над головой, а свет пробивался редкими пятнами, как сквозь воду.
Внутри будто кто-то убавил громкость.Пульс. Дыхание. Мысли. Всё стало тише.Не исчезло — но успокоилось
Ненадолго, но достаточно, чтобы не хотелось бежать.
Мы сели на скамейку у оранжереи. Внутри — только растения и капли на стёклах. Тёплая влага, спокойные формы, равномерный свет.
Я выдохнул — и понял, что отпустило. Не совсем, но хоть немного.
— Здесь безопасно, — сказал я, почти шёпотом.
— Да, — кивнул Ривер. — Я знал, что тебе подойдёт. Теперь ты знаешь: у нас есть такое место. Приходи сюда, когда захочешь. Без причины.
Я посмотрел на него.
Он не пытался понравиться. Не пытался исправить ошибки детства или заслужить прощение.
Он просто был.Просто рядом.И этого было достаточно.
Каким бы он ни был раньше — сейчас я был благодарен ему.
И их семье, в которой мне снова позволили быть.
После разговора в парке Ривер будто ожил. Исчезла прежняя отстранённость, напряжение в плечах, та осторожная тишина, с которой он шёл рядом. Теперь он смеялся, делился историями и как будто снова стал собой.
---------------------------------------------------------------------------
Он решил показать мне город.
Говорил почти без остановки — обо всём подряд: о новостях, местных слухах, о школе, в которую мне ещё только предстояло пойти, о своих недавних приключениях и дурацких ссорах. Его голос был бодрым, светлым — словно он действительно рад быть здесь, рядом.
А я слушал, будто сквозь воду. Тяжесть в груди никуда не делась, но от звука его голоса она становилась чуть легче. Почти терпимой.
— В школе много ребят, — говорил он. — Не переживай, быстро освоишься. Все нормальные. Ну, почти. Куча смешных историй.— Он усмехнулся и перешёл на чуть громкий заговорщицкий шёпот:
— Например, ходят слухи, что в спортзале завелась крыса, и её назвали в честь директрисы Сноу. Представляешь? Мадам Сноу в миниатюре. Жаль, я её пока не видел...
Я невольно усмехнулся. По-настоящему. Ненадолго, но всё же.
Начался мелкий моросящий дождь. Он не был холодным — скорее просто добавлял городу приглушённости. Мы остановились у небольшого кафе с блеклой вывеской «Кафе Бельмос».
За стеклом, за стойкой, стоял высокий парень. Увидев нас, он криво усмехнулся — выражение скорее издевательское, чем приветливое.
— О! Лиам сегодня на смене, — оживился Ривер. — Пойдём, возьмём кофе с собой.
Я кивнул, внутренне надеясь, что этот Лиам — не бариста. Но увы.
Парень оказался ещё более внушительнее вблизи: высокий, с короткими чёрными волосами, усеянный татуировками, с пирсингом в носу и ушах. Его лицо выглядело отстранённым, почти ледяным, будто он предпочёл бы, чтобы никто и не заходил.
Но как только он увидел заходящего в кофейню Ривера — всё в нём переменилось. Он засиял, выскочил из-за стойки и с шумом обнял его. Ривер засмеялся, отбиваясь:
— Отпусти, псих! Здесь люди!
— Ага, и один из них ты, — фыркнул Лиам.
— Это Лиам Форджер, — представил его Ривер, всё ещё усмехаясь. — Старший брат твоего и моего будущего одноклассника. Лиам, это Элиас. Он с нами теперь.
— Ого, легендарный двоюродный брат! — Лиам взглянул на меня внимательно, будто оценивая. Потом, неожиданно тепло, улыбнулся и неожиданно для меня приобнял. — Добро пожаловать в психушку под названием школа великого города Лейкленд.
Я слегка напрягся, такие проявление близости были мне чужды:
— Приятно познакомиться.
— Приятно-приятно, — протянул он с преувеличенной серьёзностью, пожимаяменя за плечи. — В честь нового друга — кофе за мой счёт. Двойная цена для Ривера, и бесплатный — для Элиаса! Всё честно, Ривер в долгах.
— Вот же ты... — Ривер ударил его в плечо, но смеха не скрывал.
Кофе мы взяли с собой.
Снаружи дождь уже почти стих, оставив после себя запах мокрого асфальта и пар, поднимающийся от крыш. Мы шли дальше, каждый с бумажным стаканом в руках. Горячий кофе обжигал пальцы, и это ощущение — хоть и простое — внезапно напомнило мне, что я всё ещё здесь.
Что я не один.
---------------------------------------------------------------------------
По дороге домой я старался не отводить взгляд от Ривера. Вдруг у обочины из машины вышел мужчина и начал кричать в телефон — слишком громко, слишком зло, как будто не говорил, а рычал. Я увидел его лицо. Оно... изменилось. Клыки, жёлтые глаза, кожа, будто покрытая полосами. Тигр. Нет, демон в облике тигра.
Паника обрушилась, как шквал. Я зажал уши, стиснул веки, шагнул назад — и провалился в пустоту.
Не здесь. Пожалуйста, не сейчас..
Я не сразу понял, что снова упал. Земля подо мной дышала пульсом, слишком быстрым, слишком рваным. Кто-то звал меня — голос Ривера, резкий, обеспокоенный. Но я не мог вернуться. Всё гудело в ушах, как под водой.
И вдруг... другой звук. Писк. Высокий, будто чирик.
А потом — рука. Тёплая. Осторожная. Не хватала, не трясла — просто лежала на моём плече. Её вес напоминал, что я ещё здесь.
— Эй... — прошептали рядом. — Ты меня слышишь?
Я не открыл глаз, но кивнул. Или просто дёрнулся.
— Давай вместе, ладно?.. Вдох...
Я почти не дышал. Воздух будто застревал.
— Хорошо. Медленно. Как будто ты зеваешь. Вот так. Теперь выдох... до конца... Ещё раз.
Голос был женский. Тихий, но уверенный, будто она делает это не впервые.
Я приоткрыл глаза. Она сидела рядом, прямо на асфальте — небольшая, растрёпанная. Рыжие кудри разлетались вокруг лица, большие очки съехали набок. А на рюкзаке висела брошка в виде черепахи.
— У тебя получилось, — сказала она и чуть улыбнулась, но не широко, а как-то по-человечески, без «всё хорошо» на автомате. — Ещё чуть-чуть, и станет легче.
Я кивнул. Или снова просто дёрнулся.
— Тут... шумно, — пробормотал я, почти не своим голосом.
— Очень, — согласилась она. — Я не люблю толпу. Особенно когда кто-то орёт в телефон, как будто это помогает.
Мы оба посмотрели в сторону мужчины, который всё ещё шёл по обочине, ругаясь. Но теперь его лицо снова было обычным. Никаких клыков. Никакого зверя.
Она достала из кармана рюкзака мятый, чуть согнутый прямоугольник с кучей наклеек. Поверх рисунка черепахи и пары смешных надписей был напечатан номер телефона и простая надпись:
"Джинджер Макаллистер — если мир слишком громкий".
— Это не реклама. — Она усмехнулась, будто уловила мою мысль. — Я помогаю людям... ну, знаешь, найти себя. Немного духовных практик, дыхание, тишина. Без фанатизма.
Она чуть пожала плечами. — Если снова станет слишком шумно внутри — позвони. Без давления. Я не лезу в душу. Я только рядом.
Ривер поблагодарил её. Я тоже хотел — правда хотел, — но не смог. Слова застряли где-то между горлом и солнечным сплетением.
Я просто смотрел, как она уходит, оставляя за собой еле уловимый запах трав, будто после дождя.
И тут до меня дошло.Я не сорвался. Я дышу. Я жив.
— Элиас... — Ривер осторожно коснулся моего плеча. — Всё в порядке?
Я поднял на него глаза.
Хотел кивнуть, соврать, как обычно.
Но вместо этого услышал свой голос — будто он говорил отдельно от меня:
— Представляешь, мне показалось, что тот мужик стал тигром...
Я коротко фыркнул, пытаясь обернуть тревогу в шутку:
— Классика. Шизик с глюками.
Я уже отвёл взгляд. Ждал, что он отойдёт, сделает шаг назад, сядет дальше. Как отец. Как мать.
Но Ривер не двинулся. Только медленно сел рядом.
Никакой усмешки. Ни страха.
Он смотрел прямо на меня — и в этом взгляде не было ни капли жалости.
— Почему ты говоришь «кажется»?.. — спросил он тихо. — Я тоже это видел.