Часть 3
Когда я уже выходил из подворотни на проспект, то вновь заслышал в свой адрес привычные слова. Лишь боковым зрением я заметил двух людей – один был в форме, видимо, служащий, карманы же другого показались мне до боли знакомыми: видимо, это тот, у кого я сегодня стащил мелочь. Я помню, что что-то увесистое лежало в моей руке. Я бросил это и побежал. Человек в форме кричал мне вслед, а я бежал. В тот день на улице было людно, и с каждым минованным домом я слышал, как крики того «форменного» господина растворялись в толпе. Я бежал быстрее и быстрее, воздух был холодный, и дыхание перехватывало, но я глотал его - и бежал, и бежал. На глаза мои наворачивались слезы, так что я не видел ни толпу, ни стены домов, ни лавочек со всякой всячиной, которые всегда привлекали мое внимание. Я бежал и еще несколько секунд не слышал ничего, кроме того, как мои уже почти оторванные подошвы стучат по мостовой и собственное сердце. Эти биения были почти синхронны, и мне казалось, что я тону в каком-то бездонном озере с чертовски ледяной водой. Холод, безысходность, какая-то сбивающая с толку досада. Ком подступал к горлу, но я не хотел останавливаться, ноги сами несли меня, и сердце готово было выпрыгнуть из моей груди – я понимал: будет невыносимо больно. Первый раз в жизни я не знал, что мне делать: мне хотелось кричать, молить о помощи.
И вдруг я услышал звуки. Тонкие и чистые. Ноги остановились. Все остановилось, замерло. А звуки все лились и лились. По-прежнему ничего не замечая, я пошел на эти звуки и увидел человека. Он был не то старый, не то молодой, как я, не разобрать. На нем был пиджак, накинутый на изношенную до дыр рубаху. Пиджак не был застегнут ни на одну пуговицу, потому что их не было вовсе. Штаны настолько залатаны, что с трудом можно было разобрать, из какой они материи. Ботинки все протертые до прозрачности, но начищенные. Он раскачивался из стороны в сторону в такт музыке. В обветренных, но грациозных руках он держал скрипку, такую же видавшую виды, как и его одежда. Конские волосы на его смычке уже давно утратили свою эластичность, а некоторые струны скрипки и вовсе были порваны и торчали обрывками. Его правая рука взлетала над этим стареньким инструментом, а звуки будто сами слетали со струн и способны были пронзить небеса.
Я стоял и слушал, поражаясь тому, что вижу. Казалось, я врос ногами в ту часть мостовой, где я стоял. Но длилось это, как я потом уже понял, недолго. Я вдруг заметил, что этот человек смотрит на меня. Не на меня, а прямо мне в глаза. И этот взгляд был такой открытый, прямой, волевой. Отчего-то я испугался его, отчего-то я подумал, что этот человек позовет сейчас того «форменного». Ноги стали ватными. С большим трудом я сделал несколько шагов назад и чуть не столкнулся с какой-то женщиной. Она начала охать и ахать, будто бы я чуть было не сшиб ее, и я убежал.