CHAPTER 16. Рив
***
Я вышел из машины, захлопнув за собой дверь чуть тише, чем обычно. Ночь была прохладной, как и положено хорошей сентябрьской ночи. Воздух хрустел тишиной, а небо висело безразлично чёрным, усыпанным крошками звёзд.
Я поднёс сигарету к губам, щёлкнул зажигалкой — в этой вспышке света было больше тепла, чем во мне за весь сегодняшний день.
Сделал первую затяжку и выдохнул. Вместе с дымом из меня будто вырвался весь накопленный за день шум — раздражение, напряжение, злость на себя, на Дакса, на эту чёртову бессмысленную драку.
Я посмотрел через стекло автомобиля. Она сидела тихо, почти незаметно, прижавшись щекой к стеклу. Сквозь приглушённый свет я заметил что-то... что сразу вывернуло внутри.
Мокрые следы.
Она плакала. Тихо. Без истерик. Просто... позволила себе упасть.
Почему я предложил Её подвезти? Я же не тот, кто кого-то утешает. Я — холод, отстранённость, расчёт.
Я — Картер, и мне не до чужих эмоций.
Я не могу находиться рядом с Ней. Она слишком хороша для меня. Слишком чиста. Слишком правильна.
Но почему вообще... Она?
Я сделал ещё одну затяжку. В голове пронесся голос Нила.
— Она заглянула туда, где осталась.
Я столько лет жил на автомате. Жил по плану, написанному не мной. Но после Ее извинений, после Ее взгляда, в котором не было лжи — всё будто стало другим.
Я выкинул окурок, расплющив его подошвой ботинка, и подошёл к багажнику. Открыл его и достал серый мягкий плед, который когда-то случайно остался после поездки на побережье с Нилом. Скомкал его в руках. Сделал шаг к машине.
Она спала. Усталая, с тенью грусти на лице, но спокойная.
Я сел за руль, укрыл Её пледом, аккуратно, стараясь не разбудить. Её дыхание стало ровнее.
Я смотрел на Неё пару секунд. И, может быть, впервые за долгое время не пытался ничего в себе разобрать.
Просто сидел. Молча.
Слишком молча — как человек, который знает: теперь внутри уже никогда не будет так, как было раньше.
Когда я проехал мимо таблички с надписью «Берфорд», внутри что-то щелкнуло.
Я вспомнил этот городок — не больше пары улочек, тишина, которой не добиться даже в трёхэтажном пентхаусе, и дома, где окна светятся не витриной, а чьей-то настоящей жизнью.
Я был тут всего один раз. Мелким. Тогда мне всё казалось одинаковым — скучным. Но теперь...
Теперь всё казалось слишком настоящим.
Берфорд — это как мир наизнанку. Здесь никто не носит фамилию, которая может купить место в университете. Здесь никто не живёт из расчёта. Здесь делают всё своими руками, стирают обувь до дыр, а деньги откладывают не на остров, а на ремонт крыши.
Я ехал медленно. Узкие улицы, старые фонари, чужая реальность.
И в этой реальности жила Она.
Я остановился у её дома. Тихий, с облупленным забором, но аккуратный.
На крыльце висела старая гирлянда. Видимо, с прошлого Рождества. Или с позапрошлого.
Я повернулся к девушке, которая по-прежнему спала. Спокойно, словно весь день, весь этот чёртов день, растворился в Ее сне.
Я осторожно коснулся Её плеча.
— Просыпайся...
Тишина.
Вот же.
— Мы приехали.
Ноль реакции. Только лёгкое движение ресниц.
Да чтоб.
Я вздохнул, полез в карман её пальто.
Ключи. Связка со смешной пушистой совой. Вышел из машины. Поскрипывая гравием, подошёл к двери, открыл её. Внутри пахло корицей и пыльной мукой. Будто кухня живёт собственной жизнью даже ночью.
Вернулся. Я мог бы просто постоять, покурить, разбудить её ещё раз...
Но, чёрт.
Я наклонился, аккуратно просунул руку ей под колени, вторую — под спину. Она вздрогнула, но не проснулась.
Лёгкая. Теплая. Я перенёс её к дому. Открыл дверь ногой. Внутри было темно, но я не стал включать свет.
И почему-то это место не показалось мне ни бедным, ни убогим. Оно было...
Живым.
Настоящим.
Я прошёл по скрипучим половицам до комнаты, интуитивно найдя ту, в которой витал её запах — карамель, ваниль и что-то ещё, похожее на... тишину.
Я опустил Ее на кровать, укрыл одеялом. Сделал шаг назад. Оглядел комнату. Простую. Честную.
Я только хотел развернуться и уйти. Просто оставить Её в тишине и исчезнуть так же бесшумно, как и вошёл. Но свет от уличного фонаря пробился сквозь ткань шторы и упал точно на стену.
Пробковая доска?
Я не хотел смотреть. Честно. Но ноги сами сделали шаг. И чем ближе я подходил, тем отчётливее понимал — это была не просто доска с воспоминаниями.
Это... расследование.
Булавки. Связи. Фото с камеры видеонаблюдения. Заметки от руки. Красная нить между точками.
Чёрт возьми, да Она собирала информацию.
Слежка. Сопоставление. Подозрения. Фотографии студентов. Некоторых я знал слишком хорошо. Мои одногруппники, соседи по улице, приятели, с кем иногда перекидывался парой слов в коридоре. Один — с факультета биохимии. Другой — тот, кто продал мне как-то машину.
Она ищет.
Она действительно ищет.
Я почувствовал, как леденеют пальцы. Я стал смотреть на знакомые лица.
Холлинс?
Его фото не было.
Киара?
Тоже нет.
И вот тут — удар в грудь.
На доске не было меня. Ни одной фотографии. Ни заметки. Ни строчки. Пустота.
Я отступил на шаг, словно доска могла заговорить. Словно она знала обо мне больше, чем знал я сам.
Если Она копает под университет... под своих...
То почему не я?
Значит, Она не подозревает? Или я... настолько незначителен для её подозрений?
Это должно было облегчить. Но внутри только усилилось глухое напряжение.
Я взглянул на Неё. Спала всё так же спокойно. И даже не подозревала, что за пару шагов от Неё я встал лицом к правде.
К Ее правде.
***
Я стоял в гараже, опершись локтями о капот. Машина — единственное, что молчало. Она не лезла в душу и не требовала от меня быть «тем, кем должен». Блестящий кузов, черная кожа салона, запах бензина и резины — всё было до отвратительного привычно. Но почему-то успокаивало.
— Барри, — позвал я, не оборачиваясь.
Водитель стоял где-то сбоку, как всегда тихий и незаметный.
— Дай свой телефон на 5 минут, — сказал я.
Он подошел молча. Я не объяснял, он не спрашивал — так у нас было заведено с детства. Взял его старый рабочий смартфон, вбил номер.
Пальцы быстро набрали сообщение и я отправил его. Спустя несколько минут пришел ответ.
Закончив диалог с собеседником, я его удалил.
— Спасибо, — протянул я Барри его телефон. Он кивнул и ушёл обратно в тень гаража.
Дома пахло грушевым вареньем — мамина попытка навязать «уют».
Я зашёл в гостиную, отец уже сидел в своём кресле, будто ждал. Классика: виски, айпад, одна и та же поза.
Мама появилась с подносом. Улыбнулась, как всегда, тепло, но с какой-то тревогой в глазах.
— Мы хотели поговорить, дорогой, — она поставила чай и блюдце с вареньем на столик перед отцом. — Папа хочет устроить тебе день рождения.
Отец в этот момент уже поднялся и повернулся ко мне, не скрывая недовольства:
— Как ты вообще собираешься его отмечать? Есть хоть какой-то план?
— Не думал об этом, — пожал я плечами, прислонившись к стене.
Он усмехнулся без капли иронии:
— Ты вообще хоть о чём-то способен думать?
Мама аккуратно дотронулась до руки отца.
— Пожалуйста, давай без этого. Он всё слышит.
— Да, — спокойно сказал я. — Слышу. Спасибо, что напомнили.
— Тогда решено, — отец проигнорировал мои слова. — Я сам всё организую. Гости, оркестр, охрана, фотографы, вечерняя пресса... И, конечно, Эстер с родителями.
Он бросил на меня испытующий взгляд, будто ждал, что я что-то скажу.
Но я просто посмотрел мимо него. Мне и не стоило ничего говорить. Всё уже решено.
Я поднимался по лестнице в свою комнату, чувствуя, как усталость цепляется за ноги, как будто день тянул за собой след из чужих решений, навязанных слов и слишком громких фамилий. Всё, чего я хотел — закрыть за собой дверь, лечь на кровать и провалиться в ничто. Но, дойдя до середины лестницы, я резко остановился.
— Чёрт, — выдохнул я сквозь зубы.
Сегодня же суббота.
А значит, по милости мистера Милтона — «наказание». Каждую субботу до бала — в университет, к полудню. Помогать со всем, что касается подготовки.
Как будто я когда-то умел помогать.
Раздражение вспыхнуло на уровне автоматизма. Я резко развернулся и зашагал обратно вниз, шаги гулко отдавались по мрамору.
В голове всё ещё звучал голос отца:
— Я сам всё организую.
Да, конечно.
Всё всегда сам.
— Рив, подожди! — мама появилась у входа в кухню, держа в руках салфетку и термос.
Я закатил глаза, но остановился.
— Возьми с собой, — мягко сказала она, протягивая мне булочку с грушевым вареньем и чай. — Ты ведь ничего не ел, с самого утра был в своем гараже. Что ты там только делаешь?
Я не собирался спорить. Не с ней.
Принял из её рук еду, как ребёнок, которому снова хочется, чтобы его поняли.
Хоть кто-то.
— Спасибо, — пробурчал я, уже открывая дверь.
Барри стоял у машины, будто знал.
Он всегда знал.
— Поехали в «Сейнт», — коротко бросил я, садясь на заднее сиденье.
Мы покинули территорию особняка Картеров в полной тишине.
Булочка пахла так, будто мама всё же ещё верит, что мир можно сделать слаще. Хотя бы на один укус.
***
— Когда он снимет с тебя одежду, то вспомни мои слова, — безразлично бросил я и шатенка мгновенно удалилась прочь.
Опять перепалка.
Я снова достал сигарету и закурил. Затянулся глубоко, будто дым мог вытянуть из меня всё лишнее — мысли, воспоминания, ощущения, которые не давали покоя. Только вкус горечи оставался прежним.
Я уже давно находился в стенах университета. Когда я только вошёл в зал, где собирался студенческий совет, по лицам ребят сразу всё стало понятно — недоумение, шёпоты, несколько приподнятых бровей и один чёткий взгляд Киары: «Ты что, серьёзно?»
Да, серьёзно. Рив Картер будет помогать с балом. Аплодисменты и фанфары по расписанию.
Сначала меня отправили таскать грёбаные вазоны. Огромные, пыльные, тяжёлые — такие, от которых даже твоя фамилия не спасёт. Руки болели, футболка испачкалась, настроение — без комментариев.
И потом еще Она.
Всё ещё не понимаю, как это вышло. Её голос звучал чётко и уверенно, когда Она подняла голову и сказала, что может испечь торт. Снова этот странный момент, когда кто-то вроде бы просто предлагает помощь, а внутри у тебя всё начинает по-другому двигаться.
Как будто ты на секунду видишь человека не так, как раньше. Не через раздражение. Не через стены. А по-настоящему.
Сигарета почти догорела, пепел сдул ветер. Я выкинул окурок. Пахло пылью, табаком и чем-то, чего я давно не чувствовал.
Может быть, доверием.
А может, чем-то опаснее.
К тому моменту, как солнце стало клониться к закату, у меня уже гудели плечи от бесконечного перетаскивания декора и я успел проклясть всё — от бала до собственной фамилии.
Сколько можно таскать чёртовы вазоны и коробки с гирляндами, как будто я поступал в эту академию ради этого.
Когда наконец во дворе показался знакомый чёрный седан, я выдохнул.
Барри, как всегда, вовремя.
— Нужно в Лондон, — бросил я, садясь на заднее сиденье и прикрыв за собой дверь.
Барри лишь коротко кивнул, не задавая ни единого вопроса. Именно за это я его и ценил. Он никогда не лез в мои дела. Машина мягко выехала с территории академии и, чуть набрав скорость, влилась в ритм трассы. Пока мы ехали, я засунул руку в карман брюк и нащупал сложенный пополам конверт.
Пригласительный.
Тот самый, который Она сунула мне в руки сегодня, немного неуверенно, будто не до конца понимая, зачем делает это. Развернул конверт, вытащил карточку с пригласительным.
На ней витиеватым шрифтом было написано:
«Бал маскарад. Магия ночи, Серенада света»
Дата, место, дресс-код. Всё как положено. Галстук, маска, и всё такое. Я провёл пальцами по золотому тиснению и прочёл надпись снова.
Магия ночи. Серенада света.
Чья вообще идея была назвать мероприятие так поэтично?
В голове невольно всплыл Её голос, когда Она говорила о торте, о начинке, о цветах. Такая сосредоточенная, немного воодушевлённая, будто этот бал и правда значил для неё больше, чем просто мероприятие.
Я убрал конверт обратно в карман и откинулся на сидении.
Лондон встретил нас холодным, влажным ветром и серым небом — будто весь город сегодня был в трауре. Я смотрел в окно, пока мы медленно петляли по знакомым улицам. Дождь еще не начался, но асфальт уже пах мокрой пылью и уставшими вечерами.
Мы с Барри ехали молча. Он чувствовал, когда мне не нужно лишних слов, а сегодня — как раз такой день.
Клиника приближалась. Белые стены, приглушённое освещение, ровная тишина, которая всегда давила на уши. Раньше я просил Барри остановиться за углом, проходил последние метры сам — будто скрывая от него ту часть себя, которую никто не должен был видеть.
Но сейчас... я не стал этого делать. Не сказал «тут я дальше сам», не солгал, что мне нужно «встретиться с партнёрами» или «заехать в галерею».
Нет.
Барри притормозил прямо перед входом, бросил на меня короткий, ничего не спрашивающий взгляд.
— Ждать здесь? — спокойно произнёс он.
Я кивнул.
— Да. Долго не буду.
Открыв дверь, я вышел. Воздух был прохладным, почти стерильным, будто сам город знал, куда я иду.
Я не обернулся. Просто зашёл внутрь. Всё было по-прежнему. Тот же приёмный, те же бледные лица людей в зале ожидания, запах антисептика, чистоты и чужих проблем.
Я прошёл мимо стойки. Медсестра кивнула — она меня помнила. Как и я помнил это место.
Когда я дошёл до конца коридора, белые стены будто начали давить на виски. Всё здесь — слишком светлое, слишком чистое, слишком чужое. Я остановился у знакомой двери. Металлическая табличка: «доктор Ричардс».
Глубоко вдохнул. Постучал.
— Заходите, — раздался уверенный голос.
Доктор, как всегда, был собран и спокоен. Серый медицинский костюм, очки на переносице, строгий взгляд. Он не тянул.
— Садись, Рив, — кивнул он мне, сразу открывая папку. — Я изучил последние результаты. Ситуация остаётся стабильной, но время не на твоей стороне.
Он сделал паузу и посмотрел мне прямо в глаза:
— Мы должны делать операцию. И откладывать её дальше — опасно.
Я сжал кулаки:
— Насколько можно её... оттянуть?
Доктор тяжело вздохнул:
— Я бы начал уже в ближайшие пару недель. Не стоит рисковать.
Я опустил взгляд.
Следующая неделя?
Бал, подготовка, студсовет, чёртов день рождения...
— Я не могу. Сейчас не могу, — сказал я, медленно поднимая взгляд. — У меня мероприятие. Обязательства. И... семья.
Он снова хотел возразить, но я поднял ладонь:
— Я продолжу приём таблеток. Обещаю. Следующий приём строго по графику. Я чувствую себя нормально.
— Ты не можешь всё время полагаться на таблетки, — сказал он жёстко. — Это глиома, Рив. Она не ждёт, когда ты разберёшься с делами.
— Я понимаю. Просто... Дайте мне немного времени.
— Сколько именно?
— До конца ноября, — выдавил я.
— Это рискованно, — процедил мужчина, закрывая папку.
— Я справлюсь, — сказал я твердо.
Ричардс посмотрел на меня с тем типом взгляда, который обычно у врачей появляется, когда они слишком много раз видели, как пациенты делают ставку на время.
Но он всё же кивнул.
— Хорошо. Но если хоть что-то изменится — звонок сразу. Ни завтра. Ни послезавтра. Сразу.
Я молча кивнул.
Он проводил меня до двери.
— И, Рив... Не играй с этим.
— Я знаю, — сказал я, не оборачиваясь.
Выйдя из кабинета, я почувствовал, как дрогнули пальцы.
Но виду не подал.
Я Картер. Нас учили не показывать слабость. Даже если она внутри черепа.
— Подъедь к зданию нашей компании, я дойду пешком, — сказал я, прижав телефон к уху.
Барри ответил сразу, с ноткой беспокойства:
— Сэр, на улице моросит дождь. Может всё-таки...
— Я дойду сам, — перебил я. — Просто жди возле входа.
Он не стал спорить. Просто кивнул в трубку, как всегда.
Я отключил, убрал телефон в карман и толкнул стеклянную дверь клиники.
На улицу вылился тонкий дождь. Он не лил стеной, а будто тихо дышал — едва касаясь кожи, как шёпот. Я поднял воротник пальто и пошёл вперёд.
Без зонта. Без спешки.
Лондон шумел вокруг. Люди прятались под навесами, держали зонтики над головой, спешили, будто дождь мог их разъесть. А я просто шёл. Шаг за шагом. Как будто время замедлилось. Как будто я — единственный, кто знал, что внутри него тикает бомба.
Глиома.
Смешное слово, если не знать, что оно значит. Она может сорваться в любую секунду. Сегодня, завтра. Пока я разговариваю. Пока смеюсь. Пока смотрю на...
А потом — всё.
Капли стекали по вискам, будто время само решило медленно смывать с меня прошлое. Но оно, упрямое, держалось. Особенно одно воспоминание, всплыло внезапно — будто дождь сам вытолкнул его из глубины.
Мне тогда было восемнадцать. Я только поступал в Сейнт. Лондон был серым, шумным, привычно холодным. Тот же моросящий дождь, как и сегодня. Я шёл по тротуару, насквозь промокший, без зонта — как идиот.
И вдруг навстречу мне вышла она.
Эмилия.
Невысокая, тонкая, в куртке на два размера больше. С огромным тёмным зонтом, который почти скрывал её лицо. Она остановилась, посмотрела на меня с лёгкой насмешкой и сказала:
— У тебя зонт где-то заблудился? Или ты — принципиально промокший?
Я ничего не ответил. Тогда я вообще редко отвечал. Просто уставился на неё.
— Ладно, — сказала она. — Возьми мой зонт, я дойду так.
И, не дожидаясь согласия, она просто протянула мне его.
Я был ошеломлён.
Не жестом. Не добротой. А тем, как легко она это сделала. Без сомнений. Без страха. Словно знала меня давно.
Потом она протянула мне руку:
— Я Эмилия. Эмилия Холлинс. Мои родители здесь недалеко работают, так что я смогу добежать и без зонта.
С тех пор всё как-то само завязалось. Не стремительно, не странно — а естественно. Она была младше на три года, но мне это никогда не мешало.
Она просто была рядом. Часто. Тихо. Настойчиво. Мы дружили. Иногда гуляли, иногда просто молчали рядом. Она знала, когда стоит говорить, а когда — просто быть. Я никогда не чувствовал к ней чего-то... большего.
Это была не любовь. Это было — укрытие. Безопасное, как тот самый зонт. До тех пор, пока она не умерла.
Я никогда не винил Дакса за то, что он злится на меня. У него есть на это полное право. Не просто так — и не без причины. Он винит меня в ее смерти.
И, если быть честным... я тоже.
Он просто говорит это вслух, а я — твержу себе то же самое молча, каждый раз, когда думаю о ней.
Он ненавидит меня за то, что я не был рядом в тот момент.
А я...
Я ненавижу себя за то, что не остановил её. Не настоял. Не заметил. За то, что позволил уйти — слишком далеко, слишком глубоко. А потом уже было поздно.
Мы с Даксом никогда не говорили об этом. Да и что говорить, если между нами теперь молчание весом в похоронную урну? Он был ближе к ней, чем я. Может, не по расстоянию, но по сути. Она была для него — что-то очень настоящее.
А для меня...
Для меня — она была человеком, которого я не уберёг.
Каждый раз, когда закрываю глаза, когда слышу её имя, когда чувствую, как на спину наваливается тень прошлого — я думаю...
Что если бы я сделал хоть что-то иначе?
Если бы сказал нужные слова, если бы оказался рядом на пару минут раньше, если бы прочитал между строк — она была бы жива.
И я понимаю, почему Дакс больше не разговаривает со мной. После всего, что случилось, я не стал бы разговаривать сам с собой, будь я на его месте. Я помню, как на похоронах Дакс не подошёл ко мне. Просто прошёл мимо. И я это понял. Он не простит.
И правильно.
Мы больше не друзья. Не потому, что кто-то это вслух произнёс, а потому что между нами теперь зияет пустота, в которую однажды исчезла Эмилия. И эту пустоту уже ничем не заполнить. Ни извинениями, ни памятью, ни даже правдой.
Я всё понимаю.
И это — самое худшее.
Но, чёрт возьми... Если бы можно было вернуть всё назад. Хотя бы один день. Хотя бы один вечер. Я бы...
Но «если бы» не возвращает мёртвых.
Так что я просто живу дальше. С этим грузом. С этим взглядом Дакса, когда мы случайно встречаемся.
И с тем молчанием, которое Эмилия унесла с собой.
Навсегда.
Здание компании показалось впереди. Сквозь мокрое стекло машины я заметил Барри. Он ждал, как и обещал.
Я задержал шаг. Хотел ещё немного побыть наедине с улицей, с городом, с собой.
Сегодня, под этим же самым лондонским небом, я почему-то чувствовал, что она рядом. Просто молча идёт рядом, как раньше. И снова мне немного теплее.
Хотя я — без зонта.
♡