За гранью иллюзии

Author.

Люди бывают жестокими.

— Пожалуйста!

Одни разгрызают глотки ради собственной цели, глядя только на свои руки, а вторые - ищут признание и похвалу, топчась за спиной других.

— Я умоляю, мне больно! Прошу!

И еще одни, которые заставляют рвать глотки, не пачкая свои руки кровью.

— Пали волосы!
— Действуй, Тэд, вон у нее еще сколько осталось! — кричали голоса, замкнув в круге свою жертву.

Это была девочка.
Девочка, загнанная в угол своей жестокой судьбы.
Девочка, которая пыталась угодить всем этим людям, которые так ненавидели ее, за что и поплатилась.

— Меня в приюте ждет мама... — глотая слезы прошептала девочка, осмотрев шесть силуэтов, возвысившихся над ее беспомощностью.

Щелчок.
В руке одного из них вспыхнул бушующий огонек.

— Мы отправим ей прощальное видео от тебя.
— Не надо! — вопит девочка, когда двое прижимают ее к земле, тянут копну ее волос наверх и смеются.

Им свойственно подавление слабых. Они точно уверены, что им за это ничего не будет.

Однако даже несмотря на всю жестокость и беспощадность мира, мы должны жить, а не выживать.

— Эй, полудурки! — кричит голос за шестью силуэтами, на что те отвлекаются на обрамленный луной низкий силуэт и пса рядом. — Я дрессировал его с самого рождения! Разошлись, иначе я спущу его на вас и вам всем крышка!

Животное зарычало от ярости, выпустив пузыри слюней из пасти. Ребята встрепенулись в испуге и попятились назад.

— Я сказал разошлись!

Громкий лай.
Визг воздуха и крики.
Шесть силуэтов скрываются в ночи и, наконец, наступает смертная тишина.

— С-Скотт?..
— Я рядом, Эмир. Ты как, в порядке? — наклоняется мальчишка, но девочка пугается не столько его, сколько собаки. Но животное не рычит. Наоборот, виляет хвостом и задевает пушистым кончиком ухо девочки.

Сначала кареглазая испугалась, но затем картина ее позабавила и она улыбнулась следом за мальчишкой.

— У тебя хороший друг.
— Если бы...

Темноволосый тихо смеется, снимает с животного слабо завязанную веревку и трепет его по макушке.

— Беги, малыш, твоя работа сделана, — обращается он ко псу, и тот убегает в переулок. — И найди себе славную семью!

Что-то в сердце девочки екнуло.

Обида, смешанная с горечью тоски и злости на весь этот мир.

— Я думала, это твоя собака, — приняв руку помощи мальчика, она поднимается на ноги. Он помогает ей отряхнуться.
— Мне нужно было придумать план действий, только и всего.

Эмир понимающе кивает. Пауза и неловкое молчание надоедает. Девочка замечает, как друг замешкался от напряжения.

— Когда я вырасту, мой муж будет таким же смелым, как ты, — срывает она тишину и нарастает в шаге, чтобы скорее уйти от этого места. Скотт торопится за ней.
— Не рановато ли думать о замужестве?
— Меня могли сейчас убить! Не мешай мне мечтать!

Мальчишка смирительно поджимает губы.

— Я буду любить. И меня будут любить. Мой муж! Он будет сильным! А еще смелым и ответственным! И он будет вытаскивать меня из всяких передряг, прям как ты. Правда, думаю, он будет чуточку странным, со своими тараканами в голове, но так же даже веселее!
— А если им стану я? — поигрался бровями мальчишка, игриво улыбаясь.
— Не выдумывай, Скотт! — рассмеялась она. — Меня сложно полюбить, а если и получится, ты долго не протянешь! К тому же, мы ведь друзья...

***

— СКОТТ!

Стоит мне подбежать к дому, как меня перехватывает незнакомый мужчина. Он него сильно несет перегаром.

— Нельзя туда!
— Отпустите меня! Там мой.. Там мой... — вопила я, заерзавшись на последних словах.
— Дом скоро обвалится! Пожарные уже едут, а тебе там делать нечего!
— Я должна быть рядом!

В какой-то момент пылающие стены становятся прозрачными и сквозь них я представляю Скотта, лежащего на полу без сознания и, глотающего дым смерти.

Слезы скапливаются в уголках моих глаз, подступают к горлу и воздух в моих легких застревает. Я давлюсь и кашляю. Тело вздергивает тряской. Ноги становится ватными и разум отключается.

— Я должна!
— Нет!

Вырываюсь из хватки и несусь прямиком в горящий дом. От паники слезы плывут ручьем и затмевают все перед глазами.

Здесь нечем дышать. Я закрываю накаляющееся лицо локтем, снова кашляю, только на этот раз от ядовитого дыма, и осматриваюсь по сторонам.

Кухня полностью в огне.
Как и ванная.

Остается только один вариант.

Оббегая повалившиеся горящие доски, растерянно встаю напротив запертой двери спальни. Судорожно хватаюсь за ручку, обжигаюсь и стону. Злость выдавливает мои глаза, а кровь прилипает к вискам.

Пинаю возле замочной скважины.

Первый раз.
Второй раз.
Третий.

За окном слышу звуки сирен.

Четвертый.

Дверь срывается с петель и отвисает на оставшихся силах. В углу комнаты я замечаю Скотта, сидящего на полу. Его ноги подогнуты к торсу, голова наклонена к стене, а глаза закрыты.

— СКОТТ!

Сквозь горящие вещи подбегаю к другу. Закидываю одну его руку себе на плечо, а второй придерживаю.

— Всем разойтись! Не снимать! — кричит голос из распахнутого окна, но я не реагирую на это и тащу нас к выходу.

Секундной мне кажется, что в эту секунду потолок обрушится, и мы останемся здесь навсегда.
Секундной мне кажется, что все мои старания в этой жизни были напрасны, и лучше бы меня в этом мире никогда не было.
Секундной я перестаю бояться того, если бы я сгорела в этом доме дотла.

Свежий воздух не сразу пробивается в легкие, а только тогда, когда я падаю на землю вместе со Скоттом.

Я грубо дышу. Мои глаза уставлены в голубое небо, в которое летит туман дыма. И даже громкие топоты рядом с моим ухом, не заставляют меня подняться и забыть про слезы. И даже полицейские, которые пытаются привести меня в чувства и выжать из меня хоть каплю эмоций и слов.

Пожарные приехали спустя час после того, как дом полностью сгорел дотла. Скотта положили на переноску и затащили в машину скорой помощи. Я тоже была там, только я все еще была в сознании. Мне обработали руку с ожогом второй степени, как сказала медсестра, и плотно обмотали ее бинтом.

Наутро о пожаре в районе Ханнвил знали все. И, если честно, в мои планы не входило становиться всеобщей любимицей.

— Герои не носят плащи! — кричали незнакомые голоса из толпы, вперемешку с щелчком камер.
— Как ей удалось?
— Уму непостижимо...
— Да отойдите же вы! — вскрикнула Роуз, заливаясь краской гнева.

Каким-то образом мы выбегаем из университета и успеваем завернуть на парковку, чтобы нас не заметили. Гвал тут же затихает.

— Что ж, Эмир... Хочешь ты того или нет, но ты теперь звезда, — подытоживает Розалина, грубо дыша и, взявшись за солнечное сплетение.
— Трикси... Это все она со своей чертовой статьей, чтоб ее! — от злости пинаю палку, но выглядит не столько агрессивно, сколько жалко. Роуз морщится от этого зрелища.
— Эмир, да подожди же ты... Все не так плохо, все... — щебечет Розалина, но постепенно ее слова растворяются, когда мой фокус настраивается на черном «BMW», стоящем на парковке. На окнах тонировка, поэтому я даже не узнаю, если ли сейчас в машине кто-нибудь или нет.
— Что-то ты притихла, подружаня, — тычет меня в плечо Роуз и уже хочет проследить за моим взглядом, как я быстро увожу близняшек с парковки.

Осматриваюсь по сторонам и нервно выдыхаю, убедившись, что этой публике во дворе на нас все равно.

— Так, ладно, не хочу больше здесь оставаться. Я поеду в больницу. Посмотрю за состоянием Скотта и...

Я затыкаюсь, как мимо нас проходит две девушки: одна, рыдающая взахлеб, а другая, успокаивая ее.

— Кажется, паршивое утро не у тебя одной, — помечает вслух Роуз, поправив кепку козырьком назад.

Когда я приехала в больницу, меня долго не пускали к другу в палату, обосновывая это тем, что я не являюсь его родственником. Пришлось подписать стопку бумаг, чтобы меня все-таки пропустили.

Эта палата не похожа на ту, в которой лежал Скотт в прошлой раз. В этой палате стены болезненно зеленые, а не белые. Кровать стоит по центру, а не возле пластикового окна.

Я подхожу ближе к другу. Прохладный ветер прорывается из приоткрытого окна и играется с его темными жесткими волосами, которые, кажется, даже причесали. Веки парня закрыты. Шея, руки и голова перевязаны, а тело ровно покрыто одеялом, что указывало на то, что он так и не приходил в себя с того момента, как его сюда привезли.

В моей голове по-прежнему воспроизводятся моменты горящего дома и я словно до сих пор чувствую запах гари. Запах собственной никчемности и запах боли прошлого.

Сколько себя помню, я всегда мечтала о таком человеке, который будет поддерживать мои плечи и не позволит упасть. Как и всю жизнь мечтала о любящей семье или будь то один папа или мама. И я готова была пойти на все, чтобы этот момент наконец настал.

И вот в мою жизнь врывается темноволосый мальчишка, что срывает петлю с моей шеи и показывает, как на самом деле надо жить.

Понятия не имею, кем бы я сейчас была, если бы не он.

Скотта могло не стать. Наверное, поэтому мое сердце остановилось от острой боли прошлого и нежеланием упускать ценности, которые я имею сейчас. Наверное, поэтому я бросилась за ним в пламя, не думая о последствиях.

Я просидела достаточно, чтобы комната полностью окуталась холодом, заставив меня закрыть окно. Напоследок, я провожу пальцами по перебинтованному запястью парня, сравниваю со своим, перебинтованным точно также, и выхожу из больницы.

Холод срывает с моего тела остатки тепла и мне приходится остановиться у крыльца, чтобы застегнуться. Сбоку слышу глубокий вдох и выдох. Перевожу внимание на источник звука.

У входа в больницу курит дедушка в коричневом пальто и сером беретике. По его огорченному, но в то же время стальному лицу я догадываюсь, что недавно ему сказали не совсем приятные новости.

Он замечает мой взгляд. От неловкости я резко и быстро застегиваю ветровку, прячу руки в карманы и начинаю уходить.

— Не верь чувствам, — доносится уравновешенный, еле слышимый голос позади, и я оглядываюсь на него через плечо.
— Прощу прощения?

Мужчина бросает сигарету на ступеньку, невозмутимо тушит ее ботинком, нарастает в шаге и останавливается сбоку от меня.

— Не верь своим чувствам и помни про рассудок, — снова проговаривает он, затуманив мою голову тяжелым дымом сигарет, и не торопясь уходит вдоль тротуара под серость дня.

***

Жизнь обретает смысл тогда, когда все потеряно. И это правда.

Сколько себя помню, я всегда жаловалась. Поджигала свою жизнь и убивала то, что нужно было ценить в первую очередь.

Это и убило меня. Я сама убила себя.

Ступая по обжигающему полу, мимо пожирающих чужих взглядов и возгласов. Через чужие умершие мечты и собственные, мимо людей, которые знают, как лучше и как неправильно. Мимо собственного отражения монстра, который ненавидит всех вокруг.

Трудности никогда не исчезнут.

Сколько бы я не убеждала себя, что где-то там, в будущем, меня ждет идеальная жить без забот и тревог - это неправда. Конечно, меня ждет славная жизнь, но даже в ней всегда найдутся незаметно торчащие гвозди, оставленные для меня судьбой.

Однако это вовсе не значит, что жизнь ненавидит вас. Вовсе нет... Она смотрит, как долго вы готовы сопротивляться, чтобы получить желанное вознаграждение.

И я запуталась.
Запуталась в проблемах, которые придумывает мой рассудок.

— Жильцы этого дома надолго не задерживались...

— Я видела слезы каждого из них...

— А теперь увижу и твои...

И, кажется, я вот-вот сойду с ума и разобьюсь об дно безумия.

Стук в дверь.
Вздрагиваю.
Хоуп под столом заканчивает листать книгу с надеждой найти картинки и обостряет взгляд то на меня то на дверь.

Открываю.
Что-то внутри по-прежнему не дает мне выдохнуть.

— Эмир! Рада встрече! — радуется Реджина. Из-за ее спины выглядывает Мелисса. Хоуп замечает ее, улыбается, энергично поднимается и машет девчонке рукой. Та отражает ее жест, только более медленно и плавно, словно гипнотизируя. — Ты, наверное, уже заскучала?
— Конечно, — с сарказмом отвечаю я и скрещиваю руки на груди. Она смеется.  Что-то мне подсказывает, или она пришла не чай пить. — Хоуп, милая, поднимись в спальню, пожалуйста.
— Нет-нет, мы уже уходим! Хотели бы погостить у тебя, но дела. Нужно бежать. Просто зашли навестить.
— Попрощайся с Эмир, Мелисса.

Девочка с недоверием поглядывает на меня. Затем она смотрит на настойчивый взгляд матери и снова на меня исподлобья.

— До свидания, — выдавливает из себя Мелисса и утопает в глуши леса по тропинке, не дожидаясь матери.

Реджина смотрит на меня. Слишком пусто и долго, будто я прямо сейчас рассказывала что-то. Но я молчала.

— Что-то не так, Реджина? — спрашиваю я, и она выдерживает паузу, прежде чем дать ответ.
— В твоем взгляде я вижу свою сестру. Она умерла три года назад. Может, судьба так пытается утешить меня, послав мне тебя.

И, развернувшись, она начинает идти вслед за дочерью, которая так и не остановилась.

— Реджина! — торможу я, сойдя с крыльца. Она оборачивается. Неловкое молчание заставляет меня быстро перейти к делу. — А что именно ты видишь в нем?

Она медлит, прежде чем ответить. Холодный ветер запутался в моих волосах и обрамил засохшие губы.

— Борьба вперемешку со страхом, — не торопясь отвечает она и ее карие глаза покрываются золотом под лучами солнца. Бежевые губы растянулись в легкой полуулыбке. — Такой взгляд показывает, насколько человек готов зайти, чтобы выиграть.

Прошла еще одна неделя с тех пор, как Скотт в больнице. Ожоги затягиваются, но вслух Скотт так и не произносит, что произошло на самом деле.

Кто-то предполагает, что пожар произошел из-за неисправной техники.
Кому-то почудился запах газа и, кажется, только им, потому что я была в доме, но ничего подобного не чувствовала.
А кто-то уверяет, что поджог был не случайностью.

— Прошу прощения, мистер Мальо... Я сегодня же отправлю вам свой отсчет по проекту.

Розалина всегда держит телефон накрепко, но изящно, при этом слабо придерживая его ладошкой снизу. Роуз же и в помине никогда трубку не возьмет, а если и возьмет, то поставит на динамик и через секунды четыре сбросит вызов.

Хоуп крепче сжимает мои пальцы.

— Хватит извиняться! — выхватывает из ее рук телефон Роуз и яростно утыкается в экран мобильника. — Не звони сюда больше!

Мой подбородок отвисает в недоумении, как и несколькими секундами у Розы. Затем, оклемавшись, она выхватывает свой мобильник. Сестра с невозмутимым лицом скрещивает руки.

— А где твоя гитара? — быстро сменяет тему Хоуп, переключившись на Роуз.
— У меня нет гитары.
— Почему?
— А почему у тебя нет гитары?
— Потому что я думала, она есть у тебя. Зачем нам вторая?

Роуз выпадает из себя. Кажется, она не ожидала, что ученик так быстро превзойдет учителя. 

— Слушай, Хоуп, посидишь сегодня у девочек? — спустившись на корточки, я беру малышку за плечи. Чувствуется тепло. Желание вернуть свои слова обратно появляется в сею же секунду.
— Зачем?
— Нужно съездить на счет..
— Ты поедешь к Скотту?
— Откуда ты знаешь его имя? — удивляюсь я на резкий вопрос девчонки. Ее пустые глаза так и смотрят мне прямо в душу.
— Ты уже которой день бубнишь себе под нос это имя и что-то в роде «С ним все будет хорошо, все будет хорошо».

Я опешила не меньше, чем близняшки. Кажется, моя взгляд выражает даже больше, чем я могла бы сказать.

— Устроим девичник? — подкрадывается к девочке Розалина, оккуратно окутав ее плечо.
— А Эмир будет ночевать с нами?
— Думаю, Эмир нужна небольшая доза успокоительного в виде тишины.

Как ни странно, Хоуп понимающе кивает и вновь обращает внимание на меня. Я слабо улыбаюсь, понимая, что мне никогда не приходилось уговаривать ее что-либо сделать. Она всегда понимала меня. Всегда.

Голубоглазая широко улыбается и накрепко обвивает мою шею своими тонкими ручками.

— Если тебе приснятся кошмары, я тут же прибегу спасать тебя. Главное, позови меня! — приятный шелест листвы вмиг окутывает мои перепонки, а теплота, льющаяся из сердца Хоуп покрывает мою душу медом. — И даже тогда, если к тебе придет убийца! Я также спасу тебя, во что бы то ни стало!

И затем мед растаял. А вместе с этим и девочки, что ушли в глуши леса, проминая оранжевые листья под ногами.

И я снова осталась одна, с картиной перед глазами - как Розалина соболезнующе смотрит на меня и не понимает, как мне помочь.

Все потому, что даже я не понимаю, как помочь себе.

Я ложусь спать. Вернее, пытаюсь настроить себя на сон.

Свет везде выключен, кроме кухни на первом этаже. Этому меня научила приемная мама. Каждые выходные, когда мы уезжали ночью к ее подруге на вечернюю посиделку - мама выключала свет во всем доме, кроме одной комнаты.

Для вора горящий свет означал только то, что внутри есть хозяева, а значит, они успеют вызвать копов даже раньше, чем он ограбит их. Для моей же мамы это означало то, что в эту ночь мы можем вообще не возвращаться домой, а она может спокойно напиться без чувства опасности.

Если убийца прямо сейчас в городе, в поисках новой жертвы?
Или он прямо сейчас под моим окном?

Ослабив мысли и тело, я натягиваю одеяло поверх горла будто надеясь, что оно меня защитит. Мои уши напряжены и вслушиваются в каждый шорох, который оставляет после себя птица, севшая на ветку возле приоткрытого окна, или как неугомонный ветер играется с колокольчиком Хоуп, что та повешала на крыльцо сегодняшним утром.

Сжимаю свою перебинтованную руку и, наконец, закрываю глаза.

Я по-прежнему слышу, как звенит колокольчик на улице.
А теперь, как Санчо начинает клевать клетку, но через пару минут затихает.

Резкая тишина сдавливает мои перепонки и легкие. Открываю глаза и приподнимаюсь на локтях. Обрамленный луной силуэт напротив моей кровати...