Глава 2
Агата
— Агата, почему ты всё время грустишь? — спросил Дерек, забираясь на кровать и садясь рядом. Он внимательно смотрел на меня, и в его глазах я заметила заботу.
— Просто… я далеко от человека, которого люблю, — с трудом произнесла я, пытаясь выдавить хоть какую-то улыбку. Взгляд мой опять устремился в стену, а слеза медленно скатилась по щеке.
— Ты про Самуэля? — неожиданно спросил он, и мне вдруг стало не по себе.
Я недолго думала, прежде чем кивнуть. На самом деле, все мысли о Самуэле терзали меня с каждым днем всё сильнее. Но, похоже, любовь была только с моей стороны. Уже три недели прошло, как я находилась в Брайтоне, и все это время я лелеяла надежду, что он меня ищет. Но, видимо, я ошибалась. Я разрывалась между чувствами: с одной стороны, я любила его, а с другой — ненавидела за то, что он оставил меня в таком одиночестве. Я даже не знала, кто меня сюда отправил: может, это был сам Самуэль. Когда я пришла в себя, я уже лежала на этой кровати, а отец сказал, что какой-то мужчина принёс меня. У меня не было ни единого воспоминания о том, как я сюда попала. Это было словно плохой сон, из которого я не могла проснуться.
— Зато ты теперь рядом с нами, — оптимистично заметил Дерек, целуя меня в щеку. Он весело улыбнулся и выбежал из комнаты, оставив меня наедине с моими мыслями.
Комната вокруг меня была знакома, но в то же время казалась чужой. Стены были покрыты светло-синими обоями, а на столе стояла старая лампа, создающая мягкий свет. В воздухе витало ощущение покоя, но мое сердце было охвачено смятением. Я понимала, что мне нужно выбраться из этого состояния. Но как? Теперь я не могу выйти даже воздухом подышать. Настоящая Рапунцель, только без Юджина, который спасет её из заточения.
— Агата, идём обедать, — мама зашла в комнату, и её взгляд остановился на мне.
Я сидела на краю кровати, устремив глаза в окно, где с ветки дерева падали желтые листья.
— Я не голодна, — коротко ответила я, даже не оборачиваясь к ней. Слышала, как мама вздохнула.
— Ты вообще нормально не ешь, так можно и заболеть. Идём, — настаивала она, усталость звучала в её голосе.
Она подошла ближе, села на край кровати и нежно погладила меня по голове. Мне стало немного грустно от этого простого жеста. Она несколько раз интересовалась, как я жила в Лас-Вегасе, но я избегала этой темы. Сказала просто, что там было хорошо и спокойно, но внутри все эмоции бурлили.
— Я переживаю за тебя… — произнесла она, её голос стал чуть тише, более заботливым.
На мгновение мне захотелось открыться, рассказать, как я скучала по дому, как была счастлива на своей работе, как встречалась с друзьями, как знала каждую улицу и каждую кофейню Лас-Вегаса. Но вместо этого я только обмолвилась:
— Меня сюда отправили без моего согласия. В Лас-Вегасе у меня была работа, хорошие друзья, своя квартира и… всё. Я была счастлива, мама.
Мама приподняла голову, в её глазах появилась тревога.
— Ты и здесь счастлива, просто тебе нужно снова привыкнуть к родному месту, — Она, стараясь добавить уверенности в свои слова, на мгновение замялась. — А теперь пойдём на кухню, все уже там.
Не желая спорить с мамой, я вздохнула и встала с кровати. Мы медленно направились к кухне, и я взглянула на своего отца, который сидел за столом. Он был таким же подтянутым и сильным, как всегда, но за время моего отсутствия в волосах появилось несколько седых прядей. Ощущение того, что время здесь идет иначе, накрывало меня. Забравшись на место напротив него, я почувствовала, как тишина окутала всех нас. Никто не произносил ни слова; только звук столовых приборов, скользящих по тарелкам, нарушал это молчание. Я молча ела, подстраиваясь под их спокойный ритм. Раньше за столом я била ключом, приходилось делиться новостями, шутками и сплетнями, но сейчас, словно во мне что-то изменилось, я не могла найти слов. В голове крутились мысли о том, как сильно я скучаю по прежней жизни в Лас-Вегасе, которая теперь казалась мечтой, недостижимой.
После нескольких минут затянувшегося молчания, отец наконец поднял голову и, взглянув на меня, произнес:
— Как я и говорил, этот жестокий мир не для тебя, Алакей.
— Мир не такой жестокий и бездушный, как ты думаешь. Да, есть злые люди, но большинство из них очень великодушны, — ответила я, стараясь сохранить спокойствие, но в голосе уже ощущались нотки раздражения.
— Давай не будем ссориться, — сказал он, стараясь сгладить острые углы. — Ты теперь дома. Все твои приключения остались в прошлом.
Его рука слегка сжала вилку, как будто это действие могло облегчить его внутренние переживания. Я инстинктивно повторила его жест, чувствуя, как в воздухе витает напряжение.
— Домом можно назвать не только место, где ты родился, — противоречила я, ощущая, как каждая фраза становится все более напряженной.
— То есть тебе ближе Лас-Вегас, чем твоя семья? — он пытался понять меня, но вопрос звучал как упрек.
— Я никогда не говорила, что сбежала потому, что не люблю вас, — выпалила я, собирая мысли в единую точку. — Я сбежала, чтобы учиться, работать и просто быть счастливой… Но ты почему-то не хочешь моего счастья.
— Твое счастье здесь, — повторил он, как заклинание, в его голосе ощущалась настойчивость, но я не могла смириться с его мнением.
— Моё счастье находится в Лас-Вегасе! — не выдержав, я вскочила из-за стола и направилась в свою комнату, чувствуя, как гнев и обида накрывают меня с головой. Наши взгляды пересеклись с Ханной на мгновение, но она быстро отвела глаза, как будто не хотела становиться свидетельницей нашей ссоры.
В комнате я снова заползла на кровать, поджав ноги к груди и прижавшись спиной к холодной стене. Слезы невольно катились по моим щекам, и я не могла остановиться. Бедственное состояние, в котором я оказалась, вызывало только бессилие и разочарование. Неожиданно заходит мама и, увидев меня, садится рядом. В комнате стоит настойчивая тишина, нарушаемая лишь звуками издалека: смех и разговоры сверстников, которые по сути словно говорят о том, чего больше нет в моей жизни.
— Как его зовут? — спрашивает она, прежде чем я успею придумать, как скрыть свои слезы. Взгляд её полон интереса, и я не могу обмануть её ожидания, даже если бы хотела.
— Что? — смахиваю слезы и стараюсь задать нейтральный тон, направляя свое внимание на неё.
— Как зовут твоё счастье, которое, как я понимаю, осталось в Лас-Вегасе? — голос мамы звучит тепло и заботливо. Она всегда умела распознавать, когда что-то не так, даже если я пыталась это скрыть.
Я смотрю на её лицо, и вдруг моё собственное становится серьёзным, как будто на меня свалилась тяжесть. Я пытаюсь угадать, что она знает, но и не знаю, как с этим справиться.
— Мам, я не понимаю, о чем ты, — произношу я, хотя внутри меня разгорается буря эмоций. Бросив взгляд в окно, ловлю себя на мысли, что мои проблемы больше, чем просто расстояние.
— Агатик, я же тоже была молода и влюблена. Я сразу поняла, что ты скучаешь совсем не по Лас-Вегасу, — мама слегка улыбается, и её рука нежно гладит меня по щеке, словно хочет успокоить.
— Самуэль… — вырывается у меня в какой-то момент.
— Что? — переспросила она, подняв бровь, готовая слушать дальше.
— Его зовут Самуэль. — Я понимаю, что эти слова как бы обнажают меня перед ней. Кажется, словно я открываю какую-то тайну, которую нельзя было бы рассказывать.
— Как выглядит этот Самуэль? Вы познакомились на работе? Он учится в университете? — расспрашивает она, переводя разговор на что-то более конкретное. Но в её взгляде сквозит искренний интерес, который меня одновременно трогает и смущает.
Внутри меня закрадывается мысль, как бы аккуратно намекнуть ей, что между мной и Самуэлем разница в одиннадцать лет. Моя тётя бы поняла, она всегда воспринимала любовь по-другому. Но мама… Она всё ещё живёт в традициях, где возраст — это не просто цифра.
— Ну… он немного старше, — произношу я с неуверенной улыбкой.
— Немного? Один-два года не страшно, — с уверенностью заявляет мама.
Мам, один и два пишутся слитно.
— Немного больше… — настала пора признавать правду.
— Сколько? — мама смотрит на меня, и в её глазах появляется тревога.
— Одиннадцать, — я пожимаю плечами, краснея от смущения. Этот разговор становится тяжёлым бременем.
— Что? — её голос звучит как будто из далека, и мне кажется, что она не верит своим ушам.
— Переживать не о чем, — наконец, произношу я, решительно и как-то даже безрадостно. — Теперь уже в моей любви нет смысла. Я не имею для него значения.
Эти слова свалились с лёгкостью, но сам их вес я ощущаю. Не знаю, как дальше жить с этой правдой, в которую никто, даже я сама, не может поверить до конца. Мама просто обнимает меня, её тепло воспринимается как последнее пристанище в этом мире, где страх и сомнения стремятся отнять у меня надежду.
— Ему же почти тридцать, это взрослый мужчина. Он просто хотел тебя обмануть, а ты, моя наивная девочка, повелась на его обещания, — я чувствовала её тепло, но слова как будто пронзали меня. — Такие мужчины берут то, что хотят, а потом уходят, оставляя сердца наивных девушек разбитыми на мелкие осколки.
— Но Самуэль не такой… — начала я, но мама не дала мне закончить.
— Тише, милая, тише, — она прижала меня ещё крепче, как будто таким образом могла защитить от всего мира. — Я сейчас буду готовить твою любимую рыбу с чипсами. Будешь?
Спорить с ней в этот момент было бессмысленно, поэтому я просто кивнула. На душе становилось тяжело, однако мысль о рыбе с чипсами немного выступала как утешение. Мама, удовлетворенно целуя меня в макушку, покинула комнату, оставив меня одну с моими мыслями, их было слишком много. Через мгновение в дверь постучала моя сестра Ханна. Она зашла в комнату, собирая вещи для прогулки, и её лицо светилось. Разумеется, ей повезло — выбраться и подышать свежим воздухом, пока я оставалась в своих размышлениях.
— Гулять? — спросила я, немного завидуя её свободе.
Ханна взглянула на меня и слегка кивнула. Мы обе замерли в тишине на мгновение, словно пытались понять, что происходит в наших жизнях. Затем она задала вопрос, который немного удивил меня.
— А ты увидела фонарики на своё день рождения?
Я невольно улыбнулась, вспоминая тот момент.
— Увидела. Самуэль показал мне, — произнесла я, гордясь тем, что это стало частью нашего особенного вечера. — И кольцо подарил, — добавила я, подняв руку и показывая на кольцо, которое теперь гордо светилось на моём пальце. Оно стало для меня символом чего-то важного, чего-то, что я не могла просто так оставить позади.
— Ну… Ладно… — тихо произнесла Ханна, не зная, что сказать дальше.
Она покинула комнату, оставив меня вновь с собой и своими мыслями. Я могла слышать, как мама готовила на кухне, а в голове продолжали раздаваться слова, полные сомнений и опасений. Каждое воспоминание о Самуэле вызывало у меня противоречивые чувства — от счастья до гнева. В моём маленьком мире внезапно стало слишком много неясностей, которые требовали решения. Я глубоко вздохнула и посмотрела в окно, надеясь, что за его пределами все ещё царит волшебство.
Неожиданно для себя я уснула и проснулась только вечером. Тишина в комнате лишь подчеркивала, насколько глубоко я погрузилась в сон. Когда я открыла глаза, то заметила, что Дерек усердно рисует что-то на своем листе бумаги, а София, сидя за столом, сосредоточенно делала уроки. Взгляд на неё вернул меня в реальность и заставил вспомнить о своей учебе. Занятия в университете уже давно начались, и я ни разу не смогла предупредить никого о своей ситуации или объяснить, почему меня нет. Мысли о том, что меня, возможно, уже исключили, внезапно обдавало волнением. Я не успела даже ощутить вкус студенческой жизни, не успела создать ни одной дружеской связи, не успела погрузиться в университетские заботы.
— Агата, а когда придёт Самуэль? Я бы хотел отдать ему этот рисунок, — вдруг спросил Дерек, отрываясь от своего творчества. Он поднялся и протянул мне листок. На нем был изображён Самуэль, держащий в руках несколько гантелей. Рисунок выглядел занимательно, будто был наполнен энергией, которую, явно, излучал сам объект его вдохновения.
— Дерек… — начала я, тяжело вздохнув, — Самуэль не придёт, он слишком занят.
— Но он же обещал, что придёт, — с надеждой в голосе повторил Дерек. В его глазах светилась искорка надежды, но в то же время я заметила огонёк разочарования.
— Да, я понимаю, но он действительно очень занят, — мягко произнесла я, стараясь найти слова.
— Так-с, ребятня, вас мама зовёт ужинать. Бегом-бегом! — громко произнесла Ханна, входя в комнату и одновременно стягивая с себя куртку, которая оставила за собой легкий запах уличного воздуха.
Брат с сестрой, услышав это, быстро поднялись и устремились в сторону кухни, как будто их подгоняла невидимая сила. Ханна ловко закрыла за ними дверь, оставив нас в комнате наедине. Внезапно её лицо стало серьёзным, и она достала телефон, набирая чей-то номер.
— Да, я дома… Ага, она рядом, — тихо произнесла Ханна, прижимая к уху мобильный аппарат. Я чувствовала, как её голос меняется, становясь более настойчивым. — С тобой кое-кто хочет поговорить, — сказала она, протягивая мне телефон. В её глазах блестела искорка хитрости.
— Ханна, я не в настроении с кем-либо разговаривать… — проговорила я, хмуря брови и отворачиваясь, пытаясь укрыться в своих мыслях.
— Даже с Сицилийским дьяволом? — её голос был полон провокации, вызывая во мне моментальную реакцию.
— Что?! — я в мгновение ока подношу телефон к уху, сердце стучит в унисон с волнующими ожиданиями. — Самуэль? — почти кричу я от радости.
— Скоро я прилечу и заберу тебя домой, моя стервочка, — раздается в ответ его знакомый голос, полный тепла и ободрения.