Глава 23.5
Дождь стучал по крыше пентхауса Банчана, создавая ритм, под который билось его сердце. Он стоял у панорамного окна, сжимая в руке стакан виски, но не пил. Взгляд был прикован к **Феликсу**, который сидел на диване, листая альбом со старыми фотографиями. Свет торшера выхватывал золотистые пряди его волос, ресницы, опущенные вниз, тонкие пальцы, перелистывающие страницы.
— Помнишь, как ты прятался в библиотеке у Минхо? — Банчан не выдержал тишины. Голос прозвучал хрипло, грубее, чем он хотел. — Читал сказки о лисах... а за окном ревела война.
Феликс поднял глаза. Взгляд «лесного ореха» был спокоен, но глубина в них заставила Банчана сглотнуть.
— Помню. Ты тогда сжег мост на Сонгхва. Со возчиками. — В его голосе не было упрека. Констатация.
— Да. — Банчан поставил стакан. Звук стекла о мрамор гулко отозвался в тишине. — Я сжигал всё на пути к тебе. Думал, что трон даст право... обладать. — Он сделал шаг к дивану. Потом еще один. — Но в этой жизни я подарил Минхо ковры. Шелковые. Из Китая.
Феликс наклонил голову:
— Зачем? В благодарность за то, что не выгнал меня на растерзание тебе и Хёнджину?
— За грубость. — Банчан остановился перед ним. Тень от его широких плеч накрыла Феликса. — За то, что в Корё я был ослом, который видел только силу. За то, что здесь... — он запнулся, искал слова, — ...тоже вел себя как осёл. Ковры — попытка извиниться. Не только перед ним. Перед тобой. За все жизни. За всю боль.
Тишина снова повисла в воздухе, густая, как смоль. Только стук дождя. Феликс встал. Они оказались так близко, что Банчан чувствовал тепло его тела, запах мыла и чего-то неуловимо своего, знакомого до мурашек.
— Ты дарил ковры. Розовые шорты. — Губы Феликса дрогнули в почти улыбке. — Даже пытался не орать на Чанбина после той... ночи с Хёнджином. Это твоё искупление?
— Нет. — Рука Банчана поднялась, коснулась щеки Феликса. Шершавые подушечки пальцев скользнули по скуле. — Это... попытка стать человеком, которого ты не побоишься. Которого захочешь. — Его голос сорвался на шепот. — Я ждал этого момента, Феликс. Со времен Корё. Каждую ночь в темнице, каждый бой, каждый век без тебя... я представлял, как стою перед тобой без меча. Без злости. Только с... этим.
Он не закончил. Вместо слов его тело наклонилось. Медленно, давая время отпрянуть. Но Феликс не отпрянул. Его глаза закрылись за мгновение до того, как губы Банчана прижались к его губам.
**Это не было похоже на поцелуй в Корё.**
Тот был захватом, одержимостью, огнем, смешанным с кровью и грязью. Этот... был **клятвой**. Медленной, глубокой, невероятно нежной. Губы Банчана дрожали, его руки обвили талию Феликса, прижимая так бережно, словно боялись сломать. Феликс ответил. Его пальцы впились в черную ткань рубашки Банчана, притягивая ближе. Они дышали друг в друга, теряя границы, время, память о прошлых кошмарах. В этом поцелуе не было тени Хёнджина. Не было страха. Было только **признание**.
— Я помню, — прошептал Феликс, когда их губы едва разъединились. Лоб прижался ко лбу Банчана. — Помню твои руки в цепях. Твои глаза в темнице. Твою ярость... и твою боль. И я... — он сделал глубокий вдох, — ...выбираю тебя. Не потому, что должен. Потому что хочу. В этой жизни. Здесь. Сейчас.
Банчан застонал. Звук вышел из самой глубины его души — сломанный, благодарный, невероятно уязвимый. Он прижал Феликса к себе, пряча лицо в его шее, вдыхая его запах как кислород.
— Спасибо, — выдохнул он. Всего два слова. Но в них уместились столетия тоски.
---
**Пентхаус Хёнджина. Час спустя.**
Хёнджин смотрел на **Чанбина** через бокал с виски. Тот развалился на диване, как большая, неловкая собака, доедая пиццу.
— Ты уронил сыр на мой ковёр, — заметил Хёнджин без эмоций.
— Это не ковёр, а твой чёрный лакированный пол, — парировал Чанбин, облизывая пальцы. — Он выдержит. Как и ты выдержишь моё присутствие.
Хёнджин поставил бокал. Его взгляд скользнул по мощным плечам Чанбина, губам, вымазанным томатным соусом, глупой улыбке. И вспомнил... другое. Жар кожи. Глубокие поцелуи. Неловкость утра после. Ярость. И... странное спокойствие, которое наступало, когда этот дурак был рядом.
— Почему ты всё ещё здесь? — спросил Хёнджин, подходя к дивану. — После всего. После того, как я орал. Швырял вещи. Грозился выбросить тебя с балкона?
Чанбин отложил коробку из-под пиццы. Его глаза стали серьезными.
— Потому что ты, Хёнджин, под всеми этими королевскими замашками и скверным характером... просто парень, который так и не научился целоваться без текилы. — Он усмехнулся. — А я... упрямый идиот. Который решил тебя научить.
Хёнджин замер над ним. Темные глаза метали молнии, но в них не было гнева. Было... принятие.
— Учитель из тебя хреновый, — пробормотал он.
— Но практика была огонь, — Чанбин ухмыльнулся.
Хёнджин не ответил. Вместо этого он опустился на колени перед диваном, втиснувшись между колен Чанбина. Руки легли на его бедра. Взгляд снизу вверх был вызовом.
— Значит... мы пара? — спросил он прямо. Без сарказма. Почти искренне.
Чанбин перестал дышать. Он видел в этих глазах то, что видел в ту ночь, когда Хёнджин сам поцеловал его в своем офисе – голод, растерянность и шаг в бездну.
— Да, — Чанбин положил руку на затылок Хёнджина, пальцы впились в черные волосы. — Если ты, наконец, перестанешь бубнить про "ошибку" и "пьяный бред".
— Ладно. — Хёнджин потянул его вниз. Их лбы соприкоснулись. — Но если ты ещё раз уронишь пиццу на мой пол... я научу тебя летать. Без балкона.
Поцелуй, который последовал, был не учебным. Он был **решением**. Жестким, влажным, полным обещаний и знакомого уже электричества. Чанбин застонал, когда язык Хёнджина вторгся в его рот, а пальцы вцепились в его волосы. Они падали на диван, путая руки, ноги, дыхание, пицца летела на пол, но никому не было дела.
В дверях, не замеченный, стоял **Феликс**. Он зашел за забытым телефоном. Увидел Хёнджина и Чанбина на диване – одного снизу, с горящими глазами, другого сверху, с растрепанными волосами и рубашкой нараспашку. Увидел забытые розовые шорты Hello Kitty, валявшиеся у ног дивана (Банчан тайком вернул их Хёнджину "на удачу").
Феликс молча поднял телефон. На его губах играла улыбка. Он тихо закрыл дверь.