Глава 22
Утро после катастрофы в пентхаусе Хёнджина повисло в воздухе тягучим, невыносимым стыдом. Чанбин, выволоченный Банчаном как щенок, провёл день, зарывшись в одеяло с криком «Я умру!». Хёнджин отключил все телефоны, заперся и методично вытирал спиртом каждый сантиметр гостиной, как будто мог стереть саму память. Но тело помнило то, что разум отказывался принять: тепло кожи, спутанность дыхания, пьяную смелость рук...
**Квартира Чанбина. Вечер.**
Банчан, наливший себе третью рюмку соджу, пялился на друга с убийственным презрением.
– Объясни. Сейчас. Без истерик. Как ты, блять, умудрился переспать с моим братом?
– Я ж не специально! – Чанбин выл в подушку. – Он начал! Сказал: «Докажи, что ты не криворукий идиот в поцелуях!» А текила... она же злая!
– И что, доказал? – Банчан хлопнул кулаком по столу.
– Не помню! – искренне завопил Чанбин. – Помню только, что у него кожа... мягкая. И он стонал, когда я...
– ЗАТКНИСЬ! – Банчан зажал ему рот подушкой, но в глазах мелькнуло нечто кроме ярости. *Радость?* Смутная, грязная, но надежда: если Хёнджин и Чанбин... то Феликс... свободен? Он отдернул руку. – Ты сдохнешь, если приблизишься к нему на километр. Понял?
**Пентхаус Хёнджина. День спустя.**
Феликс принёс документы. Хёнджин открыл дверь – бледный, в помятом шелковом халате, тени под глазами глубже, чем пропасть. Но когда его взгляд упал на Феликса, старая искра тлела в глубине: голодная, собственническая.
– Заходи, – голос был хриплым. Он взял папку, пальцы слегка дрогнули, коснувшись руки Феликса. – Спасибо.
– Как... ты? – осторожно спросил Феликс, замечая, как Хёнджин нервно поправляет воротник.
– Живу. Скоро, надеюсь, умру. – Он отвернулся к панорамному окну. – Или убью кого-то. Скорее всего, того долговязого мудака.
– Чанбина?
– Не произноси его имя! – Хёнджин резко обернулся, но вместо гнева на лице читалась растерянность. – Он... назойливый. Прислал смс. «Извини». Как будто «извини» стирает всё! – Он нервно провёл рукой по волосам, и вдруг его взгляд зацепился за Феликса пристальнее. – Ты... в новых духах?
**Офис Минхо. Час спустя.**
Сынмин, неся стопку старинных фарфоровых тарелок для «очень важной сделки», споткнулся о собственные ноги. Опять.
– Б-босс! Я...
*Дзыыынь! БАМ!*
Радужный дождь осколков рассыпался по мраморному полу. Минхо, восседавший на своём ониксовом троне, даже не вздрогнул. Только поднял один элегантный палец, прерывая лепет Сынмина.
– Третья за неделю, Сынмин-а, – его голос был шелком, обмазанным ядом. – Моя бабушка коллекционировала этот сервиз. Она бы тебя *съела* завтраком.
– Я з-заплачу! – Сынмин ахнул, падая на колени среди осколков. – Всю жизнь!
– Твоя жизнь ничего не стоит, – Минхо встал, плавно приближаясь. Его тень накрыла Сынмина. – Но... есть иной способ возместить ущерб.
Сынмин запрокинул голову, глядя на босса снизу вверх. Губы Минхо, такие совершенные, были так близко. Сердце Сынмина колотилось, как пойманная птица. Он потянулся за платком, чтобы вытереть пыль с лица Минхо, но вместо этого рука дрогнула...
*Чмок.*
Неловкий, влажный звук прозвучал громко в тишине. Сынмин, теряя равновесие, в панике чмокнул Минхо прямо в уголок губ.
Время остановилось. Сынмин замер, ожидая, что его сейчас разорвут на атомы.
Но Минхо не двинулся. Его золотистые глаза, всегда такие холодные, вдруг вспыхнули неземным светом – глубоким, древним, *хищным*. Тонкие черты лица иссиня-бледной кожи стали резче, а вокруг него будто сгустился воздух. Сынмин почувствовал... тепло? Силу? Магнетизм, от которого перехватило дыхание.
– Третий раз, – прошептал Минхо, и его голос звучал иначе – низко, с едва уловимым эхом, словно несколько голосов сразу. Он не отстранился. Наоборот, пальцы Минхо вцепились в подбородок Сынмина, заставляя его смотреть в эти сверкающие бездны. – Ты либо гениальный соблазнитель... либо проклятие.
– Я... я растяпа! – выдавил Сынмин.
– О да, – Минхо усмехнулся, и в улыбке блеснули острые клыки. Клыки, которых раньше не было. – Мой вечный, очаровательный растяпа. Ты только что поцеловал кумихо. Надеюсь, ты готов к последствиям.
**Кинотеатр. 20:00.**
Банчан выбрал самый громкий, бессмысленный боевик. Взрывы, стрельба, крики – идеальный фон, чтобы не думать. Не думать о брате. О Чанбине. О... Феликсе, сидящем рядом в полумраке, пахнущем попкорном и его новыми духами.
*Виб! Виб! Виб!*
Телефон Феликса замигал на подлокотнике. Банчан краем глаза увидел имя: **Чонин.**
– Всё в порядке? – пробурчал он, стараясь звучать безразличным.
– Чонин, – вздохнул Феликс, быстро печатая ответ. – Он в панике. Спрашивает, как ты себя чувствуешь после... инцидента. И знаю ли я, где Джисон прячет свой запас шоколада. И видел ли я новую тату Хёнджина...
Банчан фыркнул.
– Надоедливый чертенок. Заблокируй его.
– Не могу, он мой лучший друг, – Феликс улыбнулся в свете экрана. Его браслет – подарок Хёнджина – тускло блеснул.
– Друг? – Банчан наклонился ближе, его дыхание коснулось щеки Феликса. На экране герой крушил врагов кулаками, но Банчан смотрел только на Феликса. – А я? Тоже друг?
Темнота скрыла румянец на щеках Феликса.
– Ты... Банчан. Со своим Чанбином, своим гневом и своими розовыми шортами.
– Они не мои! – вырвалось у Банчана громче, чем он планировал. Парочка впереди обернулась. Он понизил голос до шепота, почти касаясь губами уха Феликса: – И Чанбин скоро будет не мой. Если Хёнджин его не прикончит первым.
Он почувствовал, как Феликс вздрогнул. Близость, темнота, шепот – шанс, которого он ждал. Его рука нерешительно легла поверх руки Феликса на подлокотнике.
**Пентхаус Хёнджина. Поздний вечер.**
Хёнджин стоял на балконе, куря. Ветер трепал его чёрные волосы. За спиной тихо пискнула дверь. Он обернулся, ожидая Феликса (он *должен* был вернуться!), но увидел... Чанбина. Тот стоял в дверях, похожий на побитого пса, с коробкой дорогого виски в руках – «в знак примирения».
– Я говорил Банчану, что убью тебя, – холодно произнёс Хёнджин, выпуская дым.
– Знаю, – Чанбин сделал шаг внутрь. – Но... ты не ответил на смс. Я волновался.
– Не смей волноваться обо мне! – Хёнджин бросил окурок. – Убирайся.
Чанбин не ушёл. Он подошёл ближе, поставил виски на столик.
– Я просто хотел извиниться. За всё. За пьянство, за... то утро. За то, что тебе было мерзко.
– Мерзко? – Хёнджин рассмеялся резко, без веселья. – О, это не то слово. Это был... – Он искал слово, его взгляд скользнул по губам Чанбина, по его сильным плечам под тонкой футболкой. И вдруг его собственная память предательски выдала вспышку: жар, смешанный с текилой, влажный стон, который сорвался с *его* губ, когда пальцы Чанбина...
Хёнджин резко отвернулся.
– Катастрофа. Ад. Конец света.
– Да, – Чанбин вздохнул. Он был так близко, что Хёнджин чувствовал его тепло. – Но... почему ты тогда не оттолкнул меня сразу? Когда я... в клубе...
Хёнджин замер. Потом медленно повернулся. Его темные глаза, полные бури, впились в Чанбина.
– Потому что я пьяный идиот, – прошипел он. – Как и ты. И потому что...
Он не закончил. Вместо этого его тело двинулось само. Рука схватила Чанбина за воротник, резко притянула. А губы – разозлённые, растерянные, жадные – прижались к губам Чанбина. Не пьяный, не нечаянный поцелуй. Осознанный. Злой. Полный стыда и того, что он отчаянно пытался отрицать – влечения.
Поцелуй длился секунду. Две. Пока Хёнджин не отшвырнул Чанбина от себя, как ошпаренный, с выражением чистого ужаса на лице.
– Вон! – его голос сорвался. – Сейчас же! Или я... я не знаю, что сделаю!
Чанбин, с распухшими губами и глазами размером с блюдца, молча отступил. Он не улыбался. Он выглядел так, будто его ударили током. Но в глазах, когда он выбегал, была не только растерянность. Была искра.
**Эпилог ночи:**
* Феликс смотрел на экран кино, но видел только руку Банчана на своей. Его сердце колотилось. Браслет Хёнджина жёг кожу. Он не отодвинул руку Банчана.
* Минхо наблюдал, как Сынмин дрожащими руками подметает осколки. Язык лизнул острый клык. *Его* растяпа. Его добыча. Его... шанс на что-то большее, чем вечное одиночество кумихо.
* Чонин, облизывая ложку от торта, слал Феликсу новое сообщение: «Он поцеловал его опять? Минхо сказал, что Хёнджин в бешенстве! Я ставлю 100$ на то, что они спят вместе через неделю!» Джисон молча забрал у него ложку.
* А Хёнджин стоял один в центре своего пентхауса, касаясь пальцами губ, на которых ещё горел след поцелуя *не того* человека. Поцелуя, который не был ошибкой. Он был началом нового хаоса. И конца всем его планам на Феликса.
Шансы быть с Феликсом таяли с каждой минутой. Но почему-то мысль об этом больше не вызывала ярости. Только странную, колющую пустоту. И дикое желание снова ударить Чанбина. Или поцеловать. Он уже не понимал разницы.
**